Бастард Ивана Грозного 2

Глава 1

— Выгребай! — Кричали с лодок сами себе и товарищам лесорубы.

Один струг уже плыл кверху днищем среди наседавших на него брёвен, а вот его гребцов нигде видно не было. Хотя, Санька находился далеко от залома и мог их просто не разглядеть. Его роль в сплаве была пассивной. Тремя связанными брёвнами особо не на лавируешь. Тогда, как струги лесорубов крутились, вокруг связанных в единую цепь плотиков, бойко, направляя их по фарватеру.

Они уже шли по Луге, когда Санька, выйдя из-за очередного поворота, увидел впереди залом, а в заломе пытающиеся выбраться из него струги лесорубов.

Санька вставил шест в верёвочную петлю и воткнул его под углом в песчаное дно. Верёвка натянулась. Его связка из двадцати брёвен остановилась, а он, схватив запасной шест, спрыгнул в воду и погрёб к берегу. По жёлтому песку он быстро добежал до уходящей вправо песчаной косы, на которую накатывались и накатывались желтые сосновые брёвна. Не очень сильное течение сбивало брёвна в кучу, не наваливая одно на другое, как на быстрых речках.

Его опыт сплава леса по речке Бикин в Приморском крае говорил, что пока соваться в залом не стоило. Надо было подождать пока всё «устаканится», а потом уже растаскивать и разбирать. Ему это всегда напоминало игру в спички. Когда высыпаешь кучку и вытаскиваешь по одной, чтобы другие не потревожить.

Однако сейчас, где-то там в лопнувших связках распавшихся плотов, пропадали его временные попутчики. Совсем не друзья, нет. Но Санька вечно брал на себя чуть больше других. Его, как говорила жена, «воспалённое» чувство ответственности за всё окружающее, ведь лесник отвечал и за территорию, и за находящихся там зверей, и даже людей, не могло позволить ему сидеть, когда что-то происходит плохое. Оттого Санька и нарывался частенько на проблемы.

Сейчас он просто поскакал, как заяц, по сбившимся в сплошную массу шевелящимся брёвнам к ближайшему перевёрнутому стругу, у которого кто-то бултыхался. Струг то и дело притапливался напирающими стволами, и чьи-то руки, то хватались за всё, что плыло, то просто пропадали под водой.

Брёвен они нарубили и напилили много. Примерно по двадцать было «личных», это больше ста восьмидесяти брёвен, и двести брёвен нарубили по заданию. А речка Луга была не очень широкой. В общем то, как тот же Бикин — метров тридцать.

Санька прыгал по брёвнам легко и буквально в пять скачков достиг первого утопающего, но выдернуть его из наваливающихся на него брёвен, как не пытался, не мог. Санька и приседал, и ложился, едва успевая сам вовремя отпрыгнуть от бревен, иногда встающих почти на попа, пальцы его соскальзывали со скользких кистей рук утопающего, но он так и не смог захватить его так крепко, чтобы вытянуть из воды. Вдруг руки скользнули ногтями пальцев по крутнувшемуся вслед за ними бревну и пропали в глубине навсегда.

Прокрутившись несколько раз, бревно снова показало следы от ногтей. Санька ошарашенно смотрел на три светлые борозды и не заметил, как приподнявшееся бревно стукнуло его по затылку. Санька сам скользнул с бревна в воду, но сознание, слава богам, не потерял.

Он сам, так же, как и давешний утопленник, скользнул пальцами по крутнувшемся бревну, но больше не стал пытаться залезть обратно. Падая в воду, Санька машинально сделал большой вдох и, погрузившись под брёвна, оттолкнулся от них руками и нырнул глубже.

Вода в Луге была прозрачная, потому что река текла по песку, гравию и, кое где, по известняковым плитам. Санька чётко видел под водой дно и плавающих рыб. От сотрясения в его голове немного гудело и появилось ощущение, как тогда, когда от удара по голове он в первый раз перешёл в тонкий мир.

Санька и сейчас бы, наверное, смог бы «перевернуться», но тело его находилось под водой и надо было не играться в «переходы», а выныривать. Подавив приступ тошноты, он усиленно погрёб руками против течения. Река у дна и у берегов течёт значительно медленнее и ему за несколько гребков удалось приблизиться к краю завала.

Вынырнув, Санька огляделся, увидел всего четыре лодки и поплыл к правому берегу. Залом всё увеличивался. Спасать уже было некого.

Разбирая залом, просто пускали брёвна вниз по течению. Одна из лодок поплыла перед ними. Санька после того, как оторвали от берега последнее бревно, от предложенного струга, принадлежавшего утопнувшим, отказался, а повёл свой караван, так же сидя на брёвнах. Но это случилось на следующее утро, а в ночь после катастрофы к нему пришёл Леший.

И не подумайте, что Саньке причудилось. Нет. Санька мухоморы тогда ещё не пробовал, и волчих ягод не ел. Он просто лежал возле костра, чуть в стороне от других лесников, смотрел на звёзды, да на огонь, когда услышал тихое покашливание.

Саньке сначала показалось, что это что-то хрипит в него в груди, но потом всё-таки услышал конкретное «кхы-кхы», и очнулся.

— Кто здесь? — Прошептал он.

— Кхы-кхы… То мы… Лесные жители. Хилое семейство. Я лесовичок, а тут ещё и кикиморка, жёнка моя.

Санька встрепенулся.

— Кикиморка? — Санька насторожился. — Что за кикиморка? Кто такая? Откуда?

— Так, это… Моя кикиморка… Тута живём вместе.

— Долго?

— Годов… Не считаем.

Санька вгляделся в темноту. От того, что он до этого смотрел на костёр, его глаза некоторое время ничего не видели. Потом привыкли к темноте, и Санька разглядел «сладкую парочку».

И лесовичок, и кикиморка были очень маленького росточка и какие-то слишком лесные. Одетые в непонятные лохмотья, скорее всего сотканные из мха, они так походили друг на друга, что понять, кто из них кто, Санька не смог.

Словно прочитав Санькины мысли, леший сказал:

— Муж и жена — одна сатана.

Санька вздрогнул, вспомнив, что и Гарпия читала его мысли, вздохнул и согласился:

— Это точно!

Помолчали. Санька не выдержал первым.

— Чего пожаловали? — Спросил он, как можно мягче, чтобы не обидеть.

Предыдущий опыт общения с лесовиком оставил у Саньки впечатление, что Лесовики — существа обидчивые.

— Помощи просим. Водяной заел совсем.

— В смысле? — Удивился Санька.

— Ну, как?! Берега моет, дерева валит. То тут размоет, то там речка бежит. И, главное, всё просто от вредности. Не поладили мы с ним из-за моей кикиморки. Давно это было… Захотел её в жёны взять! А где это видано, чтобы кикиморы за водяного шли. Водяные вообще не женятся. Не уж-то ему русалок не хватает?! Вот и вздорим. Давно уже. Утомил он меня… И лесу от того сплошной урон.

— А я как тебе могу помочь?

— Прикажи ему!

— Вот те раз! С чего ему меня слушаться?!

— Ну, как? В тебе сила Гарпии, жены твоей. Она смотрящей по нашему району была.

Санька удивился, услышав жаргонные слова от лешего. Он посмотрел на его пальцы, но те не торчали врастопырку и Санька усмехнулся, подумав, что это выглядело бы забавно.

— Да, я не… — начал Санька, но прикусил язык.

Он хотел сказать, что никто он сейчас и звать его никак. Однако… Хотя силой он пользоваться сейчас не умел, но, вероятно, она в нём есть. И нечисть её видит.

— Недосуг мне заниматься делами вашими, лесовичок. Видишь, лес сплавляем. Нельзя его оставить. Не справятся мужики.

— Да, тут делов на полушку. Он где-то рядом крутится, водяной-то. Это ведь он пакость вам учинил. Намыл эту косу. Тут ещё давеча ровнёхонько было. Проказничает он. Скучно ему, видите ли. А занимайся делом и скуки не будет!

— Да какое у водяного дело? — Усмехнулся Санька.

— Не скажи-и-и… — протянул леший. — А берега? Что у нас тут за берега? Размытые, не поймёшь, где старица, а где русло, заболачиваются, река мелеет и красоту теряет. Говорят, ниже по течению даже пороги есть! Красота, говорят! Русалкам есть где развлечься.

— Так, коли болотятся, так кикиморка твоя должна радоваться…

— Не болотная я, — тут же возразила жёнка Лешего. — Это пусть болотные радуются, а я лесная. За грибами и ягодами ухаживаю, да за водяными растениями. Рогозом, например.

— Рогоз я люблю, — сказал Санька. — Рогоз тут добрый.

Санька, действительно, давеча выкопал несколько крупных клубней рогоза, напёк и накормил ими всех оставшихся «товарищей по несчастью», которые теперь мирно спали, а он, Санька, разговаривал с лесной нежитью.

— Ну, пошли, — сказал Санька и покряхтывая приподнялся.

Спина у него болела, кости ломило, руки ноги ныли. Хорошо приложило его бревном. Да и не одним, видимо, пока его брёвнами перемалывало.

— Наломало?

— Брёвнами бока намяло. И по башке шарахнуло. Аж искры из глаз посыпались.

— Вот эти искры я и увидел. Мы с Любушкой далеко были, когда у меня по голове что-то блыснуло. Я как почувствовал, что это меня шарахнуло. Я даже вскрикнул, да, Любушка?

— Да, мой хороший, — нежно проворковала кикиморка.

Санька шёл за Лешим, взявшись за кончик поданного ему прутика. Сам бы он точно дороги не нашёл, ибо темень стояла кромешная, а тропка виляла меж деревьев. Стволы Санька видел уже тогда, когда они мелькали мимо. Именно мелькали…

«Странно», — подумал Санька. — «Мы быстро идём, или в глазах рябит?»

— А оказалось, это ты проявился, свет наш, сокол ясный.

— Ты это чего? — Спросил Санька. — Какой я тебе «сокол»?

— Мы тебе потом всё расскажем, — затараторила кикиморка. — Ты, главное, водяного убеди.

— То прикажи, то убеди… Как-то вас не понять, — пробормотал Санька.

— Почти пришли, — произнёс Леший. — Вон видишь, пенечек светится. Это я тебе его подсветил. Вот на него иди, только осторожно, там коренья кое где.

— Ах, млять! — Санька стукнулся мизинцем босой ноги о что-то выступающее из земли. — Спасибо!

Санька, осторожно ощупывая дорогу ногами, добрёл до маленького пенька и услышал, что в заводи кто-то плещется, как большая рыба.

— Водяной, что ли? — Спросил он, вглядываясь в темноту.

Плеск стих.

— Кто это меня спрашивает? — Пробулькало в голове у Саньки.

— Это я тебя спрашиваю, уважаемый. Если ты и есть водяной.

— Я то водяной, а ты кто? Человек, что ли? Так не может такого быть, чтобы человеки меня звали, а не боялись. Да и не видят меня они. Кто ты?

— Смотрящий за вами, — рискнул сказать Санька первую глупость.

— Смотрящий?! — Удивился Водяной, но Санька так его и не видел ещё.

Звёзды, отражённые в тихой воде, он уже видел. Но и всё.

— И кто тебя поставил, смотрящий?

— Он, — сказал Санька и вздрогнул от того, что внутрь него проникло нечто.

— Интересно, — сказал Водяной. — И впрямь человек. Странно. Девочки, идите-ка сюда. Посмотрите на него.

Поверхность воды вдруг расцвела светящимися кувшинками.

— Ни хрена себе! — Сказал Санька вслух.

— Точно человек! — Воскликнуло сразу несколько прекрасных голосов.

Вглядевшись, Санька разглядел в каждой кувшинке девичье лицо. И это была не кувшинка, а широкий пышный ворот сорочки.

Девичьи фигуры вырастали прямо из воды и вскоре они стояли на её поверхности и капли стекали с облегающих тело светящихся платьев. Под тонкой тканью (?) просвечивались изящные тела, которые двинулись в сторону Саньки.

— Какой красавчик! — Воскликнула первая русалка, подошедшая к Саньке и коснувшаяся его груди своей ладонью.

Санька не почувствовал ожидаемого холода. Наоборот, его словно окутало теплом и лёгкостью.

— Он, действительно, необычный, — воскликнула первая русалка. — Он не боится и открыт для любви. Но у него занято сердце.

Последние слова она произнесла с грустью.

Санька же почувствовал приток силы и понял, что способен вот прямо сейчас перевернуться в тонкий мир.

— Он муж гарпии, — сказала русалка просто. — И в нём её сила. Много силы. Откуда у тебя её сила?

— Мы любили друг друга, — сказал Санька.

— И где она сейчас? — Спросил голос Водяного.

— У Аида, наверное.

Водяной булькнул удивлённо.

— И он не врёт! — Удивилась первая русалка.

— Значит Гарпии нет, и ты решил, что теперь смотрящий — ты?

— А кто? — Спросил Санька. — Ведь кому-то ведь надо.

— Мы и сами с усами, — недовольно сказал водяной, но Санька почувствовал сомнение.

— Ну, как же, с усами? Зачем плоты порвал, мужиков потопил, залом на реке устроил?

— Кто сказал, что это я?! — Делано возмутился Водяной.

— А кто? Я, что ли?! Меня чуть не потопил…

— Ага… Потопишь его. Девонек моих чуть не пошиб. Это ведь точно он был, да девоньки? Я его теперь признал, хочь и близорук стал.

— Он, он, — запричитали «девоньки».

— И чего же ты хочешь, смотрящий? — С вызовом произнёс Водяной.

Санька присел на светящийся пенёк, для чего чуть отступил от русалки в сторону, потрогал то место на груди, к которому она прикасалась своей ладонью, и сказал:

— Порядка от тебя хочу. Чтобы берега привёл в порядок, мели-отмели зачистил, чтобы и люди могли пользоваться, лес зря не разорял.

— А людям то я с чего бы помогал?

— А с того, что придут они и сами выкопают русла, и так спрямят, что не речка это будет, а водный канал. Знаешь, что это такое?

По булькающим звукам Санька понял, что водяной мотает головой. Где только его голова? И есть ли она вообще?

— Канал, — это вытянутое, искусственно ограниченное пространство, предназначенное для организации связи, передачи или перемещения чего-либо, — сказал Санька текстом из Википедии.

— В смысле, искусственно ограниченное пространство?

— Всё просто. Камнем твои берега уложат так, что ты уже баловаться не сможешь, передвигая их туда сюда. И спрямят их. И дно углубят. Рыбу выберут всю!

— К-к-как рыбу всю?! А я?! А мне?! Да, что же это?!

— А вот не будешь хулиганить. Людям лес нужен, а артель вернётся и расскажет, что лес доставить не смогла и сюда пришлют кучу народа с лопатами и камнем. И крындец твоим заводям с русалками.

Санька так эмоционально произнёс последние слова, что русалки вдруг отшатнулись от него и померкли. И Санька понял, что они тянули из него силу.

— Вот паразитки! — Крикнул он. — Чего удумали! А ну, кыш отсюда!

Санька выплеснул слова эмоционально и его горловой центр чувств открылся, выплеснув силу, и Санька тут же его прикрыл, зная, что может улететь всё до последней капельки. С центром чувств не шутят. Однако и этого выплеска хватило, чтобы разметать струившихся в неоновом свете русалок по заводи.

Стало темно и тихо. Санька продолжал сидеть на пеньке и ждать. Время текло медленно и он, от нечего делать, решил попытаться поднять энергию выше и перейти в тонкий мир. Это, как он не старался, у него не получилось. Зато получилось включить ночное зрение. Энергия, которую он тянул от горла вверх, задержалась в глазах, и на мгновение Санька увидел всё очень отчётливо. И воду, и берег, и настояшие кувшинки. Но он моргнул, и видение исчезло.

— Ладно, ладно! Вижу я, вижу, что ты не такой простой, как хочешь показаться. Только девонек моих зря ты обидел. Они не со зла. Сущность у них такая, людской жизнью питаться. А где её тут взять? Редко людишки тонут. Ну, да ладно! Твоя то выгода какая? Если послушаю я тебя…

— Слушай, не слушай, а будет так, как я сказал. Если у тебя река станет справной, никто её трогать не будет, а если по болотам её поведёшь, да мелей наделаешь, сам приду и поправлю. А выгода моя была и есть одна. Я за порядок. И в лесу, и на реках. И за красоту рек и лесов. А ты, уважаемый, что из такой красавицы сделал? Тьфу! Срамно глядеть!

— А ты не гляди, — угрюмо булькнул Водяной. — Расплевался тут!

— Ну, смотри, я всё сказал. Нечего мне с тобой тут тары-бары-растабары вести.

Санька поднялся с пенька.

— Согласный я, — пробурчал Водяной.

— Хорошо! — Сказал Санька. — Тогда завтра поможешь нам брёвна разобрать.

Сказал и шагнул в темноту.

Обратно добирались молча. Леший с кикиморкой почему-то молчали, а Санька почти засыпал и только перебирал ногами, следуя за тянущей его хворостинкой.

Наконец он увидел догорающий костёр и свою лежанку. Нежить исчезла, словно её и не было.