Братство

Глава 21 Карпатский рок-н-ролл

Погода на северо-западе Румынии не баловала, но и не особенно напрягала. В меру влажно, в меру прохладно. Правда, после того, как Мох поселился в историческом замке, сюда понаехло много репортеров, чтобы взять у него интервью, поэтому в считанные дни экологию подпортили. Повсюду валялись груды мусора, пыхтели выхлопными газами машины, сверкали вспышки фотоаппаратов.

Степан с Куклюмбером расположились за дубовым столом в шумной таверне — единственной в деревушке. Журналист потягивал пиво из пузатой кружки, а Куклюмбер бодро глотал местный «Урсус» прямо из бочонка. Дело у него шло споро, бобер уже порядочно нахрюкался и норовил отпустить язвительную шутку в адрес каждого посетителя. Степан лишь вздыхал время от времени, подперев щеку кулаком. Он устал. В голове вертелась одинокая мысль: интересно, отчего покойный дядя Толя так недолюбливал румын?

Агитация Самурая, Бюргера и Фантика тоже провалилась: копившиеся годами обиды серьезно обозлили друзей. Поэтому Степан решил не тратить время попусту. Они с бобром немного изменили первоначальный маршрут и заехали в родной город журналиста. К счастью, маман Степана была жива и здорова.

Спрятав Куклюмбера на заднее сиденье и строго-настрого наказав не высовываться, он отвез маман в область, где у них был дом, оставшийся от дальних родственников. В окрестностях активности бесов не наблюдалось. Степан помог маман перетащить вещи в сени, поцеловал и сказал, чтобы она дожидалась его здесь. Та лишь смахнула слезы и нервно потерла руки, глядя, как возмужавший сын выходит из сеней.

За пару дней журналист с бобром добрались до Румынии на заляпанном грязью «хаммере», отпустили водилу с напутствием вернуться к Киборгу и передать паршивые новости о невозможности склеить осколки Братства.

Сами остановились в таверне, чтобы перевести дух.

До запланированной встречи с тетей Эммой оставалось несколько часов. Степан водил пальцем по прохладному стеклу кружки, стараясь повторять траекторию пузырьков, весело бегущих из янтарной глубины на пенную поверхность. Изредка он делал глоток и бросал в рот очищенную фисташку.

Между тем, жизнь в таверне била ключом.

Кто-то дрался, разбивая табуретки и разрывая гобелены. Кто-то громко читал стихи о любви к пышногрудым румынкам. Женщины легкого поведения играли в домино на местную валюту. Лохматый русский мужик за крайним столом ежеминутно бил себя кулаком в грудь, уверяя окружающих, что он — сантехник. После каждого такого заявления мужик требовал еще «сто пятьдесят».

Публика безмятежно нажиралась в преддверии окончательного конца света.

Возле стойки расположился отряд бесов. Рогатики, согласно приказу Моха, до поры до времени никого не трогали, лишь требовали халявной выпивки. Один из патрульных долго зыркал на журналиста с бобром, после чего уверенным шагом направился к их столу.

«Ну вот, — подумал Степан, опасливо глядя на приближающегося беса в футболке с изображением Микки-Мауса, — сейчас точно начнется. А мы всё оружие оставили в джипе Киборга. Одной мухобойкой тут много не навоюешь».

— Как дела? — грубо спросил бес, подсаживаясь. Он настойчиво пощелкал пальцами, требуя у бармена выпивку.

— Вива Мох, — без энтузиазма сказал Степан. Здесь это было чем-то вроде пароля для адовых легионов.

Бес махом опрокинул услужливо поданную стопку. Вяло согласился:

— Ну, типа, вива…

— Будем знакомы, — вежливо предложил Степан.

— Меня Генагогом зовут, — краснорожий мотнул рогатой башкой в сторону бесов, распевающих калинку-малинку. — Я командир этого белорусского отряда.

— Степан, — представился журналист, показал на бобра: — Это Куклюмбер.

— Здрав будь, Куклюмбер, — кивнул Генагог.

— И тебе не хворать, — ответил бобер.

Генагог округлил глаза, почесал в затылке и гаркнул:

— Бармен! Графин на стол!

Бармен услужливо поставил перед бесом поднос с закусками и выпивкой. Тот стал трапезничать. Степан с Куклюмбером, глядя на уминающего вепревоколенохвостатого, тоже заказали добавки.

Минут через пятнадцать успевший захмелеть командир бесов бесстрашно ругал Моха и Смерть, склоняя их имена на разные лады. Присутствие собственного отряда Генагога, по всей видимости, нисколько не смущало.

— Мох — лох, — срифмовал он. Степан и Куклюмбер синхронно кивнули. — Пацаны, а вы ничего. Вы всё соображаете! Давно не встречал смертничков, так врубающихся в политические коллизии.

— Из девочки с косичками сварим пюре со шпикачками! — раздухарившись сообщил бобер, вальяжно обнимая за талию одну из местных путан.

— По-любому! — подхватил бес. — Смерть буржуям! Нет, не так… Даешь свободу честным рогатым пролетариям!

Со слов Генагога стало ясно: если Смерть завоюет весь мир, то, кроме обыкновенного армагеддона, она с этого ничего не получит. А Моху, по мнению беса, вообще не следовало баллотироваться на пост президента Земли.

— Одни понты по телику, — подытожил Генагог. — Девчонка им вертит, как хочет.

Степан нарочно покачнулся на скамье, изображая из себя изрядно захмелевшего.

— Вроде бы люди еще сопротивляются, — мимоходом отметил он и сделал бармену недвусмысленный жест: мол, тащи-ка еще кружку.

Куклюмбер едва не подавился фисташкой. Уставился на развязавшегося журналиста, похлопал хвостом.

Бармен принес очередную порцию.

Бобер расслабился только после того, как перехватил трезвый взгляд Степана.

— Спору нет, — ответил тем временем Генагог, жадно вгрызаясь в мосол. — Полная непонятка. Вот мы сейчас, пацаны, кто? Друзья, собутыльники… И вроде бы нормалёк так сидим, тоской не страдаем, перетираем косточки всяким фраерам. А завтра объявят: война! И чих-пых. Как же мне вас убивать после такой душевной беседы?

Бес опустил плечи и загрустил.

— Мох — лох, — ласково напомнил ему Степан.

— Так и есть, — Бес поворочался на скамье и тоскливо размазал кетчуп по изображению Микки-Мауса на футболке. — Эта подлюка уже всех достала, жив буду. Сидит себе, тварь человеческая, Иуда поганый, на троне в замке… Кстати, там сейчас его лизоблюды такую дискотеку забубенили! А вот если строго между нами, именно эту каналью лысую я бы первого и пришил.

— Мы бы тоже, — не удержался Куклюмбер, отгоняя путану.

Степан посмотрел на бобра с опаской, но Генагог вроде бы не обратил внимания на крамольную реплику.

— Да вы вообще знаете, — стал развивать тему захмелевший командир отряда, — что Мох в свое время был одной из шестерок какого-то космонавта… Не помню, как звать-то его… вроде как рэпера одного… или певца латинского… Хулио… Гульо… Кунлио…

— Серьезно? — подбодрил Степан. — И что это за тип?

Бес звонко икнул. Продолжил:

— Не знаю, но, видимо, пацан реальный, раз уж сама Смерть за его поимку награду назначила. Типа гран-при кубка армагеддона и диплом мастера геноцида. Однако он, видать, козырно заныкался: ведь до сих пор ни одна опергруппа его не обнаружила. Ушлый парень!

— Да дурак он, — не выдержал Куклюмбер.

— Пей, — сердито одернул его Степан.

— Ага! — возбужденно воскликнул Генагог. — Пей, животное!

— Пекельний чортяко! — взвился бобер. — Вбий себе з розбiгу! Пий отруту!

Генагог озадаченно похлопал опаленными ресницами. А Степан достал из кармана жилетки засаленный платок и, делая вид, что хочет утереть Куклюмберу губы, ловко затолкал ему ткань в зубастую пасть на манер кляпа.

— Помнишь, что я тебе обещал после инцидента с гранатой у тети Эммы? — зловеще прошептал Степан, наклоняясь к бобру.

Тот вытащил лапами платок из пасти и уточнил:

— Насчет выдергивания волосков?

— Именно.

— Помню. Можешь не повторять, Макаренко недобитый.

Генагог тем временем замахнул еще кружку и шумно занюхал луковицей.

— Ты еще многого не знаешь, — бес дружески положил руку на плечо Степану. — Оказывается, этот самый Кулинах… Игласик, что ли… В общем, именно он освободил Смерть из-под печатей… Он и его дружбаны… Тоже не помню, как их там звали…

— Братство? — Степан понял, что облажался, лишь когда слово уже сорвалось с губ. Но поддатый бес не заметил даже такой оплошности.

— Братство, — согласился он. — Десяток лоботрясов, которым позарез нужно было спасти мир.

— Очень смешно, — тихонько проворчал Куклюмбер.

— Идиоты! — гаркнул Генагог через секунду на всю таверну. — Да если бы не эти тупоголовые идиоты, на Земле и поныне была бы тишь да гладь! Не считая, конечно, легких религиозных междусобойчиков… Нет, надо было этому Кулиногу хренову лезть на рожон! Сам — заметьте, добровольно! — заявился в офис Смерти и хотел заключить с ней контракт. Можно подумать, не знал, что она всех кидает по бумагам.

— И что, Смерть теперь нельзя загнать под печати? — сдерживая волнение, спросил Степан.

Бес нахмурился, потрогал кончик рога, проверяя остроту.

— Хочешь, чтобы я тебе военную тайну разболтал, что ли?

Лоб Степана покрылся потом. Куклюмбер одарил журналиста испепеляющим взглядом и демонстративно отвернулся.

Но Генагог понизил голос и сказал:

— Можно под печати загнать. Сложно, но можно. Как именно, понятия не имею… Да оно мне и не очень-то нужно — меньше знаю, дольше дохлый. Там семь темных магов каких-то, и только они в состоянии… Но их разве заставишь? Они ж бессмертные и богатые.

— А если на Моха надавить? — Куклюмбер повернулся обратно и все-таки вмешался в разговор. — Прийти и сказать, мол, не уговоришь магов, шею свернем и будем долго над трупом глумиться? Типа, знай силу народного класса!

Бес посмотрел на бобра и противно ухмыльнулся.

— Умник такой нашелся смекалистый, да? Давай, давай, иди, конечно. Если б ты знал, как Мох охраняется! Правда… — здесь Генагог запнулся.

Степан с Куклюмбером замерли в ожидании откровения.

— А чего это я вам все военные тайны выдаю? — скорее сам у себя, чем у них, спросил бес. — А может, вас патрулю сдать? А что? Мне ж только хрюкнуть, и мигом повяжут.

Степан не нашелся, что на это ответить.

Положение спас Куклюмбер. Он сплюнул сквозь зубы на пол, стукнул хвостом по лавке и… взобрался на плечо Генагогу. Вкрадчиво спросил:

— Ты меня уважаешь?

По рылу Генагога пробежал целый веер эмоций. От страха до смирения. Он потупился, пробормотал что-то про геенну огненную и жестом заказал еще три кружки «Урсуса»…

Через полчаса Степан, Генагог и Куклюмбер оттеснили местных музыкантов с трактирной сцены. Бобер неуклюже обхватил лапами трубу, бес сел за ударную установку и побумкал педалью «бочки», а журналист объявил:

— Перед вами выступит лучшая в мире рок-группа «Конец света».

— Я бы предпочел назвать команду «Бобровая хатка», — пробубнил Куклюмбер, — но кому какое дело…

Степан вывел на гитаре си мажор септаккорд. Публика притихла.

— Я еще и петь буду, — пообещал Степан, стукнув пальцем по микрофону.

— Жарь уже! — подбодрили из зала.

Генагог бодро застучал по хэту, Куклюмбер выдул в трубу пару нот и стал их повторять, удерживая ритм, а Степан вновь долбанул по струнам, приблизился к микрофону и запел первое, что пришло на ум:

— Можно, я здесь соло залабаю? — засуетился Генагог и, не дожидаясь согласия Степана, так шарахнул по рабочему барабану, что мембрана лопнула.

Куклюмбер выдул третью ноту, выбился из гармонии и, чтобы не сломать песню, вернулся к повторению двух предыдущих.

Степан продолжил хрипеть в микрофон, сочиняя на ходу:

Толпа стала подпевать, хотя в такт попадали немногие. Куклюмбер старательно дул в трубу, Генагог, окрыленный всеобщим вниманием, так двинул по педали, что тертая басовая «бочка» тоже порвалась.

А Степан уже рожал припев:

После этих хитовых строчек они забацали убойный проигрыш…

Степан продолжал упорно рубить мажорный си септ. Куклюмбер с разбегу свалил одну из колонок и, споткнувшись о шнур, улетел в кухню, не прекращая при этом ни на миг выдувать свою пару нот в трубу. Генагог насадил хэты себе на рога и самозабвенно лупил по ним, не обращая решительно никакого внимания на подступающую глухоту.

В таверне началась массовая истерия.

Бесы и люди в обнимку танцевали на столах. Куклюмбер, вернувшись с кухни, носился с трубой за барменом, не теряя зажигательного ритма. Генагог, вне себя от счастья, раздолбал уже всю барабанную установку и теперь выпендривался перед собственным отрядом, выдавая на прикрепленных к рогам тарелках соляки…

Степан махом осушил поданный ему кубок со сливовой наливкой, поиграл несколько минут на гитаре за головой, после чего расколотил несчастный инструмент о бочку с пивом и начал кататься в обнимку с микрофонной стойкой по полу.

— Во дает! — воскликнул Генагог. — Пацаны, слышите, а это мой корефан! Кто тронет, едрен-котел, со мной дело иметь будет! Клык даю!

Степану внезапно пришло в голову, что он не может так обманывать добрых в сущности, хвостатых ребят, обыкновенных вояк, которым уже реально осточертела эта война.

Он, пошатываясь, поднялся на ноги, одернул пыльную жилетку и, стараясь переорать общий гул, выкрикнул в микрофон:

— Друзья, я буду с вами откровенен!

Зал одобрительно загудел.

— Давай уже! Рассказывай! — раздался возбужденный выкрик из толпы. — И уберите куда-нибудь бобра с дудкой!

— Друзья, — искренне улыбнулся Степан, чувствуя, как на душе становится всё теплее, — а я ведь из того самого Братства!

Таверна замерла.

В тишине еще долго висела последняя нота куклюмберовской трубы.

Бобер, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, срулил за колонку. И покрутил у виска лапой.

А Степан, чтобы окончательно рассеять сомнения, расстегнул жилетку и яростно распахнул на себе рубаху.

Все присутствующие, затаив дыхание, воззрились на его грудь. На ней красовалась переводная татушка с изображением всех братьев. Эту милую безделушку журналисту подарил Эльф.

Тишина провисела еще несколько секунд. Ее разбил чей-то вопль:

— Измена!

Таверна мгновенно превратилась в разворошенный муравейник.

До Степана стало доходить, что сеанс откровения прошел не очень удачно, когда обиженный в лучших чувствах Генагог снял с рога уцелевший хэт и попытался им вскрыть себе вены.

— Не могу, — бормотал бес, с остервенением пиля конечность тупой железякой. — После такого выступления он ведь мне, как… брат.

Правда, другие бесы родственных чувств Генагога не разделяли. Оскалившись и расшвыривая в разные стороны людей, они двинулись к сцене.

— Мох останется доволен! — хрюкнул кто-то из толпы. — Берем живым, ну или хотя бы полумертвым. Награда больше будет!

Степан, сообразив, что его сейчас будут бить, схватил остатки гитары и начал за басовые струны раскручивать их вокруг себя наподобие вентилятора. Первые бесы не успели среагировать и оказались на полу с обломанными рогами. Вторая волна отступила. Краснорожие достали винтовки, стреляющие мини-трезубцами и дружно щелкнули затворами.

Первые снаряды просвистели над головой журналиста, и он машинально присел. Швырнул в толпу микрофонную стойку, отступил в глубь сцены.

— Умирать, так с музыкой! — крикнул бобер и покатился между наступающими бесами, кусая и сбивая их с ног. — Стёпка, сигай в окно, прикрою! Я там щеколду подгрыз!

Воодушевленные смелым поступком бобра, люди вооружились досками, кружками, недоломанными табуретками и двинулись в атаку на нечисть.

Поднявшийся от выстрелов дым и сыпанувшая с потолка штукатурка за полминуты превратили кабацкую драку в жмурки. Отовсюду слышались визги, крики, разноязычная брань и звон стекла. На расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно.

Размахивающего мухобойкой Степана кто-то внезапно взял за шкирку и поволок в сторону. Спотыкаясь, журналист попробовал вырваться, но хватка была крепкая. Тогда он изловчился и кусанул противника за палец.

— Едрена кочерга! — взревел Генагог над ухом. — Совсем осатанел? Не рыпайся, сейчас я тебя в укромное место спрячу. Аранжировщик хренов.

Степан сбивчиво извинился. Генагог бросил его в дальний угол таверны и забаррикадировал столами.

— Вроде заныкан, — удовлетворенно кивнул бес. — Жди здесь, бобра пойду притащу.

Он растворился в дыму.

Не успел Степан прийти в себя, как дверь в таверну с треском отворилась. Сразу стало светлее. Часть дыма улетучилась, пыль стало постепенно выдувать сквозняком. Бесы и люди отпустили друг друга, удивленно обернулись, разглядывая вошедшего.

На пороге стояла тетя Эмма.

Горгулья осмотрела таверну, оглушительно чихнула и достала початую бутылку «Джонни Уокера».

— Напылили, — проворчала она, отхлебнув виски. Взгляд горгульи остановился на притаившемся за грудой столов Степане. — Так, начнем с тя. Кхе-кхе… Вижу, в армии ты не служил и приказы исполняешь плохо.

— Почему? — не понял журналист.

— Он еще Спрашивает! — тетя Эмма хлопнула крыльями. — По-твоему, в данный момент ты замаскирован, как стелс-невидимка и находишься под охре… кхе-кхе… хренов ларингит! Думаешь, ты сейчас находишься под охренительным прикрытием, да?

Степан смутился.

Тетя Эмма снова чихнула и перевела взгляд на бобра.

— Просила же оружие вычистить и вернуть. Ох, не говори мне, что вы весь арсенал растеряли!

— Хорошо, я промолчу, — пожал плечами Куклюмбер.

Горгулья сердито посопела.

— Где же, япона сковородка, ваши друзья? А? Может, их уже понасаживали на вилы?

— Их тут нет, — покачал головой журналист. — Они не захотели вернуться в строй.

— Хм, — тетя Эмма задумчиво повертела бутылку с виски в когтях, — я была лучшего мнения о вашей шараге… Ну да ладно. А ну-ка, личный состав, па-а-адъем!

— А чего это ты тут развыступалась? — запоздало возмутился кто-то из бесов. — Ты чего вообще тут себе позволяешь, крылатая? Арестуем и в кутузку посадим! Или съедим.

Горгулья выискала глазами смельчака.

— Понимаешь, касатик, — объяснила она, — восемь тысяч моих родственников, которые только что заняли деревню, сказали мне, что я вправе наплевать на ваши макушки с высокой колокольни. И мне за это ничего не будет.

После этого заявления бесы попытались улизнуть через черный ход, но тут же получили по рогам от штурмового отряда горгулий. Чертыхаясь, откатились назад.

Из толпы выбежал Куклюмбер и храбро крикнул:

— Ну что, рогоносцы, взяли? Ха! Я еще и за пиво не стану платить и…

— Так, — прервала его тетя Эмма. — Всем слушать сюда. Кхе-кхе… Поступим следующим образом. Бесы, независимо от звания, марш в подвал! Если не хотите осложнений, конечно. Люди — на выход. Вы двое, — обратилась она к журналисту с бобром, — идемте-ка со мной. Моха будем брать. Только предупреждаю: абсолютная тишина и конспирация. Ясно?

Степан понимающе кивнул и внезапно почувствовал во рту привкус горечи. Тот самый — лживый и предательский.

— Тетя Эмма, — робко сказал он, собравшись с духом, — мы облажались и вообще вели себя не как настоящие разведчики. Но можно одну просьбу? Разрешите взять вон того беса с тарелкой на роге? Он из всей своры — самый человечный.

Генагог смутился и покраснел настолько, насколько это возможно для существа с красным оттенком кожи.

Тетя Эмма уставилась на Степана:

— Сдурел?

— Нет. Он меня в бою спас. А до этого напоил немного.

Горгулья зловеще встопорщила крылья, осушила бутылку и тихонько заворчала себе под нос. Затем сипло вздохнула и повернулась к Генагогу.

— Шустрый ты, бесяка, я погляжу… Уже и протеже себе состряпал! Давай уж, отделяйся от красной массы. С нами пойдешь. Но если хоть косо глянешь… кхе-кхе… я те лично клизму со святой водой в одно место вдолблю.

Тетя Эмма в последний раз оглядела таверну.

— Так, здесь вроде разобрались. Те, которые за нас, пожелайте нам удачи, что ли… Те, которые против, трепещите и умоляйте о пощаде. Вроде бы ничего не перепутала.

— Простить, что перебивать, — на ломаном русском обратился к горгулье жилистый крестьянин. — Мы очень буйно извиняться, но просто хотеть знать… Вы за кого вообще?

Тетя Эмма резко развернулась на пороге.

— Те что, туземец, подарить коробку шоколадных конфет и мягкую игрушку, чтоб ты понял, что мы за добро? — Горгулья всплеснула крыльями. — Обалдеть! За кого я? Надо же…

Военный совет устроили на свежем воздухе. Тетя Эмма взяла на себя роль командующего операцией. Она велела Степану и Куклюмберу:

— Держаться рядом со мной, ни на шаг не отходить. Самовольные игры в разведчиков отныне под запретом. Что нас там… кхе-кхе… ждет — одному Моху известно. Поэтому осторожность и бдительность прежде всего.

— А вампиры, вампиры будут? — взволнованно спросил бобер, тщательно натирая хвост чесноком.

Горгулья пожала крыльями.

— А кладбище домашних животных там есть? — не унимался он. — А склеп индейцев?

— Отстань ты, понятия не имею. Дружок ваш краснорылый вон говорит, что знает тайный ход, ведущий прямиком в подземелье замка, — сказала тетя Эмма. — Так что… кхе-кхе… зайдем снизу и постараемся избежать ненужной крови.

Генагог молча приосанился. Он уже не корчил из себя забияку и рубаху-парня.

— Так, пятиминутная готовность! — распорядилась горгулья. — Если кто хотел помолиться или черкануть завещание — самое время. Общий сбор во дворе.

Она обернулась к бобру, скрупулезно намазывающему очередным зубчиком чеснока лапу, и ехидно поинтересовалась:

— Может, спинку потереть?