Белый Орден или Новые приключения Ариэля

Глава XVI, в которой начинается пустынный поход

Они решили уходить в пустыню ночью. Поздним вечером перед выступлением Ариэль приказал построить войска и при свете факелов решил сказать людям несколько слов:

— Мы уходим в пустыню. Шансов на успех почти нет. Враги стократно нас превосходят. Если кто-то надеется выжить в этом походе, пусть лучше останется у моря. С нами должны пойти только те, кто уже простился с жизнью. Только так мы можем победить — не пытаясь спастись. И если Бог благословит наше оружие, мы одолеем безбожников. А если нет — умрём за Христа. Запомните, что христианский рыцарь побеждает всегда. Ради Христа погибая, мы идём в Царство Небесное. Ради Христа побеждая, мы прославляем Его на земле. Если мы готовы страдать ради Христа, наша награда — Христос, потому что Он всегда будет с нами. Мы и живём, и умираем, и страдаем, и побеждаем только ради того, чтобы быть со Христом. Этого у нас никто не отнимет. Вперёд.

Они маршировали всю ночь без помех и без проблем. В старом Ордене по части выносливости давали очень неплохую подготовку, рыцари были приучены к длительным переходам, а ночная пустыня была почти такой же ласковой, как и прежняя пустыня царства. Сильно вымотались только ополченцы, не имевшие орденской подготовки, но и те держались, понимая, что поблажек им никто не станет делать. В темноте шагали, почти не видя друг друга, но вот понемногу начало рассветать, и каждый словно обнаружил себя посреди братьев. Все посматривали друг на друга с усталыми улыбками, дескать, испытания уже начались, и мы довольно неплохо их выдерживаем. Но испытания ещё не начинались.

Когда начало припекать, прозвучал приказ ставить палатки и спать. Палатки были сделаны из очень плотной ткани, солнечных лучей они совершенно не пропускали, но от адской невыносимой жары не могло уберечь ничто. Кто-то быстро захрапел после тяжёлого ночного перехода, кто-то, напротив, из-за сильного переутомления не мог уснуть, а потом уже не спал из-за жары. Люди в палатках ворочались, изнывая от зноя и вскоре едва ли не купались в собственном поту, постоянно прикладываясь к бурдюку с водой. Воды у них было с собой не слишком много, каждый имел трёхлитровый бурдюк и всё. Командоров очень жёстко инструктировали, чтобы они следили за экономным расходованием воды. Никто толком не знал, когда покажется ближайший оазис, и если они раньше времени переведут всю воду в пот, войско так и не покинет пустыню. Но командоры не могли заглядывать в каждую палатку и проверять, не пьют ли там слишком много воды, а людей, которые из-за жары не могли уснуть, от бурдюков было не оторвать.

Ближе к вечеру приказали сворачивать лагерь. Воины, вялые, не выспавшиеся и хмурые теперь уже старались друг на друга не смотреть. Вторую ночь шли гораздо медленнее, без воодушевления. Всё чаше слышалось: «Не могу больше». Стратоник, казалось, вовсе не знавший усталости, переходил от одной колонны к другой и покрикивал: «Кто отстал, тот погиб». И всё-таки кто-то покидал колонну и садился на камень, кто-то буквально засыпал на ходу и падал. Другие огибали их и шли вперёд. Стратоник строжайше запретил тащить на себе обессилевших товарищей. Он дико рычал: «Помог другу — погибли оба». За ночь войско потеряло не менее ста человек. Это были их первые потери. Не боевые потери, а потому особенно обидные. Но пустыня ещё только начали отнимать у них людей.

Когда стало рассветать, то здесь, то там послышались просьбы: «Дай воды, у меня закончилась». Стратоник, услышав это, опять дико рычал: «Делиться водой запрещено под страхом казни. Кто выпил всю воду, нарушив приказ, обрёк себя на смерть. Кто делится водой, отнимает у армии ещё одного бойца, потому что тоже умрёт. Нет воды — ложись на камни и подыхай. Тех, кто пытается отнять у вас воду — убивайте на месте».

Люди смотрели на Стратоника, как на саму пустыню, не знающую жалости. Никто не посмел ему возражать, хотя многие теперь поглядывали на него с нескрываемой злобой. Увидев, как один воин пытается отнять у другого бурдюк с остатками воды, Стратоник без слов раскроил ему голову мечом и опять прорычал: «Даже не пытайтесь отнимать воду. Убью любого». И опять никто не возразил. В глубине души все понимали, что Стратоник спасает войско, давая уроки, которых никак иначе было не дать, и всё-таки его начинали ненавидеть.

Опять располагались на отдых под палящим солнцем. Кто-то падал, не успев поставить палатку, и уже не вставал, кто-то никак не мог поставить палатку — руки не слушались и ноги не держали. Стратоник подходил к таким и помогал, сколько мог, пока сам не закачался. Люди и это видели, и это тоже запоминали.

Стратоник ввалился в палатку, которую уже поставил Ариэль, и тут же рухнув, обессилено прошептал:

— Теперь я знаю, что такое ад.

— Это ещё не ад, а только прихожая ада. Мне довелось однажды на такой же жаре пересечь пустыню днём, причём в доспехах, а доспехи во внешнем мире гораздо тяжелее наших. Причём — под сарацинскими стрелами. Потом была ночь без воды, а наутро — бой, который длился без воды около семи часов.

— Неужели и такое можно выдержать?

— С Божьей помощью. Но это ад. А наши к нему совсем не готовы. Изменение климата стало для наших рыцарей не просто природной, а психологической катастрофой. Им невозможно объяснить, что надо экономить воду, они просто пьют, когда хочется пить, а вода-то в бурдюках уже не возобновляется, как было раньше. Они совсем по-детски думают, что если им плохо, значит их должны пожалеть: и водой поделиться, и на себе тащить. Самое страшное, что они начинают жалеть самих себя. Но чтобы выжить, надо быть абсолютно безжалостным прежде всего к себе. А командор должен быть безжалостным ко всем. Ты всё правильно делаешь, Стратоник, не сомневайся.

— Спасибо, Ариэль. Но если ближайшей ночью мы не выйдем к оазису, то передохнем поголовно. Воды уже почти ни у кого нет. Люди не просто на пределе своих возможностей, но, кажется, уже за пределом.

— Настоящее войско можно выковать только за пределом человеческих возможностей. Ещё до первого боя мы потеряем не меньше тысячи человек, но на тех, кто выживет, тебе уже не придётся так орать, сами всё будут понимать. У нас не было войска, Стратоник, войско рождается сейчас. А оазис должен быть вот-вот. Спи.

Вечером они встали, толком не отдохнув, лишь на несколько часов забывшись тревожным бредовым сном. Встали разбитые, шатаясь, построились и пошли вперёд понурые. Никто не говорил, лишь изредка в пустынной тишине раздавались отрывистые звуки команд, а небо над ними было таким огромным, и звёзды такими яркими, высокими и недоступными, что сами себе они казались жалкими бессмысленными муравьями, неизвестно куда и зачем ползущими. В такие минуты так обострённо ощущается всё ничтожество человеческих устремлений, что человек уже ничего не может сказать ни себе, ни окружающим, ему остаётся лишь молить Бога о прощении. Не о спасении, не о победе, а уже только о прощении. Было заметно, что многие молча молятся.

На месте стоянки они оставили более двухсот трупов. Люди легли и уже больше не встали. Их бросили посреди пустыни без погребения, без отпевания и похоже, что даже без сожаления. Не только физические, но и душевные силы у всех были на исходе, на обычные человеческие чувства уже никто, кажется, не был способен.

Через несколько часов марша они увидели на горизонте едва заметное свечение, которое постепенно становилось всё более явным. Похоже, впереди лежал довольно крупный населённый пункт, хотя они надеялись выйти на небольшой оазис. Стратоник жёстко скомандовал: «Всем приготовится к бою. Оружием не звякать. Хранить молчание». Колонна рыцарей как-то вся сразу подобралась, шаг стал бодрее, решительнее, люди, перед этим едва державшиеся на ногах, почувствовали прилив сил. Впереди их ждала вода или смерть, пустынные муки заканчивались.

Через час они увидели первые дома. В окнах горели фонари, но на улицах не было ни одного человека. Стратоник скомандовал: «Заходим в дома, убиваем всякого, кто схватиться за оружие». Началась резня, городок враз наполнился человеческими криками. Рыцари врывались в дома и убивали всех мужчин подряд, не дожидаясь, пока кто-то схватиться за меч. Женщины визжали, их отталкивали в сторону, дети шустро куда-то убегали, чтобы спрятаться, на них никто не обращал внимания. Врываясь в дома и убивая всех, кто мог оказать сопротивление, рыцари в первую очередь бросались на воду, ни о чём другом не будучи в состоянии думать. Пили кружку за кружкой и никак не могли насытиться, иные тут же падали, обезвоженные организмы, получившие слишком много воды, не выдерживали. Этот городок можно было пройти за час, но атака сразу же захлебнулась в воде. Напрасно Стратоник орал: «Вперёд, только вперёд, успеете напиться». Напрасно командоры повторяли его приказ. Люди словно обезумели, не слушая никого. Вскоре с другого конца городка послышались крики: «К оружию! Нападение! Строиться!». И вот уже по улицам на них надвигались рыцари в красных плащах.

В дома успел ворваться только авангард Белого Ордена, новые колонны белых, втягиваясь в город, так и не успели утолить жажду, сразу увидев перед собой вооружённых противников. Резня закончилась, начался бой. Ариэль не успел зайти ни в один дом, когда увидел перед собой красных. Он тут же забыл про жажду, и про усталость, сразу врубившись в гущу врагов. Он слышал, как Стратоник крикнул: «Охранять принца», но охранять его было нелегко, для этого сначала требовалось следом за ним врубиться в гущу красных, что и сделали несколько десятков белых рыцарей. Масса красных плащей всё прибывала, белые вслед за принцем ломились вперёд. После перехода через пустыню они были в очень плохой форме, но красные были спросонья, не готовые к бою, так что сражение шло на равных. Новые колонны Белого Ордена, втягиваясь в город, начинали обтекать схватку по другим улицам, бить противнику во фланги и в тыл, но красных оказалось куда больше, чем сначала можно было предположить. Вскоре всё смешалось, никто уже не мог разобраться, где свои, где чужие, каждый рыцарь реагировал на ненавистный ему цвет плаща, с трудом успевая остановить меч перед своими, а иногда и не успевая.

Уже светало, когда Ариэль, остановившись, не увидел перед собой на улице ни одного врага. Рядом с ним было несколько белых рыцарей, которые по приказу Стратоника пытались защитить его в бою, хотя в таком бою никто никого не мог защитить, но они были рядом. Звон железа вокруг них смолк, слышались только вопли раненных и радостные крики победителей. Похоже, что победителями были они. Ариэль со своими рыцарями оказался на окраине городка, они пошли к центру, где уже собиралось всё белое воинство, ставшее теперь не особо белым — плащи победителей были чуть ли не полностью перекрашены кровью в цвет врага. На центральную площадь сгоняли пленных со связанными руками. Пленных было очень много, вся площадь оказалась ими забита. Здесь распоряжался Марк, который весь переход через пустыню шёл с арьергардом, где они поставили ополчение и прочие вспомогательные отряды.

— Господа бывшие рыцари, — жёстко и громко начал говорить Марк. — Вы опозорили свои белые плащи, поступив на службу к безбожникам. Вы отреклись от Христа. Сейчас не спрашиваю о том, почему вы так поступили, с этим мы ещё разберёмся. Сейчас только один вопрос: кто из вас хочет искупить свою вину и перейти на службу в Белый Орден? О нашем Ордене вам пока достаточно знать главное: мы служим Господу Иисусу Христу и будем служить Ему до последней капли крови. Хотите умереть за Христа — давайте к нам.

Толпа пленных сразу же заволновалась, забурлила, расталкивая товарищей, из неё торопились вырваться те, кто раскаялся буквально мгновенно. На другую сторону площади перешли примерно две трети пленных, около полутора тысяч. Но многие не тронулись с места. Марк, иронично глянув на них, усмехнулся:

— А вы, значит, готовы умереть за дьявола?

— Мы не собираемся умирать за дьявола, — бросил Марку человек с лицом, искажённым ненавистью. — Мы красные, а не чёрные. Нет никакого дьявола, и Бога тоже нет. Вы обманывали нас, заставляя служить несуществующему Богу. Драконы пришли к нам с правдой, мы больше не хотим вашего вранья. Служите сами своим собственным выдумкам.

— Богословский диспут считаю в настоящий момент неуместным, — спокойно и по-деловому сказал Марк. — Хочу лишь уточнить: вы действительно готовы умереть, только бы не служить Христу? Спрашиваю второй и последний раз.

Из толпы красных один за другим начали выходить, теперь уже не толкаясь, бывшие рыцари, присоединяясь к толпе «раскаявшихся». Дополнительно «раскаялись» ещё человек двести. Упорствующие всё это время злобно сыпали самыми грязными ругательствами. Марк глянул в сторону своих ополченцев и холодно прошептал: «Перережьте им глотки, не могу слушать, как эти люди богохульствуют». Ополченцы растерянно смотрели на командующего и никак не реагировали на его приказ. Марк ещё раз окатил их ледяным взглядом, не сказав ни слова. Тогда из рядов ополченцев вышли несколько человек и направились к пленным. Одного за другим начали ставить на колени и чиркать по горлу кинжалами. Кровь потекла по мостовой, уклон в этом месте был в сторону Марка и его ополченцев. Ручейки крови, всё более широкие, быстро подобрались к их сапогам, но никто не двинулся с места. Безбожники, ожидавшие своей очереди, богохульствовали всё более истерично, палачи старались работать быстрее, вскоре в их движениях появилось что-то остервенелое, жуткое. Ариэль бегло глянул в глаза палачей и увидел в них кромешный ужас. А Марк так и стоял в луже крови, широко расставив ноги, без единого движения, прикрыв глаза. Когда палачи закончили свою работу, перерезав полтысячи глоток, Марк обернулся к ополченцам и сказал:

— Вы сегодня не поторопились выполнить мой приказ. Прошу запомнить: я приказов дважды не повторяю, а за невыполнение приказа по законам военного времени полагается казнь, — голос Марка звучал всё тише, и от этого стал по-настоящему страшен, никто из ополченцев не осмелился ответить ему ни одним словом. Тогда он посмотрел в сторону «раскаявшихся» и устало сказал:

— Я пока не знаю, что вы за люди. Может быть, вы просто трусливее тех, кто решил умереть. Разбираться будем с каждым в отдельности. А пока посидите под замком.

Ариэль подошёл у Марку, хотел ему что-то сказать, но все слова словно унесло ветром. И тогда он просто спросил убитым голосом:

— Караулы выставишь?

— Не учите дедушку кашлять, ваше высочество, — еле слышно прошептал Марк.

— Гарнизон этого городка состоял исключительно из рыцарей Красного Ордена, — докладывал Стратоник, — ни чёрных, ни зелёных здесь не было. Чёрных вообще очень мало, а зелёные, они такие ботаники, в бой не сильно рвутся. Красных было здесь около десяти тысяч, примерно столько же, сколько и нас. Половину мы перебили, пару тысяч взяли в плен, около трёх тысяч успели сбежать, то есть драконам уже известно о том, что началась война.

— А наши потери? — спросил Ариэль.

— Более трёх тысяч. Если бы не завязли в самом начале, набросившись, как безумные на воду, потери были бы гораздо меньше. Никого не стал за это наказывать. Не было приказа не прикасаться к воде до конца боя. Сам виноват, не предвидел такого варианта.

— С пленными как разбираться будем?

— Почти никак, — скривился Марк, теперь постоянно смотревший куда-то в сторону. — Попробуй разберись, кто почему надел красный плащ, в душу людям не залезешь. Всех примем на службу, сержантами, конечно, рыцарские плащи вернём только тем, кто хорошо покажет себя в бою. Впрочем, десятка два из них ещё придётся казнить, тех, кто участвовал в казнях мирного населения, их свои же выдали.

— Красные сильно лютовали?

— Ужас, что творили. В столице они хоть и злобствуют, но сдерживаются, а на периферии вообще начали расслабляться. Над женщинами издевались страшно, больше тысячи насмерть замучили, да сколько ещё в живых осталось с покалеченными душами. По детям стреляли из арбалетов, просто упражнялись в стрельбе. Наловят ребятни в городе, вывезут в пустыню и состязаются в меткости. Всех мужчин либо приняли в Красный Орден, либо сделали рабами, либо перебили.

— А духовенство?

— Собрали всех, где-то с полсотни человек: священников, диаконов, алтарников, чтецов. Вывезли за город, заставили вырыть себе яму и каждому по очереди задавали один вопрос: «Бог есть?». В случае утвердительного ответа убивали. Все, как один, ответили утвердительно. Святые мученики… Впрочем, до этого нашёлся один поп, который сразу же отрёкся от Бога, покаялся в том, что раньше обманывал людей, и начал выступать с проповедью безбожия. Мы как только в город вошли, его местные сразу же прикончили. Здесь пять храмов было, все осквернены так, что рассказывать не хочу.

— Ни одного священника в живых не осталось?

— Один остался. Его добрые люди у себя в подвале прятали, но кто-то донёс. Красные его страшно пытали, вынуждая отречься от Христа. На нём живого места не осталось, но он не дрогнул, не отрёкся. Наши эскулапы говорят, что выживет.

— А у нас в армии сколько священников?

— Пятеро.

— Прикажите всем нашим воинам исповедаться.

— Проконтролировать исполнение приказа?

— Не надо контролировать… Всё же это дело совести… Но прикажите… Без этого не выживем… — Ариэль едва сдерживал рыдания, в горле клокотало, глаза застилало, он еле выдавил из себя: «Подождите минутку…», несколько раз про себя прочитал «Царю небесный» и кое-как обрёл дар речи, хотя сознание мутилось по-прежнему.

— Не думал, что будет такой ужас… Я готовил себя к войне, но это же, господа, не война, это хрен знает что такое. Во внешнем мире я насмотрелся на такие ужасы, что думал — ничего более ужасного не увижу, однако — вот оно. И где? В самом христианском царстве на земле. Разум отказывается верить, что красные — из наших, из того самого Ордена пресвитера Иоанна, к которому все мы когда-то принадлежали. Скажите, они действительно расстреливали детей ради забавы, вы твёрдо в этом уверены?

— Да, уже сходили за город в пустыню, нашли там множество детских трупов.

И тут Ариэль наконец разрыдался. Это длилось недолго, усилием воли он взял себя в руки и как-то весь сразу посуровел.

— Простите, господа. Минутная слабость. Как наши люди?

— Звереют на глазах, — прошептал Стратоник. — Теперь все рвутся в бой. Когда узнали о зверствах красных, когда увидели всё своими глазами, теперь хотят только одного: истреблять эту нечисть, выжигать её калёным железом.

— Страшно, господа. После боя наши плащи становятся красными от крови. Очень символично. На этой войне мы сами можем превратиться в красных, если забудем о милосердии, сострадании, если будем жить только ненавистью и местью. Наши люди должны понять, что мы сражаемся против нелюдей, но если мы сами станем нелюдями, тогда наша борьба утратит смысл. Человек может оставаться человеком, только если он остаётся с Богом. Красные так озверели, только потому что от Бога отреклись, но если наша верность Богу будет лишь внешней, формальной, мы станем почти такими же.

Никто не возражал.

Вечером этого дня Ариэль захотел поговорить с Марком, ему сказали, что тот пошёл в храм на окраине городе, и принц отправился туда. В пустом безлюдном храме Марк стоял на коленях перед распятием и клал земные поклоны.

— Извини, что прервал твою молитву. Надо поговорить.

Марк кивнул, они сели на скамейку у стены и некоторое время молчали, не глядя друг на друга. Потом Ариэль с трудом выдавил из себя:

— Марк, я хотел сказать, что одобряю твой приказ о казни пленных.

— Благодарю вас, ваше высочество, — холодно и равнодушно ответил Марк.

Разговор не клеился, они опять на некоторое время замолчали. Тогда Ариэль просто решил поделиться тем, что было у него на душе:

— Во внешнем мире другие войны, там по-другому сражаются. Рыцарей стараются не убивать, а брать в плен, потом отпускают за выкуп. Вроде бы молодцы — сражаются без ненависти, как благородные люди. Но почему? Да потому что они ведут войны из-за таких пустяков, ради которых вообще не стоило браться за оружие. Война для них — весёлое соревнование, лишь в некоторой степени рискованное, а противники — такие же люди, как они, и хотят они одного и того же — оторвать друг у друга участок земли, у них нет повода для ненависти. А у нас тут совсем другая война, мы сражаемся за самое важное, что только есть в жизни человека — за право оставаться людьми. Мы сражаемся за свою душу, которую хотят убить. Наши противники уже не принадлежат к одной с нами человеческой породе. Дело даже не в драконах. Красные — это бывшие люди, забесовлённые до такой степени, что их сложно считать людьми. С ними нельзя обращаться так, как с обычными военнопленными. Конечно, мы примем в свои ряды всех, кто допустил ошибку, струсил, а потом раскаялся. Но тех, кто отстаивает своё право оставаться нелюдями, мы не можем оставлять в живых. Это всё равно, что выпускать на свободу лютое зверьё, прекрасно зная, что оно тут же начнёт рвать на части людей. Не говоря уже о том, что наше войско — капля в море врагов. Вся страна обезумела, против нас драконы могут выставит миллионы вооружённых безумцев. Мы не можем отпускать сумасшедших на свободу, чтобы завтра снова с ними сражаться. И создавать лагеря для военнопленных мы тоже не можем, половину войска пришлось бы сделать охранниками. Мы вынуждены быть жестокими, Марк. Очень жестокими. Мы вынуждены топить врагов в их собственной крови. Иначе можно сразу побросать мечи на землю и разбежаться.

— Ваше высочество, вас когда-нибудь приходилось командовать казнью безоружных людей? — Марк с трудом выговаривал слова.

— Хочешь, чтобы в следующий раз казнью командовал я?

— Нет, ни в коем случае. Мы возьмём эту мерзость на себя, вам ещё царствовать. Хочу лишь сказать, что чувства палача очень трудно понять, пока сам не станешь палачом. Я военный и всегда готовил себя проливать кровь, убивать людей, но быть палачом — это совсем другое. Однажды примешь участие в убийстве безоружных, и душа измениться навсегда. В душе водворяется пустыня. Помните, я прикончил Беса, а потом заколол одного пленного? Потом долго в себя приходил, а здесь была массовая казнь, это совсем другое. Там на площади я убил себя самого, во всяком случае — смертельно ранил. Понимание правоты творимого нами дела ничего в этом не меняет.

— Но что же делать, Марк?

— Что делаем, то и делать. Выхода нет. Но только сейчас я понял, что значит принести себя в жертву. Мы убьём свои души на этой войне, если это, конечно, война. Каратели — уже не рыцари. Мы все станем палачами. Эта война — заколдованный круг. Хочешь истребить палачей — стань палачом. Или просто позволь перерезать себе глотку. Но тогда палач перережет глотки сотне вдов и сирот, которые надеялись на твою защиту.

— Тебе больно, Марк?

— Очень.

— Значит, ты жив. Твоя душа жива до тех пор, пока грех причиняет боль. Вот и всё.

В городе белые взяли в плен одного красного дракона и трёх серых. Их пока не трогали, не решили, что с ними делать. От Марка Ариэль сразу пошёл в амбар, где содержали драконов. Они стояли, прикованные цепями к стене. Ариэль впервые увидел драконолюдей. Красный был чрезвычайно рослым и весьма плечистым. Он был великолепно сложен, им можно было бы любоваться, если бы не странное лицо неестественного красноватого оттенка. В его рубиновые глаза страшно было заглядывать, они были очень глубокими, но жизни в этих глазах не было, только пустота. Тонкие губы кривились в горделивой ухмылке. Во время пленения дракону крепко досталось, он был сильно избит, всё лицо покрывали ссадины и синяки, но, казалось, что для него это не имеет никакого значения, по лицу не читалось, что он испытывает боль.

— Ну что, допрыгался, красненький, — сказал Ариэль устало и совершенно без злорадства.

— Да я-то допрыгался, а вот ты ещё попрыгаешь, — дракон заговорил певуче и почти нежно, его голос сочился сладким ядом. — Я ухожу к себе домой, в ад, к отцу своему Люциферу. А ты ещё долго будешь мучиться на земле, покинутый Богом, всеми прославленный, но никому не нужный.

— Вы же, красные, не верите в Бога.

— Оставим демагогию для дурачков. Как я могу не верить в Того, Кого ненавижу? Ты посвящённый, Ариэль, ты понимаешь, что происходит, — дракон словно пел песню. — Ты служишь своему равнодушному Богу, Который обрекает тебя на страдания, а я служу Люциферу, который разрешает мне всё.

— Ты, вроде, предлагал обойтись без демагогии, — ещё более устало сказал Ариэль.

— Это уже не демагогия, мой милый принц. Ты страдаешь, а мне всё равно, — в голосе дракона действительно не чувствовалось ни тени страха, да и вообще никаких эмоций.

— Предпочитаю страдать, чем ничего не чувствовать. В твоей душе — пустыня. Да и в камнях пустыни больше жизни, чем в твоей душе.

— И ты станешь таким же, Ариэль, тебе понравится. Убей меня, и ты станешь немного похожим на меня. А потом всё более и более похожим. Твоя судьба — судьба дракона, любезный принц. Драконы всегда побеждают. Оставите нас в покое, и мы подчиним вас своей власти, перебьёте нас всех, и вы станете такими же, как мы.

Ариэль начал молча молиться, и лицо дракона тут же исказила гримаса боли, на которую он, казалось, вообще не был способен.

— Вот видишь, — сказал Ариэль. — Всё не так просто. Выход есть, красненький, и ты знаешь, что это за выход. О чём нам говорить, когда и так всё понятно.

Ариэль достал кинжал и ударил дракона снизу вверх, тот сразу повис на цепи. Потом Ариэль подошёл к серым драконам, которые всё это время кривлялись и строили рожи. Он прикончил их так же хладнокровно, а они хладнокровно приняли смерть. Ариэль почувствовал, как его душу наполняет пустыня. «Выход есть, конечно, есть, только это очень трудный выход, и нет гарантий, что всё получится».

Стратоник и Марк вертелись, как заводные, занимаясь неотложными делами, а вот Ариэль неожиданно слег в нервной горячке. Его знобило, колотило, в ногах и руках совершенно не было сил, голова была пустой и гулкой, как котёл. Ни одна мысль теперь не могла зародиться в его сознании, проблески умственной деятельности гасли, словно искры на ветру. А вот молитва на удивление шла, он со вкусом смаковал слова молитв и чувствовал, что Бог рядом, что Он любит его и не оставляет. В душе его не было даже намёка на отчаяние, он чувствовал себя почти счастливым. Вместе с липким потом из него словно выходила вся душевная грязь. Было, конечно, стыдно, что он оказался самым слабым из всех лидеров белого движения, хотя должен быть самым сильным, но ведь и груз ответственности на нём лежал самый большой, под таким грузом неудивительно и подломиться. Стратоник и Марк отвечали только за армию, а он отвечал за всё царство, за каждого человека в царстве, он чувствовал свою личную вину за бесчинства каждого безбожника в царстве. Так невозможно было жить, но иначе он жить не мог.

Однажды утром, проснувшись, он увидел на столике рядом с кроватью букетик незабудок в маленьком глиняном кувшине.

— Кто принёс? — спросил он у сержанта, который ухаживал за ним.

— Мессир Марк.

— Он что-то просил передать?

— Ни слова не сказал. Поставил цветы и ушёл.

Душу Ариэля окатило тёплой волной. Среди каких удивительных людей он находится… Кругом ужасы, кровь, смердящие трупы, а рыцарь собирает для принца незабудки. В последний раз Марк взвалил на Ариэля страшную ношу своей боли, хотя Марк этого и не хотел, Ариэль сам напросился. Теперь Марк увидел, что принц готов разорвать свою душу, только бы облегчить боль соратника. Марк понял, почему и зачем Ариэль собственноручно прикончил драконов — связанных и безоружных. Марк не смог бы ничего сказать по этому поводу, но букетиком незабудок он ему передал: «Я этого не забуду». Драконы никогда не поймут такой душевной тонкости и деликатности, вот почему они не понимают, что рыцари смогут уберечь свои души от помрачения даже посреди ада.

Ариэль встал с кровати и почувствовал, что ноги его держат. Он решил зайти к священнику, которого пытали драконы. Священник лежал на кровати в серой сутане, его ноги были прикрыты одеялом, а на глазах лежала повязка. Большая грива седых кудрей была аккуратно расчёсана.

— Это вы, ваше высочество? — скрипучим голосом спросил священник, не шелохнувшись.

— Я. Вы видите меня, отче? — удивился Ариэль, бросив взгляд на повязку, которая закрывала глаза.

— Я чувствую присутствие принца крови. Вас окутывает аура власти. Слепцы чувствительны к таким вещам.

— Как вы себя чувствуете?

— Превосходно. Мне никогда не было так хорошо.

— Ваши раны уже зажили?

— Ну что ты… Мои раны ещё долго не заживут. Если бы я сейчас не чувствовал боли, это было бы такой милостью Божьей, которую я, конечно, не заслужил. Но только боль напоминает мне, что я всё ещё на земле, а не на Небе. Бог наполнил мою душу удивительной благодатью, это настоящее чудо. Если бы я миллион лет каждую секунду благодарил за это Господа, этой благодарности было бы недостаточно за такое счастье. Никогда раньше не думал, что мученичество за Христа исполнено такой мистики. Эти несчастные раздробили мне каждую косточку на ногах, а я не чувствовал боли. Не то что бы совсем не чувствовал, но от таких травм боль должна быть невыносимой, а мою боль вполне можно было терпеть. Они выкололи мне глаза, думая, что навсегда потушат для меня солнце, но Солнце правды потушить невозможно. Глазами души я увидел Христа, а Он так прекрасен, что по сравнению с Ним все красоты нашего мира — одно сплошное безобразие. Боль пришла потом, когда несчастные палачи оставили меня в покое, но я уже пережил такое счастье, что боль не имела больше значения. Видишь, как всё просто, дорогой? Надо всего лишь любить Христа всеми своими чувствами, всеми помышлениями, надо осознавать, насколько Он прекрасен, и тогда мысль о том, чтобы отречься от Христа не посетит тебя даже на сотую долю секунды, ты поймёшь, что от Христа отречься невозможно, как невозможно отречься от воздуха, которым дышишь. И тогда Господь приблизится и утешит тебя. И с этим приближением Господним не сравниться никакое счастье на земле. Впрочем, что я тебе рассказываю, ты ведь тоже умирал за Христа.

— Умирал, но не умер. И боль, которую я тогда испытывал, была ужасающей. Господь не счёл меня достойным умереть за Него.

— О недостоинстве не говори, это пустые слова. Никто из нас не достоин даров Божьих, Господь просто любит нас, а не по заслугам вознаграждает. Он каждому человеку даёт столько, сколько тот может взять, и даёт он именно то, что надо человеку. Меня вот Он избавил от невыносимой боли, а тебя нет. Мы никогда не сможем понять, почему, нам достаточно знать, что так было надо. И ни тебя, ни меня Он не удостоил умереть за Него. Почему — неизвестно, но известно, что так для нас лучше. Если бы только люди знали, как Господь любит нас, это и был бы рай.

Ариэль встал перед старцем на колени и прошептал: «Благословите, отче». Он почувствовал благословение почти физически, как никогда раньше не чувствовал. Всё его существо наполнила мощная, но очень мирная и спокойная энергия. Эта переполненность божественной энергией не порождала желания физической активности, но хотелось всех обнять и простить. Встав с коленей, Ариэль помолчал и сказал:

— Где бы нам, отче, ещё священников взять… Надо непрерывно служить литургию, исповедовать, отпевать, служить молебны, а священников очень мало, им и так уже спать некогда.

— Так я могу рукоположить новых священников. Уверен, что достойные найдутся.

— Значит, вы епископ? Простите, владыка, что обращался к вам, как к простому священнику.

— Для тебя, мой принц, я всегда хотел бы оставаться отцом, а не владыкой. А вообще твой покорный слуга — епископ Пётр. Жил здесь на покое, пока покой не закончился.

— Вы согласны возглавить духовенство нашей армии?

— Куда я денусь… Руки целы, значит рукополагать могу. Вот только без ног остался. Так что придётся носить меня на руках.

— С радостью, ваше преосвященство.

За то время, пока Ариэль валялся в горячке, ситуация, в которой находился Белый Орден, во многом прояснилась. Стратоник рассказал:

— Оказывается, вокруг этого городка — целая россыпь оазисов. Мимо двух из них мы прошли ночью в темноте, там фонарей не жгут. Причём, именно те оазисы, мимо которых мы прошли, ещё не были оккупированы драконами. Мы мимо воды прошли… Но может так и надо.

Народ вокруг уже начинает разбираться, что из себя представляет драконья власть, и кто мы такие. Из тех двух оазисов к нам подошло полторы тысячи пополнения, все мужчины взялись за оружие, даже седые старики и безусые мальчишки рвутся в бой. Нам удалось вдохновить людей, Ариэль, это главное, хотя всё самое невозможное впереди.

Один оазис недалеко от нас был оккупирован Чёрным Орденом, сатанистами. Разведка доложила, что их там не очень много, около тысячи мечей. Я взял полторы тысячи рыцарей и наведался к сатанюгам в гости. Это было что-то… Хотя между чёрными и красными разница не велика, но всё-таки эта разница есть. В чёрных уже почти совсем ничего человеческого не осталось, они ближе к дьяволу, чем красные. Сражаются они очень странно. Их боевая ярость ужасающа, они набрасываются на противника, как настоящие дьяволы, устоять под таким напором очень трудно, но если выдержать первый натиск, с чёрными становится легко до неприличия. Они очень быстро выдыхаются, размякают, им как будто становится всё равно, в обороне они совершенно не держатся, бросить оружие и бежать для них — в порядке вещей. Это полная утрата представлений о воинской чести. Корпоративная солидарность у них тоже отсутствует, они почти не способны к согласованным действиям. Когда мы ворвались в оазис и испытали на себе боевую ярость этих дьяволов, группа чёрных ударила по нам с фланга. Мы еле держались, ещё немного и дрогнули бы, достаточно было легкого натиска в противоположный фланг, и нам бы конец. Между тем, большая группа чёрных, которая имела возможность ударить нам в другой фланг, наблюдала за сражением, как в театре, посмеиваясь одинаково и над нами, и над своими. Этот бой их словно совершенно не касался, как будто они были важными господами, которые наблюдали за битвой гладиаторов. Мы выдержали натиск, начали понемногу теснить чёрных, а эта группа так и продолжала ковырять в зубах. Разделавшись с остальными, мы набросились на них, тут они наконец достали свои мечи и оказали жесточайшее сопротивление, которое, впрочем, длилось недолго, вскоре им стало неинтересно и они позволили себя перебить. Отношение к смерти у них очень неровное. Иногда они позволяют себя убить с таким равнодушием, как будто только об этом и мечтали, а иногда начинают валяться в ногах и молить о пощаде.

— Это распад личности, — вставил Ариэль. — Чем больше человек уподобляется дьяволу, тем более деструктивной становится его сущность. Такому человеку уже от всего плохо, потому что он ничего по-настоящему не хочет, ему всё становится безразлично. У него не может быть никаких общих целей ни с кем, и с другими сатанистами тоже. Вспышки бешеной агрессии — это как раз самое человеческое, что в них ещё остаётся, но долго эти вспышки длиться не могут, потому что никакая цель не кажется им достойной слишком больших усилий.

— Похоже на то, — продолжал Стратоник. — А вот жестокость они проявляют уже совершенно нечеловеческую. В том оазисе мирное население отсутствовало полностью, сатанюги всех поголовно замучили. На окраине оазиса стояли длинные ряды крестов с распятыми. Там же были выложены на земле жуткие узоры из отрубленных частей человеческих тел. Описывать всё это просто нет никаких сил.

— Это они ломку снимают. Сатанюгам постоянно так плохо, что они изощряются в изобретении того, от чего им становится хоть чуть-чуть полегче. Впрочем, такие жертвоприношения сатане не сильно улучшают их состояние, эти существа дошли уже до такой степени, когда сатана их больше ничем не завлекает, а просто смеётся над ними.

— Так, наверное, и есть, но наши парни настолько глубоко не смотрели, от увиденного они пришли в такое исступление, что истребили всех чёрных до единого. Из этого оазиса мы вернулись без пленных.

— У вас просто не было другого выхода. Понимаю, что рыцари перебили пленных в исступлении, но и самый хладнокровный рассудок не подсказал бы иного решения. Надеюсь, ты всех, кто участвовал в этом рейде, сразу отправил на исповедь?

— Разумеется. И сам чуть не чокнулся, но после исповеди стало легче. Что касается других оазисов, то там всё прошло проще. Во многих вспыхнули восстания, когда люди узнали о нашем существовании. Местные жители сами перебили всех драконидов и почти поголовно ушли к нам. В некоторые оазисы мы уже успели наведаться и установили в них христианскую власть. Гарнизоны в оазисах были небольшие, ни разу не возникло боевой задачи. Осталось ещё несколько оазисов, максимально от нас удалённых, вскоре мы освободим их. Белый Орден теперь контролирует очень большую территорию, ваше высочество. Вы стали настоящим правителем.

— А как дела с пополнением?

— К нам течёт непрерывный поток добровольцев. Не только из ближайших оазисов, со всей территории бывшего царства. Слух о Белом Ордене распространяется со скоростью ветра. Все говорят, что у белых теперь есть царь, это очень воодушевляет людей, они считают, что если царь уже есть, то и царство скоро будет. Мы объясняем, что наш принц — пока не царь, чтобы он стал царём, нам придётся ещё пролить немало крови и принести неисчислимые жертвы. Они улыбаются и кивают. Не считают это принципиальным. От драконов все уже так натерпелись, что едва появилась надежда спихнуть их власть, как эта надежда тут же переросла в уверенность. Если так дальше пойдёт, то все люди перебегут к нам, и драконы останутся в гордом одиночестве.

— Не обольщайся, этого не будет. Большинству людей совершенно безразлично, какая власть, они озабочены лишь тем, чтобы к ней приспособиться, и никуда не побегут, просто потому, что это рискованно. Многие уже приспособились к драконам, успешно интегрировались в новое общество и не захотят терять плоды своих больших усилий. «А нас и здесь неплохо кормят» — это ты услышишь ещё не раз. Многие, хоть и не любят драконов, но парализованы страхом и не сдвинутся с места. Драконы уже успели убедить их в том, что единственный способ выжить — это во всём их слушаться. К тому же, драконья власть многим понравилась. Это люди такого психологического склада, которому эта власть соответствует наилучшим образом. Вот эти-то, убеждённые дракониды, самые опасные для нас. Они будут сражаться храбро и самоотверженно, будут совершать подвиги во имя драконов и ни за что не перейдут на нашу сторону. Это их власть — своя, родная, они будут зубами за неё держаться. Таких, конечно, не слишком много, но их возможно больше, чем нас сейчас всего.

— Ваше высочество такой пессимист, — рассмеялся Стратоник. — Всего несколько слов, и моё настроение безнадёжно испорчено.

— Я скорее трагический оптимист, — улыбнулся Ариэль. — Привык смотреть правде в глаза. А правда пока лишь немного повернулась в нашу сторону. Ты говоришь, к нам течёт непрерывный поток добровольцев. А сколько у нас сейчас всего людей?

— Тысяч пятнадцать.

— А в царстве живут миллионы. Драконы по-прежнему могут выставить против нас стократно превосходящую армию.

— Но какой будет качественный состав этой армии?

— А какой у нас будет качественный состав? Все до единого великолепные бойцы? Или всё-таки половина — ополченцы, которые только вчера узнали, с какого конца берутся за меч?

— Это так… Мы тренируем ополченцев день и ночь, но настоящего бойца за неделю, конечно, не выковать. Бойца вообще не выковать без боя. В первом же бою половину из них перебьют, но оставшаяся половина составит вполне боеспособное подразделение. Потом придут новые новобранцы и точно так же полягут тысячами в новом бою. Другой войны не бывает. Неужели думаешь, я не понимаю всего этого? Я радуюсь даже не притоку добровольцев, а тому, что вижу, как с нашими людьми происходят удивительные перемены. Они духовно преображаются, они уже такие, какими никогда не были в царстве. На наших глазах рождается нечто невиданное. Вчера ко мне пришли женщины, которые желают сражаться, хотят создать своё боевое подразделение.

— Зачем… — поморщился Ариэль.

— Не торопись. Настрой у них серьёзный. Это не романтические барышни. Эти женщины имеют причины для такой лютой ненависти к драконидам, что если её не трансформировать в боевую ярость, то я даже не знаю, где и как её прорвёт. Ты же знаешь, как зверствовали красные. А они всё это пережили на себе. Старшая из этих женщин хочет быть представленной тебе. Позвать?

— Давай.

Перед лицом Ариэля предстала рослая крепкая женщина, на вид ей было под сорок. Выглядела она очень необычно. Чёрная туника до пят с большим белым крестом на груди, а под крестом белые череп и кости. Лицо её было решительным и суровым, злобы и ненависти в глазах не было, но казалось, что она испытывает боль, которую решила терпеть, не обращая на неё внимания.

— Как тебя зовут?

— Изольда, ваше высочество.

— Вы с подругами хотите сражаться?

— Хотим и будем, ваше высочество. Ваше мнение на сей счёт ничего для нас не изменит. Но если вы включите наш отряд в состав армии, полагаю, мы сможем принести больше пользы.

— А вы способны сражаться?

— Сомневаетесь в нашей храбрости?

— Нет, только в силе рук. Ни одна женщина не может размахивать тяжёлым мечом несколько часов подряд.

— Мы их зубами будем грызть.

— И погибнете без всякого смысла.

— Мы уже погибли. Мы мертвы. Ни для одной из нас жизнь больше не имеет ни малейшей ценности. Мы можем сейчас пойти и напасть на красных с камнями и палками. Мы так и сделаем, если вы не найдёте для нас лучшего применения. Можете поверить, что череп и кости на нашей одежде нарисованы не для того, чтобы кого-нибудь напугать. Мы лишь даём понять всем, что мы — смертницы.

Изольда говорила спокойно, в её голосе не чувствовалось даже намёка на нервную взвинченность, это обнадёжило Ариэля. Он почувствовал, что тот внутренний настрой, о котором она говорила, на самом деле ей присущ и не является плодом её фантазии или самообольщения. Это действительно была смертница. Её спокойный голос звучал словно сквозь боль, так говорят раненные. Ариэль тяжело вздохнул, помолчал немного и спросил:

— Кто-нибудь из вас умеет стрелять из лука?

— Кажется, есть такие.

— Как на счёт того, чтобы создать отряд лучниц?

— Нет возражений.

— Тогда раздобудьте себе хорошие луки, создайте запас стрел и тренируйтесь день и ночь. Постарайтесь хотя бы в некоторой степени научиться владеть кинжалом. За мечи даже не беритесь, ни к чему вам это.

— Будет исполнено, ваше высочество. Но есть ещё одна проблема. Мы принесли Богу монашеские обеты, мы — монастырь. Скажите вашим людям, чтобы ни один из них не приближался ни к одной из нас ближе, чем на километр.

— Как же вас тогда тренировать?… Может быть, поручить ваше обучение храмовникам? Они тоже монахи и с уважением отнесутся к вашим обетам.

— Согласна, — немного сморщилась Изольда.

— Скоро прибудет моя жена, она немного владеет кинжалом, попрошу её с вами поработать.

— Хорошо, — сказала Изольда гораздо более охотно.

— Времени почти нет, сестра, тренируйтесь непрерывно. И ещё маленький совет: когда будете стрелять, покрасьте мишени в красный цвет. Меткость сразу же улучшится.