Бегущий в Лабиринте

ГЛАВА 16

Всё утро Томас провёл со Стражем Садов — «стоял воронкой кверху», по меткому выражению Ньюта. Зарт — тот самый, что занял место во главе шеста во время Изгнания Бена, — был высок, черноволос, и от него по непонятной причине пахло кислым молоком. Немногословный, он показывал Томасу, как и что, пока тот не усвоил достаточно, чтобы начать работать самостоятельно. Томас полол, обрезал абрикосовые деревья, сажал тыквы и цуккини, собирал зрелые плоды. Эта работа его не вдохновляла, на ребят, трудящихся рядом, он не обращал внимания, но, как ни странно, ему было и вполовину не так тошно, как под началом Уинстона на Живодёрне.

Они с Зартом пропалывали длинный ряд кукурузы, когда Томас решил, что пришла пора начать задавать вопросы. Страж Садов казался не таким неприступным, как другие.

— Зарт, — позвал он.

Страж взглянул на него и тут же вернулся к работе. У парня были тяжёлые веки и вытянутое лицо, так что он всегда выглядел так, будто ему всё на свете осточертело.

— Да, Чайник, что ты хотел?

— Сколько здесь вообще Стражей? — нарочито небрежно спросил Томас. — И какие виды работ?

— Ну... Здесь у нас Строители, Жижники, Таскуны, Повара, Картёжники, Медяки, Червяки, Мясники. Ах, да, Бегуны, конечно. Ну, может, я кого забыл. Мне нет дела до других, своих забот по горло.

Большинство слов говорили сами за себя, но парочка звучали странновато и непонятно.

— Что такое Жижники? — К этой группе относился Чак, но мальчик никогда не распространялся о своей работе. Просто отказывался говорить, и всё.

— Когда шенки ни на что другое не способны, они становятся Жижниками. Чистят туалеты, души, кухню, ну там, Живодёрню после забоя, всё такое. Проведёшь денёк с этими беднягами — света белого не взвидишь, можешь мне поверить.

Томас почувствовал укол вины перед Чаком, вернее, ему стало жаль мальчика. Он так старался быть со всеми в дружбе, но, похоже, никому он особо не нравился, можно сказать, на него попросту не обращали внимания. Ну да, он, конечно, легко приходил в возбуждение и был слишком говорлив, но Томас был рад иметь его в числе своих друзей.

— А откуда такое название — Червяки?

Зарт прокашлялся и отвечал, не отрываясь от работы:

— Так говорят, потому что они делают всю тяжёлую работу в Садах — ну, там, копают канавы и всё прочее. А когда такой работы нет, то они занимаются чем-нибудь другим. Вообще-то говоря, многие здесь, в Приюте, входят в несколько разных рабочих групп. Тебе кто-нибудь об этом говорил?

Томас не ответил и продолжал задавать вопросы, стремясь получить как можно больше информации.

— А чем занимаются Таскуны? Знаю, они заботятся о мертвецах, но ведь смерть — не такое уж частое явление, я правильно понимаю?

— О, это жуткие ребятки. Они служат охранниками, ну, и вроде полиции у нас. Все просто обожают называть их Таскунами. Вот уж позабавишься в тот день, когда будешь работать с ними, братан! — Он прыснул. Томасу впервые довелось слышать как смеётся Зарт — в его смехе было что-то очень подкупающее.

У Томаса в запасе было много вопросов. Очень много. И Чак, и все другие приютели выдавали ему информацию по крохам. А вот Зарт ничего не имел против «а поговорить». Но Томасу вдруг расхотелось болтать. В его мыслях ни с того ни с сего возникла новоприбывшая девушка, потом Бен, потом мёртвый гривер — вроде бы сама по себе неплохая штука, но... Похоже, во всём было своё «но».

Да, его новую жизнь сладкой не назовёшь.

Он глубоко вздохнул. «Работай давай», — сказал он себе. И последовал собственному совету.

Через пару часов после полудня, когда настало время перерыва, Томас был едва жив от усталости. Стояние вниз головой и ползание на коленях по грязи — отстой, а не работа. Итак, Живодёрня и Сады — зачёркиваем оба.

«Бегуном! Дайте мне стать Бегуном!» — подумал юноша и ещё раз подивился, почему ему так этого хочется. Но хотя он и не понимал, откуда взялось столь страстное желание, сопротивляться ему было невозможно. Девушка тоже занимала много места в его думах, но мысли о ней он постарался засунуть подальше в закоулки сознания.

Усталый и измочаленный, он направился на кухню — хотелось чего-нибудь перекусить и попить воды. Честно говоря, ему сейчас под силу запросто умять полноценный обед, несмотря на то, что ланч был всего пару часов назад. Даже от свинины бы не отказался.

Он вгрызся в яблоко, потом плюхнулся на землю рядом с Чаком. Ньют тоже был здесь, но сидел в сторонке, ни на кого не обращая внимания. Глаза у него воспалились, а лоб изрезали глубокие морщины. Томас видел, как бывший Бегун кусал ногти — раньше такого за Ньютом, кажется, не водилось.

Чак тоже это заметил и озвучил вопрос, вертевшийся в голове у Томаса.

— Да что с ним такое? — прошептал мальчик. — Выглядит ну в точности, как ты, когда только выполз из Ящика.

— Почём я знаю? — ответил Томас. — Пойди да спроси!

— Эй вы, я слышу каждое ваше клятое слово! — отозвался Ньют в полный голос. — Не удивительно, что народ терпеть не может спать рядом с вами, шенки долбаные.

Томас покраснел, словно воришка, но он искренне беспокоился — Ньют был одним из немногих, кто ему по-настоящему нравился.

— Что с тобой такое? — спросил Чак. — Не в обиду будь сказано, но выглядишь ты, как куча плюка.

— Да всё! Всё просто распрекрасно! — огрызнулся Ньют и замолчал, уставившись в никуда. Томас хотел было вывести его из прострации, задав очередной вопрос, но тот и сам заговорил:

— Девчонка из Ящика. Только стонет и бормочет что-то несусветное, но не просыпается. Медяки во всю стараются, кормят её, а она ест всё меньше и меньше. Говорю вам, вся эта хренотень — сплошная лажа!

Томас посмотрел на своё яблоко, откусил. Оно теперь показалось ему настоящей кислятиной — до того он волновался за девушку, переживал, чтобы с нею было всё хорошо. Как будто они были добрыми знакомыми...

Ньют глубоко вздохнул.

— Фигня какая-то. Но по-настоящему меня тревожит кое-что другое.

— И что? — спросил Чак.

Томас с любопытством наклонился вперёд. Слова старшего товарища так заинтриговали его, что даже мысли о девушке вылетели из головы.

Ньют перевёл взгляд на один из выходов в Лабиринт, и глаза его сузились.

— Алби и Минхо, — прошептал он. — Они уже давно должны были вернуться.

И снова Томас гнул спину, выдёргивая сорняки, и считал минуты до конца рабочего дня. Он постоянно поглядывал в сторону Западной двери — не появятся ли Алби с Минхо. Ему, по-видимому, передалось беспокойство Ньюта.

Ньют сказал, они должны были вернуться около полудня — вполне достаточно времени, чтобы добраться до дохлого гривера, потом часок-другой исследовать что и как, и возвратиться. Не удивительно, что он был вне себя от тревоги.

Когда Чак предположил, что они, должно быть, просто заисследовались, Ньют наградил его таким взглядом, что Томасу показалось: с Чаком вот-вот произойдёт спонтанное возгорание.

И ещё одного выражения на лице Ньюта он никогда не забудет. Когда Томас спросил, почему бы ему, Ньюту, и другим попросту не пойти в Лабиринт и не пуститься на поиски своих друзей, лицо бывшего Бегуна исказилось: кожа позеленела, щёки ввалились. Мало-помалу Ньют овладел собой и объяснил, что посылать поисковую группу запрещено правилами: как бы не потерять ещё больше людей. Но в появившемся на его лице выражении нельзя было усомниться.

Лабиринт наводил на Ньюта ужас.

Что бы ни случилось с ним там когда-то, возможно, то самое, связанное с травмой лодыжки — это было воистину страшно.

Томас постарался не думать об этом и сосредоточил всё своё внимание на выдёргивании сорняков.

За обедом в тот вечер царило уныние, никак не связанное с качеством еды. Котелок и его подручные приготовили роскошную трапезу: бифштекс, картофельное пюре с зелёными бобами и горячие булочки. Томас быстро смекнул, что все шутки насчёт Котелка и его стряпни — только шутки и есть. Обычно каждый уплетал свою порцию и просил добавки. Но сегодня вяло жующие приютели напоминали мертвецов, восставших из гроба ради последней скорбной трапезы, после чего им надлежало ввергнуться во владения дьявола.

Остальные Бегуны вернулись в обычное время. Томас наблюдал за Ньютом, и беспокойство его нарастало. Тот метался от Двери к Двери, от Бегуна к Бегуну, не скрывая владеющей им паники. Но Алби с Минхо так и не появились. Ньют приказал приютелям идти обедать, зря, что ли, Котелок старался, но сам остался на часах, следить, не появятся ли припозднившиеся. Никто не проронил ни слова, но Томас и без этого знал, что час закрытия Дверей не за горами.

Томас наравне с другими мальчишками послушался приказания командира и теперь сидел за столом для пикника у южной стены Берлоги. Рядом с ним обедали Чак и Уинстон. Сам Томас проглотил только пару кусков — больше в горло не лезло.

— Всё, не могу больше сидеть здесь, пока они блуждают где-то там! — воскликнул он и отшвырнул вилку. — Пойду к Ньюту, понаблюдаю за Дверьми.

Он встал и устремился прочь. Чак, само собой, увязался за ним.

Они нашли Ньюта у Западной двери — тот вышагивал взад-вперёд, ероша свои длинные волосы. Заметив Томаса с Чаком, он поднял взгляд.

— Да где они запропастились! — Голос бывшего Бегуна звенел и срывался.

Томас был тронут: Ньют так тревожился об Алби и Минхо, словно те были его родственниками.

— Почему бы нам не послать поисковую партию? — снова предложил он. Так глупо торчать здесь и сходить с ума от беспокойства, когда можно выйти наружу и найти потерявшихся!

— Твою м... — начал Ньют и осёкся. Он на секунду закрыл глаза и глубоко вдохнул. — Нельзя. О-кей? Ну что ты заладил? Это сто процентов против правил. Особенно когда проклятые Двери вот-вот закроются.

— Но почему? — настаивал Томас, поражаясь Ньютову упрямству. — Разве гриверы не нападут на них, если они останутся там на ночь? Надо что-то делать!

Ньют подскочил к нему; его лицо пылало, в глазах горела ярость.

— Да заткни пасть, Чайник! — завопил он. — Ты здесь на хрен ещё и недели не провёл! Думаешь, я бы не поставил свою жизнь на кон, чтобы спасти этих недотёп?

— Не... я... извини... не имел в виду... — заикался Томас, не зная, что сказать. Он ведь только пытался помочь...

Лицо Ньюта смягчилось.

— До тебя, я вижу, ещё не дошло, Томми. Выйти туда ночью — это то же самое, что подписать себе смертный приговор. Мы только выбросим на помойку ещё больше жизней. Если эти шенки не вернутся... — Он помолчал, словно колеблясь, говорить ли то, о чём, несомненно, думали все. — Они оба принесли клятву так же, как и я. Как все мы. Как и ты поклянёшься, когда придёшь на свой первый Сбор, где тебя определят к Стражу. Никогда не выходить ночью. Чтобы ни случилось. Никогда.

Томас посмотрел на Чака — мордашка у того посерела, как и лицо бывшего Бегуна.

— Ньют этого не скажет, — проговорил мальчик, — так давай я. Если они не возвращаются, значит, они мертвы. Минхо ни в жисть не заблудится, для него это просто невозможно. Они мертвы.

Ньют молчал. Чак повернулся и, низко опустив голову, побрёл к Берлоге. «Мертвы?» Положение стало столь тяжёлым, что Томас не знал, как ему реагировать на слова мальчика. В душе образовался бездонный чёрный провал.

— Шенк прав, — размеренно сказал Ньют. — Вот почему мы не выходим. Не имеем права делать ситуацию ещё хуже, чем она уже есть.

Он положил руку на плечо младшего товарища, потом бессильно уронил её. В глазах парня заблестели слёзы. Томас был уверен, что даже в мрачном хранилище его украденных воспоминаний он не нашёл бы образа печальнее. Сгущающиеся сумерки усугубляли царящие в сердце скорбь и ужас.

— Двери закроются через две минуты, — проговорил Ньют, и это краткое и бесповоротное заключение раздалось в их ушах похоронным звоном. Затем парень повернулся и, ссутулившись, молча зашагал прочь.

Томас покачал головой и вновь вперил взор в Лабиринт. Он был едва знаком с Алби и Минхо, но в груди у него ныло при мысли о них, потерявшихся в переплетении коридоров, убитых чудовищными созданиями, подобных тому, которое он видел через окошко в своё первое утро в Приюте.

Громоподбный раскат раздался со всех сторон. Томас вздрогнул и оторвался от своих невесёлых мыслей. Затем послышался скрежет камня о камень: стены двигались — Двери закрывались на ночь.

Правая стена громыхала по блокам покрытия, поднимая фонтаны пыли и осколков. Ряд соединительных штырей, такой длинный, что, казалось, уходил прямо в небо, приближался к соответствующим отверстиям в левой стене, готовый запечатать проход до наступления утра. В который уже раз Томас с трепетом наблюдал за перемещением каменных громад — оно нарушало законы физики. Просто невозможно.

И тут краем глаза он заметил слева какое-то движение. Что-то происходило внутри Лабиринта, в конце длинного коридора прямо напротив входа.

Сначала он почувствовал укол паники и отшатнулся: а вдруг это гривер? Но вскоре стали ясно различимы две фигуры — спотыкаясь на заплетающихся ногах, они изо всех сил торопились к Двери. Пелена страха спала с глаз Томаса, и он узнал Минхо: тот буквально тащил на себе Алби, висевшего у него на плече. Минхо вскинул взор и увидел Томаса. Глаза у Чайника едва не выскакивали из орбит.

— Они его достали! — крикнул Минхо. Голос прозвучал слабо и надломленно — Бегун был измождён до крайности. Казалось, каждый его шаг мог стать последним.

Томас был так ошеломлён поворотом событий, что не сразу опомнился.

— Ньют! — наконец закричал он, с трудом отрывая взор от Минхо с Алби, чтобы взглянуть в ту сторону, куда ушёл старший товарищ. — Они возвращаются! Я вижу их!

Он понимал: надо бежать в Лабиринт и помочь им, но правило «никогда не покидать Приют» уже прочно укоренилось в его сознании.

Ньют уже почти добрался до Берлоги, но, услышав зов Томаса, мгновенно развернулся и, прихрамывая, припустил бегом обратно к Двери.

Томас со страхом смотрел на происходящее в Лабиринте. Минхо не смог удержать Алби, и тот тяжело рухнул на землю. Бегун из последних сил пытался вновь поставить его на ноги, но безуспешно, и наконец, оставив попытки, схватил безвольные руки товарища и потащил его по каменному покрытию.

Но до спасительного выхода оставалось ещё добрых сто футов.

Правая стена, казалось, наращивала скорость, тогда как Томас отчаянно желал, чтобы она замедлила движение. До полного закрытия оставались считанные секунды. У них не было ни малейшего шанса выбраться вовремя. Ни малейшего.

Томас обернулся к Ньюту: со своей хромотой тот, как ни напрягался, пробежал только половину пути.

Снова взгляд внутрь Лабиринта, потом на движущуюся стену: осталось несколько футов — и всё кончено.

Минхо споткнулся и растянулся на полу. Нет, никак не успеть! Время вышло. Вот и всё.

Томас слышал крики Ньюта у себя за спиной: «Не смей, Томми! Не смей, чёртов дурак!»

Штыри справа походили на направленные вперёд клинки, они стремились в отверстия слева, как меч в ножны, желая найти отдых на всю ночь. Оглушительный грохот и скрежет захлопывающейся Двери наполняли воздух.

Пять футов. Четыре. Три. Два.

Томас знал, что выбора у него нет. И он сделал шаг. Вперёд. В последнюю секунду проскользнул между соединительными штырями и вступил в Лабиринт.

Стены столкнулись за его спиной, эхо громогласного «бум!» прокатилось по коридорам и отразилось от покрытых плющом стен, превратившись в раскат безумного хохота.