Белый Орден или Новые приключения Ариэля

Глава VI, в которой начинается возрождение Ордена

Вскоре Ариэль увидел аккуратно выставленные посты и от сердца у него отлегло. Караульную службу здесь несли, как положено, а значит с этими людьми можно будет разговаривать.

— Отведите меня к вашему командору, — бросил Ариэль часовому.

— Сам доберёшься, — часовой небрежно кивнул на стоящий невдалеке шатёр.

«Фронтовики, — молча усмехнулся Ариэль, — Эти говорят уже по-другому. Не так, как говорили в Ордене раньше, но и не так, как изъясняются теперь дезертиры». Он шагнул в шатёр и увидел перед собой трёх рыцарей, сидящих, подобрав под себя ноги и о чём-то говоривших перед его появлением. Они молча глянули на него, не пытаясь скрыть ехидной усмешки. «Конечно, мой чистый плащ не может вызвать у них ничего кроме презрения. И трудно же будет с ними говорить», — подумал Ариэль.

— Здравствуйте, братья. Кто командор? — Ариэль постарался спросить это как можно более непринуждённо.

— А тебе зачем? — не поздоровавшись, язвительно выдавил из себя один из рыцарей.

— Магистр назначил меня новым главнокомандующим. Правда, смешно?

— Я слышал шутки и посмешнее, но эта тоже ничего.

— А может предложите хотя бы присесть? — так же с усмешкой спросил Ариэль, ему небрежно показали на место рядом с собой, он уселся и продолжил: — Понятно, что в этих условиях назначение, сделанное магистром, ровным счётом ничего не значит, и я не собираюсь изображать из себя большого начальника, но я действительно могу быть вам полезен. Только поэтому я здесь.

— Будешь давать нам советы? — язвительность хозяина шатра не ослабевала. — Войну-то нюхал когда-нибудь?

— Сражался с сарацинами во внешнем мире.

— Вот как! Там ты, наверное, в одиночку сразил тысячу сарацин!

— Да не считал я, сколько я их там сразил. Может быть десять, может быть двадцать. — Ариэль ответил вяло, без вызова, картины Хаттина неожиданно встали у него перед глазами, сердце защемило от тоски. Ему захотелось встать и выйти их шатра. Вести словесную пикировку с этими «бывалыми» рыцарями было не только скучно, но и как-то вообще не достойно.

В этот момент послышался крик часового: «Сарацины! К бою!». Рыцари мгновенно выскочили из шатра, только сейчас Ариэль заметил другие шатры, из которых так же выскакивали рыцари. На них надвигались не слишком густые цепи сарацин с обнажёнными саблями, в лёгкой броне. Из-за их спин стреляли лучники, на рыцарей пролился целый дождь стрел. Две стрелы Ариэль отбил мечом, одна ударила ему в грудь, но крепкая кольчуга выдержала, и стрела беспомощно повисла, застряв наконечником в кольцах. Ещё одна стрела угодила в ногу ниже кольчуги, не задев кость, она пробила мягкие ткани, и Ариэль почувствовал острую боль. И тут его разобрала жуткая досада на всё происходящее, он почувствовал вдруг полное безразличие ко всему на свете, но вместе с тем и странный прилив сил, всё его тело загудело от энергии. Не обращая внимания на острую боль в ноге, он устремился на сарацин, словно ветер, сражая одного за другим, нанося им такие удары, которые невозможно было парировать. Он вертелся среди них, как заводной, не пытаясь ни чего рассчитывать. Меч в его руке словно обрёл разум, и Ариэлю оставалось лишь ему не мешать. Он уворачивался, бил, скользил между противниками с такой безупречностью, словно его тело и меч принимали по несколько решений в секунду. Ни на одного врага он не потратил больше одного удара. Происходящее казалось ему изящной партией в шахматы, за которой он, как зритель, не успевал следить. Ариэль не смог бы сказать сколько времени это продолжалось. В какой-то момент он не увидел перед собой врагов, только бескрайнюю пустыню, и эта бескрайность, столь для него привычная, сейчас так заворожила его, что он стоял и не мог оторвать глаз от безбрежной дали. Напрасно думают, что пустыня пуста, каждая душа населяет пустыню своими порождениями, а что сейчас было в его душе? Кажется, вообще ничего, но это, конечно, только казалось. От дуновения лёгкого ветерка он вдруг почувствовал жар на лице, как там, где он сражался вместе с Жаном, словно он перенёс сюда лютый климат внешнего мира. Скоро здесь будет раскалённая сковородка и… пусть будет. Неожиданно перед ним выросла фигура рыцаря, хозяина шатра.

— Меня зовут Стратоник, — сказал ему рыцарь, с восхищением глядя на Ариэля и протянув ему окровавленную ладонь.

— Ариэль, — он пожал руку Стратоника, пытаясь выйти из охватившего его безразличия, но пока у него не очень получалось.

— Ты так сражался, Ариэль… Это что-то невозможное, я никогда такого не видел.

— У тебя было время наблюдать, как я сражался?

— Приглядывал краем глаза, из-за этого пропустил пару ударов, — весело рассмеялся Стратоник. — Но они мне только кольчугу порвали, а кольчуг у нас куда больше, чем рыцарей, так что не беда. Вина хочешь?

— Не откажусь.

— Ради тебя я открою последний бурдюк, который припрятал до лучших дней.

И тут они увидели перед собой Иоланду и Перегрина. Иоланда, увидев, что из ноги Ариэля торчит стрела, подбежала к нему, сломала стрелу, вытащила остаток, оглядевшись вокруг себя, сорвала с головы мёртвого сарацина чалму и перевязала рану, всё это проделав без единого звука и не меняясь в лице. Закрепив повязку, она выпрямилась, улыбнулась и тихо коснулась губами щеки мужа.

— Это Иоланда — моя жена. Прошу отнестись к ней с уважением.

— С настоящего момента моё уважение к вам, госпожа, безгранично, — Стратоник низко поклонился. — Прекрасная дама достойна своего рыцаря.

— Это Перегрин, — продолжил ритуал представления Ариэль. — Он, было, покинул службу, но сейчас на неё возвращается. К тому же он медик, так что нам повезло.

— Медик — это как? — продолжал улыбаться Стратоник.

— Лечит раненных.

— А… Интересно. У нас все, кто не может вылечить себя сам, попросту подыхают.

— Подыхают собаки, мессир, а рыцари умирают, — сдержанно заметил Перегрин. — Я вижу, мы успели к концу боя? Позвольте, мы осмотрим раненных.

— Валяйте, — обронил Стратоник. — У нас теперь есть медик, так что рыцари перестанут подыхать, как собаки, и будут благородно умирать. Начнётся новая жизнь, — было похоже, что Стратоник не способен говорить без иронии, но радость его была вполне искренней. — Пойдём в шатёр, Ариэль.

В шатре Стратоник откуда-то извлёк небольшой бурдюк с вином, два серебряных стакана, и, наполнив их, чокнулся с Ариэлем, сделал несколько глотков и сказал:

— Ситуация тут у нас такова. Из прибрежных эмиратов рыцарей прогнали, как щенков. Если бы сарацины захотели, они давно бы уже были в столице, но они так увлеклись грабежом прибрежных городов, что командиры пока не в состоянии поднять их в наступление. Только поэтому мы здесь пока и сидим. Когда они наконец награбятся и пойдут на Бибрик, то сковырнут нас за пару часов, не напрягаясь. У них десятки тысяч человек, а у меня — сотни три. Сегодняшнее нападение — это просто припадок какого-нибудь полевого командира, которому резать интереснее, чем грабить. Мы для них не опаснее, чем прыщ, но и этот прыщ, видимо, оскорблял религиозные чувства кого-то из них, вот они и решили записать в свой послужной список ещё один подвиг. Сарацины уже привыкли, что рыцари перед ними бегут, и напали силами, примерно равными нашим, похоже считали, что этого более чем достаточно. Не учли, что у меня тут настоящие рыцари, а не игрушечные солдатики. Живым, кажется, ни один не ушёл. С твоей помощью, — улыбнулся Стратоник.

— И что ты намерен теперь делать?

— Умереть. У нас осталась только одна задача — спасти свою честь и выполнить до конца свой долг. Сидеть и ждать, когда нас сметут, мы не намерены. Когда ты зашёл, мы как раз обсуждали детали нападения на сарацин. Пару тысяч этих гадов мы сможем прихватить с собой на тот свет. Ты с нами?

— Я в любом случае с вами, но против бессмысленной гибели.

— Царства больше нет, Ариэль. Спасать нечего. Против каждого из нас сотни врагов. Нам остаётся лишь подороже продать свои жизни.

— Трон пресвитера пустует, но царства не будет только тогда, когда на этот трон заберётся какой-нибудь султан. До тех пор мы должны защищать вакантный трон. Погибнуть никогда не поздно, мы ещё не всё сделали для того, чтобы победить, а значит и свой долг до конца не исполнили.

— Что ты предлагаешь?

— Надо во что бы то ни стало увеличить нашу численность, и когда мы доведём её хотя бы до пары-тройки тысяч, дальше будет веселее рассуждать. Давай пройдёмся по дезертирам. Там очень разные люди, некоторые из них просто растеряны, они стали бы воевать, но не видят такой возможности, а если увидят своими глазами стройные рыцарские шеренги, то встанут в эти шеренги.

— Не хочу я с этой швалью говорить.

— Нельзя списывать человека только потому, что он один раз дрогнул, надо дать этим людям ещё один шанс. Не все пойдут за нами, но кто-то определённо пойдёт.

— Ну давай попробуем, — неохотно согласился Стратоник, — Вдвоём пойдём?

— Нет, двоих примут за сумасшедших. Выбери сотню рыцарей самого мощного сложения и найди для них самые чистые плащи. Дезертиры должны увидеть, что перед ними сила, к которой есть смысл примкнуть.

Ариэль оказался прав, на двух рыцарей в этой гуще совершенно раскисших людей никто и внимания не обратил бы, на стройные шеренги по восемь все сразу начали опасливо и настороженно поглядывать.

— Слушайте меня, — зарычал Стратоник. — Подходите ближе. Кто из вас хочет вернуться под знамя Ордена и кровью искупить свою вину?

В разрозненных группах дезертиров заметно выросло напряжение, они запереглядывались, но ни один не сдвинулся с места.

— Жрать хотите? — опять прорычал Стратоник. — Кто хочет жрать — ко мне!

Многие стали неуверенно подходить, вокруг Стратоника собралась целая толпа.

— Так вы хотите жрать? А у меня нет для вас жратвы. Но она есть у сарацин. Пойдём, отнимем. Правда, придётся малость повоевать, так вы же умеете.

По толпе прокатился гул возмущения:

— Хватит нам мозги засорять.

— Опять на бойню.

— Мы вам не жертвенные бараны.

Стратоник весь взвился:

— Так докажите, что вы львы, а не бараны! Вас никто не погонит в бой палками. Вспомните о том, что у вас когда-то была честь и подумайте, как вам её вернуть. Видите этих рыцарей? Сегодня они разгромили крупный отряд сарацин. У них есть возможность себя уважать. Они живут, а не гниют. Кто с нами?

Многие начали выходить и присоединяться к отряду, который рос на глазах и продвигался дальше. Забурлила вся огромная занятая дезертирами территория. Стратоник повеселел и стал ещё зажигательнее. Он постоянно выкрикивал: «Ко мне, желудки! Кто хочет жаркого из сарацин? Кто любит помахать мечём? У вас тут никаких развлечений, а у нас каждый день веселуха!»

Ариэль в основном молчал, он не чувствовал себя народным трибуном и с удовольствием предоставил эту роль Стратонику. Но его уверенное спокойствие тоже производило на всех большое впечатление. К нему приглядывались, за ним хотели идти. Души людей, как оказалось, надо было только стронуть с мёртвой точки. Вдруг к Ариэлю подошёл рыцарь, на лице которого застыла гримаса отчаяния.

— За что вы хотите воевать? Воевать больше не за что, — выпалил он.

— Пойди к сарацинам и спроси у них, за что они воюют? Послушай, как они кричат: «Аллах акбар!». И спроси себя, а тебе нечего им ответить? Мы хотим воевать за Христа!

— Значит, и они за Бога, и вы за Бога.

— А никто им не мешал славить Аллаха так, как они хотели, но они захотели уничтожить христианское царство, а мы хотим его защитить. Уже нет царства? Так будет! Ты хочешь, чтобы на нашей родной земле вновь появилось великое христианское царство?

— Конечно, хочу, — виновато прошептал несчастный рыцарь.

— Так где твой меч? Вперёд, за христианское царство! — крикнул Ариэль. И этот клич подхватили многие. Оказалось, что жратва всё же не самое главное для этих людей, хотя Ариэль понимал, что если бы Стратоник начал разговор не со жратвы, слушать не стали бы. Войско, превратившееся в толпу, быстро доходит до уровня, на котором имеют значение лишь самые элементарные жизненные потребности, но это ещё не значит, что люди превращаются в животных, в них всё ещё можно разбудить людей.

За раз они не смогли охватить своим вербовочным рейдом все прифронтовые территории, и пошли за ними далеко не все, пожалуй, даже меньшая часть, но вернувшись в лагерь и пересчитав пополнение, они обнаружили в нём более восьмисот человек. Численность их отряда уверенно перевалила за тысячу мечей.

— У тебя всё ещё есть желание на завтра сложить свою буйную голову? — спросил Ариэль Стратоника.

— Теперь я готов с этим маленько подождать, — рассмеялся зажигательный командор. — Вот ведь не думал… Никогда раньше мне не приходилось воодушевлять людей. А получилось!

— Мы лишь на шаг отступили от пропасти.

— Но это самый важный шаг. Теперь нам нужна победа, а не смерть. А если и смерть, то ради победы.

— Скажи, Стратоник, неужели по всему фронту только ты и твои люди не бросили оружие? Может быть, ещё где-то остались боеспособные отряды?

— Да есть тут один отряд… Ужас, какой боеспособный. Но эти подлецы хуже, чем дезертиры. У них там какая-то своя теория. Ты не поверишь, но они считают, что все должны быть равны: и сержанты, и рыцари, и командоры.

— А кто командовать будет? — усмехнулся Ариэль.

— А вот, дескать, кого мы все вместе выберем, тот и будет командовать.

— Может, это не так уж и глупо? Ведь перед Богом все действительно равны.

— Так Бога-то они как раз и отрицают. Мы ж, дескать, Бога на общем собрании не выбирали, значит Бог — тиран и деспот, а потому мы не намерены ему служить.

Ариэль сморщился, как от зубной боли, некоторое время молчал, переваривая услышанное, а потом очень горько сказал:

— Не думал, что в нашем царстве так быстро дойдёт до отрицания Бога. Хотя — ничего удивительного. У нас ведь всегда хватало людей, для который христианство было не потребностью души, а лишь обычаем. Не стало обычая, не стало и веры. Ничего не изменилось в душах этих людей, просто, лишённые покрова обычаев, они теперь выглядят такими, какими и всегда были… Что для тебя Христос, Стратоник?

— Не знаю… — насупился командор. — Никогда об этом не думал. Может быть, я и сам из тех, для кого вера была лишь обычаем. Раньше молиться было так же привычно, как бриться или мыть руки перед едой — с детства сформированная привычка, которой я никогда не придавал слишком большого значения. Конечно, я всегда был уверен в существовании Бога. Так же, как был уверен в том, что я — один из лучших рыцарей Ордена. И неизвестно ещё какая из этих двух уверенностей значила для меня больше. А вот когда тут начался весь этот кровавый бардак, о привычных молитвословиях я совершенно позабыл, но из души начали постоянно вырываться безмолвные возгласы: «Господи помоги, Господи прости, Господи благослови». Эти возгласы вырывались из души так же стремительно и упруго, как стрелы из лука. И я вдруг почувствовал реальность Божьего присутствия. Даже в тех случаях, когда Бог вроде бы не торопился мне помогать, я всё равно чувствовал, что Он рядом. Знаешь, что я тогда понял? Без Бога я ничтожнее самого ничтожного из дезертиров. Я теперь понимаю, что без Бога нельзя, но всё, чему нас учили священники, как-то разом выветрилось, ко всему, видимо, надо заново приходить. Что для меня Христос? Не знаю. А для тебя?

— Цель. Единственная Цель, к которой надо стремиться в жизни. Христос наш Помощник, но не это главное. Христос — это смысл того, что мы делаем на земле, а вне Христа нет никакого смысла.

— Как хорошо ты сказал. Христос для нас — это цель и смысл. Теперь понимаю.

— А ведь я, Стратоник, когда столкнулся во внешнем мире с кровавым хаосом, чуть было не утратил веру во Христа, слава Богу, друг помог да старец. А у тебя, видишь, от того же самого едва тлевшая вера сразу вспыхнула.

— Ну это, наверное, у кого как… Богу виднее.

— Да… Бог ведёт нас разными путями, а тех, кто отворачивается от Него, ведут бесы. Стратоник, мы не может оставить без внимания, что рядом с нами существует группа бесноватых. Ты в курсе, что там вообще происходит?

— Мы посылали своего человека, который притворился, что хочет к ним примкнуть, он всё выведал и вернулся. У них больше тысячи человек, они избрали своим командором сержанта, самого трусливого и бестолкового, какой только у них был, но самого речистого. Он так заливался соловьём, расписывая блага всеобщего равенства и свободы, что все сержанты радостно пошли за ним. Некоторые рыцари возмутились, их обезглавили, остальные притихли и нехотя одели чёрные сержантские плащи. Теперь там все ходят в чёрном, сержантском, белые плащи носят только их новый командор и несколько его подручных.

— Не понимаю. У рыцарей ведь было достаточно сил, чтобы привести сержантов в чувство.

— Сил, конечно, хватало, но не решились. Кто-то испугался, а кто-то и поверил этой болтовне про равенство. Иные рыцари, стоя на коленях, просили у сержантов прощения за то, что они их угнетали, да искренне так, прямо со слезами. Даже клятву дали, что искупят свою вину перед трудовым народом и рядовыми бойцами, хотя никто с них этой клятвы не спрашивал.

— С ума что ли сошли?

— Да как тебе сказать… Вся эта болтовня на счёт равенства звучит-то ведь очень красиво, чуть ли не возвышенно. А наших Церковь всегда учила смирять гордыню, ну вот они и кинулись смиряться — когда не надо и перед кем не стоило.

— Так ведь они же отвергли Бога и Церковь.

— Парадокс, — усмехнулся Стратоник. — В Евангелиях, говорят, много дельного, и Христос учил равенству, и в этом Он был прав, хотя Его никогда не существовало.

— От этих мыслей пахнет серой, — тихо прошептал Ариэль. — Только бесы способны так мастерски выворачивать всё наизнанку.

— Кстати, знаешь какой псевдоним взял себе сержант, который теперь у них за предводителя? Бес.

— Неудивительно. И что же, все они отреклись от Бога?

— Не понятно. Похоже, что большинство из них просто уши прижали. Сейчас вообще очень многое идёт от растерянности. Старый порядок рухнул, каким должен быть новый — никто не знает. И тут им вдруг чётко и внятно говорят, каким этот порядок будет. И они этот порядок принимают, потому что сами всё равно ничего не могут предложить. Сила Беса в самоуверенности. Он тебе какой угодно вопрос растолкует, ни на секунду не задумавшись.

— А планы Беса вам известны?

— Хочет на столицу идти, власть брать. Подожди, ещё царём себя объявит.

— Стратоник, а ты понимаешь, что у него есть реальные шансы захватить власть в бывшем царстве?

— Ну это вряд ли. Уж больно ничтожен и несерьёзен.

— Ничтожество ему не помешает, а то и поможет. Сила Беса в том, что он очень внятный, а это то, чего сейчас всем не хватает. Магистр, пытающийся править, очень слаб, он может в числе первых Бесу поклониться. Он может сделать это даже с радостью, магистр, который кланяется простому сержанту, выглядит почти возвышенно. Если Бес усядется на трон пресвитера и начнёт отравлять людей болтовнёй о равенстве, мы потом за сто лет последствия не разгребём. Но сейчас у нас ещё есть шанс раздавить эту гниль на корню.

— Раздавим. Конечно, раздавим, — неожиданно печально проговорил Стратоник. — Вот только как я людей против своих поведу?

— А как ты их вёл против сарацин? Сарацины, по-твоему, не люди, их можно истреблять, а своих нельзя? На сарацин ты вёл людей, ни секунды не сомневаясь в своей правоте, а тут сразу такая грусть.

— Сарацины на нас напали.

— А люди Беса разве на нас не напали? Разве они не обезглавили рыцарей? Сарацины хотя бы в Бога верят, пусть и довольно криво, а эта нечисть от Бога отреклась. Их надо раздавить, Стратоник, без вариантов. Подготовь своих людей к выполнению этой… омерзительной задачи.

— Всё-таки — омерзительной?

— Там и правда свои. Кто-то растерялся, кто-то запутался, заблудился. Кто-то не сомневается, что они теперь возродят царство на гораздо лучших основаниях, чем были. У нас нет задачи всех перебить, лучше бы вернуть людей под знамёна Ордена, а головы снести только Бесу и его ближайшим помощникам. Но тут ведь — как пойдёт, никто ни за что не поручится. В крайнем случае, нам придётся вырезать всех. Поверь мне, Стратоник, что эта угроза куда посерьёзнее сарацинской.

— Ещё недавно я считал себя самым жестоким и безжалостным человеком в Ордене, но, оказывается, я себя переоценивал.

— Мы пока не видели настоящего, беспредельного зла, так что соревнование в жестокости ещё не началось. Если хочешь, можем поплакать друг у друга на груди.

— Я всё понял, — буркнул Стратоник.

Они выступили всеми силами посреди ночи. Отряд Беса располагался в деревне километрах в десяти от их лагеря. Под покровом темноты они полностью окружили деревню, с удивлением обнаружив, что часовых бесноватые не выставили, видимо, считая, что им совершенно нечего опасаться.

— Если бы напасть сейчас, за час бы вырезали бы всех до единого — они и понять ничего не успели бы, — усмехнулся Стратоник.

— Это предложение? — полюбопытствовал Ариэль.

— Это сожаление, что перед нами не сарацины. Ведь с сарацинами мы так и поступили бы. А тут мы жалеем врагов, рискуя собственными жизнями. Не война, а дурость какая-то.

На эти слова Ариэль не ответил. Всю дорогу он мучительно размышлял о том, как им подавить мятеж бесноватых. Первый вариант — зайти в деревню и поговорить с одураченными людьми, он отмёл сразу же, как бессмысленный, но чем больше он думал, тем больше понимал, что, других-то вариантов нет. Стратоник сейчас озвучил единственную альтернативу, и эта альтернатива была совершенно не приемлема. Кроме того, что было жалко резать людей, большинство из которых всего лишь растерялись, они не могли упустить возможность значительно пополнить свой отряд.

— Ну что, пошли Беса будить? — улыбнулся Ариэль.

— Пошли, — усмехнулся Стратоник.

Они проинструктировали командоров своего отряда и пошли в деревню, где на единственной улице не было видно ни души. Вдруг они заметили в полумраке на крыльце одного из домов лениво развалившуюся фигуру в чёрном плаще.

— Где Бес? — спросил у него Ариэль.

— Так тут, — со странным выражением заговорщика ответила сумрачная фигура и, не торопясь встав, зашла в дом, оставив дверь на распашку, этим по-видимому, предлагая войти. Стратоник и Ариэль шагнули в дом, решив действовать по обстоятельствам. Беса лучше было сразу резать, а с остальными уже разговаривать. Но оказалось, что Бес имеет другую точку зрения на этот вопрос.

Едва они зашли, как на них сзади навалилось несколько человек. Ариэль и Стратоник пытались вырваться, но это было сложно сделать — на каждой руке у них висело по двое. Руки им связали за спиной, и тут же стало светло — зажглось множество масляных светильников. В просторной комнате оказалось не менее десяти человек в чёрных плащах и один в белом. Судя по всему, это и был Бес — маленького роста человечек, лысый, с небольшой рыжей бородкой, он смотрел на них с хитрым прищуром.

— Ну что, голубчики, попались, — картаво застрочил Бес. — Думали, мы вас не ждём, а у нас везде есть свои глаза и уши. Вот, товарищи, полюбуйтесь на своих недавних угнетателей. Эти люди продолжают думать, что они всех умнее, но коллективному разуму масс им нечего противопоставить, — Бес мелко самодовольно рассмеялся. — Жить-то хотите, царские собаки?

— Конечно, хотим. И будем. А вот тебе мы этого не обещаем, — сквозь зубы процедил Стратоник. — Деревня окружена, если через час мы не вернёмся, вас вырежут всех до единого.

— Как страшно, — мелко рассмеялся Бес. — С вашими головорезами уже беседуют мои товарищи. Не сомневайтесь, что сержанты сразу перейдут на нашу сторону. А с фанатиками мы разбираться умеем, нам не привыкать. Для начала им скажут, чтобы с места не трогались, иначе вы тут же умрёте. Ну а потом все, кто не перейдёт на нашу сторону, всё равно умрут.

— Слушай, Бес, — брезгливо спросил Ариэль, — ты ведь не всегда был бесноватым. Как ты таким стал?

— Головою думал, голубчик, — ехидно скривился Бес. — Вот этой самой головою, — он постучал кулаком себе по лысому черепу. — А если голова у человека соображает, то он поймёт, что кланяться никому не надо. И подчиняться никому не надо. И рабами Божьими готовы считать себя только бараны. А мы не рабы. Нам не надо ни царей земных, ни царей небесных. Я подарил людям равенство и свободу.

— У тебя просто душа больная и сморщенная. И рассудок твой едва держится. Не чувствуешь, как начинается безумие? Ты семь на восемь ещё в состоянии умножить, или уже начались проблемы?

Ариэлю резко заломили руки за спиной, его голова оказалась как раз на уровне головы низкорослого Беса, который скривился и внимательно посмотрел в глаза рыцаря.

— Умники среди головорезов — большая редкость, так что нам повезло, — весело и злобно прошипел Бес. — Своих фанатиков мы прирезали слишком скоропалительно, я так и не успел показать товарищам, что за душой-то у них и нет ничего. Так что предлагаю тебе публичную дискуссию, раз ты такой умный, а меня считаешь безумным. Посмотрим, кого люди станут слушать и за кем пойдут.

— Согласен, — зловеще улыбнулся Ариэль.

Рассвело, и деревня, ночью казавшаяся вымершей, теперь ожила, то здесь, то там стояли группы военных в чёрных плащах. Одни с тупым равнодушием лузгали семена подсолнечника, выплёвывая шелуху прямо себе под ноги, а то и на плащи товарищей, которые не обращали на это никакого внимания. Другие с нескрываемой злобой смотрели на пленных рыцарей. Третьи прятали глаза, словно хотели, чтобы их никто не замечал. Ариэль обратил внимание, что третьих очень много, едва ли не большинство.

Бес шустро заскочил на деревянную сцену, грубо сколоченную посреди улицы. Похоже, он не впервые с неё выступал. Сюда же завели двух пленных рыцарей с руками, связанными за спиной, за ними встало по два здоровенных сержанта.

— Здравствуйте, товарищи, — зажигательно крикнул Бес, и ему ответил не такой уж дружный гул, но его это не смутило. — Сегодня вы сможете сами убедиться, какими глупыми людьми были ваши недавние угнетатели. Перед вами два очень странных человеческих экземпляра. Когда-то они были псами так называемого пресвитера Иоанна, всячески тиранили рядовых воинов, унижали их по поводу и без повода, фактически превратили в своих личных рабов. Но это ещё можно понять, господами быть весело, работать не надо, всё за тебя делают сержанты. Но вот их царь бежал из страны с награбленными богатствами. А они продолжают ему служить. Они служат тому, кого нет. Скажите, товарищи, можно ли считать этих псов вменяемыми? У них в голове мозги или глина? — несколько человек в толпе дико заржали, видимо, шутка Беса показалась им очень смешной, и приободренный оратор продолжил. — Но это ещё не всё, товарищи. Эти псы продолжают служить Богу, которого никто и никогда не видел. Кто такой этот Бог? Что мы о Нём знаем? Попы рассказывают нам сказки о Боге, но ничем не могут подтвердить своих слов. Какой же дурак будет верить в то, что не доказано и служить Тому, Кого никто не видел? Трудно поверить, что такие дураки могут существовать. Но вот же они перед вами. И что же они могут сказать в своё оправдание? Давайте послушаем.

Ариэль сразу понял, что против демагогогии Беса он совершенно бессилен, у шулера ему не выиграть, и шулер пригласил его сюда не для полемики, а для того, чтобы выставить перед всеми посмешищем. Но и совсем промолчать он не мог.

— Я не собираюсь перед вами оправдываться, тем более оправдывать пресвитера. Это был святой человек…

— А что значит святой? — вклинился Бес. — Святой — это тот, кто сидит и ничего не делает, а работают за него другие.

— Святой — это тот, кто сумел приблизиться к Богу, — бессильно и тихо выговорил Ариэль.

— Как же можно приблизиться к Тому, Кого никто не видит? Как я могу приблизиться к горе, если не вижу её? В своём ли вы уме, голубчик?

— Люди не могут видеть Бога, на Него не смеют чины ангельские смотреть, — на глазах теряя силы от этого бессмысленного разговора, всё же ответил Ариэль.

— А чины-то ваши ангельские кто-нибудь видел? Вы объясняете одну сказочку при помощи другой сказочки. Глупо, голубчик. Существует только то, что можно потрогать руками. Вот меня вы, к примеру, можете потрогать руками, точнее могли бы, если бы вам их кто-нибудь развязал, но мы найдём выход из положения, — Бес подошёл вплотную к Ариэлю, взял его двумя руками за волосы и резко дёрнул вниз. Ариэль сильно ударился носом о лысину Беса, хлынула кровь. — Вот вам доказательство моего существования: я разбил вам нос, следовательно, я существую.

Несколько человек в толпе опять загоготали, но большинство не проронили ни звука, некоторые начали морщиться, похоже тут далеко не всем нравился этот недостойный фарс. Ариэль расправил плечи и, не обращая внимания на Беса, окинул взглядом толпу и неожиданно твёрдо сказал:

— Я готов умереть за Христа, а вам есть за что умирать? Если человеку не за что умереть, то ему и жить не зачем.

— Так ведь мы, голубчик, умирать-то и не собираемся, мы жить будем, а вам действительно пора. Вот только что-то ваш друг совсем ничего не говорит. Неужели от страха дар речи потерял?

— Мне с бесами говорить не о чем, я рыцарь Христов, — сказал Стратоник с такой спокойной твёрдостью и с таким достоинством, что вся толпа замерла. — Я тоже готов умереть за Христа. Хватит уже болтать.

— Ну быть по сему, — с кривой усмешкой провозгласил Бес. — Эти глупцы, похоже, ни о чём кроме смерти не мечтают, пришло время исполнить их желание, — Бес начал заметно нервничать, хотя он вроде победил в «дискуссии», а рыцари в защиту своей веры так ничего толком и не сказали, но его торжество было таким суетливым, что он явно хотел побыстрее его закончить.

Дюжие сержанты, стоявшие за спиной у Ариэля и Стратоника, поставили их на колени, обнажили мечи и посмотрели на Беса, ожидая команды обезглавить рыцарей, но в этот момент общее внимание привлёк топот ног на окраине деревни. К ним приближались сотни две бойцов в чёрных сержантских плащах. Впереди вразвалочку шёл худощавый сержант с очень серьёзным лицом.

— Кто такие? — окликнули их люди Беса.

— Вы что не видите — свои, — рявкнул серьёзный сержант, — К товарищу Бесу от товарища Люцифера. Срочное донесение. Очень хорошие новости, — гость говорил всё это, уверенно продвигаясь со своими бойцами к помосту.

На губах Беса заиграла растерянная улыбка. Он явно не успевал осмыслить происходящее. Бес уже успел обрадоваться тому, что они теперь не одни, но подчиняться какому-то неведомому Люциферу ему совсем не хотелось. Тем временем серьёзный сержант уверенно, по-деловому, заскочил на помост. Бес протянул ему руку для приветствия, но гость резким движением, которого ничто не предвещало, с такой силой ударил Беса в висок кулаком, что тот рухнул, как подкошенный. Другие гости так же неожиданно и стремительно пронзили мечами сержантов конвоя, которые не успели оказать сопротивление. Стратоник и Ариэль вскочили на ноги, им перерезали верёвки на руках, они тут же схватили мечи, выпавшие из рук конвоиров и, не глядя на освободителей, окинули взглядом улицу перед собой.

Несколько гостей, отставших от отряда, за пару минут прикончили четверых помощников Беса, которых не трудно было узнать по белым плащам. Остальная толпа пребывала в растерянности, никто не только не двинулся с места, но и рукой не пошевелил. Ариэль всё тем же усталым голосом обратился к толпе: «Ещё раз повторяю вопрос: вам есть за что умирать?». Ему никто не ответил. Тем временем Стратоник, не увидев перед собой проблем, на которые надо реагировать мгновенно, повернулся к «серьёзному сержанту» и, распахнув объятия, радостно прорычал:

— Марк, зараза… Когда это тебя в сержанты успели разжаловать?

— Это произошло сегодня ночью, когда к нам прибыли посланники товарища Беса, — Марк с удовольствием пародировал речевую манеру борцов за свободу. — Прибывшие товарищи разъяснили нам текущий момент, и мы тут же решили перейти на их сторону. Товарищей мы на всякий случай прикончили и, переодевшись в сержантские плащи, пошли на соединение с товарищем Бесом.

— И какого такого Люцифера ты хотел Бесу сосватать?

— Тактические хитрости иногда дурно пахнут. Грешен, — Марк продолжал так же по-деловому чеканить слова.

Вдруг в толпе почувствовалось какое-то шевеление, кто-то вскинул вверх руку с мечом, и тут же раздался звонкий пронзительный крик: «К оружию, граждане! За свободу! Смерть угнетателям!». Вверх взвилось ещё с десяток мечей. Началась резня непонятно кого с кем. Ариэль, Стратоник и Марк тревожно всматривались в толпу, пробиться к месту резни они всё равно бы не смогли. Тут вдруг зашевелился оглушённый Бес, Марк, глянув на него, усмехнулся и сказал: «Чуть не забыл». Бес уже встал на корточки, Марк ухватил его за нос, резко задрал ему голову и точным взмахом кинжала перерезал горло. Бес умер как-то уж совсем заурядно, на его смерть никто и внимания не обратил.

Тем временем в толпе всё понемногу стихло. Рыцари, соскочив с помоста, стали пробиваться к месту недавней резни. Там валялись несколько трупов, остальным вязали руки за спиной. Трудно было понять, кто же оказал сопротивление поборникам свободы — то ли прибывшие с Марком рыцари, то ли те, кто ещё недавно подчинялся Бесу, но не испытывал от этого удовольствия. Кивнув на связанных, Ариэль сказал:

— С этими потом разберёмся, посторожите их пока. Надо главный вопрос решить, — Ариэль громко крикнул: — Люди, служившие Бесу, но сожалеющие об этом, кто из вас хочет заслужить прощение и вернуться в Орден, поднимите мечи.

Вверх мгновенно взметнулось сотни две мечей, потом их число стало неуверенно увеличиваться и примерно удвоилось. Получилось что-то около половины отряда Беса.

— Не густо, — усмехнулся Ариэль. — Но ещё есть время подумать. Мы никого не тянем обратно в Орден силой. Мы никому не обещаем приятной жизни. Всё, что мы можем вам гарантировать — это множество страданий. А для большинства — смерть. Честная смерть настоящего рыцаря. Нам предстоит бесконечно долгая борьба с бесчисленными врагами. Там — дезертиры, потерявшие человеческий облик. Здесь — безбожники, то есть враги всего живого, а возможно и не только здесь. Вот там — несметные сарацинские полчища. В столице хаос, твёрдой власти нет. Мы одни. Но мы должны зажечь светильник, который увидят во всём царстве. И мы восстановим царство. Или погибнем. Под знамёна Ордена ещё встанут тысячи рыцарей. Но из тех, кто сейчас здесь — немногие доживут до победы. Кого такая перспектива не устраивает — уйдите, забейтесь в какие-нибудь щели, поступайте на службу к кому хотите или бегите отсюда так далеко, как только сможете. Через час в этой деревне не должно быть никого, кто не хочет принадлежать к Ордену. А те, кто решил разделить судьбу с нами, подходите к вашему будущему командору — Стратонику, он всех запишет.

— Я с вами, — тут же шагнул к Стратонику рыцарь в сержантском плаще.

— Как же ты, брат, за Бесом пошёл? — горько усмехнулся Стратоник.

— Испугался. Струсил, — с трудом выговорил рыцарь, весь облик которого дышал благородством.

— А ведь у вас были рыцари, которые пошли на смерть, но перед бесноватыми не склонились.

— Это были герои. А я… Никогда не думал, что окажусь таким слабым. Когда опахнуло смертью, я почувствовал такой ужас, что мог думать только об одном — лишь бы выжить. Раньше в Ордене приятно было служить — всеобщее уважение, красивые плащи, парады, учения… Я никогда не готовил себя к смерти. Вот и оказался не готов. А потом смотрел, как умирают наши герои и хотел быть с ними, но не нашёл в себе сил.

— Что же теперь изменилось?

— Я уже пожил в позоре и понял, что это страшнее смерти. Прошу дать мне возможность или умереть с честью, или вернуть белый плащ.

— Это ты хорошо сказал. В бой пойдёшь в сержантском плаще, раз уж ты его по своей воле надел. Погибнешь с честью — похороним в рыцарском плаще. Будешь драться по-рыцарски и выживешь — снова наденешь белый плащ. Всех касается! — рявкнул Стратоник, взглянув на очередь, которая уже выстроилась к нему.

Ариэль понял, что с пополнением Стратоник разберётся, и пошёл к тем, кто пытался оказать сопротивление. В живых осталось шестеро, они валялись связанными на земле. Двое из них были ранены, впрочем, не тяжело, и уже перевязаны. Все они отводили глаза, кроме одного — совсем ещё юного мальчишки, смотревшего на Ариэля с такой лютой злобой, что тот чуть не отпрянул.

— Почему ты пошёл за Бесом, юноша? — тихо и печально спросил Ариэль.

— Потому что я вас всех ненавижу! — визгливо крикнул бесноватый. — Всех этих высокомерных рыцарей, которые так гордятся своими белыми плащами, всех этих убогих богомольцев, которые верят в сказки, всех этих подлых попов, которые обманывают народ!

Ариэль почти физически ощутил чёрную энергию ненависти, которая исходила от юноши, душа тоскливо сжалась.

— Тебе ведь очень плохо, несчастный. И плохо тебе именно потому, что ты всех ненавидишь.

— Нет, не всех, а только попов и рыцарей. Мы построим новый мир, в котором вас не будет. Пусть мы умрём, но на наше место придут другие, вы не сможете победить весь народ.

— Ты думаешь, что любишь народ?

— Да, люблю! — взвизгнул юноша почему-то не с любовью, а с ненавистью.

— Человек, который так сильно ненавидит хоть кого-нибудь, любить не может уже никого, — сказал Ариэль скорее самому себе. — Что ты будешь делать, если я отпущу тебя?

— Резать христианских собак!

— Ты понимаешь, что сейчас сам себе вынес смертный приговор? — спросил Ариэль с тоской и болью.

— Да! Не вы одни умеете умирать! Мы умрём за народное счастье!

— Это ваше общее мнение? — спросил Ариэль, поочерёдно посмотрев в глаза всем связанным, и во всех прочитав такую же лютую ненависть. Кто-то что-то злобно прошипел, слов Ариэль не разобрал, но смысл и так был понятен. Кто-то попытался плюнуть ему в лицо, но недоплюнул.

Ариэль достал кинжал и точным движением перерезал глотку своего собеседника. Обычно твёрдая рука сейчас дрожала. Он осмотрелся вокруг себя, увидев Марка и ещё нескольких рыцарей.

— Прикончите остальных, — попросил Ариэль.

— Хватит уже тут всё кровищей заливать, — спокойно сказал Марк, ни к кому не обращаясь. Он достал кинжал и ударил очередного приговорённого точно в сердце. Крови почти не было. Другие рыцари прикончили остальных. Ни один из казнённых перед смертью не просил пощады. Ариэль почувствовал, что это не было храбростью в обычном человеческом смысле. Их бесстрашие было вызвано крайней степенью забесовлённости. Лютая ненависть ко всему, что связано с Богом, вытеснила из души этих несчастных все человеческие чувства, включая страх перед смертью. Их души были уже мертвы. Когда успели? Что произошло? Никто из них ещё не успел хлебнуть достаточного количества ужаса, чтобы дойти до такой степени обезбоженности. А, впрочем, это ведь быстро…

Ариэль вспомнил о том, как во внешнем мире чуть не сошёл с ума всего за несколько часов, но там всё было другое. Он терял Бога, хоть и не до конца потерял, вполне осознавая это, как величайшее зло, как самое большое горе в своей жизни. А эти ведь совсем не такие. Они считают, что жизнь без Бога — величайшее счастье, потому что только в этом случае человек становится по-настоящему свободным, а свобода — величайшее благо. Ариэль вполне понял их главную мысль. Это был горячечный бред самых настоящих сумасшедших, но звучал он на удивление логично. Разговаривая с безумцами, он ничего не смог противопоставить логичности их бреда. Он прекрасно понимал, что любить Бога всей душой — это величайшее счастье на земле, но он никак не мог этого выразить и доказать. Во внешнем мире он видел бесчисленные лики зла, но он ни разу не сталкивался там с безбожием. Те злодеи, порою полностью забывая о Боге и ежедневно нарушая все Божьи заповеди разом, никогда не делали из этого теории, никогда не утверждали, что они — молодцы, а все остальные — подлецы. Те злодеи вполне осознавали себя злодеями, эти же напротив считают себя героями и лучшими людьми на земле. У этих — идея, они уверены, что режут христиан ради всеобщего счастья. Во всяком случае мальчишки, которых они только что прикончили, верили в это вполне искренне. А ведь он видел, что эти мальчишки очень несчастны, но сами они были уверены, что стали счастливыми — этого он никак не мог осмыслить. Он чувствовал, что их можно понять, только оказавшись на их месте, от чего избави Господи. Да, он не был готов к диалогу с безбожниками, но даже если бы он был готов к такому диалогу лучше всех на свете, ничего бы ровным счётом не изменилось, и никого бы он ни в чём не убедил. Их квазилогичный бред основан вовсе не на логике, при помощи логики тут не победить. А при помощи чего их можно победить? При помощи кинжала, что они сейчас и сделали? Сейчас они прирезали шестерых несчастных юношей, и это было самое настоящее убийство, чем бы они его не оправдывали, потому что Ариэль отчётливо ощущал в своей душе последствия смертного греха. И отпускать их было нельзя. Если бы эти отроки сейчас ожили, он снова прикончил бы их. И снова страдал бы.

Он вдруг почувствовал такую слабость, что чуть не упал. Голова кружилась, глаза слипались. Едва различая перед собой лицо Марка, он с трудом выдавил из себя: «Мне надо отдохнут, разбудите меня через два часа». Он зашёл в ближайший дом и, увидев кровать, рухнул на неё, отключившись раньше, чем его голова коснулась подушки.

Когда он проснулся, вокруг было темно. Впрочем, не совсем темно, он увидел, что рядом с его кроватью на стуле сидит Иоланда. Вместо того, чтобы сказать ей что-нибудь ласковое, он ворчливо проскрипел:

— Почему меня не разбудили через два часа?

— Потому что тебя нельзя было будить. Ты сильно перегрелся, и тебе нужен был длительный отдых. Ты спал 14 часов. Сейчас скоро рассвет, а Стратоник не велел трогать тебя до обеда, так что ты справился досрочно.

— Ты сама-то хоть спала? — Ариэль хотел спросить это как можно нежнее, но получилось опять ворчливо.

— Да, конечно, сейчас только проснулась и сразу пошла к тебе, — ласково сказала Иоланда.

— Как ты?

— Хорошо. Мы с Перегрином организовали госпиталь в самом большом доме этой деревни. На бинты нашли тканей, только антисептиков не хватает. Но в одном подвале наши обнаружили три бочонка вина, один из них я выпросила для госпиталя. Вино — не плохой антисептик.

— Да я не про госпиталь спросил, а про тебя, — Ариэль улыбнулся уже вполне добродушно и сел на кровати.

— Я — неплохо. Держусь. Хотя всё это, конечно, ужасно, но Господь даёт мне силы.

— А я вот раскис. Мой сердце оказалось слишком болтливым. Надо заставить сердце замолчать, говорить должна только воля.

— Не заставляй своё сердце молчать.

— Но оно ведь разорвётся от крика.

— Не разорвётся, если ты будешь с Богом. Давай вместе помолимся.

От этих слов в душе Ариэля словно что-то развязалось. Его хрупкая девочка оказалась гораздо сильнее его, хотя и ей, конечно, было тяжело, но её сил хватило даже на то, чтобы поделиться этими силами с ним. Ему показалось, что раньше он не знал, что такое настоящая любовь, а теперь узнал. В сердце нахлынула нежность. Он подумал, что ведь за эту нежность они и сражаются, и нельзя её утратить, потому что тогда и сражаться будет не за что.

— Давай помолимся, дорогая, — сказал он, поискав глазами иконы, но их в этом доме не было, понятно, что безбожники все уничтожили. Они встали лицом на восток, и Ариэль прочитал вслух все молитвы, какие знал наизусть. Закончив молиться, Иоланда и Ариэль молча посмотрели друг на друга счастливыми глазами. Всё было уже не совсем так, как прежде, былой безмятежности не будет уже никогда, и всё-таки они по-прежнему переживали ни с чем не сравнимое чудо единения душ и сохранили единое дыхание на двоих. Ариэль подумал о том, что, если они выживут, и в конце борьбы всё ещё смогут вот так смотреть друг на друга, значит они победят. Сохранить Божье чудо их отношений, это и значит остаться с Богом.

«Пойду в госпиталь» — просто сказала Иоланда. Ариэль молча кивнул и пошёл искать Стратоника. Он нашёл его в доме, который уже успели приспособить под штаб. Стратоник без предисловий сразу заговорил о делах.

— Из людей Беса на нашу сторону перешли 600 человек. Теперь у нас 1700 мечей. Это уже приличный отряд, но в большинстве этих людей я не уверен. Набирали-то их из полного сброда.

— Да кто тут может хотя бы за себя поручиться. Мы не знаем, что нам предстоит, через что нам придётся пройти. Кто выдержит, кто сломается — гадать бесполезно. Но у наших людей есть одно замечательное свойство — они все до единого добровольцы, примкнувшие к нам в совершенно безнадёжной ситуации, когда ни о какой победе и речи не идёт. Да, они из отбросов, но они самые лучшие из отбросов. Люди, готовые вступить в борьбу без принуждения — это уже особые люди.

— Добровольцы… Раньше и слова такого не было… И принуждения вроде бы тоже не было.

— Но не было и войны. Даже представления о войне не было. В Орден шли добровольно, потому что служить в Ордене было приятно, почётно и совершенно безопасно. Все вроде бы понимали, что Орден существует на случай войны, но война казалась нам чем-то нереальным, чем-то таким из древних книг. И вот она пришла на самом деле — грязная и безжалостная. И миллионные вооружённые силы вдруг рассыпались, как замок из песка. Да, слова «добровольцы» мы раньше не знали. Так ведь и слова «дезертир» никто из нас раньше не смог бы понять. А слово «безбожник» я до сих пор с трудом выговариваю, никак не могу постичь его смысл. Настал момент истины, Стратоник, мы увидели своих людей такими, какими они всегда были, хотя никто об этом и не догадывался. И до сих пор мы о многом не догадываемся. И в самих себе мы ещё увидим такое, чего не ждём.

Стратоник вяло кивнул, было заметно, что такие разговоры ему очень непривычны и не вполне понятны. Ариэль это почувствовал и перевёл разговор в более практическую плоскость:

— Надо бы наших людей разделить как минимум на три отряда, в каждом командора поставить.

— Да, я уже думал об этом. Но только людей надо перемешать. А то так и будем называть их: первый дезертирский полк, второй безбожный полк. С людей надо снять это клеймо.

— Дело говоришь, — весело улыбнулся Ариэль. — А своих ты тоже перемешаешь с другими?

— Своих распылять не позволю!

— Да никто не покушается, — Ариэль продолжал улыбаться. — Но твой отряд — самый маленький, прими пополнение, хоть человек двести, выбери, кого захочешь, так тебе будет легче ими управлять.

— Согласен. Три полка, в среднем по полтысячи. Уже есть с чем работать. Кстати, Ариэль, ты не в курсе, кто из нас главный?

— Без понятия. Но думаю, что ты. Возрождение Ордена началось с тебя.

— Ну да, с меня… А если бы не ты, мы все уже давно своими трупами стервятников кормили бы. Мы ведь погибать собирались, а не Орден возрождать. И тут появляется рыцарь в белоснежном плаще…

— Ты ведь не принимаешь всерьёз полномочия, полученные мною от магистра?

— Конечно. Но это потому, что я магистра всерьёз не принимаю. А вот ты сам — другое дело. Я, может быть, и не сильно умный, но понимаю: ты по сравнению с нами — человек другого уровня.

— Это только потому, что я сражался во внешнем мире и пока понимаю в происходящем больше других. Но это преимущество скоро исчезнет. Ещё пара месяцев мясорубки, и любой из нас будет понимать не меньше, чем я.

— Нет, тут что-то другое. Я не умею объяснять, но чувствую: ты не такой, как все. Я-то просто головорез. Я сумею организовать людей и повести их в бой. Но после боя я ведь совсем не знаю, что делать. А ты можешь мыслить в масштабах царства. Такой соображалки, как у тебя, нет ни у кого из нас. Получается, что главным должен быть ты.

— Я понимаю, о чём ты говоришь. Честно скажу — не вижу здесь пока своего места. Но знаю, что войсками должен командовать ты. Предложил бы назначить тебя маршалом Ордена. Магистром — не стоит. И прежний магистр ещё жив, и новый Орден ещё не родился. По отношению к нашим ничтожным силам громкое звание магистра прозвучит неуместно. Кроме прочего, предлагаю создать совет, для начала — я, ты, Марк, потом можно будет расширить этот состав. Все серьёзные решения будем принимать вместе, а я буду просто членом совета. Но все военные должны подчиняться тебе.

— А у нас есть и не военные?

— Конечно. Моя жена. Она по-прежнему будет подчиняться мне. Без вариантов.

Они от души рассмеялись.

— Ну что, зовём Марка и проводим первый совет? — из голоса Стратоника исчезло напряжение, казалось, гора свалилась с его плеч. Когда подошёл Марк, ему всё объяснили, Стратоник непринуждённо обратился к Ариэлю:

— Давай, рули советом.

— Продовольствие в деревне нашли?

— Да, изрядное количество — зерно, мясо, сыр, вино. Здесь есть небольшая пекарня, к обеду будет свежий хлеб, — чётко, всё тем же деловым тоном отрапортовал Марк.

— И кто же из рыцарей оказался хлебопёком? — полюбопытствовал Ариэль.

— Никто. В подвалах некоторых домов мы обнаружили местных жителей. Основную часть населения деревни безбожники перебили, а некоторых до поры затолкали в подвалы.

— Сразу видно, что они были за народное счастье…

— Это демагоги. Новая порода. Говорят высокие слова и совершают низкие дела, — сухо заметил Марк, словно делая официальный отчёт.

Ариэль вспомнил о той блестящей операции по их освобождению, которую разработал и провёл Марк, о том, как хладнокровно он потом прикончил Беса и юного безбожника, и подумал, что всё это совершенно не вяжется с той подчёркнуто деловой интонацией добросовестного счетовода, которая была свойственна Марку. Этот человек был непонятен Ариэлю, в нём чувствовалась некая внутренняя сложность, которую он пока не мог для себя объяснить. Но он испытывал к Марку симпатию и решил, что пока этого достаточно.

— Надолго хватит продовольствия? — продолжил расспросы Ариэль.

— Примерно на неделю. А большего нам и не потребуется.

— Почему? — удивился Ариэль.

— Наш маленький Орден может жить и развиваться только в движении. В этой деревне нам нельзя задерживаться более, чем на три дня, включая текущий. Провиант мы добудем в бою, — сказал Марк и Ариэль понял, что их маленький совет — действительно совет.

— Мы идём на сарацин, Ариэль, если ты не возражаешь, — сказал Стратоник.

— Да кто бы тут возражал, — задумался Ариэль. — Но надо провести разведку и выбрать цель. Вряд ли мы сейчас можем атаковать сарацин по всему фронту и сбросить в море.

— Разведчики уже отправлены, — кивнул Стратоник.

— Долго же я спал, — усмехнулся Ариэль.

— Теперь бы нам поспать, — зевнул Марк.

— А лошади в деревне есть?

— Нашли трёх худосочных кляч. На них и отправили разведчиков.

— С вами скучно, господа, — опять усмехнулся Ариэль.

— Скоро веселья на всех хватит, — заметил Стратоник.

Разведчики вернулись через сутки. Оказалось, что всего километрах в пяти от них есть средних размеров городок, оккупированный сарацинами. Для их первой боевой операции это была почти идеальная цель. Хотя там было около десяти тысяч сарацин, но шестикратное превосходство противника никого не смутило, были готовы и к десятикратному, понимая, что воевать им придётся именно так — за пределами возможного.

— Разведка доложила, что сарацины расквартированы в основном в бывших казармах Ордена — на окраине города, — разъяснял свой план Стратоник. — Сюда мы и нанесём свой главный удар. Я атакую казармы со своими ребятами. Сарацины — народ закалённый, но сейчас они совершенно не ожидают нападения, да и вообще они уверены, что никаких боевых сил у христиан больше нет. Когда они посреди ночи, спросонья начнут понимать, что ошиблись, мы успеем вырезать пару тысяч человек. Часть в панике броситься бежать, часть, прочухавшись, займёт оборону. Тогда их атакуют с фланга ребята Марка, которые войдут в город в паре километров от казарм. Третий полк ударит им по другому флангу, так же войдя в город в паре километров от казарм, но с другой стороны. Ариэль, прошу тебя возглавить третий полк.

— Не возражаю. Но не лучше ли атаковать город с трёх разных сторон, так, чтобы им показалось, что мы — везде.

— Я думал об этом, но потом забраковал этот план. Не будем забывать, что сарацины опытные войны, на тотальную панику в их рядах рассчитывать не стоит. Если они поймут, что мы — везде, то будут сражаться на смерть. И тогда я не уверен в успехе. Если же мы атакуем только с юга, на фронте в четыре километра, часть сарацин может уйти на север. Дадим им такую возможность. Всех нам всё равно не перебить. Для большинства наших людей это будет первый бой, и я бы с большой осторожностью пробовал их на прочность.

— Согласен, — кивнул Ариэль. — Когда выступаем?

— Сегодня ночью. Сейчас всем отдыхать.

Стратоник командовал так уверенно и продуманно, что Ариэль не видел никакого смысла вмешиваться. Его даже радовало, что он оказался под началом прирождённого война. Он понимал, что ему ещё придётся сказать своё слово, даже независимо от того, захочет он этого или нет. Но сейчас был час Стратоника.

Перед тем, как отправиться отдыхать, Ариэль зашёл в лазарет. Иоланда делала перевязку раненному в плечо рыцарю. Её руки мелькали так ловко и уверенно, что он невольно залюбовался. Рыцарь стиснул зубы, на его лице выступили капли пота, он, видимо, с трудом удерживался от крика, перевязка была очень болезненной. Иоланда как будто не обращала внимания на то, что причиняет раненному боль, но Ариэль чувствовал, что это не так. Она очень старалась не причинять лишней боли, но неизбежную боль причиняла без размышлений. Настоящая сестра милосердия. Сколько страданий вдруг неожиданно на неё обрушилось, а ведь она была всего лишь простодушной поклонницей красоты, но сейчас держала себя так, словно всю жизнь готовилась к этому ужасу.

Иоланда закончила перевязку, они вышли на улицу.

— Сегодня ночью выступаем, — тихо сказал Ариэль. — У вас будет много работы.

— Не забывай молиться обо мне, — Иоланда нежно коснулась кончиками пальцев его груди.

Жена напомнила ему о том, что было для него самым важным. Она просила его молитв не ради себя, а ради него. Ариэль почувствовал, что сейчас им не надо больше ни о чём говорить и спросил:

— Где Перегрин?

— Сейчас позову.

Когда из лазарета вынырнул Перегрин, который выглядел бесконечно уставшим, Ариэль спросил без предисловий:

— Ты идёшь с нами или остаёшься в лазарете?

Перегрин опустил глаза, его лицо исказилось так, как будто он вдруг почувствовал сильную боль. Некоторое время он молчал, потом с трудом выдавил из себя:

— Скажи, Ариэль, неужели возможно убивать ради Христа?

— Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что невозможно. А от меня ты что хочешь услышать?

— Ариэль, ты глубокий человек и прекрасно понимаешь, что я не нуждаюсь в самооправдании, и не имею необходимости в том, чтобы ты своим веским словом меня успокоил. Если я скажу тебе, что я не трус, это прозвучит, наверное, фальшиво. Но дело и правда не в трусости, а в том, что я перестал что-либо понимать.

— Ты хочешь моего совета? А ты лучше дай совет мне. Идти ли мне в бой, чтобы убивать, резать, рубить головы, выпускать кишки, не обращая внимания на мольбы о пощаде? Или вместо этого мне лучше взять Иоланду и скрыться вместе с ней где-нибудь на краю земли, где мне не придётся никого убивать? Какой из этих двух вариантов кажется тебе достойным доброго христианина?

— Я понял. Никакой.

— Ты действительно понял главное. Какую бы линию поведения я не выбрал, она всё равно будет греховной. Третьего не дано: или я сражаюсь или закапываю меч в землю. Или я убиваю сарацин, совершая смертный грех, да ещё бесчисленное множество раз, или предоставляю сарацинам убивать безоружных христиан, не пытаясь их спасти, и это тоже смертный грех. Так как я должен поступить?

— Ты — рыцарь.

— А ты?

— Так вот я и не знаю.

— Перегрин, ты можешь остаться начальником лазарета и принести много пользы, спасая жизни раненных, облегчая их страдания и никого не убивая. Мы отнесёмся к такому твоему решению с большим уважением. Что тебя смущает в этом варианте?

— То, что я буду прятаться за вашими спинами. Не в том дело, что вы пойдёте на смерть, а в том, что вы пойдёте на грех, а я, значит, чистенький останусь? Моя совесть растерзает меня, но ведь совесть — это голос Бога, и тогда получается, что Бог хочет от меня, чтобы я пошёл убивать. Как такое возможно?

— А вот такой теперь мир. К самым чистым и благородным поступкам обязательно примешивается грех. Безупречных христиан не бывает, Перегрин, и святые не безупречны. Важно, что доминирует в человеке — любовь ко Христу или любовь ко греху. Иной идёт убивать просто потому что это ему нравится, или для того, чтобы грабить, или ради славы. Другой идёт убивать, потому что не может… ну просто никак не может… допустить гибели беззащитных людей, и ради того, чтобы спасти этих людей, он готов не только жизнь отдать, но и душу испоганить. Это и значит сражаться за Христа. Не знаю, примет ли Господь нашу жертву, но мы иначе не можем. Не верь тем, кто скажет тебе, что убийство на войне — не грех. Убийство даже на самой праведной войне — это всё равно грех, и любой христианский рыцарь, чья душа жива, очень хорошо это чувствует. Но если твоя душа разрывается от сострадания людям, ты пойдёшь на этот грех. Только потом ты не будешь чувствовать себя героем, а будешь до конца дней замаливать свои грехи. Это и есть христианский рыцарь. Господь видит наше сердце, Перегрин, видит, что на самом деле нами движет — любовь ко Христу или любовь ко греху. А сами мы не всегда можем ответить на этот вопрос.

— Я иду с вами, Ариэль. Лазарет оставлю на Иоланду, она вполне к этому готова, тем более что у неё появились помощницы из местных женщин.

— Это твоё решение, Перегрин.