Боевые маги: несмышлёныши [СИ]

Глава первая: Майка жалеет себя

Ну, не то чтобы ей совсем не хотелось ехать. Все-таки выбраться за город, напоследок порадовавшись горящей красным, рыжим, желтым пламенем осени очень хотелось. Это же красиво. Особенно на берегу реки, глядя на ее зеркальное спокойствие. Жаль, лето кончилось. Сидеть на густой зелени и слушать птиц в лесу на том берегу Майке нравилось даже больше.

Вот только… мама. И отчим. Вернее, не совсем так:

Мама давно лежала в клинике. Целых две недели. После последнего случая больше никак. В этом году профилактика началась раньше. А что еще сделаешь?

Вот-вот, совсем ничего. Хорошо хоть, в магазине с ней в магазине именно отчим, а не Майка. Девчонки из отдела косметики, что рядом, говорили — мама успела разбить витрину и хотела выдрать клок волос продавщице. Майка специально подслушала, когда еще больше специально отправилась туда на следующий день. Знала, тем все равно заняться нечем, кроме как раз за разом вспоминать самое-самое за несколько дней смены.

В общем, ничего нового. Майка привыкла. И даже не плакала, угу. Ну, не то что совсем не плакала. Один раз, в первую ночь, когда мама уже была на профилактике. Тихо-тихо, даже домоправительница не услышала. А уж она слышала и знала все. Всегда говорила отчиму — что Майка снова сделала не так Почему — «не так» и почему домоправительница?

Со вторым все просто. Как в таком доме, как у Майкиных отчима и мамы без строгой тетки, следящей за хозяйством? Маме все равно, ей частенько становилось скучно и все такое. Когда скучно, когда грустно, когда плакательно. Отчим эти периоды терпел, курил на своем балкончике и молчал. Молчал он всегда по-разному и в таких случаях Майка на его молчание не обижалась. Ведь, если совсем честно, не будь отчима — что ей делать? Подростку с мамой, два раза в год ложащейся на профилактику?

Вот он и нанял домоправительницу. И не просто нанял, а долго подбирал через какое-то агентство. Чтобы опыт с рекомендациями, чтобы язык знала, как родной, чтобы обязательно с Балтики. Во-о-о-от, значит, это по второму вопросу.

А что не так и почему отчиму? Как-то так вышло. Мама, постоянно занимая себя чем-то очень важным, ну, купить туфли из крокодила, ведь новая коллекция, или посетить новую выставку, не могла себе позволить следить за дочерью, больно ей было из-за… Майка очень похожа на отца, а тот режиссер, а мама была молодой и подающей надежды, и вообще…

Так и вышло, что отчим занимался и делами с деньгами, и домом, и мамой с ее профилактиками, и Майкой. Майка вообще отчима любила. По-своему. Раз уж ее родной матери страдалось, а отец был настолько режиссер, что видел ее только на день рождения, что оставалось? Любить кого-то хотелось, и кошка для этого не подходила. Любить отчима выходило сложно, но Майка старалась. И так уже пять лет, успев превратиться из девочки-припевочки в подростка со своими прибабахами и всем таким.

Отчим оказался положительным. Судьбу падчерицы старался устроить серьезно, интересно и с душой. Летом — обязательные лагеря в других странах, язык, общение, культура. Зимой, сразу после начала года, всем вместе в горы, на лыжи. В промежутках Майке давалось все нужное современной девчонке, пусть и порционно, да за успехи в учебе. Такой вот отчим попался, хотя тут, скорее, куда больше любил не Майку, а маму Майки.

Маму он любил как-то нежно и страдательно. Страдал из-за нее и совершенно не думал насовсем упечь куда-то, где профилактика будет каждый день. Майка считала его человеком слова. Пообещал, женясь, что в горе и в радости, вот и выполняет. Тянет и маму и ее, совершенно чужой ненужный прицеп дурнеющей и глупеющей женщины, что когда-то насмерть влюбила в себя настоящего делового человека.

А вот сейчас ехать в лесной домик ей не хотелось. Совсем. Да и не в маме или отчиме дело. Вернее, в компаньоне отчима. Ой, как Майке хотелось поговорить насчет него. Но пока вроде бы было не из-за чего. Пока…

За это лето Майка изменилась куда больше, чем за весь прошлый год. Вытянулась, постройнела. И так-то не была даже полненькой. Так, щенячий жирок. Но и он сошел на нет. Солнца досталось вдоволь. Прожарилась до черноты, до того, что полоски от купальники казались прямо снежно-белыми. Хотя Майка, по сравнению с подружками, считалась скромной. У тех порой не было и полосок, а у нее полоски честно подводили к треугольникам. Хотя вот их ей очень сильно хотелось убрать. Но так, чтобы никто-никто не видел.

Вот за этим занятием она ему и попалась. Не отчиму, конечно. Яну, его компаньону. Забралась на крышу, за выступом каминной трубы, расстелила любимое пляжное полотенце и решила убрать белое, ну, так, чуть-чуть затемнить. И не подумала, что крайний балкон на втором этаже выходит точно на этот угол. Если бы Ян не закурил, могла бы долго лежать, раскинувшись во все стороны руками-ногами или, того хуже, стоять, вытянувшись к солнцу и чуть поворачиваться.

Хотя, чего врать, когда именно так и вышло. Стояла, поднявшись на цыпочки, закинув руки за голову. Вот что Майке не очень нравилось, так это грудь. У мамы она… красивая, да, так. Сколько мужских взглядов цепляли мамины вырезы в теплое время, не сосчитать. А у нее? Торчит что-то острое и небольшое. Но Яну явно понравилось. Она тогда даже не подумала закутаться в полотенце, так и смылась, голышом. Только за каминной трубой додумалась натянуть шорты с футболкой.

Потом… потом сразу ничего не произошло. До поры-до времени. И как-то так получилось, так вышло, загородного домика стало больше и там всегда был Ян. То на рыбалку, то побродить по лесу с ружьем, то пикник. И, прямо совершенно случайно, все чаще Ян оказывался где-то рядом. Иногда плюхался в бассейн, если Майка оказывалась там одна. Иногда она замирала, ощущая его дыхание у себя на затылке.

Вот и как тут радоваться последним теплым дням, когда мамы нет, а Ян здесь? Отчим… может и стоит рассказать. Наверное, стоит.

Майка вздохнула, глядя на ровно бегущую куда-то по своим делам реку. Хорошая речка. Не широкая и не узкая, течение где-то очень-очень быстрое, а у них здесь спокойное. Лес вон там, густой, старый, колдовской. На их берегу росли не такие высокие деревья. Кустарник в основном, уже полыхавший всеми оттенками охры и огня. Ну, сегодня время еще будет. Только надо попросить отчима пойти погулять с ней. Когда маму клали на профилактику, тот частенько становился очень внимательным и к ней прислушивался. Ей даже захотелось, чтобы он послал к черту чертового Яна и, как в недалеком детстве, сходить с ним в лес на той стороне. Жаль, без мамы.

А вот в доме ее ждал сюрприз. Плохой сюрприз. Настолько плохой, что внутри ёкнуло, дернувшись вверх-вниз и замерев. Очень уж страшное стало лицо у отчима. И смотрел он на Майку как-то… жалко. Как когда у них умирала задавленная машиной спаниель Люси, только-только купленная Майке. Отчим стоял тогда рядом и сопел, прикуривая от горящей сигареты следующую, уже третью подряд. Смотрел, а в глазах плескалось бессилие.

А сейчас не было спаниеля. Был коммуникатор у уха.

— Да, я еду. Не стоит? Точно? Хорошо, спасибо. Ян!

— Что?

— Останься с Майей. Майя… я скоро вернусь. Надо отъехать.

Майка закусила губу.

— Что с мамой?

Отчим мотнул головой.

— Мне надо отъехать по… делам. Мама же в клинике. Все хорошо.

Он врал. Майка поняла, что он врал. Мама всегда была для него Крис, только так она просила ее называть. Отчим так и делал. Никогда не говорил Майке про маму. Только о Крис.

— Ты врешь…

— Ты останешься здесь. — Отчим выдохнул. Устало и обреченно. — Майя, все хорошо. Я по делам. Ян останется с тобой.

Она не успела ничего сказать или сделать, так быстро тот развернулся и выбежал. Стукнула дверь, рыкнул двигатель «ровера», скрипнули покрышки.

— Тебе сварить кофе? — Ян смотрел на нее кошачьим взглядом. — Красавица?

Майка отвернулась. Спрашивать у него что-то о маме глупо. Не скажет. Но, неужели…

— Не бойся меня, — промурлыкал Ян, мягко вставая и подходя к ней. — Я тебя не обижу.

Большой, сильный, красивый, пахнущий чем-то вкусным и очень дорогим. У него все всегда дорогое. Зачем ему девчонка, воспитываемая его же другом?

— Я пойду к себе. Меня не надо провожать, не маленькая.

— Это понятно, что немаленькая, моя крошка. — Ян улыбнулся. Господи, что же такое? Он же ей в отцы годится, а она… Мама…

— Пойду к себе, — Майка отвернулась и пошла к лестнице. — Не приходи, пожалуйста.

Она посмотрела в стекло на двери. Стекла привезли откуда-то далеко, зеркальные, красивые. Ян усмехнулся ей вслед. Понимал, что она смотрит. Понимал и улыбался. Все также хищно и по-кошачьи. Как огромный опасный кот.

Наверх Майка не пошла. Какая дверь остановит кого-то, кто хочет попасть внутрь? То-то же, не остановит, так что просто нырнула под лестницу, пройдя через заднюю наружу. Глупо, но больше никак. Внутри все сжималось от боли, страха и непривычного чувства обреченности. Ну как он мог, отчим? Как не понял, что ей надо уехать с ней? Как?

Через проход в живой изгороди Майка выбралась на тропинку, ведущую к реке. Ту самую, что вот только вела ее в дом. Теплый, добрый и надежный дом. Тот, что вдруг превратился в страшную берлогу опасного хищника. Который вовсе не хотел ее съесть. Черт, черт, черт!!!

Под ногами шуршала листва. Сухая, переставшая быть яркой и умершая. Майка снова прикусила губу, стараясь держаться. Отчим врал. Что с ее мамой? Что с ней? Мама-мама…

Ших-ших, ломкое золото крошилось под подошвами. Ноги вели дальше, туда, где есть только берег и тишина. Глупо, опасно и… да просто глупо! Куда она идет, дура?! Там же выход участка ее отчима, огороженный со всех сторон. Там кричи-не кричи, не услышит никто. Сторожка, где жили угрюмые пожилые охранники далеко, у самого въезда в поселок. Куда же она идет, зачем?

Река шумела впереди, катила черное зеркало по своим делам. Майка замерла, втянув воздух. Пахло осенью, сильно и пронзительно. Чуть прогревшейся за день землей, прощавшимися с миром листьями, тяжелой засыпающей рекой и чем-то еще… Чем-то плохим.

Она поняла. Поняла так, как никогда до этого. Пахло ее странно закончившейся детской жизнью. Именно сейчас, а не два года назад, когда тетя подарила ей ненужную и глупую последнюю куклу. Пахло ее пятнадцатью годами, разорванными редкими порывами холода и свалившейся беды. Майка развернулась, понимая, что надо назад. И замерла. Ян улыбнулся. Как кот, поймав мышку.

— Прогуляемся? — мурлыкнул человек-кот. — Это так романтично. Покажу, как надо любоваться рекой и осенью.

— Нет, спасибо… — Майка отступила на шажок. — Я передумала. Пойду, посплю. Или подожду звонка. Или, когда приедет…

— У нас достаточно времени, — Ян улыбнулся иначе. Опасно, чуть дрогнув крыльями носа. Втянул воздух, явно наслаждаясь. — Как же приятно пахнет…

— Листья уже гниют.

— Нет, ты моя маленькая дурочка. Это твой запах, чистый, свежий… Его ни с чем не перепутаешь.

Майка глотнула. Сделала еще шаг назад.

— Я буду кричать.

— Кричи. — разрешил Ян. — Так интереснее. И не переживай. Мы же никому не скажем. Зачем? Дело есть дело, ты же не хочешь, чтобы у тебя вдруг закончилась сладкая и спокойная жизнь? Все возможно. Или она может стать еще лучше. Ну, моя малышка, пойдем любоваться рекой?

Майка сдвинулась в сторону.

Как Ян оказался рядом — не поняла. Вот только стоял там и, р-р-аз, уже рядом. Держит за руку, вроде бы и не сильно, а не вырвешься. Глаза дикие, такие, что надо бы кричать, вырываться, бить куда можно, а… а Майка не стала. Ну, куда ей его-то бить?

Нет, Майка не стала кричать, вырываться или пытаться заехать коленом между ног. Нет. Она сделала то, что смогла. Чего не делала очень давно. И не знала, что будет потом. Потому что после последнего раза — ей вызывали врача. А отчим передал тому, когда врач уходил, плотный конверт с наличными… Чтобы молчал.

Майка выстрелила.

Скрутила в пружину все золотое тепло, идущее от земли, от реки, от оставленного дома. И выстрелила, вложив в бросок желтой молнии все, что смогла. И отлетела к изгороди, ударилась о тугую стенку можжевельника, сползла вниз. Глотала воздух, еле-еле проталкивая его через горло, горевшее от безумной боли в легкие, рвущиеся кашлем. Разрывала землю скрюченными в судороге пальцами, не понимая даже: зачем?! Пыталась отползти от распластавшегося на земле человека, выгибавшегося и рвущего на груди одежду.

Майка попыталась встать, попыталась и не смогла. Ударилась всем телом, расплакалась. И замолчала, смотря на Яна. Яна, перекатившегося на живот и, хрипя, встававшего. На локти. На колени. На одно колено. Выпрямившегося и, покачиваясь, двинувшегося к ней. Вытершего грязной рукой слюну и кровь, вязко потянувшиеся ото рта за ладонью.

Ян встал, уперся руками в колени и усмехнулся. Жутко усмехнулся треснувшим красным ртом. Сплюнул.

— Вот ка-а-а-к… — он выпрямился, полез за сигаретой и долго пытался ухватить ее зубами, — вот как, значит. Дура девка, дура. Ты даже не представляешь, хех, что теперь будет. И почему ничего не будет мне, и даже больше.

Ян подошел ближе, идя с заметным трудом. Закашлялся и начал искать что-то по карманам. Зажигалку, да. Свою дорогую настоящую золотую зажигалку.

— Теперь с тобой можно делать все. И даже после этого ничего мне не будет. Разве что…

Мир хрустнул и замер. Или замер только Ян. Замер, глядя куда-то в лоб Майке. Дико ворочая глазами и сипя. Сигарета, медленно-медленно, качнулась, чуть замерла, задержавшись липкой слюной, выпала. А где-то позади хрустнуло еще раз.

— А-я-я-я-я-й… Такой взрослый и невоспитанный.

Майка оглянулась, вздрогнула, еще больше вжавшись в сухие побеги изгороди.

— Боишься? Правильно, бойся меня, Майя. Если станешь пакостить.

Высокий, широкоплечий, в короткой дубленке не по сезону, в шляпе и с густой щетиной, почти бородой. Горбатый большой нос, цепкие темные глаза, наглый и самоуверенный взгляд. Возраст неуловим, в щетине проглядывается седина, а под расстегнутой курткой какая-то футболка с молодежным принтом. Джинсы старые, да и модель, кто сейчас носит клёш?

А откуда он знает ее имя? И…

— Все вопросы потом, Майя. Ты знаешь, девочка, что магия и ее использование против людей запрещены эдиктами и указами еще в девятнадцатом веке? И их никто не отменял.

Магия? А…

— Разберемся позже. Злой, будь так добр, разреши этому подонку говорить.

Злой?

Она его даже не заметила. Совсем невысокий, если не сказать маленький, в джинсовом костюме, что весной так часто встречались в школе у младших классов. Руки-ноги короткие, а кроссовки на ногах подошли бы парню лет восемнадцати. Вот они и голова, единственно большое.

Черные волосы жестко торчат вверх, черные глаза ничего не выражают, жвачка в тонкогубом рту туда-сюда. Вот такой вот Злой.

Взрослый протянул руку и забрал зажигалку у испуганно косящегося Яна. Повертел в руке, убрал в карман.

— Чего? Это компенсация за моральный ущерб. Злой, развяжи ему язык, сказал же.

Злой угрюмо хмыкнул, достал из кармана огромный батончик кинг-сайз с орехами, изюмом и вафлями, захрустел.

— У меня есть друзья! — выпалил Ян. — Ты… вы…

— Мы уйдем. — Бородатый почесал живот, задрав футболку. А Майка рассмотрела, что за принт. Чуть не рассмеялась, так смешно смотрелся незнакомец со своей дубленкой, шляпой и страхом Яна в этой вот майке с цветастой картинкой какого-то упыря и надписью «Мертвец-каннибал».

— Мы уйдем, — повторил бородач, задрав рукав и посмотрев на спортивные часы. По волосатой кисти, по крепкому предплечью чернели тату. — А ты и не подумаешь вякнуть что-то про нас. А подумаешь…

Злой, дожевав батончик, скучающе нахмурился. Прямо на плече Яна, заскрипев, вдруг развернула кольца многоножка с огромными жвалами. Ян, косясь на нее, захотел что-то сказать, но не сумел. Насекомое, вильнув хвостом, вдруг метнулась прямо к губам, блеснула хитином, пропадая во рту.

Ян закашлялся, попробовал выплюнуть, покраснел от натуги.

— Не получится, — бородатый хищно усмехнулся, — эта малышка теперь будет мирно жить в тебе. Вытаскивать ее и искать лучше не стоит. А если кто-то вдруг захочет нас поймать, ты умрешь. Медленно и ужасно, ее яд, попадая во внутренности, сгноит тебя заживо. Теперь помолчи. Злой, выключи его. Мне надо поговорить с нашей принцессой.

Майка ойкнула, поняв, что странные пришельцы добрались и до нее.

Бородач, ласково улыбнувшись, приподнял шляпу. И показал рукой на проход к реке, приглашая прогуляться. Что оставалось делать высушенной до донышка Майке, всю имевшуюся силу выплеснувшую на Яна? Если крохотный Злой так пугал ее, что говорить о его… о его спутнике?

Листья все также хрустели под ногами умершим летом, только вот, разом, вдруг выглянуло солнце. Бросило лучей, щедро, не скупясь, на тот берег, на этот. Зардели кусты рябины, вспыхнули клены за рекой. А сама река вдруг потекла живее, струясь золотом, успокаивая тихим плеском.

Мужчина остановился на самом краешке, высясь над водой, завел руки за спину и смотрел перед собой. На Майку он не обращал никакого внимания. А она, за полдня успев испугаться за маму, за себя, ужаснувшись Яну и снова испугавшись, теперь уже пришельцев, незамеченных охраной у ворот, встала рядом. И, почему-то, прощалась с этим местом, со своим детством и его небольшим счастьем, ощущаемым так явно, что руку протяни и все.

— Успокоилась? — поинтересовался мужчина.

Да, да, Майка вдруг поняла, что совершенно спокойна. Вот для чего он вытащил ее на берег. Снова покосилась на него, рассматривая уже почти без испуга, и увидела много интересного.

Серебро седины в неровно выстриженной бороде, именно бороде, а не в щетине, завивалось почти узором. Странно симметричным и притягивающим внимание, если всматриваться. Серебро и густо-черные волосы… даже красиво.

Дубленка оказалась настоящей летной курткой для пилотов, старой, блестящей от масла. На рукаве, еле заметный, виднелся кружок шеврона с желтым якорьком. Ткань клешей показалась знакомой, Майка вдруг судорожно встала вспоминать, где могла видеть и… мамины винтажные пластинки из семидесятых, точно! Ткань казалась именно такой, как на фотографиях на них.

Мужчина почесал руку, снова здрав рукав, блеснули часы. Спортивные? Скорее военные и старые, или морские или… Широкий кожаный браслет держал на себе сами часы и еще двух их братьев-близнецов, только маленьких, с непонятными циферблатами, цветными с неравными долями. Медные окантовки блестели, как недавно начищенные.

А татуировки оказались не модными и красивыми. Черные пляшущие линии, фигурки, рубленые странные буквы сплетались замысловатыми узорами, что-то так и стремящимися рассказать. И если Майка поняла правильно, то сведи хозяин руки тыльной стороной ладоней, на них окажется лицо. Или маска. Удивительно изящная маска с двумя разными половинками, полной спокойствия и очень гневной.

Спокойная часть вдруг подмигнула Майке. Та ойкнула.

— Успокоилась? — снова поинтересовался терпеливо ждущий человек с бородой и странностями. — А?

— Кто вы?

— Карл, — мужчина протянул руку, — не получилось представиться, ты уж прости, Майя. А там, ты уже поняла, Злой. Злой, помаши Майе.

Злой сплюнул жвачку и закинул новую пластинку.

— Он просто не выспался, потому и такой недовольный.

— Откуда вы знаете мое имя?

Карл улыбнулся. От его улыбки Майе захотелось проверить все что угодно: от не вскрыт ли сейф в кабинете отчима до собственных часиков на руке. Такая уж у него оказалась лихая и опасная улыбка.

— Много что можно узнать, если захотеть. А я не захотел, мне пришлось.

— Зачем вы здесь? — Майка вдруг убрала руки в кармашки курточки, легкой и почти невесомой, не продуваемой, из какого-то инновационного дорогого материала, убрала, потому как неожиданно озябла. От неумолимости знания ответа.

— Ты же поняла, принцесса.

— За мной?

Карл довольно подмигнул и выставил на нее палец, большим изобразив спущенный курок.

— Вы ищете таких, как я и…

— Я ищу таких как ты и даю им единственное верное, принцесса, — перебил ее Карл, — Даю вам вас самих настоящих.

— Как это?

Карл снова улыбнулся… усмехнулся, как тот самый сытый кот.

— Делаю из вас магов. Это моя работа, в какой-то мере, помимо основной.

— Магов?!

— Именно, принцесса. Ты же, думаю, не считаешь все сделанное с этим подонком случайностью, так?

Майка кивнула.

— Вот видишь. Задатки у тебя замечательные. Их надо развивать, принцесса, за тем я и пришел.

— Но я…

— Не можешь, верно?

Она снова кивнула, злясь на себя саму из-за этих глупых кивков.

Карл понимающе передразнил, замотав головой верх-вниз.

— Конечно не можешь, понимаю. Явился какой-то незнакомый странный дядька, ну, подумаешь, спас от вон того любителя маленьких девочек… девушек, и вешает лапшу на уши. А у тебя здесь все хорошо и как надо, вся твоя маленькая жизнь, школа, подруги, будущее и… и мама. Так?

— Вы сумасшедший?

Карл вновь усмехнулся.

— Иногда впадал в боевое безумие, но давно. Держи.

Он протянул вперед ладонь. Майка впилась глазами в нее, в то, что лежало на ней.

Зелененькая капля изумруда в золотистой паутинке и на такой же тонкой цепочке. Это же…

— Вы украли ее у мамы?

— Нет. Ты уже знаешь, что случилось. Просто не хочешь верить. — Карл снова протянул ей подвеску. — Это все, что по-настоящему дорого тебе из ее памяти. Забирай.

Сердце глухо стукнуло, еще раз, замерло, упало вниз.

Майка не хотела верить. Не хотела, хотя знала правду. Сразу, как отчим сказал «мама», а не Крис.

— Как?

Карл не ответил. Сразу не ответил.

— Никто не виноват, Майя. Твоя мама сделала ненужное, и они не успели. Прости, принцесса, что ты узнаешь это от незнакомца. Но я не разрешу тебе увидеть, как это случилось. И если захочешь, ты простишься с ней, обещаю. Нам надо уходить.

— Нам?

Карл кивнул.

— Нам. Не могу лишить этого поганца дара речи или стереть ему память. Он поднимет тревогу, связей хватит. Да и бизнес твоего отчима куда проще забрать у родственника ведьмы, чем махинациями.

— Что?

— Злой может остановить одного, пару человек, не больше… пока. И сделать иллюзию, как ту многоножку. Яну хватит на испуг дня, даже меньше. И тебя станут искать. Поверь, принцесса, лучше не попадаться некоторым людям, знающим о таких как мы с тобой куда больше обычного. Пойдешь со мной, смогу тебя защитить, и дам куда больше того, что тебя ждет. Подумай, только недолго. Посиди здесь, тут хорошее место. Поешь, тебе надо восстановить силы.

Карл выудил из кармана что-то, хрустнул фольгой, протянул ей.

— Подумай. Мы ждем тебя.

Бутерброд. Блин, обычный бутерброд с колбасой и сыром, завернутый в фольгу и успевший чуть сплющиться. Или сэндвич, так ей даже привычнее. Зачем он ей, а?!

Майка осталась на берегу. Села, разом ослабев. Карл, появившийся из-ниоткуда бородач, знал правду. Она вспыхивала пять раз, если помнила правильно. И потом всегда долго приходила в себя. Как не потеряла сознание, ударив Яна, непонятно.

И он знал правду про маму, Майка знала это. Не хотела верить, как еще час назад, когда уехал отчим, но знала. И… Майка посмотрела на подвеску в своей руке, блеснувшую так знакомо, на речку и клены на той стороне. Посмотрела, убрав украшение и подняв сэндвич, откусила, не ощущая вкуса… Заплакала.

— Я хочу увидеть ее.

Карл пожал плечами.

— Тогда нам надо торопиться. Собери немного теплых вещей, пригодятся. И сделай пару сэндвичей. Может, есть термос?

Термос у нее был. И бутерброды она сделала вкусные, не та дешевая колбаса и ненастоящий сыр, что вдруг показались не хуже ветчины с пармезаном. А слезы?

Она еще успеет поплакать.