Боевые маги: несмышлёныши [СИ]

Глава четвертая: опасное танго стальной змеи

Станция как станция: в один этаж, дощатыми желтыми стенами и растрескавшимся перроном. Одна из немногих между большими городами, все чаще оставляемых за спинами.

Но эта самая оказалась красивой, даже романтичной. Желтый цвет за лето подвыцвел, но держался, мягко светясь последним солнечным теплом в окружении горящих рябин и разноцветья настоящих кленов. Ветерок мотал взад-вперед паутину, невесомую и приставучую, чуть что — цеплявшуюся за девичьи волосы. Не везло даже пылающему ёжику Мари, не желавшей надевать капюшон или бейсболку, свистнутую в последнем городе. Карл, устав с ней бороться, сплюнул, проворчав что-то про «рожоного ума нет, никакого не даешь» и погоню за спиной, да про приметы. Но народа на станции почти не виднелось и Мари гордо ходила с непокрытой головой.

Они сидели на скамейках под деревьями, уставшие и физически и от ожидания еще одного пригородного поезда. Границу последней оставленной области протопали на своих двоих из-за ремонта полотна. Сидели, кто подремывая, кто просто глазея вокруг. Алекс, прикрутив колеса к доске, стучал ими на разбитом асфальте станционной стоянки.

И то хорошо. Вчера Алекс и Снег, в очередной раз зацепившись, начали мериться кто круче. Руку Алекса, промерзшую до голубой прозрачности потом приводили в себя какой-то настойкой из запасов Карла. А Снегу пришлось срочно собирать непонятные травы да корешки по указке того же ругающегося, на чем свет стоит, Карла, чтобы отрастить волосы на голове. Вот и пусть себе катается, тем более, соперник его занятие себе нашел. Да еще какое…

Майка со Снегом, спрятавшись на самой дальней скамье, что-то читали. Набег на супермаркет порадовал набитыми едой рюкзаками и маленьким отдельчиком с книгами. Мари не стыдилась, не так вырастили, и не такое делать приходилось. Найденный в мягких покет-буках «Террор» она оставила для поезда. Книжка толстая, но и ехать им придется часа два только в одну сторону.

— Чо творишь?!

— Смотри куда катишься, серфер страный!

— Я тебе…

— Тихо!

Карл разом оказался о уже начавших разминаться Снега с Алексом. Эти двое, как холод с жаром, друг друга переносили с трудом и цеплялись за каждое слово. А Алекс, то ли случайно, то ли специально, задел ногу Майки своим скейтом.

— Разошлись! — Карл по-настоящему злился редко. Но страшновато. Как сейчас, когда оба сцепившихся вдруг повисли в воздухе, на полном серьезе поднятые им за воротники.

— А как мы разойдемся? — поинтересовался Алекс.

— Молча! — рявкнул Карл и тряхнул его. — Еще раз и будете у меня гавкать, а не говорить.

О как… Мари кивнула, неожиданно веря и вздохнула, глядя на книгу, ставшую вдруг не такой интересной. Было с чего.

Анни, неожиданно оказавшись не с ней, передвигала шахматы на походной пластиковой доске. Злой, меланхолично жующий новую мятную пластинку, играл красиво и умело. Сама Мари игру не жаловала, понимая, что стратегии ей не хватает. А вот Анни очень даже любила, уже успев выиграть две партии из пяти. Или одну? Наверное, что одну.

Над головой неожиданно и страшновато заскрипело. Мари вздрогнула, задрала голову, рассматривая странную пеструю и большую птицу, уставившуюся на нее черным жемчугом глаз и совершенно не боявшуюся человека. Точно, не боявшуюся, еще раз скрипнувшую до мурашек по спине.

— Кладбищенская птица. — Карл вдруг оказался рядом, сел, рассматривая ее не менее внимательнее. Птица крутила головой и скрипела. — Козодой. Не видела раньше?

— Ни разу. И даже не читала.

— Говорят, козодои скрипят к покойнику. Или беде.

— Правда?!

— Вранье. Кому-то и белая лошадь к плохому. Люди всегда ищут приметы и потом прикручивают к ним следствия. Знаешь, сколько черных кошек сгорело на кострах в свое время?

— Много?

— Очень.

— Сволочи… — Мари вздохнула. Она всегда мечтала именно о черном тарахтящем пушистике. — Ни за что жгли, дикари тупые!

— Ну… — Карл покрутил пальцами, — не то, чтобы прям ни за что…

Мари уставилась на него, всем своим живым курносым лицом изображая вопрос.

— Фамильяры, Маришка, чаще всего были именно кошками. Черными. Тут не ошибались… чаще всего… когда находили ведьм правильно.

— Ведьм?

— Ты меня удивляешь, девочка. Кто три дня назад сбежал из-под рунной защитной линии прямо по ледяному факту магии? И вот ты сидишь и поражаешься упоминанию ведьм с фамильярами. Хотя, о чем это я, честное слово. Вы же дети своего века, считающие сказками длинноносых теток в смешных колпаках и влюбляющиеся в мм-м… как их… о… опе… операционки.

— Чего-о-о?!

— Что только не случается в жизни, Маришка. Пусть меня и давно не случилось в мире, но я открыт для него и познаю новое всем собой. А операционки, хм-м-м, как оказалось… так ласково и красиво говорят… Ну…

— Да ты…

Карл смеялся над ней. Сидя совершенно прямо и с очень строгим лицом, раскатывался беззвучным смехом, пряча глаза за очками с синими стеклами. Их Карл, видно для разнообразия, купил. В том самом, обчищенном их бандой недомагов, супермаркете.

— Да ну тебя!

Мари сама рассмеялась. Остальные даже не оглядывались, давно привыкнув к Карлу, совершенно точно скучающему по разным проявлениям эмоций и чувств. Особенно в плане посмеяться, подколоть и… поиздеваться. Вел себя как форменный подросток, порой казавшись моложе их, за три дня ставших куда серьезнее. А вот Карл… тот издевался, как мог, становясь даже чем-то обыденным. Хотя тут привыкнуть оказалось тяжело, и ни у кого пока не получалось. Издевался Карл умело и с огоньком, ни разу не повторившись.

Майка, иногда тосковавшая по недавнему прошлому, порой делала селфи, сохраняя в телефон и изредка с тоской просматривавшая их. Карл, пару раз наблюдавший ее с вытянутыми губами, только хмыкал. Сил у него точно хватало не на многое, но на проделки явно имелось. После третьего селфи с «утиным клювом», по мнению Карла, губы вдруг выросли и торчали вперед и вверх целый день. Смеялись все, кроме Майки и, почему-то, Снега. И Злой то ли криво усмехался, то ли просто жвачка ему попалась невкусная… Мари так и не поняла.

А вот сделать звонок отчиму, а Мари так и порывалась, запретил. Строго-настрого, отведя в сторону и что-то нашептав на ухо.

Алекс, нашедший себе профи-доску, вдруг оказался в окружении трех молодых и крепких продавцов, недоуменно смотрящих на тетрадные листы в руках кассира, подсунутые вместо денег. Отвлекать разом разозлившихся парней пришлось Анни, неожиданно превращенной Карлом в модную дурочку-блондинку с юбкой, еле-еле прятавшей трусики. Сам Карл ухахатывался над обоими незадачливыми волшебниками-недоучками, еле сумевших дать деру из магазина. Доску, как несложно догадаться, Алекс оставил там же. А Анни долго ворчала по поводу невозможности хорошо прописать с ноги из-за чертовой юбчонки, на деле оказавшейся мешком из-под картошки, подобранным на мусорке.

Веселился бородатый негодяй в летной куртке как мог и постоянно. И только на второй день Мари поняла простую вещь: она перестала дергаться и высматривать полицейских, наверняка ищущих их. Черно-серебристая борода дрожала в тон хохоту и отвлекала от ненужных опасных мыслей. Как хороший врач, заговаривающий зубы так, что даже не чувствуешь укола.

— Карл?

— Да, Маришка?

— Хорошо, про ведьм все понятно. Скажи, почему мы прячемся, ты же маг. Или…

— Все верно, — шляпа качнулась вслед его кивку, — дежа-вю какая-то, только вот-вот вон тому дурню на тележке все объяснял. Может, у него спросишь?

Спрашивать у Алекса? Ну… Мари не хотела. И даже не из-за несносного характера, нет. Почему-то не могла заговорить с ним, почему-то. Хотя, нет, Мари вполне понимала — почему, но думать про это не хотела. Парни такие дураки, не стоило тратить на них ни времени, ни мыслей.

— Все-таки мне снова рассказывать?

Мари кивнула. Она была даже согласна на эту, такую не нравящуюся, почти до злости, Маришку… Маришка… Маришка!!!

— Магия повсюду, Мари, и она не бесконечна. Есть определенный запас, что растекается по крови каждого необычного существа, даже из Старого народа. Но особенно много ее в магах, они питаются ею, копят год за голом. И еще… Она не всемогуща, не надо так думать. Но маг может очень многое. Ты понимаешь меня?

Вот чего она не любила, так вот такого учительского тона! Почему взрослые так любят вдруг становиться всезнающими и мудрыми, поучающими глупых деток-птенчиков? Понимает, конечно, она ж не дур…

— Мы с тобой не настоящие маги.

Что?!

— Настоящих в мире не так много, и каждый из какой-то древней семьи. Да-да, Маришка, как в том самом фильме с книжкой. Такая вот несправедливость.

— А кто тогда я? Ты? Анни?!

Карл усмехнулся. Недобро и с затаенной в усмешке злостью, давней и обидной.

— Ненастоящие маги, годные только для одной вещи. Какой, хочешь спросить? Воевать, добывая истинным порядок и равновесие в мире. Ты, я, они вон… даже скачущий на своем самокате без ручек Алекс, случайная ошибка, не больше. Вам с Анни даже проще, вы не знали папы с мамой и вам все равно на одну простую вещь. Магия каждому, и мне, передалась через кого-то из родителей.

Простая вещь? Мари покосилась на Алекса, проехавшегося по бордюру. И поняла…

— Его отец ему не родной. И мама никогда этого не говорила мальчишке, и похож он на нее, скорее всего, в лучшем случае. Ну, или отчим хороший человек, вот и все. Никогда ничего не говорил и уж точно не попрекал маму Алекса. Мне даже жаль, что так вышло.

— Жаль?

Карл кивнул.

— Знаешь, где я вырос?

— Где?

— У Северного моря, в стране тюльпанов и мельниц. Через десять лет, после того, как появился на свет, герцог Альба решил прижать нас к ногтю. Пехотные терции испанских наемников, тяжелая конница, пушки и пики, сгоревший порох и плач, вот что хорошо помню сейчас. Но иногда мне снится настоящее детство, когда пахнет маминым хлебом, в очаге горячий молочный суп, а мне только и надо с утра, что выгнать к каналу наших гусей.

Карл снял очки и повернулся к ней. Мари хотела отвести взгляд, но не успела, разом окунувшись в бездонные угли его глаз. Окунулась, замерев и крича от страха где-то в своей голове, потому что…

…копыта взрывали землю, разбрасывая жирные комья, топча аккуратную лужайку рядом с небольшим островерхим домиком. Тот полыхал, поблескивая остатками маленьких стекол в уцелевших переплетах, прятавших за собой белые горшки с цветами. Пестрые занавески уже занялись, но цветы еще смотрели мирно и красиво.

Деревянные остроносые башмаки, полосатые чулки и недавно белый передник, становящийся все более красным. Пятеро усачей в стальных островерхих шлемах-рокантонах, похожих на шляпы, с алебардами и тяжелыми аркебузами, мирно попыхивающими длинными фитилями, резавшими гуся за гусем.

Мари всхлипнула, глядя на мальчишку, только-только прибежавшего со стороны зеленовато-заиленного канала, убегавшего к мельницам на дамбе вдалеке. Смотревшему на грустные и немигающие глаза собственной матери, лежавшей у грязных сапог солдат, не обращавших на паренька никакого внимания.

И зря.

Сталь кирас и шлемов скрипела, загибаясь внутрь. Кричали испуганные кони, сбросившие седоков, взбесившиеся и топчущиеся по ним сталью на копытах. Кричали гуси, окружившие солдата с ножом, гуси, алые почти по самые крылья.

Мальчишку подстрелили в плечо с арбалета, связали по рукам и ногами, тащили к сухому и суровому человеку в черной рясе, с большим распятием на груди и с выбритой тонзурой.

— Ихо де диабло, санкта Мария! Ихо де путал лос диаблос!

Мальчишка смотрел мертвым взглядом на спешно собираемый костер и не слушал монаха, торопливо читавшего что-то на латыни.

— Как ты выжил?

Мари, отпущенная Карлом из его воспоминаний, мелко тряслась, сглатывая пересохшим горлом и блестела глазами. Слезы катились сами по себе, а в душе, ноя и скребясь, бушевала чужая боль и тоска. Как же больно!

Карл усмехнулся, возвращая назад очки.

— Магия оставляет след, Марылька. Мой оказался очень сильным, я почти полностью иссушил себя, не зная, как справиться. Такой вот оказался первый раз, и пришлось выплеснуть все, копившееся мои первые десять лет жизни. А как выжил?

Козодой скрипнул еще раз. Карл вздохнул и щелкнул пальцами. Птица подпрыгнула, неожиданно крякнув и почти упала, в последний момент нелепо замахав крыльями, переливающимися в закатном солнце.

Остальные замерли, глядя на нее, переводили взгляды на Карла, блестевшего ровными и чуть желтоватыми зубами через черноту усов с бородой.

— Чего? Надоел мне этот козодой, пусть думает, что он индоутка. Как выжил? Да просто мимо проходил Якоб, а у него на постоялом дворе в Стреендаме сперли лошадь. Самый настоящий маг захотел спасти, пополнив свою коллекцию, какие-то картины. Ведь у меня на родине любили писать натюрморты, с окороками, фруктами и прочей вкуснятиной. И старика Якоба отправили их спасать, и он, злющий как тысяча лепреконов, шел пешком до речной гавани. А тут жгут меня, мальчишку с половиной магической крови.

Мари невольно хихикнула.

— Смешно? Мне тогда было не до смеха, не говоря про монаха с солдатами. Якоб, напомню, оказался очень зол, кобылу-то купил за десять гульденов, а жадина он еще тот… был. И тут след от моей выходки, и я почти на костре. Хотел бы пожалеть солдат, но они того не стоили.

Алекс подкатил последними, стуча колесами. Сидели вокруг, стояли, прислонившись к полыхающим кленам. Карл кивнул, разглядывая ребят.

— Вы умеете очень мало, кадеты, кроху от того, что сможете делать. Снег, тебя мы несли под руки два дня назад, когда ты потерял сознание, и нам пришлось выбираться с тобой на закорках. Майя, ты еле встала тогда, в доме отчима, помнишь?

Помнили все. Мари вздохнула, окунаясь в каждый случай, когда была нужна сила, когда потом ее мог легко прибить даже малыш лет семи.

— Не тратьте себя часто, пока не доберемся до Айсштирка. Ледяной Замок сможет защитить всех, кто попадет за его стены. И меня… Пока я лишь чуть сильнее каждого и каждой из вас, кадеты. И то, только из-за своего опыта и вот этих чертовых амулетов в кошеле.

Карл тряхнул мешочек из грубой кожи, брякнувший жетонами.

— И их у меня все меньше. Поэтому мы с вами сейчас сядем вон на тот поезд, что тащится сюда и поедем до города, где сядем на такой же, только в другой конец, или заберемся в грузовой вагон, или сможем найти денег на билеты в автобус. Вы поняли меня, детишки?

Кивнули все и сразу, без споров, возникавших по прочим поводам. Разве что Алекс чуть задержался, в очередной раз мазнув по лицу Карла внутренней недоверчивостью и злостью. А Мари поняла, о чем говорил чернобородый маг. И почти увидела маму постоянно угрюмого парня с доской, что, как она узнала, каждое утро варила ему какао, такое нелюбимое. Ага… нелюбимое.

Горячий шоколад Алекс пил везде, где встречался автомат или если какао оказывалось в меню забегаловок. Пил и на какое-то время прятался внутри себя, подозрительно блестя глазами.

— Злой?

Тот достал из кармана пачку билетов протянул вперед, чтобы разбирали.

Карл взял свой и потопал к перрону, глядя на приближающуюся зеленую железную змею. Как из-под земли вдруг появилась опрятная старушка, споро выставившая раскладной столик и много-много кулечков с чем-то внутри.

Проходя мимо все стало ясно. Бабушка продавала последнюю, зимнюю, вишню, а почему-то очень увлеченно слушала Карла, громко рассуждающего о пользе пчелиных укусов для больных суставов и спины. Все ясно, даже очень.

В поезд Карл зашел с неприлично большим кульком, вкусно и сочно чавкая спелыми, лопающимися на зубах, вишнями. Хорошо, что не забрал у старушки, почти ощутимо потряхивающей спагетти на ушах, весь урожай.

Вагон Карл всегда выбирал последний, с дверью в конце. Никто не удивлялся, привыкнув к осторожности и постоянному бегству, стоило магу почуять хотя какую-то опасность. Мари постоянно высматривала полицию, но те, почему-то, чаще всего обходили их стороной. Хотя пару раз, высмотрев только ему одному что-то известное, Карл приказывал уходить и быстро. Провожая взглядом черно-красную форму никто не видел никаких различий, а Карл ни разу ничего не объяснил. Пока как-то не натолкнулись, почти нос к носу, на патруль с собакой.

Маг бросил один из своих жетонов и хитро вывел через пару подворотен на соседнюю улицу.

— Видели, на шевроне щит и на нем меч, разрубающий что-то косматое?

— Да, — протянула Майка, а остальные просто кивнули.

— Это СК. Служба Контроля. Нам им пока лучше не попадаться.

Ну, не попадаться, так не попадаться.

Людей, как и ожидалось, почти не оказалось. Сидели две торговки лимонадом, орешками и еще чем-то вкусно-неполезным. В углу посапывали дачники, появившиеся в последний момент, и все. И настраивал гитару музыкант, один из ставших совершенно привычными за последние дни. Такие постоянно встречались в близнецах мерно грохотавшего колесами поезда. Пели они плохо, и Мари с Анни, кривившейся от неправильных нот с куплетами, еле-еле терпели их присутствие.

Вагон попался необычно комфортный, с большими мягкими креслами. Мари села, вытянув ноги и довольно потянувшись. Анни и вдруг постоянно оказывающийся рядом Злой, устроились напротив друг друга, разложив между собой шахматы. Майка и Снег сидели справа, явно любуясь неожиданно позолотевшей осенью. Алекс решил отбиться от остальных, в очередной раз воткнув наушники и включив свой любимый рок.

А Карл сел рядом с Мари, глядя на дверь, ведущую в самое начало состава. Вроде бы расслабленный и довольно доедающий вишню. Но она уже поняла, когда маг становится настороженным. Вот прямо как сейчас… почему-то.

— Ты хитришь! — возмутилась Анни, в очередной раз провожая взглядом пешку, съеденную вездесущим слоном Злого.

Злой пожал плечами и следующим ходом забрал еще одну. Мари, недавно злившаяся из-за нового друга… ну, как друга… ну… может и так, Анни, снова увидела, как тот начинает издеваться над ней. Вот-вот, также точно вчера дурочка Аннет продула три партии подряд, методично теряя фигуру за фигурой, съедаемых Злым по старшинству.

— Злой! — снова завопила Анни, едва отбив ладью, и тут же потеряв коня.

Мари улыбнулась. Учись-учись, подружка, снова сейчас проиграешь.

Снег и Майка о чем-то шептались, придвинувшись друг к другу. И им явно было хорошо вдвоем, вон, почти лбами стукаются. У нее самой такого и не случалось, если не считать руки Снега, держащего ее тогда, на льду. Да и ладно, стоит о таком думать, что ли?..

— Айсштирк подарит тебе не только новый мир, Маришка. — Карл сплюнул в кулек последнюю косточку, не поделившись ни с кем. — Когда ты обучишься, у тебя будет очень интересная, опасная и долгая жизнь. Мы не настоящие маги, но кое-что перепадает и нам. Пусть и не всем.

— Если обучусь?

— Когда обучишься. Ты справишься, знаю. — Карл поправил очки, с которыми не расставался сразу после покупки. — Уж поверь.

— А многие живут так долго?

Карл усмехнулся.

— Не многие могут так долго выжить, Маришка. Сама узнаешь, потерпи.

Не многие могут выжить? Вот, блин…

Колеса стучали, равномерно, убаюкивая. Все же она так устала, да и остальные. Дах-дах, дах-дах, мерно и ритмично, как в танце-танго, когда она любила смотреть по визору соревнования. Поймай ритм и все будет хорошо, например, как сейчас, когда вокруг расплывается тепло, нет неожиданных порывов по-зимнему холодного ветра, проселков и старых остановок, мм-м… вон и тетки-торговки тоже спят, и гитару музыкант почти настроил, переливается звонкими струнами в такт стуку колес, наконец-то хороший музыкант со слухом и уверенными пальцами, и еще так сладко пахнет прелой листвой, от которой спать тянет еще сильнее… листвой… в поезде… в поезде?

Карл, накинувший свою куртку на плечи, перевел что-то на часах. Звонко тинькнуло, и сон как рукой сняло.

— Чаролист не используют как оружие, — протянул Карл, не вставая с кресла, — да еще так много, да еще и неразбавленную тинктуру. Людей бы пожалел, еще минут десять и не проснутся.

Кому он говорит?! Мари пошарила, с трудом разлепив, глазами вокруг. Анни вытирает рот, пустив, как маленькая, слюну. Злой, почесывая щеку, растерянно смотрит шалыми глазами. Майка и Снег… Майка и Снег спали, устроив головы на плечах друг у друга.

Только Алекс, сложив пальцы странным изломом, запомнив за Карлом, смотрел через сцепленные ладони в начало вагона. На вставшего музыканта, отложившего гитару… продолжавшую играть сама по себе.

Запах листвы стал сильнее, струны убаюкивали своим усилившимся звоном. Мари зевнула, желая просто свернуться клубочком, с ногами залезши в кресло и спать дальше. Карл нахмурился, снова повозился с часами… Т-и-и-нь! Вокруг снова зазвенело и голова стала чище.

Алекс, вскочив, отходил спиной, стараясь быстрее пройти два ряда кресел.

— Глупый ребенок, — музыкант покачал головой, — сел бы, проще будет.

Мари прислушалась к себе, неожиданно испугавшись. Сила не чувствовалась, совсем. Да что же такое?!

Пальцы сами собой повторили движения Алекса, она поднесла руки к глазам и посмотрела, поняв, что снимает морок.

Он не был человеком, этот музыкант, не был им совсем. Люди не бывают такими бледными, почти иссиня-белыми, с темными сосудами под кожей. И глаза не могут оказаться такими прозрачными, как у рыб. И нет на нем никакой джинсы с кожаными леггинсами, вместо них светлый костюм из замши, с вшитым ожерельем из птичьих черепов, больших костей и еще чем-то у шеи.

Не-человек протянул руку к футляру для так и поющей гитары, достал и соединил две изогнутые палки, неуловимо повел ими в сторону, и на одном конце вдруг появилось темное двойное лезвие, смотрящее рогами прямо на Мари.

— Глупые дети, послушавшие неудачника. — не-человек растянул серые губы в усмешке, блеснул остро-подпиленными треугольными зубами, поднял руку с небольшим пузырьком, выпускающим из себя почти неуловимый зеленоватый парок. — Лучше бы вы попались в руки ваших собственных охотников, людей, а не мне, сыну рода Хьорна.

Алекс покраснел, тщетно сжимая и напрягая руки.

— Это чаролист, людской ребенок, и струны из лунного серебра, не пытайся что-то сделать. Вы все не настоящие ведуны, и ваши силы тут не помогут. — Он шагнул вперед. — Как мне повезло, наткнуться на вас первыми.

— Дорого дают за наши головы, раз Старый народ решил напасть на боевого мага с учениками? — спокойно поинтересовался Карл. — Не боишься?

— Тебя? — не-человек снова блеснул своей пастью. — Нет, и никогда не боялся. Я охотник из рода Хьо…

— Ты просто чудь. — Карл сплюнул. — Обычная чудь с ковырялкой от дворфов. И прав ты только в одном. Их силы против тебя пока не помощники. А вот амулеты на тебя тратить и не стоит, слишком дороги. И так справлюсь.

— Ты мертвец. — пообещал не-человек и шагнул вперед.

— А ты много говоришь.

Чудь не из рода Хьорна скользнул вперед нападающим волком.

Куртка упала с плеч Карла. Руки пошли вперед, соединяясь перед грудью, плотно прижимаясь локоть к локтю, запястье к запястью.

Глаза не-человека вытаращились, острые рога дрогнули, поднимаясь, и…

Змеи-татуировки соприкоснулись, сплелись зелено-черным узором, зашелестели чешуйками, блеснули изумрудами глаз, закраснели раскрытыми пастями.

Мари успела заметить плеснувшее к белоглазой смерти дрожание воздуха, врезавшееся прямо в перекошенное лицо. Брызнуло вдруг появившимися черными брызгами, пахнуло сладким и мерзким.

Все случилось за пару секунд. И Мари никогда не видела ничего страшнее.

Не-человек прямо на глазах истлел и рассыпался позеленевшим прахом.

Запах листвы пропал сам по себе. Струны жалко звякнули и лопнули.

А Мари упала в обморок.

Переулки старых городов прячут в себе память о прошлом. Иногда память оказывается обманкой-перевертышем, пряча в себе настоящее и никуда не ушедшее. Так и есть. Вот только порой древнее даже проще спрятать посреди стекла и стали замков новой эпохи, почти царапающих небо.

Обычные люди стараются не отрывать взглядов от высоты собственного роста. Напиши что-то, понятное немногим, выше, и никто не обратит внимания. Особенно сейчас, когда мерцающие дисплеи гаджетов не отрывают от глаз даже при ходьбе или сидя в транспорте. Очень удобно.

Лиловый шелк костюма переливался искрой от полностью выкатившегося солнца. Поблескивал камень булавки галстука густого винного цвета. Свет прыгал на жемчуге ритуальных шрамов эбеново-темного лица тяжелого человека, смотрящего вниз, на людской муравейник.

Муравьи торопливо бежали по знакомым тропинкам своей суетной и каждодневно повторяющейся жизни, не обращая внимания на уробороса, кусавшего себя самого и смотревшего на них со щита с высоты двух человеческих ростов. Никому нет дела до древней эмблемы. Как и до печати Трисмегиста под ним же. Кто помнит вековой алхимический знак? А тем, кто понимал, легче бы не стало. Обман нужен всегда, если хочешь выжить. Здесь, в небоскребе, магия слушалась не заветов учения Старого Света. Здесь повелевали вуду и сила Барона, рожденные в душной влаге Черного континента.

Амбози, хунган и боккор в пятом поколении, повернулся к застывшим помощникам.

— Что случилось?

Обе женщины-брухо, сильные ведьмы, молодая, кофейно-молочная и пожилая, блестевшая настоящей кожей племени н`коно, не поднимали глаз. Это плохо, значит, случилось что-то очень дрянное… В очередной раз.

— Говорите, — пророкотал Амбози.

— Пропали сосуды.

Не нужно объяснять, какие, обе брухо могли говорить только о держащих в своей медной тюрьме запертых и очень злых духов-лоа. Осталось только понять — сколько и откуда. Амбози очень надеялся, что очередная кража произошла не на островах Караибах.

— Новый Орлеан, — ответила молодая, то ли чересчур храбрая, то ли немного глупая. — Они пропали там, мессир.

Три сосуда с духами древних злобных чешуйчатых гадов со змеиными хвостами… Амбози, не думая, сломал костяную статуэтку слона, стоявшую на огромном полированном столе из ореха и палисандра.

— Ты должна была обезопасить хранилище.

Брухо опустила голову, не глядя на боккора. Она…

— Почему ты до сих пор здесь?

Кофейно-молочная ведьма молчала, лишь начала бледнеть, понимая собственную самоуверенную ошибку. Ее соседка тоже не поднимала глаз, но Амбози ощущал ее радость всем своим чутьем.

Это же понимали пять боккоров и брухо, глядящих на них с широких плазм, висящих на стене. Пользоваться изобретениями человечества Учение не запрещало, даже поощряло. Амбози мог бы вызвать каждого через хрустальные шары, но зачем расплескивать силу? Сейчас она становится все нужнее, даже самая маленькая капля не должна тратиться зря.

Амбози даже любил изобретения, иногда экспериментируя с ними и доступной колдовской силой, через амулеты и слабых лоа. Как его собственный «Сильвер Спирит», раритетный красавец «Роллс-Ройс», покрывающий тысячу миль без единой заправки, прячущий внутри кожаного салона много интересного и не дающий хозяина в обиду.

Обе брухо все также стояли статуями, только что молодая стала почти белой. Пятеро на панелях ждали очевидного. Наказания.

Духи-лоа, спрятанные в кувшинах, запечатанных древними печатями, закрывались не зря. Порождения Тонкого пограничья, могучие и страшные в своей обезумевшей злобе, подняли магов-вуду на невиданные высоты пять веков назад, подарив почет, богатство и место в мире колдовства. Вышедшие из повиновения они же и чуть было не сокрушили своих хозяев. Амбози только-только начинал свой путь, рядовым белым колдуном-хунганом, когда всю его школу отправили на помощь черным магам-боккорам, повелителям мертвых и одержимых. Из всей школы юного Амбози в живых остался только он сам, и уже больше никогда не вставал только на белую сторону.

— Кто-то погиб? — поинтересовался он у брухо.

Та лишь кивнула. Конечно, кто-то погиб, как же еще?

Сосуды прятались в подвале старого дома в колониальном стиле, окруженным надежной стеной, украшенной великим змеем Дамбаллой и головами умерших хунганов, защищающих дом-святилище хуфоро, ставший тюрьмой для безумных лоа. Мангровые болота, подходившие к задней стене, населенные аллигаторами и змеями, стали надежной защитой. Там обитали и другие, злобные клыкастые твари, спящие в густом болотном бульоне, верно служившие Амбози уже не один десяток лет, раз за разом поднимаемые им из мертвых и снабжаемые новыми лапами, хвостами и всем остальным.

Но нападавших никто не остановил.

— Кто нападал?

— Наемники-люди.

О, папа Легба, дай ему сил! Амбози подхватил, проходя мимо стола, ни в чем не повинного гиппо, выточенного из кости, и раскрошил в огромных ладонях-сковородках. Наемники-люди?! Наемники! Люди!!

— Я говорила этой глупой зазнавшейся кошке, — проскрипела старая брухо, — говорила! Что надо наплевать на полицию и поставить вдоль стены с десяток хороших черных ребят с автоматическими карабинами. Но она слишком самоуверенна, слишком сильно верила в благосклонность наших лоа, чтобы слушать!

Рука Амбози зависла над костяным Симба, хозяином саванн. Пять лиц на плазмах следили за ним, ожидая решения.

Симба стоял на столешнице не один, его окружали настоящие убийцы львиных прайдов — три молодые самки. Гордые и сильные, полные ярости и жажды охоты и смерти. Неожиданная подсказка, появившаяся так вовремя и, наверняка, не зря. Амбози часто уходил к Тонкой границе, где ждал встречи с Бароном, всегда пугающим белой маской-черепом, царящей на сильном угольном теле. И Барон отвечал его дружбе, порой подсказывая в самые неожиданные моменты. Старый шельмец знал толк в интригах и играх, умел ловко жонглировать людскими судьбами и создавать ловушки там, где никто и не заподозрит. И сейчас, явно почувствовав кипящую злобу Амбози, подсказал нужное.

А ведь он мог и сделать ошибку.

— Говорила?

Старая брухо закивала, застучав ожерельями.

— Но не сделала сама?

Амбози усмехнулся, глядя на новую игру темных оттенков. Ее конголезская кожа не могла посветлеть, и она просто серела, выдавая страх, охвативший брухо полностью.

— Если ты все понимала, видела ее ошибку, почему не переделала? О-о-о, вижу-вижу, надеялась отыграться на этой бедной девчонке, занять ее место, так несправедливо отданное не тебе.

Брухо тихо-тихо отступала назад, шелестя змеиной кожей пояса с вшитыми кармашками. Хочешь дорого продать свою жизнь?

Амбози родился в Дагомее, ребенком оказался в Новом Свете, рос на Караибах, из-за строптивого нрава передаваемый от хозяина к хозяину. И видел много разных странных людей, рисовавших мелом замысловатые спирали великого змея Дамбаллы, призывавших папу Легба для встречи с духами, великих колдунов и ведьм, на деле же — просто обманывающих доверчивых сыновей и дочерей Африки.

Эту Амбози помнил еще девчонкой, сам нашел ее посреди разгульной Гаваны, будучи уже боккором. Нашел и забрал с собой, подивившись плескавшейся в ней мощи. И даже надеялся вырастить из нее настоящую ведьму, как его наставница. Но она оказалась просто глупой курицей, не шагнувшей дальше собственной границы, боявшейся самостоятельности и не желавшей идти дальше. Потому и прожила лишь обычный человеческий век. Уже прожила.

Сдаваться она не хотела, уже понимая, что ждет. Да… лучше наказать ее, чем девочку, подающую надежды. И найти замену. Даже жаль, столько потраченного впустую времени…

Магия крови сильна, старая брухо владела ею хорошо. Две почерневшие скорлупки от яиц могли показаться кому-то смешными и глупыми. Но когда они треснули в ее сухих узловатых пальцах, между ними выступила свернувшаяся багровая жижа, впитавшая сотни душ, принесенных в жертву.

И брухо указала им на Амбози, сверкая белыми от страха глазами и шепча заклинания, такие же древние, как она. Да… силы ей оказалось не занимать даже на закате жизни. Рокотавшие в жертвенных ночах барабаны вернулись, гулко отдаваясь в огромной зале на верхушке небоскреба.

Бум-бум-бум-бум!!!

Ветер, пахнущий солью, морем, гниющими джунглями и тропическим дождем, пронесся мимо Амбози. Рассыпался, оседая мириадами невидимых капель, вдруг блеснувших алым и осевших повсюду, даже на его любимое кресло белой кожи. Одна капля сверкнула на галстуке, его новом и аккуратно выглаженном галстуке.

Бум-бум-бум-бум!!!

Души обтекали застывшую молодую ведьму, схваченную за горло высокой мерцающей тенью. Крались, стелясь над плитами пола, к большому тяжелому человеку посреди комнаты.

Бум-бум-бум-бум!!!

Глаза брухо сверкнули неожиданной радостью, когда первые черные когти царапнули Амбози по лакированным носкам туфель. А Амбози просто достал из кармана серебряную табакерку, и высыпал ее содержимое на ладонь. И дунул.

Бум-бум-бу…

Души, освобожденные из жертвенных яиц-ловушек, беззвучно заголосили, осыпаясь пеплом. Кровавые пятна, только что блестевшие повсюду, дымились и испарялись. А тень, выпустив горло еле дышащей молодой ведьмы, почтительно согнулась в поклоне.

Амбози поклонился явившейся лоа, кивая на старую брухо, замершей столбом. И уж точно понимающей — кто явился за ней. Не зря он водил дружбу с Бароном.

Мама Бриджит, высокая и рыжеволосая, белокожая, с пляшущими по рукам и открытому телу алыми розами, с вороном на плече и в поблекшем, пахнущим сырой землей платье, кивнула Амбози. Миг… пропала… оказавшись прямо за спиной брухо. Та не успела обернуться, когда алые розы, шелестя шипами гибких побегов-плетей, спеленали ее по рукам и ногам. Лишь запахло сильнее свежевырытой могилой, долетел звук падающих в нее камешков… и обе пропали.

— Ты отправишься на север, — Амбози поглядел на галстук, совершенно ничем не переливающийся, кроме искр ткани и булавкой. — Найдешь там замок во льдах и попросишь… передашь от меня просьбу. И вернешься назад с помощью. Не суйся в белое безмолвие напрямую, не давай повода Северянину заново начать ссору, он не любит нас. Отыщи проводников и воинов, тебе придется идти по опасным чужим тропам. И найди наемников, заплати полиции, чтобы не интересовались — а откуда столько хорошо вооруженных людей на нашей усадьбе. Поняла?

Брухо кивнула, косясь на место, где вот только стояла ее соперница. Прямо на полированном мраморе лежал оставленный в подарок-напоминание алый бутон.

— Отправляйся.

Амбози повернулся к плазмам, откуда смотрели десять глаз.

— Усильте охрану своих хуфоро, наймите людей.

— Что происходит, Амбози?

Чака, только Чака мог позволить себе… не спорить, нет, а задавать ненужные вопросы. Молодой и жаждущий занять его место Чака, не испугавшийся даже появления супруги самого Барона.

— Кто-то собирает опасные вещи. И не только здесь. Займитесь делом, а все остальное узнаете позже.

Чака хотел что-то сказать… но Амбози уже устал от него. Иногда магия полезна, помогает выключить все раздражающее. Экраны моргнули и потухли. Брухо все стояла на своем месте. Не зря ли, на самом деле, убрал ее соперницу?

— Что?

Как же ее зовут? Амбози вдруг понял, что волнение из-за пропажи сосудов с лоа куда сильнее, чем думал. Ниа… точно, Ниа. Амбози покачал головой, решительности в ней точно хватало. Решительная, как точно передает ее характер родовое имя.

— Я не должна показывать страх в Ледяном замке и не должна быть просительницей.

— Да. — А девчонка понимает все правильно, что он сам упустил. — Возьми с собой в дар золотого котенка.

— Им?!

Амбози понимал ее негодование и удивление. Золотые коты, живущие в саванне, слишком дороги, уж очень их мало. Звери-охранники, видящие пришельцев Тонкой границы, ценились всеми магами мира. И только у них, людей вуду, всегда водились в достатке.

— Они оценят. Ты маг по крови, хотя мне не нравится, как звучит само это слово. Обитатели Ледяного замка — нет. Они оценят наш жест.

— Наш?

Амбози кивнул. Ниа умна, хотя и самонадеянна, и нужна ему куда больше, чем может представить даже он сам. Барон не зря послал ту мысль, заставив посмотреть на львиный прайд. Эта девочка должна ему самое главное — свою жизнь, и отсветы ее благодарности уже светятся в красивых карих глазах. Она станет первой настоящей львицей его прайда в битве и буре, уже шумящих где-то поблизости.

— Ступай. И отправь нового кота к Орлеан. Прежнего убили наемники?

Она кивнула. И ушла.

Амбози сел в свое любимое белое кресло. Провел рукой по подлокотнику, посмотрел, любуясь рисунком. Ему никогда это не надоедало, даря отблески былых побед. Три боевых мага, посланных когда-то по его душу, еще до заключения Договора, нашли свой последний приют в обивке кресла.

Чака, великий король зулусов, чьим именем пользовался недостойный боккор с островов, снимал кожи своих не менее великих врагов для походного шатра, пил из их черепов, обитых золотом и украшенных камнями. Амбози любил и чтил память Чаки как мог.

Он оглянулся, чем-то встревоженный. Неясная тень надвигающейся неприятности так и не выветрилась. Пряталась в суровых лицах деревянных воинов древней империи Мали, скользила по заточенным лезвиям широких дротиков-ассегаев Зулуленда, помнящих забранные ими души белых в высоких пробковых шлемах, терялась в россыпях стеклянной мозаики священных сосудов племени нгембеле из Зембабве, плавно пряталась в канопах с головами шакалов, соколов и кошек, баюкающих в себе частицы фараонов Кеми-Египта.

Амбози любил красный цвет. Даже огромный нубийский ковер, мягко принявший его ноги, что наконец освободились от остроносых туфель, переливался оттенками алого и бордового, украшенный лишь черными боевыми узорами. Красный придавал сил великому боккору, наполнял плещущей мощью Черной родины.

Но и предчувствие выстреливало алыми искорками, идущими откуда-то из-за дверей, вывезенных из гранитного безымянного дворца, прятавшегося в джунглях на берегу Нигера. Кто-то снова хочет нарушить покой?

Заморгал коммуникатор на столе. Предчувствие не обмануло.

— Да?

— К вам детектив Службы Контроля, мистер Бушеми.

Человек, следящий за исполнением Договора… Отличное продолжение дня.

— Пусть заходит.

Амбози повернул большой рубиновый перстень на пальце. Мир вокруг замер, потек, обливая его силой. Посетителей-людей Амбози порой любил принимать настоящим кинозлодеем из страшных и экзотических глубин Африки.

Белые черепа на черном, алые языки пламени на белом, ожерелье из крохотных золотых божков, вышитая плоская шапочка. И племенной жезл со скальпами, снятыми с голов поверженных врагов.

Амбози посмотрел на жезл, поморщился и добавил остроклювую голову грифа, выбеленную временем, ветром и песком Сахары. Да, так очень колоритно.

Двери открылись бесшумно. Гостя приветствовали рыком леопарды, отлитые из бронзы и приподнявшие головы. Эффектно, но… Но тощий, с крысиным лицом человек, одетый в официальный, хотя и изрядно потасканный костюм, даже не повернул головы. О, да, сам мистер Бушеми, подонок с сальными редкими волосами, знающий и видевший все в Другом мире. Служба Контроля, старший детектив, десять лет возглавляет ее отдел на Восточном побережье.

И…

— Ты притащил со мной фамильяра, Бушеми?! — громыхнул Амбози.

Фамильяр, изрядно потрепанный временем мандрил, рыкнул, показав клыки. Бес, заключенный в теле обезьяны с разноцветной мордой, злился. Не нравится, когда называют фамильяром, Амбози знал это, но не смог удержаться. Лоа, таящиеся в глубине оружейной коллекции, ворчали, готовые разодрать пришельца.

Спутников СК создавали маги совета… во всяком случае так считалось. На ошейнике, украшенном печатью Соломона, ничьих знаков Амбози не увидел. Сам он порадовался, что его М`комо, живущая в золотистой кошке-абиссинке, сейчас насыщалась где-то в гетто. А Бушеми смел, смел и глуп. Таскать с собой Спутника, не обладая силой и даром, полагаясь только на ошейник и пули — большая глупость.

— У меня есть все разрешения на использование специального средства, — пожал плечами Бушеми, — для меня он тот же «Смит и Вессон», понимаете?

— Конечно. Что тебя привело, Бушеми? Пропали цыплята для доннера по-кентуккийски? Нет, для вызова лоа мои ребята используют нормальных птиц, а не ваших мутантов с грудью тяжелее остального тела раз в пять.

Бушеми рассмеялся лающим смехом.

— Амбози, а это смешно, а-аха-ха… Нет, я по поводу твоей виллы в Орлеане.

Амбози сморщил лоб, наблюдая за фамильяром, выгрызающим блох на животе. Серебряный защитный ошейник полировала, не иначе, жена Бушеми, так тот блестел. Ошейник защищал не шею фамильяра, нет. Как и браслеты на лапах, серебро и руны сдерживало Сущность, заселенную в тело, не давая ей выбраться и наброситься на человека-хозяина.

— Не понимаю, о чем речь?

Бушеми хохотнул, сморкнулся в платок, почти сам собой появившийся из-ниоткуда, и перестал улыбаться.

— Недавно в одном европейском городе произошел странный инцидент, прямо в центре, где много туристов. Говорят, он связан с похищением… мм-м… некоего артефакта.

Амбози пожал плечами, фамильяр оскалился. Верно, выглядело угрожающе, как будто тяжелый танк, стоящий на постаменте и накрытый боевыми знаменами, вдруг ожил сам по себе.

— Мы на Восточном побережье.

— Что хранилось в орлеанском доме?

Амбози впился взглядом в Бушеми, физически ощущая, как хочет выпустить лоа, так и ждущих приказа наброситься на нахального человека, требующего ответа от бокора. Татуированная белая кожа его кресла еще хранила память о времени, когда истинная сила, не заключенная в порохе и свинце, решила взять мир в свои руки. И Амбози ее поддержал, выступив на проигравшей стороне.

— Мой фамильяр изрядно нервничает, с чего бы? — поинтересовался Бушеми, невзначай откинув пиджак с пояса и показав кобуру, прячущую семизарядник с серебряными накладками, оружие предательского племени подземных карликов. — Не знаешь?

Амбози аккуратно положил на стол жезл. Присмотрелся к мандрилу, алеющему глазами в его сторону, заметил красное на полу, неожиданно появившееся снова. И улыбнулся.

— Может, блохи?

Бушеми поморщился, больше не оглядываясь. Мандрил успокоился, заинтересованно закрутился вокруг алого бутона, оставленного Мамой Бриджит, понюхал, облизнулся, аккуратно поднял и начал жевать, уставившись на Амбози с немой просьбой в глазенках.

Ну, что же… Амбози решил не обращать внимание детектива на происходящее.

— У тебя есть еще какие-то вопросы, Бушеми?

— Есть.

— Но у тебя нет с собой печати от Капитула?

— Нет.

— Тогда не задерживаю. А кофе попьешь на улице, в забегаловке внизу делают неплохое пойло.

Бушеми поморщился, но не рискнул задержаться. Амбози никогда не скрывал своей нелюбви к Службе Контроля. И к обычным людям, пытающимся говорить с колдунами на равных.

Сущность, сидевшая в мандриле, доела розу. Черно-дымчатое существо, смахивающее на обезьяну только мощным телом, повернулось к Амбози задом, украшенным пятью хвостами и небольшим полировано-черным рогом.

Браслеты давно поддались под напором влитой через цветок силы, но бес держался этикета, решив не портить кабинет бокора, не сдавшего его освобождение. На прощание тварь оглянулась, одарив Амбози оскалом белых клыков и сине-пепельных губ.

Боккор кивнул в ответ, не завидуя Бушеми.