Бесконечная война

7

Нельсон знал: рассказать Кену такие новости — все равно что нанять рекламного агента. Ну, что сделано, то сделано.

Вернувшись домой, он сделал несколько последних звонков — признаваясь, извиняясь, принимая поздравления. А потом с облегчением перезагрузил компьютер, откинулся на спинку кресла и стал наблюдать, как загораются многочисленные экраны. «Параметры поиска. Первое. Возвращение воздушного корабля „Марк Твен“. Второе. Лобсанг. Дополнительно: информация из СМИ за последние двадцать четыре часа, с уклоном в актуальные проблемы, учесть бритву Оккама…»

Диапазон частот здесь был кошмарным, но только не для Нельсона. Человек с таким прошлым — а он некогда работал на Корпорацию Блэка, пусть и не напрямую — обзаводился множеством контактов в разных полезных местах. Рука руку моет. Не далее чем в прошлом году рядом с кладбищем приземлился черный вертолет, и группа техников, ступив на приходскую землю, обеспечила Нельсону доступ к любому количеству спутниковой информации — включая каналы, очень мало кому известные, — а главное, средства для ее расшифровки.

Покончив с последними новостями, Нельсон отправился на кухню. Исследования вроде тех, что он начал, никогда не бывают быстрыми, и, пока его программные агенты бороздили сеть, он разогрел себе карри в микроволновке.

И задумался — как часто делал — о предыдущих обитателях этого домика. Электроника в кабинете — телефон, лэптоп, планшет — была более или менее современной, хотя, по большей части, не удивила бы пользователя десять-двадцать лет назад. К этому аргументу прибегали некоторые критики, не одобрявшие эмиграцию. Потребности оказывают давление на людей; необходимо голодать, чтобы что-нибудь изобрести, и жить в окружении конкурентов, чтобы стремиться к новым вершинам. А на Долгой Земле, где было легко наполнить брюхо, изобретения прекратились. И все же никто из предшественников Нельсона, даже из самых недавних, не обладал таким доступом к технологиям, неважно, устаревшим или нет.

Причем Нельсон, как и они, не смог заставить древний сортир работать как положено. Нельсону нравилась эта мысль — она возвращала его к реальности.

Закончив с готовкой, он вернулся в кабинет — поиск еще шел — и за едой зашел в «Мастер-викторину». Это был малоизвестный чат, доступ в который получали только по личному приглашению — а приглашение представляло собой череду заданий. Нельсон, заинтригованный головоломкой, которую ему прислали без всяких комментариев, однажды, несколько недель назад, после вечерни занялся ею, потратив на разгадку двадцать семь минут. В награду ему прислали еще одну, такую же дьявольски запутанную. В течение нескольких следующих дней задачки возникали одна за другой. Нельсона впечатляли вопросы, которые требовали не только познаний в самых разных областях, но также и умения пользоваться этими познаниями наперегонки со временем, привлекая множество дисциплин и антидисциплин… В сфере умников и чудаков, в погоне за ускользающим и странным, сильнейший интеллект, как понял Нельсон, ничего не стоил без способности быстро аккумулировать знания, без интуиции и бесконечного интереса к странному и из ряда вон выдающемуся. Именно таких людей, судя по всему, и отбирала «Мастер-викторина».

На седьмой день Нельсона впустили в чат. Тогда впервые он узнал его название. На первый взгляд «Мастер-викторина» выглядела как самый обычный чат, за одним исключением: все участники знали, что они в некотором смысле — избранные, и это придавало происходящему особый оттенок. Самозваная элита интеллектуального мира — и притом очень полезная, если навести ее на цель.

То и дело разговоры в чате возвращались к монополии, известной как Корпорация Блэка, которую участники по большей части терпеть не могли. И это, разумеется, само по себе было загадкой.

Когда Нельсон выходил в сеть или, точнее, в сети, то встречал в киберпространстве множество людей, которые испытывали непреодолимое отвращение к черным вертолетам, правительству, частому мытью, а главное — секретам, и в довершение всего истово ненавидели Корпорацию Блэка. Что было довольно странно, если подумать, поскольку продукция Блэка более или менее поддерживала саму инфраструктуру интеллектуальных чатов. Разумеется, они всегда полнились домыслами, слухами и откровенным враньем о том, что происходило в суперсекретных лабораториях Корпорации.

Да, все знали историю Блэка, некоторые эпизоды которой стали, с точки зрения Нельсона, известны не хуже, чем история Рождества Христова. В своем роде это был классический американский сюжет. В начале девяностых Дуглас Блэк, которому не исполнилось и тридцати, и его сподвижники открыли «маленькую компьютерную фирму» на нефтяные деньги, которые оставил Блэку покойный дедушка. С самого начала продукция фирмы включала такие востребованные клиентами вещи, как компьютеры с мощными аккумуляторами и свободный от багов софт. Машины, которые были партнерами человека, а не средствами для выкачивания денег и не рекламой каких-то будущих усовершенствованных моделей. Машины, которые казались совершенными. И с самого начала Блэк начал жертвовать деньги в разные благотворительные фонды по всему миру, включая учебную программу в Южной Африке, в которой принял участие и сам Нельсон.

Со временем продукция Блэка поднялась на новую высоту и начала заметно прогрессировать. Блэк получил множество наград за свою интеллектуальную смелость, насколько знал Нельсон. В конце концов, он ведь стал основателем «интуиционной лаборатории». Теория гласила: поскольку множество важных научных открытий были сделаны по чистой случайности, значит, процесс можно ускорить, если создать ситуацию, в которой совершается очень большое количество случайностей, и внимательно наблюдать за результатами. Если верить легенде, Блэк даже сознательно брал на работу людей, которые не вполне сознавали, что делали, или обладали плохой памятью, или отличались врожденной невезучестью и безалаберностью. Идея, конечно, была бредовая. Хотя Блэк принял кое-какие меры предосторожности — в частности, выстроил свою лабораторию так, как обычно строят фабрики взрывчатых веществ.

Инновации Блэка обеспечили ему гигантские цифры продаж, любовь публики и массовую атаку врагов, которых он мгновенно нажил. Почтенные компании, которым он доставлял неприятности и чьи доходы свел почти к нулю, обвиняли его в чем попало, от монополистских замашек до недостатка патриотизма. Но публика не проглотила наживку — напротив, люди продолжали покупать изящную продукцию Блэка. И, несомненно, влюблялись в самого Блэка — героя, гордого авантюриста, который показывал нос старым, отстающим от времени фирмам, вкладывая огромные суммы во внушительные, сверхзатратные, безумные проекты наподобие подводных домов и прыжков на орбиту и в то же время рассыпая вокруг благодеяния и добрые дела, на которые уходили умопомрачительные деньги.

Боги воистину улыбнулись Блэку, когда результаты эксперимента, целью которого было найти новый тип хирургического пластика, перегрелись на солнце и превратились в «гель», как его впоследствии назвали, — занятное квазиорганическое вещество, обладающее самоорганизующейся и самовосстанавливающейся бионейронной схемой, достаточно разумное, чтобы физически приспособиться к обстоятельствам, в которых оно оказывалось. После первых опытов газеты назвали это вещество «разумным пластырем», но вскоре оказалось, что в нем кроется нечто большее и гораздо более смышленое. Гель — самокорректирующееся и пластичное средство хранения и переработки информации — во всех своих формах стал основой продукции Блэка. Появились новые товары — и новые представления о товарах. Множество конкурентов Блэка вообще сошли со сцены.

И тогда правительство насторожилось. Блэк был попросту слишком богат и влиятелен, а также слишком щедр и популярен, чтобы его терпеть. Правительство Соединенных Штатов попыталось взять действия Блэка под контроль, прикрываясь различными фиговыми листками вроде национальных интересов, или, по крайней мере, развалить его империю. Говорили про суверенное право государства, про милитаризацию предприятий Блэка.

Но он поспешно принялся вкладывать средства в проекты, как будто не имевшие ничего общего с обороной и безопасностью, например в медицину. Внезапно корпорация принялась опекать обделенных членов общества, позволяя немым говорить, а хромым ходить. Люди начинали видеть, слышать, передвигаться, бегать, плавать, даже жонглировать благодаря протезам, имплантам и прочей продукции, выпускаемой Корпорацией Блэка и ее филиалами. С таким послужным списком Блэк мог спокойно утверждать, что административные гонения не имели под собой никаких национальных интересов; правительство просто преследовало крупный капитал и, о ужас, склонялось к социализму.

Блэк сделал еще более широкий жест, когда — почти десять лет назад — через посредство международного синдиката промышленников практически подарил ООН, мировым правительствам и людям на новых землях технологию производства твенов. Твены, которые курсировали в пределах американской Эгиды — полицейские и военные корабли, как и коммерческие, — сплошь были произведены Корпорацией Блэка и построены по себестоимости. Более того, синдикат основал новые благотворительные фонды, и Блэк в очередной раз стал героем.

Невзирая на все это, тем не менее имя Дугласа Блэка для многих в аутернете было ругательным.

Нельсон тщетно искал разумные причины и не нашел ни одной. Среди любителей изливать желчь в сети не было тех, кто затаил на Блэка личную обиду; никто, к примеру, не работал в конкурирующих компаниях — и, следовательно, их карьере ничто не грозило. Едва ли не самое страшное, что можно было сказать о Дугласе Блэке как о человеке, так это назвать его трудоголиком, который работал что есть сил и требовал того же от подчиненных. Возможно, потому-то он и не пользовался популярностью. В сети ходила легенда, что интуиционная лаборатория Блэка стояла даже за изобретением переходника, который положил начало Долгой Земле. Блэк чем-то разозлил изобретателя, и схема переходника сделалась всеобщим достоянием, взбудоражив человечество, — но никто не заработал на этом ни пенса, во всяком случае напрямую.

Тайн было много. И Блэка ненавидели.

Люди, скрывающиеся за разнообразными псевдонимами, которые попадались Нельсону на глаза в «Мастер-викторине», отличались умом. Что было неудивительно, учитывая высокую планку, установленную для входа в чат. Иногда казалось, что членство в «Менсе»[5] дает не более чем право виртуально подносить кофе на этом сборище. Участники «Мастер-викторины» были неглупы, о нет. Но…

Нельсон встречал различных людей на своем жизненном пути и думал, что хотя бы некоторых из них способен разгадать. Эти мужчины и женщины были умны, по-настоящему умны. Но в некоторых, даже через безличное пространство чата, он ощущал нечто темное и потаенное. Нечто, выдаваемое случайным комментарием или нетривиальным оборотом фразы. Зависть. Или параноидальные подозрения. Недоброжелательство и холодную ненависть — чувство, которое нуждалось в отдушине, в любой отдушине. Человек наподобие Блэка, который был общественным деятелем, а потому объектом либо зависти, либо подозрений (ведь совершенства не бывает), становился идеальной мишенью. Это настроение редко выходило наружу, но бросалось в глаза тем, кто умел наблюдать.

Особенно если наблюдатель вырос в Южной Африке и еще не забыл детских впечатлений.

В любом случае, что бы ни думали остальные про Блэка, Нельсону нравилась Корпорация во всех своих чудесных и многообразных проявлениях. В особенности ему нравились загадки, которые возникали в связи с различной деятельностью Корпорации, — и он мог их разгадывать.

Например, бесцельно скользя по периферии информационного облака, которое окружало Блэка, Нельсон заметил, как часто упоминают некий «Проект „Лобсанг“». Но при любом поиске он заходил в тупик, ссылки никуда не вели. Лобсанг. Это слово означало по-тибетски «большой мозг», а значит, кто-то в Корпорации Блэка обладал не только чувством юмора, но и некоторыми способностями к языкам. Но Лобсанг было также и именем собственным, и постепенно Нельсон начал представлять Лобсанга в виде живого существа. Существа, которое можно было выследить.

И теперь Нельсон, сидя в одиночестве в своем холодном доме, перед восемью экранами — окнами в мир, — улыбался. Поиски внезапно принесли плоды.

На одном из экранов появилось изображение воздушного корабля «Марк Твен», довольно потрепанного после знаменитого ныне путешествия, — его на буксире притащили туда, где прежде располагался Мэдисон, десять лет назад стертый с лица земли взрывом ядерной бомбы. Корабль привели Джошуа Валиенте и некая молодая женщина, которую никто, насколько знал Нельсон, не смог впоследствии опознать.

Нельсон был практически уверен, что видел все трофеи, которые Джошуа Валиенте привез из своего необыкновенного путешествия на «Марке Твене». Корпорация сделала типичный для Дугласа Блэка жест и отдала годзиллабайты данных, собранных в ходе экспедиции, в распоряжение изъявивших желание университетов, для открытого публичного доступа и изучения. Годзиллабайты. Нельсону подсознательно не нравилось слово «петабайт», общепринятый термин для особенно больших объемов информации. Слову, которое напоминает нежный укус котенка, просто недостает отваги, чтобы соответствовать назначению. Годзиллабайты, с другой стороны, громко объявляли миру, что имеют дело с чем-то очень, очень большим… и, возможно, опасным.

Нельсон видел этот клип — и его варианты с других камер, под другим углом — уже много раз и гадал, отчего наткнулся на него теперь. Глядя на картинку, он обнаружил, что поспешная любительская съемка запечатлела Валиенте, который в санобработочном лагере на Западе-1 нес под мышкой кошку. Какой-то зевака за пределами кадра расхохотался и сказал: «Ух ты, корабельный кот». И кто-то, наверное неизвестная спутница Валиенте — хотя ее тоже не было видно, — ответил: «Да, умник, он еще и по-тибетски говорит».

Только очень внимательный слушатель мог разобрать эти бессмысленные слова. Но поискав, несомненно, ухватился за слово «по-тибетски» — дополнительный параметр поиска по имени «Лобсанг». Потому-то этот эпизод замысловатой саги о приключениях «Марка Твена» и выплыл на поверхность, требуя внимания Нельсона.

Что имела в виду женщина? Зачем упоминать Тибет в такой неподходящей ситуации? Нельсон пока что понятия не имел, к чему все клонится. Но он нащупал связь между одним из самых знаменитых проектов Блэка — путешествием на «Марке Твене» — и одним из самых малоизвестных, а именно Лобсангом, воплощенным в единственном слове.

Разумеется, полное отсутствие каких-либо других ссылок само по себе было подозрительно.

Сейчас он не мог больше ничего выяснить; Нельсон обнаружил только то, что уже знал и так. Он зевнул, моргнул и свернул экраны. Он не сомневался, что тут какая-то тайна, и ощутил приятный холодок предвкушения при мысли о том, что пойдет по следу дальше. Именно поэтому Нельсон отказывался от приходских обязанностей — чтобы, пока он располагал ресурсами и силой, двинуться по следу, куда бы тот ни привел.

Но, разумеется, всеобъемлющая загадка, которая не давала ему покоя в первую очередь, заключалась в проблеме переходов как таковых — во внезапном открытии Долгой Земли, куда совершили прославленное путешествие на воздушном корабле Джошуа Валиенте, его ехидная спутница и, очевидно, кошка, умеющая говорить по-тибетски. В кардинальных изменениях вселенной, которые Нельсон застал на своем веку. Разумеется, он был заинтригован. Что это сулило для человечества, для будущего… и для Бога? Он не мог не задаться таким вопросом.

Наилучшей стратегией было поначалу браться за тайны поменьше. И вот, прежде чем лечь спать, воодушевленный Нельсон надел фартук, схватил ящик с инструментами и отправился в уборную. Она представляла собой массивное строение с каменным полом и поручнями возле унитаза. Отличный был бы сортир, если бы за все эти годы кто-нибудь сумел его наладить. Работал он как угодно, только не так, как надо. Нельсон поклялся до отъезда привести уборную в порядок, и потому он с особенным тщанием пытался выяснить, отчего унитаз неизменно засорялся при восточном ветре.

«Честно говоря, — подумал Нельсон, стоя на коленях перед потрескавшимся фаянсовым седалищем, как перед языческим идолом, — просто диву даешься, с чем готовы мириться англичане».