Ай да Пушкин, ай да, с… сын!

Глава 3 Не то бордель, не то ссудная касса

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

В это утро он проснулся еще затемно. Несмотря на ощутимую прохладу [истопник, собака, еще дрых, похоже], резко откинул одеяло и вскочил на ноги.

— Ух ты, как бодрит! — Александр аж запрыгал от обжигающе ледяного пола. — Срочно нужен теплый пол… Ну, что Сандро, готов к подвигам во имя будущего русской литературы? И, конечно, во имя нашего тоже…

Из зеркала, висевшего на стене рядом, на него с сомнением глядело заспанное лицо Пушкина. Весь взъерошенный, волосы торчком стоят, нос синий, как бы не простудился во время вчерашних приключений.

— Что за сомнения, Александр свет-Сергеевич? — ухмыльнувшись, подмигнул он отражению. Настроение было на все сто процентов. Его буквально переполняло желание всколыхнуть окружающее его болото, перестроить и перекроить жизнь поэта так, чтобы все сверкало и блестело, как у кота… — Прочь все! Новая жизнь началась!

Его взгляд скользнул по мятой ночной рубахе и замер на внушительно вздувшемся внизу бугорке.

— Ого! Похоже, у нас обозначился еще один животрепещущий вопрос… Причем, животрепещущий в прямом смысле этого слова.

Как пенсионер со стажем, он, честно, говоря уже и отвык от такого. А тут сюрприз и подарок, пробуждающий уже давно забытые ощущения.

— А про это-то я и не подумал — жжение в паху усилилось, словно намекая, что тут не думать нужно, а действовать. — Кстати, а где Наталья? — недоуменно оглядел смятую постель. Устоявшаяся вмятина на пуховом матрасе подсказывала, что спал он, как правило, в одиночестве. — Странно, а как же четыре ребенка? Прямо загадка для Шерлока Холмса…

Чтобы унять возбуждение [не бродить же по дому с возбужденно топырившимся естеством], основательно размялся. Хотел по-стариковски, как привык, сделать зарядку, но новое тело неожиданно запросило большего. Пришлось, выложиться как следует. Поприседал до приятного гудения в бедрах и коленях, наотжимался так, что руки повисли плетьми.

— Вот и ладно, для здоровья хватит, — бросил мужчина, накидывая халат на плечи. На ноги нашлись большие мохнатые то ли тапки, то ли чуни, несмотря на неказистый вид прекрасно согревшие ноги. — А теперь не грех немного откушать.

Он потянул носом, пытаясь уловить запах готовящейся пищи. Кухарка, наверняка, должна уже была приступить к готовке. Однако ничем соблазнительным со стороны кухни не тянуло.

— Они что тут до обеда спят⁈ — желудок раздраженно пробурчал, тоже выражая свое несогласие с таким положением дел. Александр недовольно сжал губы. — Сейчас разберемся, почему это солнце русской поэзии никто не собирается кормить.

И сам не заметил, как в голосе появились недовольные барские нотки. Видимо, эпоха и личность реципиента сказываются.

— Так…

Дом его встретил мертвой тишиной. Значит, его догадка верна: здесь никто особо не привык рано вставать.

— Хотя, вроде, кастрюлями кто-то гремит, — ухо уловило вдалеке какое-то позвякивание, очень напоминающее возню с кухонной утварью. Желудок тут же снова возбудился, выдав в животе оглушительную трель. — Ну-ка, посмотрим.

Кухня с печью, большим разделочным столом располагалась в самой дальней части одинадцатикомнатной квартиры. Пока туда добрался, несколько раз вспотел.

— Барин, что же вы ни свет ни заря! — чересчур эмоционально встретила его кухарка, стоя в дверях. Крупная бабища, кровь с молоком, про которых говорят, что она и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, причем с этим же конем на руках. — Всегда допоздна почивать изволите. Будить вас приходится…

А дальше случилось то, чего Александр ну никак не ожидал.

— Или вас опять зуд одолел, как на третий день? — он молча пожал плечами в ответ. Сразу и не понял, о каком таком зуде шла речь. — Только нонче поспешайте, а то делов многась.

Убрав сковородки, она повернулась к нему спиной, задрала юбку, и улеглась телесами на стол. Повела из стороны в сторону белыми ягодицами и затем деловито буркнула:

— Готовая я. Давай, барин, наддай. Барин?

С Пушкиным же случился самый натуральный ступор. Встал, как столб, с выпученными глазами и широко раскрытым ртом, не в силах и слова сказать. Прямо на него смотрело такое

— Барин, заснули? — нетерпеливо вздохнула бабища, задирая юбку еще выше и еще призывнее дергая тазом. Мол, начинай. — Мине исчо тесто ставить нужно. Барыня вчерась про блинчики с вареньем сказывала.

— Что? — с трудом выдавил из себя мужчина, стараясь не смотреть вперед. Открывшееся его глазам ошеломительное зрелище в один момент выбило из головы все мысли. Раз, и так пусто стало внутри черепной коробки, хоть шаром покати. — Блинчики… Какие еще блинчики…

Та изогнулась в его сторону, пустив по своим телесам настоящую волну. При таком ракурсе задранная чуть ли не до головы юбка уже совсем ничего не скрывала. И зрелище было такое, что беги и падай.

— Барин, дык я про блинчики толкую, — дебелое лицо у кухарки стало откровенно обиженным, словно ее дразнили нехорошими словами. — Что же вы не слышите⁈ Наталья Николаевна, матушка, сказывала, что блинчиков хочетца. Сказываю, теста бы поставить, а вы, барин, даже портки не снявши. Как же с неснятыми портками-то? Давайте подмогу вам…

Ее чуть хриплый голос, снова и снова талдычащий про «неснятые портки», «блинчиков хотца», «супружница ваша», «уд», словно гвозди в его голову вбивал. Александр даже морщится начал.

— Пушкин, б…ь, ты совсем оху?!. — выдохнул он, наконец, возвращая себе способность более или менее связно мыслить и говорить. Снова заговорил, обращаясь к себе в третьем лице. — У тебя жена красотка, хоть сейчас на подиум… А ты, сукин кот, кухарок на кухне тра…

Бормотал, едва не срываясь на крик, отчего казалось, что его сейчас удар хватит. Перед глазами сразу же встал тот злосчастный донжуановский список с покоренными красавицами, что он нашел вчера в секретере.

— Вот, оказалось, что это за Верки, Машки и Катьки шли отдельным списком, прямо напротив графинь, баронесс и фрейлин…

И такое зло его взяло на развратника-поэта, на эту развалившуюся на столе кухарку, на царившие в этом времени нравы, что в глазах потемнело.

— Никитка! Козлов, твою налево, бегом сюда! — вдруг заорал он во весь голос, зовя своего личного слугу. Тот всегда где-то рядом держался, а, значит, и сейчас был поблизости. — Никитка, живо сюда!

Через минуту на кухню влетел полуодетый слуга, высоченный мужик с ручищами, как совковая лопата. Лицо при этом было такое, что не приведи Господь в темноте увидеть. Глаза бешенные, рот скалился, как у злобного пса. Видать, сильно испугался, что с его барином что-то плохое случилось.

— Всыпь-ка ей ремнем за неуважение! — рявкнул Пушкин, с яростью тыча в сторону испуганной кухарки. — Что встал? Оглох⁈

— Так, срам же какой, — ошарашенно пробормотал слуга, несказанно удивившись такому. Стоял, мялся, не зная что и делать.

— Вот по этому сраму и врежь хорошенько раз пяток! Ну⁈ — мужик кивнул, сразу же потянувшись за ремешком с брюк. — Б…ь, куда я, вообще, попал⁈ Это что за время такое? Слов даже нормальных нет…

Кухарку тем временем снова нагнули на стол и всыпали, как следует. Кожаный ремешок только свистел, поднимаясь в воздух и опускаясь на белые ягодицы. Они же при каждом ударе начинали заманчиво колыхаться, словно сами собой соблазнить пытались.

— Ладно, ладно, хватит, — наконец, Александр махнул рукой. Отвернулся, услышав приглушенные всхлипы. — Черт, что же за утро такое?

Злость, как корова языком слизала, а на душе еще хуже стало. Гадкое, такое мерзкое ощущение. Ведь, понимал, что зря бедную женщину наказывал. Она что, от большой радости тут своими белыми телесами «светила»? По принуждению, конечно же: крепостной крестьянкой была с рождения, оттого и делала, что прикажут.

— Ну, хватит, — виновато буркнул он в сторону женщины. — Погорячился я. Слышишь, не прав, говорю. Ты только больше так не делай. Поняла? — та насупилась, косясь на него исподлобья. — На вот тебе пять рублей, чтобы обиды не держала.

Покопавшись в кармане халата, нащупал горстку крупных монет. Пять кругляшей вроде бы было.

— Вот, держи, — высыпал перед ней на стол. — Не прав я был, не прав.

Тяжело вздохнув, Александр вышел из кухни. Настроение после всего этого такое поганое было, что даже во рту горечь ощущалась. Столкновение с реальностью оказалось еще хуже, чем ожидалось.

— Ну, солнце русской поэзии, ну ты и даешь, — шептал, еле-еле сдерживаясь, чтобы не выругаться. — Я даже боюсь представить, что ты там в своем поместье устроил. Гарем, поди… Б…ь, да вы тут совсем охренели. Я, конечно, читал, но чтобы вот так запросто…

Словом, к нему сейчас лучше было и не подходить вовсе. Советские устои, что вбивались еще с пионерских времен, и позже крепились книгами, фильмами и духом эпохи, буквально вопили от негодования. Все внутри него жаждало действия.

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Лоснящийся черной краской экипаж лихо развернулся во дворе дома и встал прямо у широкого крыльца. Непростое умение, много говорящее о немалом опыте кучера и хорошей выучке его жеребца. Хлопнула дверь, и на мостовую соскочил молодой человек в плаще нараспашку.

— Держи рубль! Заслужил, каналья! — широко улыбнувшись, пассажир бросил вознице монету.

Детина, заросший по самые брови густой черной бородой, тут же принялся кланяться и благодарить, то и дело поминая Бога. Еще бы не радоваться, целый рубль заработал вместо гривенника.

— Знай мою доброту!

Брат поэта, Лев Сергеич Пушкин, был не мот и откровенный транжира, как некоторые господа из состоятельных семейств. Его скорее можно было считать очень увлекающимся человеком, легко поддающимся соблазнам и очень склонным к широким эффектным жестам. Если гулять с компанией, то старался удивить друзей самым дорогим шампанским или брался оплатить общие расходы. Если снимать квартиру в Петербурге, то она непременно обязана быть шикарными апартаментами вблизи дворцовой площади, с новомодным клозетом. Если был приглашен в модный салон к известной всем графине М., то на нем обязательно должно быть платье от самого известного портного в столице. Визит к дамам тоже не проходил без дорогого подарка, а нередко и очень дорогого подарка. Словом, расходов было столько, что их не покрывали никакие доходы, а от того и копились долги, которые самому было никак не выплатить.

— Слава Богу, с Александром все обошлось, — застыв на крыльце, Лев размашисто перекрестился. Старший брат часто помогал ему, и случись с ним какая-нибудь беда, Льву пришлось бы непросто. Сегодня как раз пришел срок оплаты одного из многочисленных кредитных векселей, которые он набрал. — А не то я этому французишке шею бы…

Что он сделал бы с Дантесом, опытным офицером и прожжённым бретером, Пушкин-младший договорить не успел. Двери перед ним распахнулись и на пороге появился слуга, тут же склонившийся в поклоне.

— Что там мой разлюбезный братик? — Лев кивнул слуге, словно старому знакомому. Никита Козлов служил в семействе Пушкиных уже пятый десяток лет, оттого его каждый здесь знал. — Поговаривают, вчера был немного не в себе. Так это простительно для человека, побывавшего у самого края.

— Гневен седни, — угрюмо буркнул слуга, пропуская гостя в дом и сразу же закрывая за ним дверь. — Сильно гневен, батюшка.

Лев, усмехнувшись, махнул в ответ рукой. Такое уже бывало, но всегда проходило.

— Ничего, Никитка, ничего. У меня есть пара занятных сплетен про одну даму, которой Саша не так давно интересовался, — мужчина заговорщически понизил голос, подмигивая при этом. — Уверен, это его развеселит. Больно уж сплетни горячие…

Хохотнув, Лев быстро зашагал по коридору. Если бы он оглянулся в этот момент, то обязательно бы заметил укоризненный взгляд слуги и, возможно, насторожился из-за этого. Но не обернулся, а, соответственно, ничего и не заметил.

— О, Сашенька и Катенька, свет моих очей и услада моего сердца! — при виде старших сестер Натальи Пушкиной, проживавших здесь же на полном иждивении поэта, мужчина аж засветился. Улыбка стала как у чеширского кота, если не шире. С губ начли сами собой срываться куртуазные дамские комплименты, на которые он был особенно горазд. — Как же я рад вас видеть! Признаться, намедни не раз думал о вас, вспоминал наши прогулки по набережной. Сашенька, Катенька, вы обе были необыкновенно хороши в ваших соболиных манто. И признаюсь вам, мне было очень тяжело идти рядом с вами, — сделав многозначительную паузу, он закончил. — Ведь, вся мостовая была усыпана осколками мужских сердец, разбитых вашей красотой…

Ну и кому не понравится такой поток комплиментов от весьма недурного собой, импозантного молодого человека? Естественно, обе особы, бывшие еще не замужем и вдобавок на третьем десятке лет, млели от такого отношения. Обе брюнетки, краснея и отчаянно стреляя глазками, смотрели на Пушкина-младшего, как кошки на сметану. Дай им волю, набросились бы на него и вцепились своими коготками.

— Ну что вы такое говорите…

— Боже, оставьте, Лев Сергеич. Вы смущаете нас…

Льва уже было не остановить. Он немедленно приложился к ручкам обеих дам, задержавшись чуть дольше положенного. Обе вновь зарделись, даже, не думая убирать руки.

— Мы непременно должны повторить нашу прогулку. Пройдемся по набережной, посетим салон мадам Анет. Прошу вас, не говорите нет! — Лев прижимал руку к сердцу, вздыхал, показывая, как он будет огорчен отказом. — Как можно прятать такую красоту от людей? Это настоящее преступление! Я не позволю.

— Мы непременно…

— Мы с радостью, — сдалась и Екатерина, теребя в руках кружевной веер. — Только наша модистка снова требует оплаты за новые туалеты, а мы пока немного стеснены в средствах.

Сестры проживали на пенсию, которую им выплачивал старший брат. Естественно, двум молодым особам, отчаянно ищущим себе достойную партию в столичном городе, средств не хватало. От того они часто обращались к своей сестре Наталье, прося ее взять денег у мужа.

— Не нужно об этом беспокоиться, — беспечно махнул рукой Лев, «под крылом» старшего брата привыкший именно так и решать все свои проблемы. — Я уверен, что Саш[А] обязательно войдет в ваше положение и с радостью поможет. Если позволите, то я с большой охотой попрошу за вас.

Обе особы тут же радостно захлопали в ладоши, в избытке награждая своего спасителя благодарными взглядами. Еще бы не радоваться, кавалер их освободил от весьма неприятной обязанности просить деньги.

— Ждите, и я пренепременно вернусь… Только переговорю с нашим Сашенькой.

Едва не приплясывая от хорошего настроения, Лев покинул гостиную. Брат скорее всего был в своем рабочем кабинете, а, значит, и ему нужно было туда.

— Мой любимый братик! Александр, а ты все в трудах, аки пчела! — он не сдержал радостного крика при виде брата, сгорбившегося над листом бумаги у стола. — Так нельзя! Человеку обязательно нужно отдыхать! Посмотри на себя, осунулся, круги под глазами! Тебе нужно больше гулять, больше радоваться жизни. Ты стал похож на затворника. Кстати…

Небрежным движением Лев выложил на стол долговой лист, небольшая серая бумажка с долговым обязательством. Причем это выглядело так, словно какая-то забава.

— До тебя небольшая просьба есть. Меня, Сашенька, опять кредиторы одолели, как блохи старого пса, — жизнерадостно рассмеялся, кивая при этом брату. Похоже, предлагал и ему посмеяться над этой немудреной шуткой. — Представляешь, со всех сторон обложили. Владельцу квартиры — дай. Я ведь говорил тебе, что снял такую шикарную квартирку о семи комнатках прямо у Дворцовой площади. Бакалейщику — дай, портному — дай. А я ведь прошу их совсем немного подождать…

Пушкин с тяжелым вздохом взял долговой билет, и, бросив на него беглый взгляд, убрал в папку. Значит, все оплатит.

— Сашенька, дружочек, ты просто чудо. Я ведь уже и не знал что делать.

— Работать пробовал? — сразу же отозвался поэт. Причем его голос оказался неожиданно холодным, а тон издевательским.

Но Льва так просто был не смутить, а тем более не обидеть. Мгновение, и он заливисто рассмеялся.

— Ха-ха-ха-ха! Саш[А], ты просто чудо! Я всегда говорил, что твои остроты необычно остроумны и точны. Ха-ха-ха-ха, предложил поработать! Всем же известно, что я и работа несовместимы!

Пушкин-младший, действительно, не страдал трудолюбием. Влиятельные родные, конечно, пытались его помогать, устраивая на очередное «теплое» местечко. Но, походив несколько месяцев на службу в присутственное место, Льву все быстро наскучивало, и он немедленно подавал в отставку. За спиной уже была работа в Министерстве духовных дел и народного просвещения, в Министерстве внутренних дел, в Отдельном кавказском корпусе, и нигде он особо не задерживался, всякий раз выставляя себя откровенным праздным повесой, гулякой и большим любителе дамского общества.

— Ты же знаешь, Саша[А], что мне нужен вольный воздух, просто для деятельности и конечно же общество прекрасных дев или даже гурий. Кстати, я разузнал про ту даму, про которую ты меня просил. И хочу сказать, она совсем не против встречи, — Лев наклонился, многозначительно подмигивая при этом. Явно намекал на что-то, известное лишь им. — У меня есть даже послание для тебя, — в его руке появился небольшой конвертик из белоснежной бумаги, от которого благоухало очень тонким цветочным ароматом. — Только прежде, пообещай мне, что поможешь нашим прелестным чаровницам — Катеньке и Сашеньке. Ты даже представить не можешь, в какой беде они оказались. Наглая модистка посмела поднять для них плату вдвое против прежнего и требует всю сумму за платья вперед. Неужели какие-то жалкие четыреста рублей стоят слез наших очаровательных созданий? Ты ведь согласен со мной?

Лев вновь широко улыбнулся и… требовательно вытянул руку. В глазах даже сомнения не было, что ему могут отказать. Ведь, старший брат всегда оплачивал его долги и расходы. Неужели откажет и в этой незначительной просьбе?

— Сколько? — тихо переспросил Александр, медленно поднимаясь из-за стола. — Четыреста рублей на бабские тряпки? Почти три тысячи рублей тебе за квартиру?

Улыбка у Льва начала гаснуть. Что-то настрой брата ему совсем не нравился. И взгляд стал каким-то колючим, а от всей фигуры отчетливо повеяло холодом. Таким чужим его еще никогда не видел.

— А не охуе… ли ты, братец⁈ — практически выплюнул Александр в лицо ошарашенному брату. — Я тебе, что банкомат? Или может деньги печатаю, рисую? Вроде нет, не рисую и не печатаю.

Стало нехорошо. По спине побежали мурашки, к горлу подступила тошнота. Родной брат, которого он в детстве за малый рост любил дразнить «карлой» (карликом), вдруг словно раздался в плечах и подрос на две, а то и три головы. С трудом сглотнув подступивший к горлу ком, Лев непроизвольно отступил назад.

— Вас же тут целая орава — почти полтора десятка человек, и никто даже пальцем о палец не удосужился ударить! Все на мое загривке сидите! — Пушкин с хрустом сгреб кучу бумаг со стола и со всей силы швырнул их в брата. — Ты знаешь, сколько твоих бумажек я оплатил за этот год? Б…ь, почти на десять тысяч рублей! Десять, мать его, тысяч рублей! Ну-ка, иди сюда…

Словно телок на закланье, Лев сгорбился и бочком пошел вперед. Брат его сейчас пугал до коликов в животе, чего, вообще, никогда не было.

— Теперь забудь о моих деньгах от слова «совсем». Хочешь денег, зарабатывай. А нужна будет работа, так я найду. Понял?

Пушкин-младший, насупившись, кивнул.

— А этим великовозрастным кобылам я сейчас сам все объясню, — бросил Александр, направляясь к дверям. — Расскажу, каким трудом зарабатываются деньги…

От автора. Друзья, большое спасибо за внимание к истории. Очень приятно. Думаю, в результате совместной с вами работой может получиться нечто довольно «вкусное», годное не только для любителя попаданческого чтива, но и альтернативной истории. Попробуем написать Александру Сергеевичу ого-го какую биографию