Кто умеет – шаг из строя!

…Вышел млад кузнец да во широкий двор, снял прожженный фартук, засунул кудрявую головушку в бочку с дождевой водой, пофыркал, распрямился, кудрями помотал – хорошо освежает после огненных дел-то!

Тут и подкатился к нему Колобок.

– О, я как раз хотел спросить, – сказал Костя. – По моим прикидкам, уже к зиме дело должно идти, а тут и до осени не дошло!

– Нет в былинах ни осени, ни зимы, – сказал вожатый. – Не упоминаются ни сугробы, ни снег. Потому что в сугробах совершать подвиги неудобно.

– Всю дорогу лето, что ли?

– Вечное былинное время, – сказал Колобок. – Так им ловчее. Скажи еще спасибо, что день и ночь меняются, уж не до хорошего! Но все это лирика. А я спросить хочу – не надоело тебе в кузнице?

– Да я еще личного клейма не удостоился, – сказал Жихарев. – Мне еще молотом махать да махать до звания мастера…

– А как же богатыристика?

– Положил я на нее, – решительно сказал Костя. – Людота говорит, что я тогда феодалом в натуре заделаюсь, угнетателем простого человека. Феодалу ведь положены земля с крепостными. А за крепостничество меня батя сто пудов выпорет! За киоск не выпорол, а за это обязательно ремня вложит. Он и в мирное-то время, когда я посуду не вымою, говорит: «У нас в доме крепостных нет!» Вернусь – стану каминные решетки ковать, оградки всякие, фуфловое оружие на стену для богатых дураков… Но ихний конский клуб мне теперь по фигу. Не хватало еще всяких толстых теток в седло подсаживать…

– Ну и каша у тебя в голове, – сказал Колобок. – Какие крепостные? До них еще дожить надо! Как ты быстро решения свои меняешь, повар-конюх-кузнецович, мякиш ты бесхарактерный!

– Кто бы говорил… – начал Костя, но тут раздался низкий железный рев.

– Общий сбор трубят, – догадался Жихарев. – Опять, паразиты, трудящихся от классовой борьбы отвлекают…

На площадь перед штабом паробки собрались быстро, за ними подтянулись оруженосцы, а уж затем, зевая и почесываясь, прибыли по одному и недовольные богатыри.

Все, кроме Большой Тройки с картины Васнецова.

На штабное крыльцо поднялся заместитель Ильи Самсон Колыбанович – на богатыря он не походил, а скорее сходен был с директором школы Семеном Ароновичем, разве что помоложе да покрепче.

– Грамотные – шаг вперед! – рявкнул он.

Строй не дрогнул.

– Шагай! – шепнул Колобок, сидевший на Костином плече.

– Ну да! Знаю я эту разводку!

Когда Костю было не с кем оставить, генерал (тогда еще полковник) Жихарев брал его на службу, и уж там-то мальчик насмотрелся и наслушался подобных армейских шуточек.

Гаркнет командир:

– Музыканты, художники, певцы и чтецы – шаг вперед!

Они сдуру и вылезут, сверкая очечками.

И огребут по полной: пошлют их или рояль клубный туда-сюда таскать, или газоны в зеленый цвет красить, или помои свиньям на хоздворе разливать. Потому что интеллигенция должна знать свое место по жизни военной.

Так что дурных нема, товарищ полковник…

– Что, ни одного нету грамотных? – продолжал Самсон Колыбанович. – Таки плохо. Потому что наши кошки уже не ловят наших крысок в прямом смысле. Все грамотки погрызены! Стыдно в люди представить!

– То ваша, набольших, забота, – прогудел кто-то из строя. – Наше дело – меч вострый да конь добрый…

– …да вольная волюшка во чистом полюшке! – поддержали его.

– Это не забота, – ласковым для вразумления голосом сказал Самсон Колыбанович. – Это уже настоящая беда. Повреждены грызунами списки-ведомости богатырские, по каким нам князь стольно-киевский денежное содержание отпускает да довольствием желудочным наделяет… Перебелить те списки надобно, уточнить… Нету грамотеев – сидеть-таки всей заставе голодом и без копеечки!

Личный состав недовольно загудел, но признаваться в грамотности никто почему-то не пожелал. Хотя понятия «ботаник» тогда наверняка еще не было.

Самсон Колыбанович пошел вдоль строя, внимательно вглядываясь в суровые лица бойцов и побледневшие рожицы отроков – как британский премьер Черчилль в военной кинохронике.

И безошибочно ткнул пальцем Косте в грудь:

– Вот ты!

«Это по доносу Колобка. Сдал меня Виссарион Глобальный, больше некому», – подумал Костя. И сделал мужественный шаг вперед.

Остальные облегченно вздохнули.

Колобок на плече помалкивал. Потом охнул и спрыгнул на траву…

– Хороший мальчик, – сказал Самсон Колыбанович. – Честный. Далеко пойдет с одного этого шага…

«А отчего же сам-то не переписываешь?» – подумал Костя.

Но когда вошел в здешний архив, понял – отчего. Отчего в строю грамотеев не нашлось. И почему слинял хитрый Глобальный.

Потому что серых грызунов боятся не только женщины, но даже целые боевые слоны…

На полках вдоль стен среди клочков и огрызков непонятного происхождения шныряли канцелярские крысы – отделениями, взводами, батальонами. От обыкновенных они отличались только предельной наглостью и каким-то подобием очков вокруг глазок. Крысы пищали, махали хвостиками и не обращали на людей никакого внимания. Стоял непрерывный и жуткий хруст…

– Коты сюда уже давно не заходят – боятся, – сказал Самсон – деловой богатырь. – Амбар они кое-как еще удерживают, а тут… На канцелярскую крысу и кот нужен канцелярский, а где его взять?

И махнул рукой.

«Ой!» – подумал мальчик, а вслух сказал:

– Щас сделаем!

И побежал в казарму паробков.

Паробки встретили его угрюмым ропотом – любимчиков начальства нигде не жалуют. Кого ненавидят солдаты всех времен и всех призывов? Да того, кто командира части возит или в штабе на машинке стучит!

Знали бы они, несмышленые…

– Кузьма-Демьян, просыпайся! – позвал Жихарев. – Надо зачистку провести в одном месте.

– Давно не вопрос, – откликнулся филин и слетел Косте на плечо с поперечной балки.

– Только там все запущено! – предупредил Костя.

– Мы работаем над этим, – откликнулся Кузьма-Демьян.

И они поработали.

…Через несколько минут канцелярские крысы хлынули на двор изо всех щелей. Самсон Колыбанович всплеснул руками и закричал:

– Ребятушки! Не выдайте! Отсекай их от амбара, отсекай, а то голодом помрем!

Богатыри, грозно топоча сапогами, выстроили вдоль амбара живую стенку, словно футболисты. Кто-то догадался достать из-за голенища нагайку…

Филин Кузьма-Демьян парил над крысиным потоком и, вроде пастушеской собаки, заходил то справа, то слева, стараясь сбить серых паразитов в колонну. В конце концов ему это удалось – и общими усилиями вещей птицы и богатырской воли все канцелярские крысы, теряя на ходу очки, организованно устремились в ворота заставы…

– Сейчас в поле побегут, – задумчиво сказал Самсон Колыбанович. – По зерновым ударят. Ой, не погладит нас Микула по головке… Хотя это еще когда-то будет!

Но вовсе не крысы стали главным испытанием для писаря Жихарева.

Когда с этой бедой было покончено, а паробки под надзором Кости подмели и убрали все следы преступного крысиного режима, деловой богатырь Самсон поставил на стол большую глиняную корчагу с бурой жижей и выложил пучок гусиных перьев.

– Чернил тебе на два века хватит, – весело сказал он. – Чтоб я столько на свете прожил, сколько тут чернил. А перья все из правого крыла, как положено…

«Перьями, кажется, еще Пушкин писал, – подумал Костя, вспомнив картинку в учебнике. – Значит, я-то и подавно справлюсь!»

Но все-таки спросил:

– А почему именно из правого?

– Так пишем-то мы справа налево! – сказал Самсон Колыбанович. – Мы же не хазары и не какие-то басурмане, чтобы навыворот корябать! А вот тебе и пергамент – только под личной подушкой и сохранил!

И с этими словами хлопнул на стол толстый рулонище толстой же бумаги – только не белой, а желтоватой.

– Резать будешь по мере надобности, – сказал он. – Ну, чини перышко!

И тут Костя понял, что снова попал. Оказывается, перья еще как-то нужно чинить?

Он вспомнил, что в школьном музее, где стояла старинная тяжеленная парта, хранились под стеклом старинные же ручки с металлическими перьями. Перья были расщеплены на конце.

Он выбрал перо из связки, взял самодельный ножик…

– Кто же так чинит? – сказал Самсон. – Чему тебя учили, отрок? Вот как надо!

Он ловко срезал кончик пера, потом расщепил…

– Сперва обмакни в чернила, – сказал Самсон. – Вот так…

Первой буквой учащегося Жихарева в мире былин стала клякса.

Она была похожа на черное солнце.

Правда, Костя не знал, что это именно клякса – нет такого слова в нынешней школе…

А вот богатырская затрещина от Самсона Колыбановича очень даже есть – здесь и сейчас!

И не пожалуешься без особого телефона…

– Пергамент, чтоб ты знал, – сказал Самсон, – делают из кожи совсем молоденьких теляточек. И мы уже не получим от них ни молока, ни мяса, ни приплода – представляешь, сколько он стоит! Тут целое стадо пришлось забить! Бери ножик и вычищай… А потом надо вот такой пемзочкой загладить… И вот такой костяной лопаточкой заполировать…

Хорошее дело, оказывается – пергамент! Можно соскрести с него любую ошибку так, что ни один учитель не придерется!

Но и вторая буква получилась не лучше. Правда, клякса была другой формы – вроде ракеты.

Самсон Колыбанович поглядел на Костю задумчиво. Он как будто решал – то ли послать лживого и наглого отрока чистить отхожие места, то ли уж сразу повесить на покляпыя березоньке…

– Интересно знать, где тебя учили, – сказал он. – Разве что в пустыне, где розги, должно быть, на вес золота…

Грамотешка богатырская

У западных рыцарей с этим делом было туго.

Мало того, благородные графы да бароны даже гордились своей неграмотностью – ведь они не монахи какие-нибудь, не крючкотворы судейские, с них воинской науки хватает…

Вот и ставили на своих договорах вместо подписи крестик или отпечаток грязного пальца…

Даже стихи для своей Прекрасной Дамы рыцарь был вынужден складывать в уме!

На Руси же к грамотности относились с особым почтением – и уж, во всяком случае, невежеством не бахвалились.

Среди достоинств Добрыни, например, всегда подчеркивается его грамотность.

Завзятыми книжниками богатыри, конечно, не были, но уж надпись на камне прочитать могли. Иначе для кого эти надписи делали? Можно же было нанести на камень что-то вроде дорожных знаков. Такие знаки называются пиктограммами.


Стрелка направо – череп и кости.

Стрелка налево – два голубка с обручальными кольцами.

Стрелка прямо – знак рубля или доллара.

Так нет же!


…На камешке надпись подписана:

«Старому да казаку да Илье Муромцу

Три пути пришло дорожки широкие:

А во дороженьку-ту ехать – убиту быть,

Во другую-ту ехать – женату быть,

Да во третью-ту ехать – богату быть».

Мало того, после каждой поездки Илья возвращается к камню и собственноручно «поднавливает» надпись:

«Да и та была дорожка прочищена».

Правда, Алеша Попович, наткнувшись на подобный камень, просит своего спутника:

– А и ты, братец, Еким Иванович,

В грамоте поученый человек!

Посмотри на каменю подписи,

Что на каменю написано.

Но тут уж позвольте не поверить: быть того не может, чтобы попович, сын священника, да не умел читать!

Уметь-то Алеша умеет, но Еким Иванович – оруженосец, вчерашний «паробок», и нужно ведь пацану напомнить, кто тут старший!

Не диво была грамотность на Древней Руси.

Когда Солнышко Владимир сажал очередного бедолагу в погреб, и то

…Еще выдали ему да полну порцию,

Еще дали ему да свечи воску ярого,

Еще дали книг да сколько надобно.

Так появилась первая тюремная библиотека на Руси…

Писать-читать в былинах навострились даже враги – и Калин-царь, и Тугарин, и даже Идолище Поганое. Они то и дело отправляют князю Владимиру оскорбительные письма. Правда, гонец должен вызубрить послание наизусть – вдруг на Руси никто грамоте не знает?

Да нет, в те времена многие знали, это сейчас разучились…

Вот только давалась эта грамота тяжело. «Азбуку учАт – на всю улицу кричат», гласит поговорка. Розог учителя не жалели.

Другая поговорка была у родителей, отдававших свое дитятко в учение: «Мясо ваше, а кости наши». То есть лупи его за лень как сидорову козу, только не калечь. Плохо? Конечно, плохо.

Теперь учителям трогать детей строго-настрого запрещено. Дети это быстро понимают и поэтому плюют в педагогов жеваной бумагой. Тоже мало хорошего.

…А пергамент и вправду был очень дорог, и использовали его многократно, по нескольку раз переписывая, к примеру, летописи…

И каждый раз вносили туда все новые и новые поправки, из-за которых нынешние историки и мучаются…

Загрузка...