Богатыристика Кости Жихарева

– Ну я попал! – сказал Костя. – Ну ты меня подставил! Мало того, что деревянными мечами без отдыху колотимся, так еще вечный наряд по кухне!

Выпала Жихареву малая минутка передышки, так он сразу бросился искать Колобка, чтобы пожаловаться.

– Сам виноват, – сказал Колобок. – Надо было сидеть в гнезде на дубу да былины штудировать, а не в шашки играть с подозрительными личностями! Мог бы и наперед узнать о здешних порядках…

– Откуда? – взвыл Костя.

– А сборник былин тебе на что был даден? – спросил вожатый. – Там черным по белому прописано: «Застава богатырская»… Давай-ка поглядим!

Достал откуда-то из-под кафтанчика толстый том, безошибочно отворил и прочитал:

– Понял? Если уж сам благородный грамотей Добрыня здесь всего лишь писаришка штабной, а Попович удалой репу чистит – так кто тут с тобой-то, мокрогубым, церемониться будет? Походи в паробках – авось к седым годам до оруженосца дослужишься…

– А что такое – паробок?

– Слово «паужин» знаешь?

– Знаю, – сказал Костя. – Так только старухи говорят. А в летнем детском лагере это называется полдник…

– Интересные у вас полдники – в пять часов вечера! Так вот, паужин значит – дополнение ужина. Паводок – дополнительная вода. А паробок – дополнительный работник, подсобник. В украинском языке слово «парубок» до сих пор живет… Я же говорю – всегда спрашивай о значении слова у самого языка – он ответит! Только вдуматься надо!

– Некогда мне вдумываться, – сказал Костя и чуть не заплакал. – Совсем загоняли… Один Еким за меня заступается. Он у Алеши оруженосцем работает…

А он-то еще житье у Патрикеи Маркидоновны каторгой считал!

– Гей, утырок! – крикнул кто-то. – Муку привезли!

– Вот видишь, как обзываются… – сказал Жихарев. – Утырок, да еще и гей…

– Так раньше слово «отрок» произносили, – попробовал утешить мальчика находчивый Колобок. – А «гей» – это иногда просто «Гей!» – возглас, оклик… Здесь, в счастливые былинные времена, мужчины могут просто дружить, не опасаясь дурной славы…

– Ты гонишь, – грустно сказал Костя. – Отрок он и есть отрок. Все мы тут отроки. А утырок…

И снова чуть не заплакал от обиды. Кстати, плакать здесь почему-то не возбранялось: богатыря, рыдающего над телом погибшего товарища, никто бабой не обзывал…

– Выше голову, – сказал вожатый. – Гляди веселей!

– Тебе хорошо, – сказал Костя. – Со штабными тусуешься. Пожил бы на нашем хоздворе, поучил бы меня чему надо…

– Нельзя мне у вас, – вздохнул Колобок. – Там люди молодые, вечно голодные. А вдруг среди них еще и близорукий попадется? Ам – и нету… Нет, пару зубов он, конечно, потеряет, учитывая мой возраст, но мне-то не легче!

– Утырок! – раздался тот же голос. – Попович-свет уже за вожжами послал!

– Ну, я побежал, – сказал Костя.

Конечно, автор былины приврал: сам Алеша не кашеварил. Он просто отвечал за работу поваров и пробу снимал. Так же как Добрыня только надзирал над канцелярией, а фактически был начальником штаба.

Костя перенес знакомые ему сызмальства военные слова на здешние обстоятельства: тут были и штаб, и казарма, и склады, и столовая, и оружейка, и даже гараж – то есть конюшня.

И везде было полно работы! А строгое армейское слово «наряд» оказалось весьма древнего происхождения… Как и «наезд», кстати.

Автор былины и не то еще приврал – не двенадцать верст было до Киева, а намного больше. Иначе богатырям просто привозили бы обеды из города, как пиццу с доставкой на дом.

На дальней же заставе все приходилось делать самим по наряду. То есть не самим богатырям, а вот таким, как Костя, мальчишкам да подросткам, жившим в ветхом сарае, который, видно, ни для чего более не годился.

Не Илье же Иванычу (его тут, словно командира части в современной армии, все звали «батей») таскать воду, ездить за дровами и копать отхожие ямы! Потому что – вдруг война, а все богатыри устамши?

…Но не так тяжела была работа, как неуставные взаимоотношения, о которых Костя хорошо знал, но на шкуре своей еще не испытал.

Бить его никто не рискнул – видели, какой он сильный и здоровый. Убедились в учебных сражениях. Но и за равного не считали, норовя всю тяжелую и грязную работу свалить на него. И даже не пытались слукавить при этом – мол, кроме тебя, Костя, никому такое дело не под силу. Нет! Новик – изволь пахать!

Еще и прозвище обидное дали… Хотя здесь у всех отроков кликухи – Сутыря, Лакомец, Таскай, Мотовило… И ведь все они готовились стать богатырями!

Вот Костя и пахал.

Застава располагалась на холме, а колодец был внизу, так что воду приходилось таскать в гору. Разбухшие кадушки тяжелы и сами по себе, а с водой и вообще. И коромыслом не воспользуешься, коромысло – для женщин. Да еще перед самой поварней или конюшней какой-нибудь Пинай ножку подставит…

Ни в игры, ни в шкоды свои другие паробки Жихарева не принимали. Он попробовал пустить в ход «прикольные SMS-ки» – никто не засмеялся, не понимали тут нашего юмора. Да еще и утырком прозвали. И лапти пришлось на ночь класть под голову, иначе проснешься – а они уже полнешеньки…

Как хорошо, что Колобок забрал на хранение Костин рюкзачок со скудным добром – будто в воду глядел! И как хорошо, что Святогоровы штаны сшиты из Первоматерии! Ничего им не делается!

Более того, когда ночью с него, спящего, попытались снять портки с целью намочить и завязать узлом – так враз все отлетели с криками ужаса. Пуговица сработала! А Жихарев даже не проснулся, до того устал.

И не услышал, как ему намазали губы липовым медом: нарочно сперли туесок с кухни. На кого подумают?

Быть бы Косте выпоротому вожжами из рук самого Алеши Поповича, если бы не мудрая ночная птица.

Кузьма-Демьян, в отличие от Колобка, никого не боялся, тем более здешних мелких котов. Он неслышно спикировал из темноты, вырвал берестяную посудину из рук шкодника и унес туда, откуда взяли.

– Утырок у нас колдун, что ли? – испуганно сказал тогда главный пакостник Пинай. – Сам с собой, бывает, разговаривает…

– Давно не вопрос, – раздалось во тьме откуда-то из-под крыши.

– Как бы он нам грыжу-килу не наколдовал… – сказал боязливый Голован.

– Мы работаем над этим, – посулил тот же зловещий голос.

Так что трогать новичка ночью никто больше не рисковал. Зато днем отыгрывались.

Но нет худа без добра. Учащийся Жихарев узнал по кулинарной части много нового – того, что для его тутошних сверстников было в порядке вещей. Впору, домой воротившись, свою закусочную открывать под завлекательным слоганом «Русские щи – хоть онучи полощи»…

Что может быть проще пареной репы

Питались отроки не сказать чтобы обильно – тем, что оставалось от основного контингента заставы. А оставалось не так уж много, потому что богатырский аппетит нам теперь известен.

И не жалуйся – обряд перехода!

Повседневная пища была простой, не то что на княжьем пиру, о котором речь будет впереди.

Хлеб из ржаной муки пекли впрок на неделю – и черствел он не так скоро, как нынешний заводской.

Мясо и рыбу добывали сами или забирали у проезжих торговцев в качестве пошлины либо взятки. На охоту, впрочем, надежды было мало: застава стояла на своем месте уже давно, а человек даже с луком и стрелами способен истребить все живое на много верст вокруг своего поселения. Хотя живности в те времена было намного больше, чем теперь.

Место нашей привычной картошки занимала репа. Ее грызли, ее толкли, ее парили в горшках. Так что дар Микулы Селяниновича стал большим подспорьем.

Ну и, конечно, щи да каша. Слова «суп» тогда не знали, оно немецкого происхождения. «Ухой» или «юшкой» именовали любое варево – и рыбное, и мясное. Уха, приправленная капустой, свеклой и прочими овощами, становилась щами. Летом употребляли окрошку и другие холодные супы.

Не забывали и о витаминах – лук, чеснок, хрен, редька, морковь, ягоды, яблоки. Впрок тоже заготавливали: капусту квасили, а яблоки, например, мочили… Кто-нибудь ел моченые яблоки в наше время?

Каши разнообразием не отличались – в основном это была полба (та самая, которую любил Балда в сказке Пушкина). Полба – это сорт пшеницы. Для каши годились и просо, и ячмень. И даже горох, не к ночи в казарме будь помянут…

Рис был редкостью и назывался «сорочинским» (то есть сарацинским, арабским) пшеном. А название «гречневая крупа» тоже говорит о греческом происхождении этого продукта. Это не совсем правильно, так ведь везли-то рис и гречку из тех краев!

Главное, чтобы соль имелась в достатке. Соль была нефтью того времени. Без нее ни за стол сесть, ни на зиму заготовить.

А вообще кухня, вернее – поварня («кухня» из немецкого потом пришла), – скучное место для отрока.

То ли дело конюшня.

Для настоящего богатыря первое дело не добрая еда, а добрый конь.

Почему кони привередливые

…А особенно богатырские.

Русский ученый Александр Любищев, у которого вся жизнь и работа рассчитаны были поминутно (оттого и успел так много), сказал очень мудрые слова:

«Собака сделала человека человеком, а лошадь сделала его феодалом».

Почему собака? Да потому, что, привязав к себе дикого пса, человек тем самым выделил себя из остального животного мира: больше ни одна тварь не приручает другую. И началось-то, наверное, с косточки, брошенной скулящему щенку…

А уж когда человек сумел привязать к себе дикую лошадь… Это же целый роман можно сочинить! Про юношу, изгнанного из племени за провинность, про то, как нашел он потеряшку-жеребенка, вырастил его, научился ездить верхом – а потом грозным всадником вернулся в родное племя, да еще с хорошей дубиной в руке! Легко представить, как они там все перепугались! И тут же единогласно выбрали бывшего изгоя вождем.

А может, такой роман уже и написан, но в жизни, конечно, все было гораздо сложнее и медленнее. И попервости одомашненная лошадь была в одном ряду с коровой, овцой или козой: молоко, мясо, шкура. Скорее всего, до верховой езды додумались пастухи: у них свободного времени много.

Но ясно, что люди, ее освоившие, наводили ужас на безлошадных. Тогда и возник образ кентавра – человека-коня.

А кого боятся – у того и защиты ищут. Ты нас оберегай от чужеплеменных извергов, а уж мы тебе, батюшка, отработаем: прокормим, оденем, обуем и вооружим, феодалушка ты наш!

Возникло сословие всадников – потом они назовутся витязями, рыцарями, богатырями… Благородными кавалерами, кабальеро, шевалье… Удалыми гусарами, драгунами, уланами, казаками…

Чужой всадник – грозный враг, свой – надежный заступник.

Но для этого нужно сначала было разводить конское поголовье, пасти его, ухаживать, лечить, выводить породы – для битвы, для пашни, для перевозки грузов. Изобрести конскую сбрую для всего этого. А главное – стремена. Если увидите в кино, что Спартак или там Ахилл скачут, размахивая мечами – не верьте. Без стремян они ни мечом махать, ни из лука стрелять не смогут: в древности конница только доставляла воинов к месту схватки. Своего рода мотопехота. А вот всадник в латах и при стременах – это уже маленький танк. Тяжелая кавалерия.

…Скоро только сказка сказывается: залез Иванушка зачуханный в одно конское ухо, а из другого вылез уже добрым молодцем, Иваном-царевичем. Образ очень верный.

А в жизни долгие годы и столетия на это ушли.

Совершенно правильно сравнил Костя богатырскую конюшню с армейским гаражом, где транспортные средства обихаживают и ремонтируют. Ведь даже само французское слово «ремонт» пришло к нам из кавалерии. Ремонтом называлась покупка новых лошадей. Если прочтете в старом романе, что «поручик проиграл в штосс доверенные ему ремонтные деньги», станет все ясно…

Теперь поручику впору застрелиться – не честь добру молодцу на чужие деньги играть! Понятия чести были в ходу у всадников всех времен. Бейся с равным, щади пешего, защищай слабого.

У кого сила – с того и спрос.

Конь для всадника-воина был ближе родного брата. «Ну, саврасушка, теперь не выдай!» – говорил богатырь, вступая в битву. И берег этого коня, и холил, и лелеял, и яровым пшеном кормил, и ключевой водой поил, и в семи росах купал, и гостинцы ему приносил…

За такую заботу былинный конь платит хозяину сторицей. Он подает добрые советы. Он переносит богатыря на огромные расстояния «в три прыжка», а прыжки получаются «выше леса стоячего, ниже облака ходячего». Он не ищет брода у реки – сразу сигает на другой берег. Он развивает огромную стартовую скорость: «видели, как Илья на коня садился, да не видели, как ускакал»…

Имена былинных скакунов разнообразием не отличаются – в основном «Бурушка-косматушка».

Кроме того конь – это престиж.

Отрок тех времен разбирался в мастях и породах так же хорошо, как нынешний в марках автомобилей. Изящные арабы и ахалтекинцы – это «Ламборджини», «Альфа-Ромео», «Мазератти». Неприхотливые, невидные степные лошадки – джипы и прочие внедорожники. Крепкие донцы и орловцы – солидные «БМВ» или «Вольво». Битюги и гунтеры – грузовики и дальнобойные фуры…

А масти лошадей! Есть такие, что из названия цвет понятен: вороной, бурый, серый, мышастый… А как выглядят караковый, гнедой, каурый, соловый, игреневый да еще мухортый в яблоках?

Погугли-погугли, интересно ведь!

Но белая масть – самая редкая. Она даже и не масть, это лошади-альбиносы.

Белый конь только для избранных – святых, царей и полководцев-победителей.