Бегущий в Лабиринте

ГЛАВА 46

Весь остаток дня он ни с кем не перемолвился ни словом.

Тереза пыталась заговорить с ним, но он отнекивался, мол, ему что-то нехорошо, хочется побыть наедине с собой и вздремнуть в любимом уголке в глубине леса. Да ещё, пожалуй, раскинуть мозгами и попытаться выудить оттуда всё, что может пригодиться в их исследованиях.

Но по правде говоря, он попросту нервничал перед тем, что предстояло ему вечером. Пытался убедить самого себя, что принял правильное решение. Единственно правильное решение. А поскольку у него поджилки тряслись от страха, то не хотелось, чтобы это кто-то заметил.

Когда часы, наконец, показали, что наступил вечер, Томас вместе со всеми остальными укрылся в Берлоге. Весь день он ничего не ел и обнаружил, что голоден, как волк, только принявшись уминать нехитрый обед, на скорую руку приготовленный Котелком — томатный суп с галетами.

А затем настала очередная бессонная ночь.

Строители залатали дыры, оставленные чудовищами, унесшими Гэлли и Адама. Конечный результат их трудов выглядел так, будто работу выполнял взвод в драбадан упившихся алкашей, но на самом деле сделано было прочно. Ньют и Алби — тот наконец почувствовал себя в состоянии вернуться к выполнению своих обязанностей и обходил Приют с повязкой на голове — настояли на том, чтобы приютели каждую ночь переходили спать на новое место.

Поэтому Томас оказался в большой комнате на первом этаже вместе с теми же ребятами, с кем провёл первую ночь. В помещении быстро стало тихо, вот только непонятно — то ли потому, что мальчишки действительно уснули, то ли потому что затаили дыхание от страха, вопреки всему надеясь, что гриверы, может быть, не придут. На этот раз Терезе разрешили провести ночь вместе с остальными в Берлоге. Она устроилась рядом с Томасом, завернувшись в два одеяла, и юноша непонятно как, но чувствовал, что она спит. По-настоящему крепко спит!

Томасу же было не до сна, хотя его тело отчаянно нуждалось в отдыхе. Он пытался уснуть: изо всех сил стараясь держать глаза закрытыми, заставлял себя расслабиться. Безрезультатно. Ночные часы медленно тянулись, и предчувствие надвигающегося кошмара тяжким грузом лежало на его сердце.

И когда ожидание стало уже совсем невыносимым, послышалось жужжание моторов и заунывные стоны гриверов. Время пришло.

Все сгрудились у дальней от окна стены, стараясь, чтобы их не было ни слышно, ни видно. Тереза забилась в угол, Томас пристроился рядом, и, обняв колени руками, уставился на окно. Пришло время претворить в жизнь своё отчаянное намерение, и сердце юноши едва не останавливалось — казалось, его сдавила холодная рука страха. Но отступить было невозможно — от его действий зависело теперь слишком многое.

Обстановка в комнате накалялась. Приютели сидели безмолвно и бездвижно. Издалёка послышался треск — металл впивался в древесину. Судя по звукам, гривер карабкался по задней, дальней от них стене Берлоги. Но несколькими секундами позже шум обрушился на них со всех сторон, завывало и у их собственного окна. Казалось, сам воздух в комнате заледенел. Томас прижал к глазам стиснутые кулаки — одно лишь ожидание нападения буквально убивало его.

Откуда-то сверху послышался звон разбитого стекла и треск ломаемой древесины. Весь дом содрогнулся. Томас закоченел от ужаса: до него донеслись дикие крики и топот бегущих ног. Скрип и стоны кособокой лестницы свидетельствовали о том, что целая толпа приютелей валила по ней на первый этаж.

— Дейва забрали! — прокричал кто-то срывающимся от страха голосом.

В комнате Томаса никто даже не пошевельнулся. Он понимал: каждый чувствовал облегчение, что жуткая участь постигла не его, и каждому было за это стыдно. Может быть, они теперь в безопасности? Две ночи подряд киборги уносили только по одному парню, и приютели начали склоняться к мысли, что Гэлли, возможно, прав.

Но в это время как раз за их дверью послышался оглушительный грохот падения чего-то тяжёлого. Вслед за ним раздался целый хор перепуганных вскриков и хруст ломаемого дерева — как будто чьи-то чудовищные стальные челюсти перемалывали лестницу. Ещё через секунду Томас услышал очередной громоподобный треск: гривер прошёл Берлогу насквозь и теперь покидал её как положено в воспитанном обществе — через дверь, разнеся её в щепы.

На Томаса накатил приступ омертвляющего страха: теперь или никогда!

Он вскочил и кинулся вон, пинком распахнув дверь комнаты. Вслед ему раздался яростный вопль Ньюта, но Бегун проигнорировал его и понёсся по коридору, перепрыгивая через груды искорёженных деревяшек. Там, где некогда была входная дверь, теперь зияла иззубренная дыра, ведущая прямо в серую ночную муть. Он пролетел сквозь неё и выскочил во двор.

«Том! — услышал он в голове истошный крик Терезы. — Что ты делаешь?!» Но он проигнорировал и её и продолжал бежать.

Гривер, несущий с собой Дейва — парня, с которым Томас никогда и двух слов не сказал — жужжа, извиваясь и стуча шипами, катился по направлению к Западной двери. Другие гриверы тоже уже собрались во дворе и следовали за своим напарником в Лабиринт. Томас понимал, что остальные приютели подумают, что он решил покончить счёты с жизнью; однако, не поколебавшись ни секунды, бросился в самую гущу гриверов. Те, похоже такого не ожидали и замешкались.

Томас накинулся на того, который нёс Дейва и попытался вырвать мальчика из смертельных объятий — кто знает, а вдруг монстр от неожиданности выпустит добычу? Череп раскалывался от оглушительных воплей Терезы.

На него обрушились сразу три гривера, их уродливые орудия убийства: шипы, клешни и иглы — со всех сторон устремились к своей жертве. Томас яростно отбивался от жутких металлических рук, пинками отбрасывал от себя рыхлые пульсирующие тела — ему нужно было только, чтобы его ужалили, разделить участь Дейва он вовсе не стремился. Чудовища усилили свой безжалостный натиск. Всё тело Томаса разрывалось от боли: он чувствовал уколы беспощадных игл. Значит, цель достигнута. Испуская истошные крики, он молотил руками и ногами, пинал и толкал своих противников, кубарем катался по земле, пытаясь уйти живым из схватки. Адреналин зашкаливал, борьба не ослабевала — и вот, наконец, он вырвался из окружения и изо всех оставшихся сил рванул прочь.

Как только юноша оказался вне досягаемости смертоносных инструментов гриверов, те немедленно отступились и растворились в Лабиринте. Томас рухнул на землю, воя от боли.

В следующую секунду над ним уже стоял Ньют, а за ним — Чак, Тереза, ещё кто-то... Ньют подхватил его под мышки и поднял.

— Хватайте его за ноги! — проорал он.

Томасу показалось, что мир вокруг него поплыл. Подступала тошнота, сознание туманилось. Кто-то, он не мог уже понять кто, послушался приказа Ньюта. Томаса подхватили и понесли через двор, сквозь разломанную дверь Берлоги, по коридору, в какую-то комнату и уложили на диван. Мир продолжал вращаться — искажённый, перекрученный мир...

— За каким чёртом ты это сделал? — орал Ньют прямо ему в лицо. — Совсем твоя проклятая крыша съехала, козёл тупой?!

Томасу нужно было успеть сказать, прежде чем тьма забытья поглотила бы его:

— Нет... Ньют... Ты не понимаешь...

— Заткнись! — воскликнул тот. — Не расходуй зря силы!

Томас почувствовал, как кто-то ощупывает его исколотые руки и ноги, срывает с него одежду и исследует израненное тело. Он слышал голос Чака — какое счастье, его маленький друг жив-здоров. А Медяк сказал что-то насчёт того, что беднягу добанули несколько десятков раз.

Тереза стояла у его ног, стиснув пальцами щиколотку Томаса. «Зачем, Том? Зачем ты это сделал?»

«Затем...» На большее его не хватило.

Ньют закричал, чтобы кто-нибудь принёс грив-сыворотку. Через минуту Томас ощутил лёгкий укол в руку; от этого места по телу разлилось тепло, неся с собой успокоение. Боль постепенно затихала, но мир по-прежнему казался изуродованным и извращённым. Ну что ж, минута-другая — и даже эта искажённая картина померкнет в его сознании.

Всё кружилось и мелькало перед ним: цвета теряли свою чёткость и перетекали один в другой, комната вращалась всё быстрей и быстрей... Но прежде чем уйти в непроглядную тьму, Томас собрал все свои оставшиеся силы — необходимо было сказать ещё одну, самую последнюю вещь...

— Не беспокойтесь, — прошептал он, надеясь, что они услышат эти слова. — Я сделал это нарочно...