Ай да Пушкин, ай да, с… сын!

Глава 15 Лотерея

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рынок

Честно говоря, поначалу никто толком и не понял, что это за лотерея такая. Конечно, в газетке «Копейка» все и было обстоятельно расписано: чуть ли не аршинными буковицами и простыми словами. Мол, для вашего увеселения проводится особая лотерея, суть игра. Покупаете за десять копеечек газетку, а, если повезет и удача будет с вами, то получите при выигрыше целую тысячу рублей.

Вроде бы просто и понятно, но люди все равно спрашивали, чесали затылки, хмурили лбы, спорили, конечно же, до хрипоты и битья. Вот для таких случаев прямо на Сытинском рынке, чуть поодаль от калачного ряда, и поставили особую лавку с большой яркой вывеской — «СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ». За ней с самого утра и до позднего вечера стоял разбитной приказчик, который целыми днями обо всем и рассказывал.

— … Я так и не могу понять, — у прилавка, как привязанный, стоял уже битый час плешивый дядька в стареньком армяке, штопанных брюках и совсем плохоньких сапогах. Лицо такое вытянутое, скучное. Такой всю душу своими разговорами вынет, собственно, чем он и занимался. — Как же так получается, что за гривенник можно целую тысячу рублей получить? И почему газетка прозывается «Копеечка», а стоит цельных десять?

И при этом смотрел так хитренько, с ухмылочкой. Мол, знаю я вас мошенников, что хотят честного человека обдурить и его заработанный гривенник себе забрать.

— Дядя, что тут мудрёного? — у приказчика к концу дня уже язык заплетался от бесконечных разговоров и бессмысленных споров. Чуть ли не лежал на прилавке, то и делая растирая снегом разгорячённое лицо. — Я тебе уже в который раз говорю, а ты все никак в толк не возьмешь. Ничего здесь такого нет. Вот тебе газетка «Копейка» с разными новостями, вот у нее в уголочке специальный нумер, — парень поднял газету и ткнул пальцем в небольшой номер в самом углу листка, 127 371. — Платишь гривенник и газетку забираешь. А завтра к полудню прямо на этом месте особливая комиссия будет кости кидать, чтобы счастливый нумер вызнать. Цена же такая не спроста, дядя! Больно уж много охотников до этой тысячи стало…

Наконец, плешивого мужичка оттеснили от прилавка, и его место занял внушительного вида мужчина с окладистой бородой и кустистыми бровями. Видно, что человек серьезный, степенный, языком лишнего молоть не будет.

— Ты, малый, ответь, как на духу, — прогромыхал он внушительным басом, как у настоящего протодьякона на утренней службе. — Обман это все? Лжа?

И красные волосатые кулаки, размером чуть ли не с голову младенца, на прилавок положил. Мол, измордую, если хвостом вилять станешь.

— А что сразу обман? — приказчик аж сморщился, словно горький лимон надкусил. Но быстро опомнился и в один миг принял позу невинно оскорбленного: насупился, глаза вылупил, того и гляди слезу пустит. — Вы, уважаемый, лучше посмотрите на комиссию, которая будет победителей определять. Чай, грамотные?

Протянул здоровяку большой лист, на котором было большими буквами написано — «Состав особой комиссии по проведению лотереи 'СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ», а ниже уже меньшими буквами — внушительные должности и фамилии членов комиссии.

— Грамотные, — недовольно буркнул мужчина, оглаживая бороду. Затем важно поднял указательный палец и добавил. — В нашем торговом деле без грамоты никак нельзя. Так… Яго высо-ко-благо-родие капи-тан Лев Сер-гее-вич Пушкин…

Знание грамоты купчина явно преувеличил. Читал он весьма и весьма скверно: по слогам, то и дело возвращаясь назад, запинаясь, проглатывая целые слога, оттого местами получалось совершенно непонятно.

— … Яго высо-ко-благо-родие надвор-ный совет-ник при Минис-терстве Духов-ных дел и народ-ного прос-веще-ния Игорь Пав-ло-вич Мышкин… Ух, вспотел даже…

Тяжело вздыхая, приказчик мягко забирает бумагу себе.

— Почтенный, может я прочитаю? Еще у нас есть его преподобие иерей Свято-Афанасьевского монастыря отец Сергий, — парень оторвал глаза от документа и строго посмотрел на купца. — Надеюсь, к духовному сану у вас почтение имеется? Или тоже не верите?

Того аж пот пробил от такого обвинения. Это ведь не простая провинность. За оскорбление святой церкви можно и в Сибирь отъехать, причем вместе с семьей.

— Ах ты, вша подзаборная! — красный, как помидор, купец замахнулся своим кулачищем. — Да я тебе пришибу, как му…

И такой бедлам уже третий день творился. Как этот номер газеты начали продавать и о лотерее стало известно, так все и началось. На рынке у прилавка с газетами чуть ли не каждый час драка. Одному газеты не хватило, у другого сдачи не нашлось, у третье оказался кончик газеты надорван. И каждый норовит другого облаять по матушке, плюнуть прямо в лице или того хуже нос расквасить.

Оттого было поручено у прилавка с газетами полицейский пост с тремя околоточными поставить. Дюжие полицейские ножнами быстро порядок навели. Чуть кто начинает шуметь, его хвать по спине или по шее. Если с кулаками лезешь, то могут и в зубы дать, а то и в кутузку на хлеб и воду посадить.

Теперь вот осталось субботы ждать, когда будет объявление победителя. С надеждой ждать. А вдруг мой номер выиграет? Это же какие тогда деньжищи будут…

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рынок

Тот самый день…

Небо над городскими крышами Петербурга заалело, мороз с ночи еще кусался, а уже чувствовалось что-то эдакое, непонятное. Городские старожилы, что еще французских фуражиров Наполеона помнили, нутром такое чуяли. Что-то слишком тихо стало на главном проспекте. Куда-то пропали извозчики-ухари, что устраивали скачки на проспекте. Нищих, побирушек и бесноватых богомольцев, что на паперти сутками отирались, как водой смыло.

Когда такое было? Вспоминается лишь день коронации государя Николая Павловича больше десяти лет назад. Вот так тогда и было. Все, кто живой и даже полуживой, на дворцовую площадь пошли, поприветствовать нового императора. читай, весь город там собрался. Детей на руки поднимали, чтобы они хоть одним глазком на государя посмотрели, а потом про то и своим детям рассказали. А сейчас что?

— Батюшки, свят, свят, — у замызганной парадной стояла невысокая девица и испуганно озиралась. Во дворе не было ни души, из арки просматривалась совершенно пустая улица. — Где же люди-то? Нежто праздник какой-то случился, али горе? –ничего не понимая, шептала она. — Божечки, чего же делать-то?

Авдотья Котельникова была из казенных крестьян, здесь у тетки жила и прачкой у купца Вешникова трудилась. Целыми днями в холодной воде с бельем возилась, оттого и с горячкой почти трое суток в своей комнатенке и провалялась. Сейчас же вышла и замерла, как оглашенная. Стояла посреди двора, не знала, что и думать.

— Ой, страшно-то как…

Худую шубейку поплотнее запахнула, чтобы теплее было. Ведь, ее еще знобило, кашель толком не прошел. Но валяться в постели больше никак нельзя было. Ведь, тетка прямо сказала, что грязной тряпкой на улицу погонит, если она на работу не выйдет.

Выйти-то она вышла, а что дальше? На улице страшно.

— Война что ли?

Вдруг за аркой мелькнула темно-серая шинель полицейского. Похоже, десятский по их улице идет.

— Ерофей Палыч⁈ Ваше благородие⁈ — тоненько крикнула она, бросаясь бежать к арке. — Постойте, ради Христа! Ерофей Палы…

Бодрый звук шагов с подковками на каблуках стих. Похоже, услыхал.

— Ерофей Палыч⁈

Авдотья вылетела из-за поворота, как ядро из пушки, и едва не свалила с ног дюжего полицейского. К счастью, тот устоял, одним махом заключив ее в крепкие объятья.

— Авдотья⁈ Ты чего так носишься? «Зашибешь еще кого», — строго спросил десятский, нахмурив брови. Правда, строгость была напускной, что пусть и не явно, но чувствовалось. — Отвечай, как есть.

Хмурится, а сам кончик уса подкручивает. В уголках глаз хитринка прячется. Точно не злится. Скорее наоборот, веселится. Известно ведь всей улице, что бывший драгун, а ныне полицейский десятский Котельников, к Авдотье не ровно дышит.

— Ерофей Палыч, миленький, я же с горячкой слегла. Почитай, уже три дня из комнаты носа не высовывала…

Авдотья опустила глаза к земле. Пальчиками же край шубейки теребила. Чай не слепая, тоже такое отношение к себе чувствовала.

— А седни вышла, и обомлела. Людей-то почти и не видно, — она показала рукой сначала в одну сторону улицы, а потом в другую. Там, где вчера, позавчера и всегда тянулся нескончаемый поток людей, сейчас был едва ли тоненький ручеек — десяток, может меньше, прохожих. — Чего же творится? Нежто что плохое случилось?

— Что ты такое говоришь, Авдотьюшка-красавица! — полицейский, явно красуясь, выпятил широкую грудь, которую ладно обтягивала серая шинель. Шашка на одном боку придавали еще большей внушительности. Орел, словом.- Ничего плохого не случилось! Чего у нас может быть⁈ Столица, чай! Санкт-Петербург! А происходит вот что…

Чуть приобняв девицу за худенькие плечики, он начал ей рассказывать про невиданное для города событие. Мол, действо, что сейчас проходит, называется лотерея «Счастливый случай». Любой может купить газетку «Копейка» за гривенник и получить шанс выиграть тысячу рублей.

— Целых тысячу целковых? — чуть не задохнулась Авдотья. — Божечки, спаси и сохрани…

Такое количество денег она не то, что в руках не держала, а даже представить не могла. Для нее все, что больше сотни рублей, было просто несусветными деньжищами.

— Это сколько же денег-то?

— Много, Авдотьюшка, очень много. Можно ладный домик с садом под городом прикупить, да с милым другом жить припеваючи, — полицейский лихо подмигнул ей, снова заставив покраснеть. — Вот бы столько денег получить, Авдотья? Купила бы тогда такой домик?

Та сглотнула вставшей в горле ком и медленно кивнула. Чего спрашивать, если и так ответ известен. Конечно же, ей сиротке при живых родителях, что мяса вдоволь никогда не ела, хотелось и домик, и денег. Да и от милого друга она бы не отказалась. Только кто же ее такую замуж позовет?

— А что же вы тогда, Авдотьюшка, не на Сытнинском рынке? — девушка недоуменно вскинула голову. — Так сегодня станут выбирать того самого счастливчика. Чай, тоже газетку прикупили?

Она сунула руку за пазуху и, правда, нащупала листок. Она, ведь действительно, три дня назад купила «Копейку» для тетки, но по болезни забыла отдать.

— Тогда может на рынок? Мне все равно туда по служебной надобности нужно. Готов такую красавицу сопроводить.

С этими словами Котельников предложил ей руку, чтобы, значит, вместе пойти. Несмело улыбнувшись, она осторожно коснулась его локтя. Никогда еще с таким важным кавалером не ходила.

— А нравятся ли вам, Авдотьюшка, малиновые монпансье? Очень они уж вкусные и, главное, полезные. Сам господин Арнцглольд, поставщик Его Величества, рекомендует.

Откуда-то достал крохотную жестяную коробочку с красивой картинкой и протянул ей. Крышечка откинулась, а там, словно драгоценные камушки сверкнули. Монпансье…

— Берите, берите. Очень вкусные, — широко улыбнулся кавалер, двигая коробочку ближе.

Девушка взяла леденец, положила его в рот, и тут же почувствовала такую сладость, какую никогда не чувствовала.

— М-м-м-м, как же вкусно, — у нее заблестели глаза от восторга. — Благодарствую за доброту и заботу, Ерофей Палыч! Очень вкусные! Никогда такой вкусноты не ела!

— А то! — полицейский уже в который раз крутанул ус, и так уже имевший весьма и весьма залихватский вид.

Посасывая уже третий леденец, девушка украдкой косилась на полицейского. Чего греха таить, любовалась. Ведь, из Ерофея Павловича кавалер самый что ни на есть первостатейный. Сам из себя весь видный, степенный. Такого за одни усы полюбить можно. В конце концов, он при важной должности, получает зарплату. За такого замуж выйти, всю жизнь будешь, как за каменной стеной. Только, кто же ее возьмет-то?

— Что же вы вздыхаете-то, Авдотьюшка? — ее тихие вздохи не остались незамеченными. — Али что-то не так де…

Договаривать Котельников не стал. Они свернули на улицу у Сытнинского рынка и встали с разинутыми ртами. Людей перед ними было столько, что и словами не описать. Целое море, которое грозно громыхало, накатывалось на стены домов и грозило выплеснуться дальше, на другие улицы.

— Божечки, — пискнула девушка, испуганно прижавшись к мужчине.

— Вот тебе и раз! — и у того улыбка с лица исчезла. — Сколько народу-то… Настоящая тьма!

— Я боюсь, Ерофей Палыч, — прошептала Авдотья, еще сильнее прижимаясь к полицейскому. — Затопчут же.

Котельников в ответ снисходительно хмыкнул. Приосанился, повел плечами.

— Не трусь, Авдотьюшка! Я в драгунах и не такое видал, — он завел ее за спину и решительно шагнул в толпу. — А ну, православные, посторонись! В сторону, сказал! Али не видишь, что полицейский перед тобой! Ну⁈

Вида он был столь грозного, решительного, что люди тут же с готовностью расступались и пропускали их дальше. Были, конечно, и тех, кто мешкал или просто упирался. Но после внушительного кулака, что незамедлительно появлялся у носа наглеца, тут же сдавались.

— Говорю же, Авдотьюшка, что нечего бояться, — он вновь приобнял девушка. — Смотри вон туда! Вон, где деревянный помост! Видишь?

Та привстала на цыпочки, пытаясь что-то разглядеть за спинами впередистоящих. Вроде что-то и увидела.

— Это особливая комиссия… Сейчас будут определять, кто выиграл тысячу целковых…

На помост, что возвышался над брусчаткой рынка, тем временем что-то вещал худой, как слега, священник. Голос у него, несмотря на худобу и невзрачность, был внушительным, зычным. Сразу видно, что привык псалмы петь.

— … Сие мероприятие есть благопристойное действие, важное и ползительное для обчества, — священник важно поднял указательный палец к небу, подчеркивая серьезность своих слов. — Его высокоблагородие Пушкин Лев Сергеевич, чьим усердием мы и собрались здесь, лично пожертвовал две тысячи рублей на нужды нашей обители и насельников. Також пообещал, что и впредь, с каждой лотереи нашей православной церкви будет жертвоваться своя толика, чтобы, значит-ца, храмы росли, вера крепла. А таперича приступим…

На помосте появились еще трое важных господ — двое в партикулярных шинелях, а один в военному мундире. Комиссия по определению победителя, получается.

— Итак… — раздался зычный голос иерея, запустившего руку в мешочек с самыми обычными игральными костями.

И рынок замер. Тысячи и тысячи людей, что пришли сюда, затаили дыхание. Ведь, прямо на их глазах совершалось самое настоящее священнодействие. Вот-вот кто-то из них получит столько денег, сколько никогда за свою жизнь не видел.

— Нумер один!

По рынку тут же прошла волна, тысячи людей вздохнули с облегчением, другие тысячи — с печалью и злостью. Зашелестели газетные листки, словно тьма болотных гадов поползли по земле.

— Нумер чатыре!

Каждый игральную костью священник поднимал высоко над головой, и даже несколько рас встряхивал, словно в подтверждении своих действий. Остальные члены комиссии важно кивали головами, показывая, что за всем следят. Рядом стоявший секретарь быстро что-то записывал в огромную амбарную книгу.

— Нумер один! Исчо, братья и сестры, три нумера осталось!

Вновь на толпу опустилась мертвая тишина. Люди так смотрели, что страшно становилось.

— Нумер…кхе-кхе… — иерей вдруг раскашлялся, так и не сказав, как именно выпала игральная кость. — Кхе-кхе… Нумер… Нумер… кхе-кхе-кхе.

В толпе кто-то не выдержал напряжение и громко рявкнул:

— Ну⁈ Мочи уж нет терпеть…

Наконец, священник откашлялся и смог продолжить.

— Нумер семь! Нумер три!

В мешке осталась самая последняя игральная кость. Тишина стала, и вовсе, невыносимой. Казалось, можно было услышать, как сердце бьется.

— Нумер… э-э-э, — иерей вытащил кость, подслеповато на нее щурясь. — Пять!

Еще какое-то время раздавался газетный шелест. Даже члены комиссии и те разглядывали свои газетные листки. Что уж тут про простой люд говорить…

Прошло еще немного времени, но так ничего и не происходило. Никто не кричал о выигрыше, никто не прыгал от радости. Люди в толпе вертели головами, оглядывались, снова и снова заглядывали в свою газетку.

— Православные, есть ли тот, у кого все циферки сошлись⁈ — иерей махнул рукой, привлекая всеобщее внимание. — Может кто не слышал⁈ Нумера один, чатыре, один, семь, три и пять! И кого Господь сподобил?

В стороне от помоста, где стояли Котельников с Авдотьей, тоже никто ничего понять не мог. Никто вперед не выходил, не кричал.

— Авдотья? А ты чего цифры-то не посмотрела? — до полицейского, наконец, дошло, что девушка так газету и не достала. Просто стояла и жадно по сторонам смотрела. — Доставай скорее!

Девушка заторможенно кивнула. Похоже, даже и не думала, что может выиграть.

— Давай, давай!

Вытащила, развернула и стала разглядывать, ища цифры.

— Вот, здеся, — полицейский ткнул пальцем в верхний правый уголь, где в черной рамке располагалось шесть цифр. — Так… Один, четыре, один, семь… Матерь Божья!

Котельников ахнув, начал креститься. Рядом стояла старенькая бабулька, которую, вообще, непонятно как на рынок занесло, тоже стала шустро осенять себя крестом.

— Авдотьюшка, я тебя же все циферки совпали! — с глупой улыбкой говорил полицейский, не отрывая глаз от газеты. — Видишь⁈ Вот, вот же! Ты тысячу рублей выиграла! Понимаешь, Авдотьюшка⁈ Теперь сможешь себе домик купить и даже со скотиной!

А девушка с широко раскрытыми глазами вдруг икнула и разом брякнулась в обморок.