Боевые маги: несмышлёныши [СИ]

Глава восемнадцатая: от гранита мостов и до Маркизовой лужи

— Ну, вот и приехали.

Арысь откинулась назад, улыбнулась.

Лохматый, пошарив под панелью, вытащил бутылку воды, открутил крышку и зараз выпил где-то треть, не глядя протянул Майке, и посмотрел на альву. Очень большими и серьезными глазами, сильно темнеющими на совершенно белом лице. Та, почуяв взгляд, кивнула. Мол, да-да, все понимаю, но что было делать?!

Выросшая перед лобовым стена, расписанная непристойностями и одуванчиками с васильками, разом заполнившая все, четко различимая, до трещинок и воробьиного гнезда в большой дырке.

Крики во все их голоса, рвущийся наружу и наполняющий металлическое нутро фургона полностью.

И альва, что-то громко сказавшая, в странном ритме своего языка, глотая и выталкивая воздух совершенно недоступно для человека.

Ослепительная вспышка, темнота, летящие мимо полосы разных цветов, странные многоглазые создания, светящиеся относа до кончика раздвоенного хвоста.

И узкий проулок, зажатый между двумя линиями желтых оштукатуренных высоких домов, забитый легковушками и редкими внедорожниками. Светящаяся эмблема Мак-Дака впереди.

— А предупредить? — спросила Мари, щупая ушибленную скулу.

— Ты жива, девочка, что еще важно?

— Формально, дорогая, Мари права. — Карл, рассматривая ладони, кашлянул.

— Ты назвал меня просто Мари!

— Это в связи с неожиданным поворотом событий и действием зелья регенерации, не более того, Маришка. Но, кадеты, нам выпала счастливая случайность, вы же поняли?

— Чуть не помереть от тарана на автомобиле семидесятых годов? — кисло поинтересовался Алекс.

— Попасть на короткую тропу Старого народа. Спасибо, Арысь.

— Всегда пожалуйста. Думаю, ты не запомнил ключ?

— Я его даже не слышал, — Карл, охнув, сел, — ох и приложился копчиком, ай-ай. Эй, Снег, ты как?

— Мы живы? — спросил Снег, пытаясь подняться.

— Еще как, сколько у нас времени? — Карл посмотрел на хронометр. — Отлично. Дорогая, не подкинешь до…

— Извини, — Альва мотнула головой, — мы прошли через наш вход. Но они легко попадут сюда же через свой. Оно вам надо, снова устраивать гонки?

— Ты уверена, что твои кузены искали именно тебя?

— Кузены? — Роберт поправил очки. — А я думал…

— Родственники, — Арысь поправила выбившиеся волосы, — дальние. Они склонились к тем, кто Договор подписывать отказался. Городские их не интересуют, они просто предатели. А мы…

— Вы стали сами по себе, не поддержав ни одну из сторон? — Майка пробралась к Снегу, обняла. — Да?

— Именно. Вот нас они ненавидят еще больше. А вы думали, орки, что ли?

Майка кивнула.

— Нечего нам с ними делить… было. Ладно, человечки, разбирайте вещи, надеюсь, серые приходили по мою душу. Карл?

Тот помотал головой.

— Я надеяться не стану. Кто-то пошел ва-банк, убедил даже тебя в этой мысли. Серые когда-нибудь напускали живой туман?

— Да, — Арысь смотрела на него внимательно, — ты перестраховываешься. Гончие…

— Кто такие Гончие? — Лохматый, уже стоя снаружи, снимал большие рюкзаки.

— Сущности, — Карл выпрыгнул сзади, — обитатели Тонкой границы. Демоны, если хочешь. Дорогая, скажи ты мне, мол, мои кузены научились приручать тварей, поверил бы. Лет пятьдесят назад. Но не сейчас.

— Необязательно вызывать и приручать самим, — альва не сдавалась, — достаточно приобрести контрабанду, получить ошейники.

— Верно… Только ошейников не заметил.

— Еще как-нибудь. — Арысь кусала губы, зная ответ.

— Ладно. — Карл взял свою торбу, закинул на плечи. — Услышал тебя, моя дорогая. Обнимемся на дорожку?

— На нее присаживаются… — альва улыбнулась, возвращаясь на свое место, высунулась в окно. — Доброго вам пути, дети. И тебе… мой дорогой.

«Фольксваген», блеснув совершенно гладкими, чистыми и целыми боками, отъехал. Сигнал проиграл Хендрикса, моргнули габариты и фургон ушел направо, влившись в поток машин.

— У вас с ней что-то было? — Анни, задумчиво смотря на Карла, не спешила брать большой рюкзак. И правильно, Злой взялся раньше.

— Да. — Маг сплюнул. — Врагу не пожелаю.

— Незаметно, — блондинка улыбнулась, — ты к ней испытываешь, мм-м…

— Исключительно дружеские чувства и уважения. Угомонись, Аннушка, не твоего пубертатного ума дело. Так… отряд, все здесь, все идти могут.

— Я понесу рюкзак за него! — заявила Майка, не отпускавшая Снега.

— Еще чего… эй, Снеговик, долго планируешь отлынивать от мужских обязанностей, пользуясь женской симпатией? На, пожуй.

Круглая белая пилюля, извлеченная жестом фокусника, пропала во рту Снега. Тот вдруг замер, округлив глаза… но ненадолго.

— Ничесе…

Майка обеспокоенно смотрела на него, на Карла, не выдержала:

— Это наркотик?!

Карл хмыкнул в бороду, достал такую же пилюлю и закинул себе. Выждал, поднял ладони, показав девушке. Та недоверчиво всмотрелась, охнув: шрамы от ожогов проходили на глазах.

— И много у нас таких хороших штук? — поинтересовался Роберт.

— Еще парочка. — проворчал Карл. — На каждого. Если что, само собой. Ну, Снег, все норм?

— Да-а-а… — крепыш улыбнулся. — Как, как…

— Мы все поняли, что тебе хорошо. Пойдемте, детки, нам с вами надо найти один канальчик. И внимательнее смотрите по сторонам, ищите…

— Серых?!

Карл вздохнул, оглядываясь на спросивших. Дети, все же…

— Пентакли, знаете, что такое? В общем…

— Тентакли знаю, — Алекс расплылся в улыбке. Как и Роберт, только, почему-то, краснея.

— Форменный идиот, — констатировал Карл, — говорю, такие хитро сплетенные из кругов и пентаграммы штуки. Нам нужна та, что засветится.

— Почему засветится?

— Ай… — Карл махнул рукой. — В общем, кадеты, головой по сторонам и все внимательнее рассматриваем. И не глазеем, пожалуйста, на всякую ерунду, нам бы поторопиться.

Торопиться сам Карл начал странно. Дождался, пока все двинутся вперед, к шелестящему, гудящему, ворчащему моторами и воняющему выхлопами проспекту, достал из кармана куртки еще какой-то флакон, оглянулся и, быстро шепнув неразборчивое, разбил его об асфальт, после чего торопливо начал догонять группу.

Мари, оглянувшись, вздрогнула.

Из быстро поднявшегося и развеявшегося желтого тумана вдруг вынырнули их двойники, быстро устремившись совершенно в другую сторону. Она посмотрела на Анни, но ее «как-бы» подруга занималась любимым делом последних дней — что-то чирикала Злому, почти наполовину пропавшему под рюкзачищем. А потом проспект вдруг стал ближе, накрыв их многолюдностью, неожиданным теплом и полным отсутствием того самого косого дождя, что, вроде как, не прекращается в нем никогда. Вранье, это все, как оказалось.

Город окружил со всех сторон, огромный и живой, но совершенно не похожий на столицу. Эта огромная улица, где они сбились в кучу, оглядываясь, оказалась совершенно другой. Было в ней что-то… что-то царственное, как у вдовствующей императрицы, решившей вдруг показать коронованной молодежи — кто тут на самом деле хозяин. Гордый и высокий проспект глянул на неожиданно растерявшихся девчонок и мальчишек и, р-р-раз, как будто подмигнул им по-дружески.

— Красиво… — Лохматый хмыкнул, взъерошил волосы. — И солнечно, надо же.

— Карл?

Маг не ответил. Мари повернулась, открыла рот и замолчала. Карл, нацепивший очки, застыл монументом, живой статуей, замершей от… от чего? Люди, идущие по тротуару, обходили его, даже если смотрели в гаджеты. От мага, впитывающего собой что-то непонятное, ощутимо исходили странная тоска и радость, не дающие задеть его и развеять настолько сильные чувства.

— Хм… — Искра, почуявшая тоже самое, толкнула Мари в бок. — И где нам искать эти… тентакли, блин…

— Подождите, — Роберт, почти не смотрящий вокруг, залез в карман куртки. Покопался и достал два разноцветных шнурка. — Хочу кое-что проверить.

— Ты же не маленький, разными ботинки завязывать… — протянул Лохматый, — я и так тебе скажу, что глупо.

— Как сам не догадался? — пробить спокойствие Роберта уже всем казалось невозможным. — Хочу проверит кое-что другое… Сейчас.

Раз-два-три, про морские узлы Мари только читала пару раз, но вот сейчас именно подобное, ловко и тренированно, делал этот с виду чудаковатый умник. Туда-сюда, потянуть с одной стороны, накинуть незаметную петельку и…

— Почти роза ветров, — Алекс уважительно посмотрел на результат. — Узлы ты плести мастер, а дальше что?

— Неверно накинул предпоследние два. — Карл повернул к ним лицо, положил руки Роберту и Снегу на плечи. — Распутай и перевяжи внимательнее. А так… так молодец.

— Зачем? — Майка уставилась на него.

— Ну…

— Разрешите ваши документы! — вежливо, но настойчиво попросили из-за спины.

Мари, стараясь не вздрогнуть, чуть оглянулась. Точно, полиция!

— Пожалуйста… — Карл, убрав руку с плеча Роберта, достал из нагрудного кармана свернутые листки с лиловыми кругляшами печатей. — Помялись, вы уж извините.

— Да-да, — сержант развернул, сдунул что-то прилипшее. — Так… вы, значит…

— Алоизий Модестович Шпак, без сомнения. Имею сказать, что не приемлю шуток по поводу фамилии и прочего, господа офицеры и…

— Я разве дал повод так обо мне думать? — поинтересовался сержант, пропустив мимо ушей «господ офицеров». — Значит, Алоизий Модестович, вы и ваши… воспитанники, едете заниматься спортивным ориентированием?

— Таки да! Вот, посмотрите, все разрешения, включая переход через границу и…

— Вижу… — полицейский прищурился, разглядывая лицо Карла. — А возраст вам не мешает?

О чем он, подумалось Мари, Карл же… Стоп!

— И у вас в группе… раз, два…

— Три юноши и все остальные представительницы прекрасной половины, не так ли, Анна? — И Карл вернул ладонь на плечо Роберта, сжав и заглянув в лицо.

— Да. — Роберт изумленно таращился на полицейских, на мага, опять на полицейских…

— Хорошо. Доброго пути и хорошо позаниматься, э-э-з…

— Спортивным ориентированием на местности!

— Именно это и хотел сказать. Спасибо! Всего доброго, ребята.

Когда черно-красные отошли подальше, Мари не выдержала.

— Что это было?

Роберт же, быстро пробежавшись руками по плечу, откуда Карл убрал руку, что-то нащупал. Повернулся к витрине кафе, отражавшей улицу, и усмехнулся.

— Вот ты, Карл, фокусник. И жулик, наверное, серьезный.

Оглянулись все, ахнули только девчонки и, вот ведь, присвистнул Алекс.

— Вы потише, кадеты, — Карл довольно поправил шляпу, лихо наклонив вперед, — нравится, а?!

Роберт стал самой настоящей Анной, строгой и, само собой, в очках. Снег превратился в блондинку, что неудивительно. Борода Карла стала жидкой, козлиной и полностью седой, а лицо все в морщинах. Когда, точно дурачась, он приподнял шляпу, то солнце задорно заиграло на лысине.

— Булавка. — Роберт кивнул на куртку. Точно… Мари пригляделась, рассмотрев длинную булавку, украшенную человеческим лицом, резаным из кости. Женским, если судить по косам и губам с плавными бровями.

— Жулье, — усмехнулся Лохматый, — как есть жулье.

— Да ну? — Карл оскалился в ответ.

Лохматый нахмурился и отвернулся.

— Ориентировки на нас есть теперь в каждом отделе полиции северо-запада. — Карл достал из кармана помятый листок. — Забрал на память еще в столице, на вокзале. Глядите.

Вот так-так… Лист пошел по рукам, задерживаясь и двигаясь все ближе к Мари. Она не удержалась, оказавшись рядом с Робертом сразу, как он взял бумагу. Да, ориентировка.

Столько-то юношей приблизительно такого возраста, столько-то девушек. Мужчина средних лет, приведена фотография.

— Какая-то камера меня где-то засекла, — поделился Карл, — старею, не иначе.

— Ты прицепил эти штуки только что? — Снег потрогал свою булавку.

— Да. В машине Арысь нас все равно бы не нашли… Если бы она сама не захотела.

— Почему нам тогда нужно искать какую-то, не знаю, яхту.

— Лодку. — поправил Карл, — так будет точнее.

— Хорошо. — Снег оглядел всех. — Зачем нам лодка и вода, если есть поезд. Хотя бы немного в удобствах и уюте…

Карл достал платок и шумно высморкался. Раздавшиеся было перешептывания успокоились.

— Я не верю в серых, гнавшихся за Арысь. Уверен, искали не просто ее, а нас. Кто сдал, вопрос другой, способов развязать языки всегда много. Если те, кто нас ищет, понимает о нашем местонахождении, вокзалы усилены, и маг-детекторы вот эту самую пакость завидят только на подходе. Понимаете, кадеты? Потому и вперед-вперед, искать нужную нам загогулину на стенах одного из памятников архитектуры, высящихся перед нами.

— Мы же теперь…

— Майя! — Карл посмотрел очень строго. — Все вот это взято у Либмана. А Либман известный мошенник и плут. Сколько продержится булавка у Роберта, Снега или у меня, не знаю. Помнишь, как кости взорвались?

— Да…

— А должно было быть иначе… Ну, Либман…

— Мне что делать дальше? — поинтересовался Роберт и, чтобы прояснить вопрос, поднял плетенку.

— Какой молодец. — Карл уважительно кивнул, взял в руки и все же что-то подправил сам. — Теперь думаем о нужном и… бросаем. Да-да, просто бросаем.

Плетенка упала на асфальт.

Полежала-полежала, и… дрогнула одним лучом четырехлистного клевера, сплетенного Робертом.

— Нам направо. — Карл повернулся в указанную сторону. — Ничего не имею против, там будет красиво.

Асфальт шуршал подошвами, а ветер гнал последние сухие листья, не убранные дворниками. Они шли вперед, всматриваясь в прохожих и дома больше, чем в стены зданий. Каждый надеялся на соседа, и только Роберт, верный взятому на себя обязательству. Крутил головой как мог.

Почти час их кроссовки и ботинки топтали такой гостеприимный тротуар, впереди показалось желтое вытянутое здание, через чью арку виднелось следующее, бело-зеленое, с большой толпой народа и видневшейся красной колонной, когда…

— Оно? — спросил Алекс, указав через улицу.

Карл, опустив очки, всмотрелся в затейливо переливающийся рисунок звезды и нескольких кругов, на глазах вдруг замерцавших и начавших кружиться.

— Да… нам, получается, вон в ту сторону, все же через площадь и под мост, сразу за дворцом.

Арка желтого дома проплыла над головами, простор площади заставил чуть остановиться, а брусчатка больно ударила задумавшегося Алекса, так и не поменявшего кеды на что другое.

— Красиво… — протянула Мари. — Только на фотографиях видела.

Спорить никто и не подумал.

На площади, глазея на огромную колонну с крылатым памятником на самой макушке, все же задержались. Даже уходить не хотелось, до того оказалось уютно здесь, на открытом пространстве, залитом солнцем, отражавшимся в сотнях дворцовых стекол.

— Пошлите, ребята. — Карл, смотря на них как-то странно, кивнул на левую часть длинного здания. — Мост там.

Мари, поправив рюкзак, вздохнула. Усталость, вроде незамеченная, навалилась как хотела, давила тяжестью, прижимая к этим самым камням под ногами. Так и хотелось сесть, просто глазея по сторонам, никуда не торопясь и ни от кого не убегая. Надо же… тут так твердо, а прямо тянет, как и остальных.

— Ай!

Карл, потянувший ее за ухо, кивнул, почему-то злой и оглядывающийся.

— Быстрее, кадеты, быстрее. Амулеты сожмите, поможет.

От чего поможет? Мари завертела головой, стараясь разглядеть опасность. И поняла.

Покрасневшие глаза, зевки, еле передвигающиеся ноги. Она быстро нащупала свой, сжала, неожиданно холодный, вдруг захотев ощутить его постоянную и ставшую такой привычной теплоту.

— Морок? — осведомился Роберт, старательно натирая глаза.

— Да. — Карл втягивал воздух, уже пахнущий стылой осенней водой. — Не направленный, осторожничает кто-то, бьет по площадям. Говорил я Арысь, отвези, помоги… А… спорить с женщиной, особенно такой взрослой, себе дороже. Ребятки, быстрее-быстрее… Так, у вас амулетов нет?

Искра помотала головой.

— Забыл, моя вина.

— У меня есть. — Роберт показал керамический шарик, подняв на шнурке с шеи. — У бабушки нашел, по ее записке последней.

— Интересно… — Карл взял его в руки, подержал. — Да, что-то есть. Потом разберемся, откуда и чей. Быстрее!!!

Они успели. Уже заворачивая за угол, Мари оглянулась и немного испугалась. Из подъехавших черных фургонов с тонировкой выгружались красно-черные, удивительно организованно рассыпавшиеся странным построением с собаками.

— Бегом! — Карл сам перешел на бег, отставая и порой оглядываясь. Злой, показав рукоять револьвера, вопросительно посмотрел на него. Тот не согласился, снова запуская руку в карман. Сколько и чего у него осталось?!

— Нам вон на тот баркас?! — пробухтел Лохматый, недовольно сопя.

Баркас?!

Не очень длинная, крутобокая и широкая лоханка, чернеющая бортом с красной полосой и мирно пыхтящая небывало закопченной трубой, покачивалась и впрямь у моста.

На невысокой мачте, лениво колыхаясь от ветра, болталась красная тряпка.

— Свободен… — Карл усмехнулся. И, оказавшись почти у блоков, ограждающих реку и набережную, лихо свистнул, красиво закрутив высокие трели.

Ему ответили, коротко гугукнув сигналом.

— Хорошо. — Маг оглянулся на них и улыбнулся. Простой и широкой улыбкой.

Ночь Мари встретила сидя на корме, закутавшись в шерстяной старый плед и рассматривая звезды над заливом. Баркас пыхтел трубой и бойко бежал в сторону какой-то «Похъёла перкеле», как сказал румяный, со шкиперской бородкой, капитан Олле. И ничего не имела против, ведь море ей неожиданно понравилось.

Край тысячи озер победил машину, усиленную гением дворфов-инженеров, почти у самой границы с Тролльим нагорьем, узким каменистым языком виднеющимся впереди. Кудря, глядя из-под ладони на серо-белое месиво у горизонта, оформил проблему очередной странной поговоркой на родном языке — «Vidit oko, da zub neymёt». Смысл Ниа поняла после перевода, и согласилась. В яблочко прямо.

Широкие рубчатые колеса, устав прокручиваться в липко-жадной хватающей их грязище, отдыхали, позвякивая где-то в мостах. Грузовик, чуть накренившись вправо, застрял на никем не пользованной древней дороге через невысокий лесок.

Здесь уже выпадал снег, под елями, широкими и кажущимися на расстоянии почти черными, он даже не таял. Лежал неопрятно накиданными метелью ноздреватыми сырыми кучами, тянувшими настоящим зимним холодом. Березовые рощи, чем ближе становился север, виднелись реже и реже. Тут их почти не было, а те, что кое-где торчали над ельником, казались почти черными.

Сотни озер и озерков, оставленных за спиной, наполовину затянулись голубовато-зеленым льдом, и не первым, легко крошащимся, а настоящим. Огромные болотины, ничуть не похожие на родные мангровые Ниа, еще зеленели густым ковром травы и ягеля, почти превратившись в тундру, но и на них, тут да там, чернеющие остатки высохших деревьев белели нетающим снегом.

Голубая опрокинутая чаша неба, почти бездонная, щедро поливала дальние взгорки солнцем, заставляя поблескивать первые отростки ледников, тянущихся к еще не спящей тяжелым зимним снов Похъёле. Черные и темно-серые останцы, уже сползшие сюда, сами казались предвестниками холодного плоскогорья с кое-где торчавшими клыками северных вершин. И иногда смахивали на спящих, или ждущих добычи, троллей.

Злобный характер хозяйки всего окрест, корявой старухи Лоухи, доставал даже в теплую машину свистящим резким ветром, холодным, так и желающим забраться в любую прореху одежды или плохо застегивающуюся молнию.

Ниа, нацепив длинную парку на пухе, две шерстяных шапки и темнеющая, вдобавок, нахохлившимся капюшоном, завидовала водителю. Боровик Кудря, поплевывающий на синтетику и инновационные легкие ботинки пассажиров, нацепил нагольный полушубок, сапоги, обшитые мехом, называющиеся унтами и нацепил на острую голову, смахивающую на свеколку, меховой треух. Торчавшая мочалом борода не покрывалась изморозью, как у братьев-медведей, и, в целом, Старый чувствовал себя куда увереннее, совершенно не мерзнув.

Энди, ждавший решения, сидел на диванчике в обжитом домике-будке, ни разу не сдвинувшись с места. Недавно он обнаружил, что отморозил палец, когда ночью пришлось рубить и таскать на дрова низкую поросль. Рукавиц он спросить не мог, а выдать никто не подумал.

Ладонь лежала на коленке, красная, ощутимо бьющая пульсирующими разрядами боли. Два пальца, мизинец и безымянный, чернели, начиная с кончиков. Зубочистка, пару раз принюхивающаяся, подошла, наклонилась, рассматривая.

— Эй, хозяйка!

Ниа, собирающаяся выбраться наружу, повернулась.

— У твоего пса с лапой проблемы. Думаю, тут резать придется.

Брухо подошла, всмотревшись в ладонь ничего не выражавшего Энди, втянула носом пусть и едва, но уже уловимый сладковатый запах. Взяла его за подбородок, повернув к себе:

— Тебе страшно?

Энди моргнул. Было ли страшно? Хотелось бы сказать иначе, но… Он не просто боялся, нет.

Страх плескался внутри со слов Зубочистки, таких обычных и спокойных. Да, Энди не верил, что выживет или вернется домой, все верно. Хэппи-энды, наверное, есть только в историях с правильно написанными сценариями, а его личный фильм снимал то ли никудышный режиссер, то ли совершенно отвязный и депрессивный сценарист.

Колкий ледяной адреналин пробирал полностью, заставляя дрожать непослушное тело, замирать и, чуть зависая, снова бешено колотиться сердце. Страх? Ужас, самый настоящий, как описанный в книгах и никогда раньше не ощущаемый, куда там тому страху на темной пустой улочке с ее кровожадным белым призраком. Тут все вышло куда проще и страшнее.

Два пальца, продирающие извивающимся пульсом боли, темнели почти на глазах, багрово-лиловая чернота добралась до вторых фаланг. И останавливаться не прекращала, пустив пока еще тонкие, но такие ярко-красные корешки почти до запястья. Его, Энди, запястья, пока еще точно его.

— Страшно… — сама себе сказала Ниа.

— Лучше сделать прямо здесь. — Зубочистка повернулась к Кудре. — У тебя же есть спиртовка, чтобы нож прокалить?

— Нет. — Ниа мотнула головой, получилось даже смешно. Из-за косичек, собранных в узел, она казалась длинноголовым инопланетянином в скафандре. — Время потратим, и результат будет плохой. Он не сможет делать нужное.

— И что тогда? — Зубочистка уставилась на нее, уже расстегивая кобуру.

Брухо опустила руку, достав свой, черный и кривой, клинок. Энди, замерев, смотрел на нее.

— Вытяни руку.

Рука поднялась, дрожаще-белая, лишь полыхающая алым заревом заражения пальцев.

— Эй, а убиратса, милаха, мне потом? — поинтересовался Кудря.

— Подержи что-нибудь, — Ниа кивнула Зубочистке, показывая, что держать «что-нибудь» надо под рукой.

Из подсумка брухо, хрустя чем-то, пахнуло кислым, сминаемым в ее свободном кулаке. Нож полоснул по пальцам, обжигая нестерпимой болью. Ниа подняла кулак над медленно вытекающими черно-зелеными каплями, текущими внутри больной руки вместо крови. Вниз посыпался зеленый порошок, руку обожгло как кипятком, да еще с пропущенным через него электричеством. Энди замычал, брызгая слезами из глаз, застыв и почти беззвучно крича от боли. На голову легла теплая рука Зубочистки.

Брухо, отрывисто и ритмично выдыхая, шептала наговор, заставляя одну из лоа, ставшей золотой змеей, вылизывать открытые широкие порезы, превращая порошок в густую пасту. Руку Энди рвало изнутри раскаленными крючьями, но… Но тупая боль обмороженных пальцев уходила куда-то далеко.

Через минуту все кончилось. Лоа, напоследок цапнув горячими кривыми иглами зубов, пропала, а паста, засохнув на глазах, превратилась в осыпавшуюся и не долетевшую, распадаясь дымом, пыль. А рука… а рука стала как новенькая.

— Ничего себе, — протянула Зубочистка, — научишь?

— Нет. — Ниа щелкнула пальцами, выбив небольшой язык пламени и провела им по лезвию ножа, прежде, чем убрать. — У тебя не получится.

— Это, — качнулась машина под забравшимся Бьярном, — идти пора. Там в ельнике что-то вроде есть, и оно уже не одно. О, а чего вы там все встали?

— В ельнике? — Кудря вдруг из темного начал становиться светлым. — И чево там?

Бьярн пожал плечами, совершенно по медвежьи.

— Как кто ползком двигается, то пропадает, то исчезает. Хотели пальнуть, да патронов жаль.

— Вот где гадство! — Кудря шлепнул себя по бедрам. — Давайте-ка, голуби сизокрылые, валите уж куда-нито. Меня, нешто, могут не тронуть, коль один буду. Все ж я почти свой.

— Кто там? — Ниа дернула крыльями носа, презрительно косясь на труса.

— Внучата Лоухи, ктож ишшо? — Кудря торопливо заходил взад-вперед. — Ой беда-беда, ишшо и застрял тута, а-я-я-я-я-й…

— Надо идти, — Зубочистка уже паковала все, что планировала довезти и не таскать на себе. — Говорят, Ляминкайннен был хорошим, просто веселым парнем, бабником и чудо-охотником.

— Кто? — Ниа посмотрела на нее.

— Ляминкайннен, охотник, из Калевалы. Только времени с тех пор прошло много, и уважают его далеко не все местные, не говоря о приезжих. Так что дети Лоухи и он теперь не разлей вода, а привычку охотиться он так и не бросил, и выходит у него чудо как хорошо. А мне моя шкура дороже, когда со мной, а не у его очага.

— Пойдем пешком? — Ниа набросила лямки рюкзака. — Тебе самой не страшно?

— Вам токмо до плато добратса, — Кудря потрепал себя за бороду. — Туды им хода нету, опасаютса.

— Кого?

Бьярн, навесивший на себя снаряжения как мул, хохотнул, выпрыгивая.

— Троллей, подружка. — Зубочистка нацепила на винтовку маскировочный чехол. — Им его стрелы как слону дробина.

— Ну… девки, тады прощевайте. — Кудря хлопнул каждую по плечу. — Оплата щедрая вышла, не обманули, спасибочки.

Ниа, положив предпоследний мешочек с золотыми, кивнула. И выпрыгнула наружу. Энди, подхватив переноску с шипящим котом, последовал за ней. Дверь машины тут же захлопнулась, тряхнув пожухлым венком из неизвестных брухо цветов и трав, висящий на небольшом коровьем черепе-обереге. Когда Кудря успел это сделать, она даже не увидела, но раз сделал… Старый просто так бояться не станет.

День перевалил за полдень, но солнце не оказалось и в помине. Вот-вот только яркую панораму, дарующую хоть немного обманчивого ощущения тепла, затянуло холодными, по-настоящему северными, тучами. Большими, тяжело клубящимися одним огромным северным медведем, желающим показать — кто здесь хозяин. С него, непроглядно-белесо-серого, стегая порывами ветра и пройдясь, как наждаком, по открытому лицу, вовсю валила ледяная крупа.

Ниа прищурилась, разглядывая уже совсем плохо виденный путь через остаток долины. Снег мешал, а как бороться с севером, если ты с юга?

— Маска! — Зубочистка протянула ей горнолыжную маску. — Пошли быстрее, они уже начинают загонять нас!

Они? Энди, идущий как робот, глядя перед собой и не упуская госпожу из вида, вслушался. Больше ему ничего не оставалось.

Вой пока шел издали, где-то на краю этого странного места, из-за совершенного невидимого ельника, скрытого взбесившимся снежным покрывалом, растянувшимся повсюду за какие-то пару минут. Осень?! Какая тут осень! Самая настоящая лютая зима, решившая вступить в свои права на земле, где чужаков не любят. Вой, идущий уже со всех сторон и сжимающийся полукольцом, только подтверждал вяло текущие мысли.

Они побежали, даже Энди, чьи ноги послушно ускорились. Бьярн, Зубочистка, Ниа, ее пес с золотым котом в руках и Бьёрн. Через ледяное острое крошево, мешаемое вихрем с хлесткими плетьми первого настоящего снега. Мокрые и липкие хлопья, ничуть не напоминающие ласково-мягкий рождественский покров Вест-Кост, ставший Ниа если не родным, то хотя бы привычным.

Ветер выл в унисон приближавшимся охотникам, заунывно и тоскливо, впивался в уши, вкручивался в голову, въедался, казалось, в мускулы. Сколько метров пришлось пройти-пробежать от грузовика, двести, триста? Того, оглянись, не разглядишь и в помине, а ноги, начав подрагивать, отказывались идти. Первым начал останавливаться Бьярн, вот-вот, несколько секунд тому назад прущий ледоколом, раскидывающий широченной грудью бело-липкий вихрь… И уже хлопья бьют в лицо Зубочистке, остаются на куртке Ниа, стегают редеющими ледышками незащищенное лицо Энди.

А вой, перекликаясь с все больше сатанеющим вихрем, ежесекундно менявшим направление, ближе, ближе…

Небо заволокло снегопадом полностью, скидывай не скидывай плохо тающую пелену на масках, почти ничего не видно. Бьярн, начиная почти брести, несколько раз останавливался, крутил в руках маг-компас, прикупленный на рынке, всматривался… Бесполезно.

Четыре луча, сине-красный для магнитных полюсов и зелено-желтый для Тонкой границы, вертелись ведьминой метлой, не останавливаясь ни на йоту. Полукровка, с бородой, превратившейся в огромную сосульку, тяжело переставлял ноги, идя на одной интуиции.

Ниа, споткнувшаяся уже в стотысячный раз, не выдержала. Нащупала в сумке на поясе одну единственную надежду, оставленную про запас. Вытащила полированное веретено черного дерева, с выдавленными именами Больших лоа, вращала ладонями, разогревая, зовя на помощь духов-защитников. Снег, потянувшийся к ней, мешал, остужал собою и ветром едва потеплевшую деревяшку. Духи молчали.

Бьерн грохнул дуплетом, подряд отправив в полет два заряда серебряной картечи, целясь в приземистые ловкие тени, тенями мелькавшие за холодной стеной. Взрыв сумасшедшего хохота, лишь он, стал ответом. Вой прорезался сильнее, ближе, не дальше ста-двухсот метров.

Ниа, выхватив черный клинок, полоснула себя по ладони, глубоко, хрустнув костью и сжав зубы, чтобы не закричать. Сжала веретено, вслух ломая заклинание-бусы, лишь раз слышанное в школе Амбози. Звала духа перекрестков, молила помощь, обещала отдать часть себя, ведь она обещала магистру сделать дело. Барон не примет неверную брухо после смерти, бросит в бездонную яму, полную гниющей болотной жижи, где кишмя кишат змеи-жарараки, пьющие глаза и выедающие языки, видевшие наставника и сказавшие ложь.

Веретено ударило собственным ритмом, вырвалось, подпрыгнув на половину ее роста, вспыхнуло невыносимо ярким красным цветом, распустившись диковинной амазонской орхидеей. Бьярн, замерев, поднял оружие, заметив что-то впереди. Ниа обрадованно посмотрела и… замерла…

Бьярн выбрал спуск. Звонко лязгнуло, и… и все. За спиной также отказалось работать оружие его брата.

Старуха хрустко втыкала в снег ломаную кривулину посоха, выломанную из свилеватой карельской березы в темные давние времена. Черный огромный ворон, вцепившись в темный меховой плащ, смотрел кровавым единственным глазом на застывших людишек. Лоухи, зябко кутаясь в выцветший и отороченный волком бархат, покрытый рунами, не опускала глаз, даже когда длинные сиво-желтые космы падали на лицо. Длинный горбатый нос втягивал воздух, черный злой рот пузырился слюной в уголке рта.

Снег вокруг потемнел, пропуская, одного за другим, десяток высоких, в холке по грудь Зубочистке, серых четырехногих убийц, мерцающих голодными янтарно-крапчатыми глазами. Невысокие карлики-лопари, темно-остроглазые, с детскими личиками в ритуальных шрамах, с луками, туго оплетенными берестой, с тетивой из китовьей кожи, целились стрелами-гарпунами, скалящимися зазубринами костяных наконечников. И мелькала совсем позади высокая, бывшая стройной, мужская фигура в мехах невиданных медведей с рогами на голове, укрывающей его как капюшон или шапка. Тускло светился единственным ярким пятном рубин, украшающий темную рогатину.

— Обед… — Лоухи, безумно косясь на Ниа, остановилась. Высокая, согнутая наполовину и все равно смотрящая прямо в глаза брухо, улыбалась крепкими редкими зубами. — Черное мясо и коричневая сильная кровь. Твоя шкура, грязнокожая девка, украсит стену у моего очага.

Зубочистка скрипела враз замершими пальцами по застежке кобуры на бедре.

— Я тебя помню! — хихикнула Лоухи. И сообщила, блеснув длинным нижним левым клыком. — Теперь ты моя.

Ниа, дуя на ладони-ледышки, заглянула в бездонные блеклые омуты ее глаз. И улыбнулась.

— Не сегодня.

Зубочистка охнула.

Черное, как смола и, как накрахмаленное, белое. Снег, пытавшийся было помешать, испуганно разлетелся в стороны. Волки, пряча морды в широких лапах, скулили, ползли назад, виляя хвостами. Лопари, гомоня, прятались в сугробы. А Лоухи, кривя лошадино-морщинистое лицо, поворачивалась едва ли скрывая испуг.

Лоснящийся черный цилиндр, фрак на голое эбеновое тело, белые мазки маски-черепа на лице. Дух перекрестка уступил дорогу тому, кто пугал даже само дыхание мрака колдовского финского Севера.

Барон Самеди, приподняв цилиндр, приветствуя хозяйку Похъёлы, махнул рукой, раздвигая снежную стену и, усмехнувшись шоколадными губами с зажатой и несгораемой дымящейся сигарой, пригласил маленькую испуганную и замерзшую брухо идти дальше.

Лоухи, шипя пестрой лесной гадюкой, тряхнула костяшки и старые монеты, висящие на макушке посоха. Тряхнула, недоуменно косясь на них и на черного гостя. А тот, издевательски обнажив голову и прижав цилиндр туда, где у людей бьется сердце, улыбнулся белоснежной улыбкой.

— Все проходит, — сказала Ниа, идя мимо Лоухи, — и появляется что-то новое. Всегда.

Дорога на Троллхъёланд снова вилась перед ними по топкой, но совершенно осенней долине.

Сперва под ногами хрустко зашелестел мелкий гравий. Чуть позже к нему, пристукивая и шелестя, откатываясь под ботинками, добавились немалые булыжники. Через полкилометра ноги уже твердо стучали по огромному каменному языку, ведущему в самую глубину Тролльего нагорья, откуда есть прямая дорога на самый крайний портовый городишко Старого народа, лежащий у самых границ холодного океана, уже начавшего гонять по черно-непроглядным горбам волн шугу и начавшие стынуть летние льдины.

К мрачным гранитным стенам одинокого Бьйорн-фиорда, полторы тысячи лет прячущего в себе крайнюю крепость Старых, давно покрытую бурыми и малахитовыми лишайниками, мягко баюкающими плотно подогнанные камни цитадели, все врастающей и врастающей в тяжелую и едва поддающуюся землю Севера.

Через три дня рокочущие волны студеного морского пути скует магический холод и почти на полгода дорога к Ледяному замку спрячется между лабиринта торосов, постоянно вьюжащих обманок-зимовеек и просыпающимися лишь полярной ночью древними капканами, поставленными первыми хозяевам Айсштирк. Ниа должна успеть, выйти на пирс и ударить в зеленую от патины маленькую рынду, морской колокол, зовущий почти полуторавековой постройки корабль-ледокол, призраком появляющийся из последнего тумана.

Здесь стало по-настоящему холодно и ветрено. Нагорье продувалось насквозь, сильные ветра, проходя его полностью, бросались друг в друга мелкими ветками, притащенными откуда-то сухими клубками перекати-поле и выбеленными птичьими легкими косточками. Прятавшиеся за скальными поломанными клыками более слабые их родичи ждали в засадах людишек, и, пропустив мимо, с воем врывались за воротники и неплотно застегнутые капюшоны.

Энди, шаркая литыми подошвами дешевых ботинок, несколько раз уже упал. В последний, стараясь спасти клетку с котом, разрезал руку от мизинца и до запястья по тыльной стороне. Потом сидел, тупо глядя на текущую и никак не останавливающуюся кровь. Тратить остатки запасенных зелий брухо не стала, оставив его на попечение Зубочистки. Та справилась минут за двадцать, кое-как сумев остановить красные тяжелые капли, сбивающиеся в полноценные потеки. И, плюнув на антисанитарию, штопала кривой походной иглой мелкими злыми стежками.

Бьярн и Бьерн, зло водя мясистыми носами и втягивая воздух, переругивались на рокочущем родном языке. И поминали, через слово, тех самых троллей, это понял даже Энди.

После незапланированного привала они прошли где-то с полмили.

Огромный, мохнатый от моха и старых птичьих гнезд, валун, высившийся на пригорке справа, шевельнулся. Повернул в их сторону лобастую башку с двумя желто-серыми короткими рогами, жадно втягивал обезьяньими ноздрями воздух. Ветер, как назло, рвался от группы прямо к нему.

Зубочистка, осторожно подняв свою металлическо-убойную красавицу, подняла кулак — тихо, стоять, вдруг пронесет?! А Энди…

Энди смотрел на разошедшийся наполовину шов и рубиновые капли, вновь тяжело слетающие вниз, разбиваясь на ртутные шарики, сползающие по пористому боку белого песчаника.

Ноздри тролля шевелились, шумно глотая воздух, пахнущий его, Энди, свежей кровью. Ниа, начав понимать, опустила взгляд, расширившимися зрачками проводив целую вереницу блестящих красных бусин, негромко разбившихся о камень.

Ноздри втянули воздух еще сильнее… замерли, опустив хорошо заметные грубые волоски внутри.

Серо-зеленый глаз с двумя зрачками открылся спустя секунду. И уставился на Энди.