Ай да Пушкин, ай да, с… сын!

Глава 19 В заботах, в непрестанных заботах. Мне может за работу молоко бесплатно давать нужно

с. Михайловское, Псковская губерния

С наступлением утра Михайле Калашникову впору было выдохнуть. Почитай, почти два дня с приездом барина, словно по лезвию ножа ходил. Боялся лишний раз вздохнуть, рот раскрыть, чтобы чего-нибудь эдакого не сказать.

Цельными днями вокруг Ляксандра Сяргеича прыгал, стараясь каждому желанию угодить. Зябко в доме — сейчас печи как следует протопим. Хочется чего-нибудь солененького — их кадки молоденьких груздей вытащил. В спину вступило — значит, баньку затопим и веничком березовым как следует отпарим. Совсем, барчук, его заездил. Аж ночами спать перестал, все про свои грешки думал.

— Вот и моя кровиночка едет, — с облегчением выдохнул приказчик, завидев на пригорке всадника на знакомом вороном жеребце. Такой на все окрестные сёла только один был, да и то у его дочки. — Таперича пойдет дело. Хоть выдохну немного.

Кряхтя, спустился с крыльца, и пошел к ней на встречу. Хоть и дочка родная, а теперь стала птицей совсем другого полёта. Ведь, Ляксандр Сяргеич, как прошлый раз миловался с ней, так Олечке вольную выправил и замуж за цельного дворянина выдал. Теперь она дворянка, замужняя женщина с настоящим домом в городе. Словом, поговорить с ней с особой вежливостью нужно, в ножки хорошенько покланяться.

— Олечка, солнышко, приехала! Светло сразу стало, ясно, — несколько раз поклон ответил. Знал, что дочке нравится такое обхождение. — Ты уж, кровиночка, папке родному подмоги, поспособствуй в его беде. Займи Ляксандра Сяргеича, как ты можешь, по-бабьи…

Та бросила на него внимательный взгляд, прищурилась, словно прицеливалась, и следом расхохоталась.

— Опять воровать вздумал, старый черт! Когда-нибудь тебя точно прищучат, закроят в холодную, и сгниешь там. Ха-ха-ха.

— Хи-хи-хи, — угодливо подхихикивал мужичок, заглядывая дочке в глаза. — Чай, поможешь папке, не бросишь одного. Помоги, доча. Христа ради, помоги.

Ольга снисходительно фыркнула. Бросила ему поводья, и легко спрыгнула на землю. Гибкая, фигуристая, кожа чистая, белая, притопнула сапожком, с довольной улыбкой оглядела себя. Хороша чертовка, как была спелой ягодкой, так и осталась.

— Веди, а то я поиздержалась немного. Вот пусть Ляксандра Сяргеич и потрясет мощной ради своей девочки.

Михайла быстро-быстро закивал головой. То и дело кланяясь, шел рядом. Рукой показывал на дверь. Мол, милости просим.

— Ну и славотя господи, — перекрестился Михайла Калашников, когда дочь скрылась за дверью. — Таперича и чарочку принять можно. У Олечки-то хватка ого-го. Коли вцепится, никогда и ни за что не отпустит.

Чуть выждав для верности, он юркнул в людскую избу — длинное одноэтажное строение, где проживали дворовые люди. Там у него всегда хранился запас сладкой наливки, которую еще для старого барина делали.

— Так-то лучше, — опрокинув несколько рюмочек, приказчик заметно повеселел. — Уж Олечка-то подмогнет… Так подмогнет, что Ляксандра Сяргеич точно про все забудет. Как говориться, по-своему, по-бабьи все сладится…

Потянулся за третьей рюмкой, но так и застыл с ней в руках. На его глазах с силой хлопнула дверь барского дома и с крыльца пулей вылетела его ненаглядная дочка, «секретное» оружие для барина. Следом на крыльце появился и сам барин с красными лицом, выражение которого явно ничего хорошего не предвещало.

— Ой, — у которого Калашникова все внутри упало от нехорошего предчувствия. — Не сладилось, видать… Спаси и сохрани…

с. Михайловское, Псковская губерния

Выскочив из дома на крыльцо в одном халате, Александр, и правда, выглядел не очень. Не очень добрым, точнее злющим, как сто чертей! Лицо кривилось, заставляя двигаться бакенбарды, словно живые. В глазах плескалась злость. В правой руке дергался ремень, будто бы в нетерпении.

— Вы, что совсем меня за дурака держите⁈ — от его крика с недовольным карканьем сорвалась с деревьев стая ворон. — Отец тут в конец проворовался, а его дочка решила одним местом подзаработать. Совсем ошалели⁈ Семейка, черт вас дери…

Да все он про местного приказчика понял еще в день приезда. Достаточно было одного взгляда на деревню — на едва теплящиеся хозяйства, на исхудавших, черных от недоедания крестьян, на заброшенный барский дом, в конце концом, чтобы сложилась вполне понятная и однозначная картинка — воруют!

Окончательно уверился в этом Пушкин уже при встрече с приказчиком — Михайлой Калашниковым. Этот пухлый, розовощекий колобок, с пузиком, с бегающими из стороны в сторону глазками, стоя перед ним, так нещадно потел, что не было просто никакой возможности не заметить этого. Логическая цепочка сразу же выстроилась: потеет — волнуется, переживает — боится — ворует.

Не в пользу Калашникова был и его внешний вид по сравнению с остальной дворней, одетой чуть ли не в рубище. На нем же прекрасно сидел серый костюмчик из теплой дорогой материи, не перешитый из чужого платья, не перелицованный, не штопанный, а явно пошитый на заказ у хорошего портного. Такой гардероб даже для дворянина обходился в большую копеечку, а что тут говорить про приказчика из крепостных людей. Не прибавила доверия к мужичку и торчащая из нагрудного кармашка серебряная цепочка от часов, которые ему должны были быть и по карману, и по статусу не положены.

— Что встали, как вкопанные! — рявкнул Пушкин на парочку парней, что с испугом выглядывали из дворницкой. Видно, ничего понять не могли. — Держите этого вора! Да не пса, черт вас дери! Оставьте собаку в покое! — один из слуг тут же бросился ловить здорового лохматого кабысдоха, решив почему-то, что пес что-то с кухни украл. — Приказчика ловите! Уходит же гад! К забору, к забору!

Мужичок же удивил, так удивил. Не смотря на довольно почтенный возраст несся по двору, как самый настоящий сайгак. Брызги грязи, ледышек летели в сторону фонтаном, разбегались в стороны перепуганные свиньи, визжала Ольга, дочь приказчика.

— Молчать! — от женского визга аж уши закладывало. Скривившись, Александр махнул в ее сторону рукой. Мол, ее тоже хватайте.

Честно говоря, именно приезд этой визжащей бабенки, его бывшей «музы», и стал для Пушкина последней каплей. Похоже, давние чувства, знаки внимания со стороны поэта, ей изрядно вскружили голову. Ольге почему-то втемяшилось, что бывший барин, едва ее увидев, снова потеряет рассудок от чувств и бросится к ее ногам. То-то она сильно удивилась, когда этого не случилось. Вся изогнулась, задрала головку, носик и изображая, по всей видимости, невероятное сладострастие и возбуждение. Даже язычок из рта вытащила.

Непонятно было, что между ними когда-то случилось, но ему нынешнему такая вольность нравов не особо пришлась по вкусу. Калашникова, конечно, была хороша, но, кто знает, что от нее было ждать. Александр ни на грамм не верил во внезапно проснувшуюся любовь, с которой она вновь к нему воспылала. И оказался прав…

— А ты чего устроила⁈ Совсем чувство меры потеряла? Какие еще деньги, крестьяне? — Ольга от такой отповеди и визжать перестала. Рот закрыла и удивленно хлопала ресницами. — Ты кем себя возомнила⁈ Барыней с сотней крепостных⁈ Может тебе за красивые глазки еще и дарственную на поместье отписать?

У нее хватило наглости и ума просить у него не просто денег, а еще и крепостных крестьян в придачу. Это было просто поразительно, если не сказать больше! Сама бывшая крепостная, на своей шкуре испытавшая весь ужас рабского состояния, тоже захотела владеть людьми. Каково⁈

— Вот уж, и правда, яблоко от яблони не далеко падает, — удивленно качал головой Пушкин, поражаясь таким нравам. Ведь, даже подумать не мог, что бывшая крепостная крестьянка с такой лютой силой захочет помыкать людьми. — Барыня, б…ь! А-а-а, поймали!

Двое мордастых парней все же изловили приказчика, которого и вели через двор. Присмиревший, тот уже, похоже, смирился со своей участью. Даже не вырывался.

— А всыпьте-ка ему ремня, как следует! По заднему месту, да чтобы пару дней сидеть толком не мог! — Александр кинул свой ремень. — С ним закончите, и ей пару раз отвести для памяти и перевоспитания. Ну⁈

С Калашникова живо стянули портки, порвав между делом дорогой пиджачок. Разложили на колоду и начали.

— Что за страна? Веками ничего не меняется, — качал головой поэт, все еще поражаясь происходящему. — Ворье и шалавы, ворье и шалавы… Наверху и внизу, наверху и внизу… Только названия другие, а содержание то же. И смех, и грех, черт побери.

с. Михайловское, Псковская губерния

То, что он здесь за целый год с тоски руки на себя наложит, Александр уже понял. Следовательно, нужно было «нагружать» себя по-максимуму. Каждый день должен был стать кирпичиком в фундаменте его нового будущего, а не просто еще одним обычно прожитым днем в северной сельской глубинке. Вот и старался, из кожи вон лез, чтобы претворить в жизнь все свои идеи.

— … Я настоящий жаворонок, оттого в утренние часы лучше заниматься романом. Если как следует поднатужусь, то и за месяц справлюсь. Не на «Войну и мир» же замахнулся. Вместо романа в некоторые дни утром можно газетой и журналом заниматься. Например, поработать над стилем, структурой журналов, сделав их поинтереснее, необычнее. Моя печать должна быть такой, чтобы все на нее, как на сладкое подсели, — Пушкин размашисто чиркал гусиным пером, планируя свой график. — Все оставшееся светлое время суток лучше всего заниматься хозяйством. Кто-то должен же село из болота поднимать. И кто, если не я⁈

Это его увлечение экономическими проектами тоже взялось не с потолка. Александр, как человек старой, еще коммунистической закалки, совершенно искренне считал, что одним лишь искусством искоренить зло, победить бедность, жестокость в мире нельзя. Ведь, голодный, разутый и раздетый человек вряд ли проникнется красотой слога гениальных стихов, глубиной переживания героев прекрасного романа. Вот и надо было прежде дать бедному крестьянину поесть досыта, одеться, обуться, вздохнуть немного. Словом, нужно дать подзаработать.

— … Ясно, что в этих местах пшеницу на продажу выращивать не получится. Землицы мало, да и не того она качества. Чернозема почти нет. Со скотом тоже ничего не выйдет. Чтобы разводить скот на мясо, нужны богатые травой пастбища и еще раз пастбища. А взять их, как можно понять, не откуда.

Наследство у него, и правда, было скудноватое. Крестьяне в Михайловском жили, как «при царе Горохе», то есть ничем особо не отличаясь от своих предков сто и двести лет назад. На тридцать — сорок дворов было лишь десять или пятнадцать коров, что прямо совсем скудно. Земляные наделы крошечные, с них едва-едва прокормиться одной семье можно. О каких тут излишках, вообще, можно было вести роль? Естественно, ни о каких.

— Для крестьян нужно придумать какое-то дело, небольшой, пусть и кустарный бизнес. Например, плетение лаптей, резьбу ложек, сундуков и тому подобное, — раздумывая, он то и дело покусывал кончик гусиного пера. Дурная привычка, от которой, как выяснилось, страдал и о прошлый Пушкин, и нынешний. — При этом дело должно быть необычное и, главное, невероятно прибыльное. Ведь, плетением тех же лаптей еще пол страны занимается. Таким особо не заработаешь, только пальцы в кровь сотрешь. Нужно что-то другое… Черт, не проституцией и торговлей наркотиками же заниматься⁈ Одна шалава уже есть, конопля, похоже, тоже найдется…

Насколько Александр помнил, в его настоящем именно проституция и торговля наркотиками были одними из самых прибыльных и быстро окупаемых занятий. Там, каждый вложенный в дело рубль давал тысячу, а то и две-три тысячи рублей дохода.

— Черт, что за глупости в голову лезут⁈ Какая проституция, какие наркотики? Бред же, в самом деле! Нужно что-то совершенно другое, полностью выходящее из пределов обычного для этого времени! Так…

Ясно было, что дело для крестьян Михайловского должно быть эксклюзивным, брендовым. С той же самой газетой у него ведь все получилось. Ее необычность, невероятная дешевизна и доступность сделали свое дело, мгновенно сделав ее сверхпопулярной. Теперь оставалось лишь поддерживать ее на самой вершине некоторыми косметическими мазками. Значит, и здесь должно все получиться.

— Сначала разберемся с тем, что имеем, — в его голове, наконец, определились некоторые действия. План на следующие пару дней постепенно начал вырисовываться. — Посмотрим для начала, а кто и что у нас умеет. Собственно, от этого и будем плясать. Проведем, как там по-модному звучит, свот-анализ Михайловского и его жителей…

Хитро улыбнувшись, Пушкин громко хлопнул блокнотом и встал с кресла. Пришла пора действовать. За работу, значит…

с. Михайловское, Псковская губерния

Воскресенье, а в Михайловском опять переполох. Не успели люди от прилюдной порки самого приказчика Михайлы Калашникова и его дочки Ольги отойти, как случилась новая напасть. Мужики, бабы, старики со старухами, что еще ходить могли, только в церковь собирались, к службе, а тут какой-то непонятный «обход» объявили.

— Чего рты раззявили⁈ Сказано же вам, что ваш барин Ляксандра Сяргеич будет по домам ходить, на ваше жилье — былье смотреть, — приказчик, все еще прихрамывавший и изредка постанывавший, ковылял между крестьянами и размахивал руками. — Сказывал, что будет про ваши занятия, про какое-то хобби спрашивать…

Народ, и вовсе, рты разинул. Про жилье-былье понятно, про занятие тоже все ясно. А что с этим «хоббей» делать? Что это за неведомый зверь такой? Мужики переглядывались между собой, чесали затылки, ничего не понимая. После все как один дружно уставились на приказчика, который и сам выглядел донельзя обескураженным.

— А черт его знает, что энто такое, — развел Калашников руками. — Может насекомые такие, а может хворь какая-нибудь. Господа ведь жутко всякие хвори боятся… Словом, хоть рожи немного сполосните и полынью сушеной оботритесь, чтобы нормальным духом от вас пахло.

Так напуганные сельчане и сидели по домам в ожидании прихода барина. Одни полынью обтирались, другие на иконы молились, не переставая, третьи и, вовсе, в сарае попрятались. Последних, смех и грех, потом пришлось искать и на белый свет вытаскивать.

Вот так и начался этот чудный «обход» и поиск неведомого зверя «хоббей»…

— Милости просим, батюшка, — приказчик, потирая поясницу [до сих пор от порки «горела»], показывал на косые ворота ближайшего двора. — Тут Васька Ерофеева сын проживает. Прозывается Васька Кривой с тех пор, как после лихоманки окривел. Пьянь подзаборная, пьет, как лошадь цельными днями. Гонит, окаянный, да не поймать никак…

Барин почему-то «стойку сделал». Напрягся, как охотничий пес при виде добычи.

— Совсем бестолковый он, Ляксандра Сяргеич, — Калашников махнул рукой в сторону неказистого мужичонки с всклоченной рыжей бородой, стоявшего у столба с покинутым видом. — Продать его нужно, чтобы воду не мутил.

Хорошее же дело предлагал. Бестолкового Ваську Кривого продать, а пару молодых девок купить. В поле смогут работать или в хозяйстве за скотом приглядывать. Барин же заблажил, не пойми что говорить начал:

— Подожди, подожди! Чего сразу продавать⁈ Слушай, Вася, хорошее вино гонишь? Чего мычишь? Покрепче можешь сделать? Чтобы потом голова не болела? Очищаешь чем-нибудь?

И как пошел Ляксандра Сяргеич словами «бросаться»: одно, второе, третье, четвертое. У приказчика даже глаза на лоб полезли от того, сколько всего барин знает.

— Значит, можешь⁈ Хорошо, Вася, хорошо. Будет у меня для тебя одно задание. Справишься — совсем другая жизнь начнется, а не справишься — пеняй на себя, — барин все продолжал загадками говорить. Совсем ничего не понятно. — Держи три червонца. Держи, держи. Купишь хорошего зерна, нормальную посуду, чтобы продукт на уровне вышел. Смотри, Васятка, не подведи меня… Мы с тобой такой бейлис сделаем, что весь Питер в очередь встанет, чтобы заморское чудо попробовать. Бейлис кофейный, сливочный…

Калашников толком так ничего и не понял, а барин уже ко второму дому пошел.

— Это Прошка Сиплый, знатный по дереву мастер. Почитай, всю мебель в барском доме своими руками сделал, — приказчик ткнул пальцем в высокого худого мужика, что, не переставая, им кланялся. — Почти все соседи хотели Прошку выкупить, большие деньги предлагали. Вот каков…

Ляксандра Сяргеич снова о непонятных вещах разговор завел. Подошел к мужику ближе, наклонился, о каких-то чудных коробочках завел разговор:

— И для тебя, Проша, есть хорошее, нужное дело. Только работа непростая, тонкая, кропотливая. Небольшие коробочки с отделениями нужно сделать. Покрыть черным лаком так, чтобы сверкали, чтобы в руки приятно было взять. Сможешь?

Прошка Сиплый что-то мычал, сопел, в носу ковыряясь. Руками в воздухе всякие фигуры показывал, словно эти самые коробочки собирал.

— Смогем, барин, смогем, коли усе для того будет, — наконец, мужик просипел. Голос у него, и в самом деле, был необычный. — Досочки ровненькие, сухонькие потребны всякие жалезные штучки — замочки, петельки. Самолично такое и не сделать. Купить надоть. А лак-то я сам могу сварганить такой, что все ахнут.

Приказчик лишь смотрел на них во все глаза, не зная как и свое слово вставить. Барин и сиволапый мужик, которого Калашников ни во грош ни ставил, о чем-то о своем беседовали.

— Ты сделай, Проша, обязательно сделай, как следует. Мы с тобой такие косметички будем делать, что очередь за ними от сюда и до самого Парижа выстроится. Аккуратненькие, хорошенькие, маленькие шкатулочки с веселенькими рисунками, где будет самый минимальный набор для женской красоты. Понимаешь? Чего мычишь? Поймешь, обязательно поймешь. Осталось лишь понять, как хорошую пудру, румяны сделать. С помадой, кажется, я уже определился… И заживете тогда так, как никогда раньше не жили. Ананасов, конечно, каждый день есть не будете, но рябчиков обещать могу. Готовы рябчиков каждый день есть?

Калашников в этот момент даже икнул от удивления. Какие еще рябчики этим бездарям⁈ Вон пусть репу едят! А ананасы еще что такое? Дичь что ли?

КСТАТИ, есть целая серия про вселенца в бедного, забитого ГНОМА-ИЗГОЯ, который прокачивается до местного ИМПЕРАТОРА. Целая серия книг — три бесплатно, четвертая платная. Можете заценить

https://author.today/reader/122704/977200

Приятного чтения