Славный денек был всем пригож: и теплом, и светом, и пением птиц, и настроением с которым Лиина проснулась. До праздника последнего тепла осталось всего-то три денечка, что сулило не просто новую встречу, а соединение навеки. Во всяком случае, девушка-горлица мечтала о том — никогда и ни за что не расставаться с охотником, жить бок о бок и воспитывать детей. К примеру, этим утром ей как раз приснился сладкий сон о трех карапузах, игравших с Варном на опушке перед домиком в лесу. И ведь такие ощущения остались ото сна, будто явью был!
Улыбаясь своему собственному счастью, Лиина умылась, приоделась, помогла Радмиле приготовить завтрак, накормила Сережку. Выйдя во двор, увидела Милку — у той, настроение слишком уж веселым не было, но Лиина подумала, что вполне может поделиться с подругой и помахала ей рукой.
— Утро доброе! Ты белье полоскать? — прокричала девушка, решив составить компанию, и отправиться вместе к малой речушке, а там поболтать за делом обо всяком. Например о любимых мужчинах.
Милка, пожалуй, не выспалась. Или же внезапно стала глухой на оба уха, ведь Лиину не услышала, отвернулась, и целенаправленно пошла к реке.
— Обиделась на что? — задумалась проигнорированная, подхватила небольшую корзину со стиркой и поторопилась нагнать дочь старосты. Получилось это только на самом берегу. К тому моменту, там уже собралось пятеро утренних прачек, которых выдворили ни свет ни заря из дому: Агафья, Марья, Леська с Нинкой, да Катюша. Девушки стояли в воде, подвернув юбки за пояс, и обмениваясь шутками о парнях, полоскали рубахи, простыни, скатерти.
— Ну, а Иван, — хохотала звонкая Леся. — Представляешь, пришел, мычит чего-то. Я его и поняла то не сразу. Пока он букет мне не сунул в руки.
— И ты так сразу согласилась на гуляния? — допытывались подруги.
— И чего б нет? Он то парень не плохой.
— Так, что ж? На праздник венок от него примешь? — задумалась Марья, и мигом вообразила какой головной убор смастерит поклонник Иван, расхохоталась.
— Да… — протянула Леся. — Боюсь крапиву с папоротником спутает. Буду еще неделю чесаться.
Девушки залились смехом.
— Как водица? — спросила Лиина, поставила корзину на землю, и принялась аккуратно закатывать подол юбки, чтобы не намочить одежду.
— Очень холодная! Замерзнешь. — Не менее прохладно откликнулась Нинка. А может Лиине просто показалось.
— Простынешь. — Добавила, не глядя на новенькую Катюша.
— Сдохнешь… — брякнула Леся.
Ее «предостережения» Лиина пропустила сквозь уши.
— Раз так, не буду лезть в воду. — Согласилась она с Нинкой, забираясь на плот, и присаживаясь на краю, поближе к Милке. — Эй, Мил, чего ты такая хмурая? Неужто с Николой поссорились?
— А ты свой нос не суй к Николе. Ему таким, как ты платить нечем. Да и не зачем. — Выпалила Мила.
— Ты это о чем? — хоть Лиина и не лезла в воду, да создалось впечатление, что ее холодной, скорее ледяной, окатили.
— О том. — Коротко и невнятно ответила необщительная сегодня подруга.
— Лиин, а Лиин? — лукаво усмехаясь и подмигивая, отвлекла ее Катюша. — А Варн чем тебе платит, ась?
— За что платит? — не сразу догадалась она.
— Тебе лучше знать. — Повела крутым плечом Леся. — Вы с ним частенько вдвоем в лес ходите… Одни… А в лесу никого… Кроме вас…
— И уж точно не по ягоды ходите! — подхватила Марья.
— Может прямо в ягодах… — расхохоталась Нинка.
Лиина задохнулась праведным гневом. Ей хотелось спрыгнуть в воду, добраться до черноротых девок и потрепать их за косы… Впрочем, в воду так или иначе пришлось лезть — пока девушка пыталась совладать с пульсирующими злобой чувствами, кто-то столкнул ее корзину прямо в реку, и белье, подхваченное течением, белыми рыбками заскользило под водой.
— Смотри, твои вещички на нерест спешат! — насмехалась Марья, подстегивая Лиину.
— А я сразу поняла, кто она! Вот как увидела, так и поняла! — кривилась, глядя на бегущую вниз по течению девушку, сказала Катя. — И мужики на нее смотрели уж больно жадно. А они чувствуют, где баба легка на уговоры.
— Да-да! И уговаривать не надо! Сама вешается на них. Мне Ваня рассказывал, что она его в лес на гуляниях заманила, и полезла целоваться. А он…
— А он так и отказывался! — хмыкнула Милка. — Трусилями размахивал… Кричал: «Не подходи!»
— Агась, в дерево вжался, губы стиснул, и говорит, мол: «Уйди! Я до свадьбы — ни-ни!» — вообразила сценку из тайного свидания Марья, повеселив подруг.
Мокрая до нитки, Лиина шла с ворохом не менее сухого белья, и уже вовсе не считала пригожий день таким хорошим. Пару раз чихнув, она сложила тряпки на лавку и присела, усталая и бледная.
— Батюшки, — всплеснула руками Радмила, увидев ее. — Тебя русалки в воду утащить пытались?
— Да. За корзину схватили и — под воду. Прости, матушка, русалкам корзина нужнее была. Пришлось отдать. — Проговорила потемневшими губами девушка, вновь найдя в себе силы подняться, чтобы войти в дом, и прихватив полотенце, добраться до печи. — Дай мне, хозяйка, самогона немного…
— Конечно, дам. Корзину помянуть ведь надо! — шутила Радмила, но бледный вид девушки, с темными кругами под глазами и побагровевшими губами, слегка испугал ее. — И травками целебными сейчас закусим!
Мальчишки смастерили себе мечи из плотных палиц, выстругав на них красивые рукояти и перемотав кусками тряпиц. Дрались, воображая себя, полными отваги воинами. Сережка участия не принимал, так как постоянно проигрывал. Зато он поймал ежика, не успевшего скрыться от пронырливого ребенка, и теперь вертел колючий клубок.
— Серый, а если твоей Лиинке дать медяк она цацки покажет? — внезапно в небольшую стайку ребятни влились трое парне постарше, и один из них — тот самый Кешка, который подначивал ранее мальчишек бросать камнями в ворон — задал Сережке вопрос.
— Конечно покажет. — Согласился мальчик, представив себе «цацки»: куклы, резные свистульки, и, наверное, волчка. Однако тут же одумался. Ведь ничего подобного у Лиине раньше не видел. — Только нету у нее…
И печально вздохнул, не понимая почему старшие сорванцы так хохочут над его словами. Это же трагедия, когда «цацек» нет!
— Брехло! Я видел, что есть. — Убеждал Колька и показал руками два мячика перед своей грудью. — Вот такие!
Все снова смеялись. Сережа напряг память… Вспомнил, что в спальне стоит большой сундук.
«Может быть, цацки там!» — решил Сережа.
— Я спрошу у Лиины! — с радостным кличем мальчик со всех ног припустил домой, а толпа, бросив деревянные мечи, ни за что на свете не хотела пропустить такого веселья, и бежала за ним. Забежав во двор, ребятня молча пристроилась у раскрытого окна, подглядывая, как наивный Сережа, спрашивает у девушки, замотанной в три одеяла, сидящей на печи:
— Лиина! Лиина! Кешка обещал дать медяк, если ты ему цацки покажешь! Где они?
За окном загоготали, а Сережка впервые получил болезненную оплеуху. Причем от бабушки, разбившей посуду, как услышала глупость, произнесенную устами чада.
— Вы у меня сейчас все свое получите! — приговаривала Радмила Меркуловна, схватив лозину, которой погоняла гусей, только на сей раз применила ее к мальчуганам, ржущим, как кони. — Бестолочи! Я вашим родителям все расскажу!
Сережа ревел в три ручья, не понимая за что его так больно отлупили.
— Прекрати реветь! — остановила его Лиина, сползя с печи и встав перед ребенком на колени. Отняла кулачки от лица, чтоб не тер красные глазки. — Не слушай, что говорят другие. Не повторяй за ними, и никогда не получишь наказания за то, чего не понимаешь! Все ясно?
Сережка кивал, впрочем выяснил для себя только одно: его подставили, и кто-то должен за сие поплатиться. На следующий день Кеша обнаружил в своем любимом тайном мешке с ценностями… в общем, лучше бы дыру он там нашел. Потому как она хоть бы не пахла так мерзко!
Но до жгучей и дурно пахнущей мести сердитого наивного ребенка нужно было выждать ночь.
Радмила вернулась запыхавшаяся после пробежки по двору. Возраст мешал охотиться с лозиной за быстрым шмакодявками. Так что ни один ребенок, к ее огорчению, не пострадал.
— Вот же охальники! — пыхтела хозяйка, присаживаясь у стола, и чуть ли не сгибаясь пополам от одышки. — Ну, я им устрою!
— Не надо, матушка! — красная от лихорадки попросила Лиина, и повернулась к Сереже. — Помоги бабушке — подои козу и корову. Хорошо?
Мальчик ушел лишь потому, что итак провинился и получать нежданных наказаний задав еще пару-тройку неуместных вопросов («Зачем?», «А бабушка сама не может?»), не хотел. Зато именно в процессе работы у него и созрел коварный план детской мести, да и все необходимое сразу отыскалось.
— Радмила Меркуловна, — с трудом забравшись на печь обратно, девушка подозвала свою хозяйку. — Ты мне, что вторая мать: не дала погибнуть, согрела, кормишь, поишь…
— Ой, матушки мои родные! — всплеснула руками женщина. — Только не говори, что помирать собралась! Я тебе так скажу: ни фига у тебя не выйдет! Сейчас я тебе припарки сделаю. Потом горчичники поставим, банки… Лука нарежу, медом залью, будешь пить. А еще чесночка нарежу…
— И в нос мне заткнешь? — хихикнула Лиина.
— Если поможет, — согласилась на такую процедуру врачевательница.
— Ну да, от таких издевательств мигом жить захочется и не болеть! — чихнула Лиина, усмехнувшись. — Ты не перебивай, а послушай мой рассказ. Лучше момента не представится…
Сумерки опускались незаметно и плавно, охватывая деревеньку Гринаски в прохладные объятия. Собаки перегавкивались меж собой, проводя перекличку. В кузне все еще горел огонь, и в этом, словно в адском пламени плавилось железо, растекаясь блестящей водицей по круглой заготовке. Григорий, или попросту кузнец Гришка, сосредоточенно следил за металлом. Сегодня он между делом (то есть ковкой подков), вдруг решил сделать нечто тонкое и изящное…
— И чего это у тебя такое будет? — на голос «любопытной Варвары» Гриша обернулся, чуть не ткнув раскаленным железом в позднюю гостью.
— Потом покажу. — Пообещал кузнец, улыбаясь женщине, присевший на закопченный табурет. — Только вот зря ты так сделала — юбку ведь испортишь.
— Ну и пусть, — махнула рукой она (юбка была меньшим из зол на сегодня), и кузнец сразу заподозрил некую беду, которая гложет его собеседницу. Быстро закончил работу, поставил остывать заготовку и вывел гостью во двор, на свежий вечерний воздух.
— Признавайся, Радмила, что тебя тревожит, раз уж ты позабыв обо всем ко мне пожаловала, да прям в кузницу. — Усадив ее на лавку, он и сам глубоко вдохнул, освежаясь прохладой.
— Лиинка приболела. — Коротко ответила женщина. — А еще… — Усомнившись, стоит ли говорить мужчине некоторые вещи, все же спросила: — Ты веришь в чудеса?
Григорий задумался, огляделся по сторонам, убедился, что никто не видит, и вдруг, ущипнул ее за бока, чмокнув в шею.
— Ты мое чудо! — сказал он.
— Да ну тебя! — отпихнула его от себя Радмила и поправила платок на голове.
— Оживет твоя Лиинка! Завтра на ножки поднимется, и к празднику будет цвести и пахнуть, Варну и тебе на радость! — успокаивал ее мужчина. Однако женщина все равно выглядела слегка удрученной и ошарашенной. Смотрела весьма взволнованным и пугливым взглядом на свой дом, будто боялась возвращаться.
— Знаешь, я все раньше на Бога надеялась. Мол, все, что ни делается — от него. Пожалуй, и это тоже… — Что именно она имела ввиду под «это» Гриша не уточнил, позволив гостье выговориться. — Мне не понять многого, не для того моя голова устроена. Но, думаю, Он привел ее к моему порогу не просто так. Он забрал у меня дочь с сыном, и взамен дал ее. Забрал у Варна и родителей, и жену с ребенком, и тоже дал ему Лиину. Она заново заполняет нас — пустых и никчемных.
— Да, у Бога все продумано. Вот у меня он тоже жену забрал. Сына оставил. Я тоже опустел и овдовел. Так может ты заполнишь меня горемычного? — хихикнул кузнец, толкнув женщину в плечо и ясно намекая на супружество. — Я даже свататься приду! Слышь меня? На праздник венок тебе сплету!
— Ага, кованный! И на цепь посадишь… — хохотала, как в молодости Радмила. Но смех быстро прошел, и она снова стала грустной. На долго замолчала, уставившись в окна собственного дома.
— Ну чего ты? Я тебе вот зеркальце сделаю. Красивое! Чтоб ты посмотрелась в него и увидела, какая ты у меня еще молодая! — шепотом говорил Гриша.
— Я все думала, почему она такая странная? Почему так отличается… — словно и не слышала его, заговорила Радмила. — А она — птичка!
Женщина изобразила руками, полет птахи, и повернулась к кузнецу. Ее глаза были круглыми и большими, полными слез, и ничего перед собой не видели. Мужчина вздрогнул. Потом о чем-то подумал и принюхался к собеседнице. «Пила!» — вынес вердикт он.
— Она улетит от меня. — Радмила расплакалась, закрыв лицо руками.
Гриша приобнял ее за плечи, утешая и приговаривая, что птенчики рано или поздно все равно из гнезд родительских улетают, вьют свои собственные, однако женщина окончательно впала в расстройство. И ревела б до утра на его плече, если б две славные соседки — Клавка и Катька — не прошли мимо кузницы, обронив на ветер слова:
— Позор какой! И откуда только у Радмилы такие родственницы? — ужасалась Катерина, охая, ахая и причитая.
— Да говорю тебе! Ветренная она! На улицах Каменска веялась, продавала себя за деньги. И все о том знают. Вот кого хочешь спроси! А Ванька со Степой даже этой злыдне ворота дегтем обмазать хотели! Так Варн влез. Тоже мне защитник! Не знает на что подписался! Попортит она ему жизнь. Вот помяни мои слова! — утверждала Клавдия.
— Это кому вы кости перемываете, бабаньки добрые? — вскочила с лавки Радмила и бросилась к соседкам с таким воинственным видом, что Григорий порадовался оставленным в кузнице молотам, и прочим тяжелым предметами — попади они в руки сердитой женщине, и не было бы ни соседок, ни сплетен.
— О! Вон она — тетка приблуды лживой, подстилки половой каменской. — Протянула на свою беду Клава, и чуть не лишилась остатков седых волос. Радмила ухватилась за ее косу и потянула, опуская к земле, чтобы наступить на нее ногой, и вести дальше разговор на равных, дескать: опустили ниже плинтуса, так извольте именно с тех пор и общаться глаза в глаза.
— Вааа! Люди! Что ж енто делается! — заверещала, как резанный поросенок Катька. — Убивають! За правду бьют!
— Рада, брось, говорю! — оттягивал воительницу справедливости Григорий, сам получил в глаз от бросившейся в защиту подруги Катерины. Вспылил. Отпустил Радмилу, позволив не только патлы выдергивать, но и кусать соседок. — Ты на кого руку подняла??? — взревел он, посмотрел на бабу, и подумал, что пришибет ненароком. — Лешка! Лешка иди помоги батьку!
Сын кузнеца — крепкий, высокий парнишка — вылетел из дома, бросился в гущу вопящего и скулящего клубка, но оторвать Радмилу Меркуловну от ее жертвы и оставить без трофея оказалось невозможно. Так она домой и явилась — с клоком чужих волос и под бдительным наблюдением исцарапанного, будто кошками, кузнеца.
— Вот, привел, вашу мамку. — Сказал хмурый Григорий, щуря подбитый глаз, и косясь на притихшую Радмилу.
— Матушка, ты это?.. — при виде слегка заторможенной хозяйки Лиина даже не сразу нашлась, что и сказать. Кутаясь в одеяла, добрела до женщины, чтобы рассмотреть добытый в неравной схватке клок, зажатый в кулаке. — На тебя собака напала? Это хвост ее?
— А неча было тявкать! — выдала оправдательное Радмила, поднялась и так, глядя перед собой, побрела спать. Трофей она все-таки бросила на пол около самой двери в спальню. Лиина подобрала его. Осмотрела. Лицо ее вытянулось.
— Человеческий! — опознала она и повернулась с вопросительным взглядом к кузнецу.
Он нервно сглотнул. Лиина набрала ковш воды, предложив мужчине смочить пересохшее горло. Тот сделал несколько глотков.
— Там… — начал сбивчиво он. — Клава с Катькой глупости всякие говорили.
— Про Радмилу Меркуловну? — Лиина сразу выпрямилась, и Григорий заопасался, что и эта мстить пойдет — тогда уж соседки точно лысыми останутся. А про себя еще подумал: «Ну бабы из одной семьи — сразу видно!»
— Нет. — Ухватил ее за руку и заставил присесть мужчина. — Про тебя. Мол, в Каменске ты… ты… с мужиками… и они тебя за деньги… — Смущенно проронил он, а потом поднял глаза, чтобы посмотреть на девушку, нервно скрипящую зубами. — Я им не верю. — Поспешил убедить ее он. — Да только ты сама по деревне не ходи. Я Алешку попрошу, чтоб за тобой приглядывал или к Варну лучше сходить?
При упоминании об охотнике Лиине стало совсем дурно. Девушка присела.
— Ну да, осталось только, чтоб и он обо мне гадостей наслушался. — Вздохнула она. — Не ходите дядь Гриш. Не надо. И спасибо вам. А Алешку не смейте дергать попусту. Не хватало ему еще во всем этом выпачкаться.
— Смотри сама. — Сделал еще один глоток Григорий и оставил дом.
Лиина проскользнула в опочивальню хозяйки. Радмила лежала на постели, даже не переодеваясь в ночную рубаху. Повернулась к стене лицом. Девушка понимала, почему. После того, как она поведала свою историю, и для убедительности показала себя птицею, Радмила стыдилась смотреть ей в глаза прямо. Все взглядом искала что-то вокруг. Боялась. Не верила.
Девушка присела на пол, рядом с кроватью.
— Все же принесла я тебе не мало бед, хозяюшка. Прости. Я по-началу думала, смогу остаться ненадолго. Попробовать счастье с Варном, хоть чуточку. Хоть самую малость. А потом отдала вам ребенка и улетела бы. — Заговорила она в тишине. — Заигралась совсем. Видимо, раньше уйду. Не хочу тебя отягощать еще больше. Прости, моя хорошая!
И она оставила Радмилу, притворила за собой двери, тихонечко присела у печи. Чуть позже в доме зазвучала колыбельная о степи, да длинногривых лошадках. За пением не было слышно ни потайных шажков ребенка, бегущего из дому, дабы вершить справедливость, ни тихого женского плача.