Атропос

Глава 11. Как умирает злость

Шэнли быстро сообразил, куда он попал. Потребовалось несколько дней, чтобы он ясно оценил обстановку и сделал соответствующие выходы. Он, Саша, Женя и его жена Регина, и еще 14 человек оказались в заложниках у шейха. А, если еще точнее, в рабстве.

18 человек, 17 мужчин и одна женщина, все они стали подневольными слугами одного человека. Он познакомился и успел пообщаться с каждым из них лишь поверхностно. Наверняка у каждого из них были свои скелеты в шкафу, ведь просто так никто не смог бы попасть в бункер, место в котором стоило триллион американский долларов. Каждый из них заплатил свою цену, и Шэнли не был уверен в том, что хотел эту цену узнать. Так или иначе, у них всех то было то, что их объединяло. Они все оказались заложниками своего положения, братьями по несчастью. Эти братские лишения сплотили их сильнее, чем на то были способны пережитые совместно радости.

Даже Регина, будучи женщиной, не выбивалась из коллектива. Может быть, потому что шейх приказал ее остричь наголо и одеть как мужчину. Она ходила в черном рабочем костюме с такой же черной кепкой на голове. А, может быть, потому что наравне со всеми она выполняла тяжелую ручную работу и не жаловалась. Ее никто не воспринимал, как женщину. Даже ее муж Евгений. Шэнли какое-то время это даже казалось странным. Они, Регина и Женя, ни разу не обменялись друг с другом поцелуями, объятиями или хотя бы одним ласковым словом. Их отношения ничем не отличались от мужской дружбы. Все быстро забыли о том, что в коллективе находится женщина и вели себя в ее присутствии раскованно. Регина не возражала, она была из той породы людей, кто мог одинаково хорошо уживаться и с мужчинами, и с женщинами, и с самим дьяволом, лишь бы к ней относились с уважением.

Свобода воли, которой они некогда обладали, больше им не принадлежала. Они жили только ради удовлетворения потребностей своего господина и были не в силах не то, что бы воспротивиться ему, но даже плохо о нем подумать. Первое время Шэнли часто скручивался в припадке боли. Все потому что то и дело мысленно обзывал шейха бранными словами или воображал, как вставит кинжал ему в шею по самую рукоять. Рабские условия, в которых он оказался, были хорошим сырьем для придумывания разнообразных пыток для того, кто был в них виновен. Но острая нестерпимая боль, крушащая и ломающая каждую косточку в теле, вонзающие раскаленные иглы в каждое нервное окончание, была прекрасным лекарством от гнева.

Раз за разом он валился с ног от боли. И чем больнее ему было, тем сильная становилась его ненависть, тем более черные слова он для него подбирал, тем сильнее он хотел возвратить ему эту боль обратно. В какой-то момент, скорченный на полу, он решил: это конец и боль прикончит его. То был решающий момент. Он выбрал жизнь и с тех пор взял себя в руки и держал эмоции в узде. Ни одной плохой мысли он не допускал о шейхе и всегда отзывался о нем лишь положительно.

Постепенно его мышление изменилось. Ему казалось, что он на самом деле хорошо относился к шейху и считал его порядочным человеком. Даже тоненький шрам на ладони вконец затянулся и перестал напоминать о себе. Еще немного и можно было подумать, что он записался в прислужники шейха добровольно. Со временем он перестал думать и об этом. Добровольно или нет — это не имело никакого значения. Шейх оставался недосягаем, его власть над слугами были непреложной, а, следовательно, и неоспоримой.

Служить шейху было не так и плохо. Тех, кто хорошо справлялся со своими обязанностями, он мог даже похвалить добрым словом. О, что за неземное чувство это было. Если боль от нечестивых мыслей была кнутом, то блаженное вознесение от похвалы было пряником. Одно доброе слово от шейха стимулировало сильнейший выброс дофамина. Сравнить его можно было с восхождением на высочайшую гору, когда боль от тысяч шагов оставалась позади, и тебя переполняла эйфория преодоления. От этой окутывающей с ног до головы искрящейся радости хотелось сжать ладони в кулак, согнуть ноги в коленях и выпрыгнуть вверх на несколько метров. Шэнли впервые познал эту радость, когда работал с любимым жеребцом шейха.

Лошади в подземном бункере удивляли только первые несколько минут. Потом все привыкли. Даже запах из конюшни перестал отвлекать на себя внимание. Под конюшни и ипподром выделили 100 квадратных метров. В 10 раз больше комнаты для прислуги. Сколько боли стоили Шэнли эти мысли, когда он начинал работать в конюшне… К счастью, он быстро научился смотреть на вещи с позитивной стороны. Выяснилось, что у него был природный контакт с копытными животными. Он тонко их чувствовал, а они отвечали ему любовью.

Всего у шейха было три лошади, за каждую из них он выложил целое состояние. Шэнли не сомневался, что жизнь каждой лошади шейх оценивал намного выше жизни каждого из своих слуг.

Кливлендская гнедая кобыла с темно-шоколадным окрасом и густой черной гривой смотрелась на все уплаченные за нее деньги. Она имела аристократические повадки и была очень привередлива в еде.

Другая самка породы американский рысак была чуть повыше в холке, сантиметров эдак на 10. Она обладала более внушительной мышечной массой и длинной шеей. В характере ее чувствовался добрый нрав и уравновешенность.

Звездой коллекции шейха был вороной арабский скакун по кличке Shareef. Он был красив, грациозен и очень силен. В рывке он мог достичь скорости в 70 километров в час. Для шейха его прыти было в избытке. Он никак не мог с ним управиться. Именно с него он и упал во время одной из прогулок. Одному Шарифу было позволено так обращаться с шейхом. Никто другой во всей Мекке не мог позволить себе ничего подобного.

В один из дней Аль Тани решил вновь оседлать непокорного жеребца. Шэнли, как следует, начистил коня скребницей. Его короткая черная шерсть блестела, как лакированная. Он вычесал его ровно подстриженную гриву и хвост, вычистил копыта и угостил его свежей морковью. Конь вел себя прилежно, и прогулка прошла идеально. В конце тренировки, когда шейх опустился на землю и передавал коня в руки Шэнли, он обронил небрежное «спасибо» в сторону слуги. Но уже этого было достаточно, чтобы Шэнли испытал сильнейшее в жизни чувство радости. Впредь он вкладывал все свои силы в уход за лошадьми, желая получить еще хоть раз благодарность от шейха. Однако шейх не разбрасывался словами благодарности направо и налево. То краткое спасибо было сказано, скорее, под влиянием момента.

Помимо верховой езды шейх увлекался плаванием и фехтованием. В Мекке для этого были сооружены бассейн и комната для фехтования. Бассейн двадцати пяти метров длинной на пять дорожек наполнялся чистой водой прямиком из подземного источника. В хорошие дни, когда у него было подходящее настроение, он брал с собой одну из наложниц. Вместе они плавали в бассейне несколько часов, пока один из слуг исполнял музыкальные композиции на традиционных арабских музыкальных инструментах: кануне и удде. Фехтовать же он предпочитал в одиночестве. Его оппонентом выступала роботизированная рука, которая по праву могла называться мастером-фехтовальщиком. Шейх побеждал ее раз за разом, лишь потому что она была так запрограммирована. В честном поединке она разделала бы его под орех.

Была в подземном дворце и своя мечеть, куда шейх регулярно наведывался для совершения намаза. Каждая из его наложниц тоже исповедовала ислам и ходила туда в день «хальвета», когда она исполняла роль жены шейха. У наложниц, надо сказать, была своя собственная жизнь в подземном дворце. Каждая из них проводила с шейхом всего один день в месяц. Все остальное время девушки проводили время вместе в четырех стенах в своей роскошной спальне. У каждой из них была своя двуспальная кровать и макияжный столик, у каждой была своя собственная небольшая коллекция украшений, премиальная косметика, останавливающая процессы старения и несколько лучших нарядов в гардеробе. Этого было достаточно, чтобы не примелькаться перед шейхом. В свободное от своих непосредственных обязанностей время девушки читали книги. Аль Тани нравилось разговаривать со своими наложницами на философские вопросы. Сам он был человеком крайне образованным. Он учился каждый день своей 190 летней жизни и требовал того же от своего многочисленного гарема.

Евгений работал в библиотеке и имел самый тесный контакт с девушками, насколько это было возможно. Каждый день он забирал прочитанные книги и приносил новые по заявкам. Обмен происходил в небольшом тамбуре. Как правило, одна из девушек передавала старые книги и забирала новые. Таким образом, Женя был единственным кроме шейха, кому было позволено общаться с девушками. Евгений считал, что такое право он получил, поскольку он был женатым человеком. Однако комитет рабочих был иного мнения. После некоторых раздумий мужчины пришли к выводу, что «жук» что-то подкрутил в их эндокринной системе, из-за чего они перестали испытывать влечение к женскому полу. Это объясняло, почему никто из них ничего не испытывал при виде Регины и при мыслях о ком-то из гарема. Половое влечение попросту исчезло, пропала утренняя эрекция, сексуальные фантазии перестали посещать мужские головы. Словом, секс утратил для них всякий интерес. Возможно, оно было и к лучшему. Поскольку любая попытка заговорить с одной из наложниц влекла за собой мучительную боль.

Дни, недели и месяцы складывались в рутину. Шэнли не вел им счета и не смотрел в календарь. В этом не было никакого смысла. Он просыпался в 5 утра, делал небольшую зарядку, пил синтетический кофе, в котором не было ни грамма от натуральных кофейных зерен, потом завтракал разведенным в воде питательным порошком и выходил на службу. Чаще всего он занимался в конюшне с лошадьми, ухаживал и убирал за ними, кормил и чистил. Из всех его обязанностей это была его любимая. Там он мог отвести душу в общении с этими благородными созданиями. Если бы он мог, то занимался бы только этим. Но так было нельзя, так было нечестно по отношению к его товарищам. Они тоже работали не покладая рук и тоже заслужили небольшого уединения. Они менялись и поочередно выполняли те или иные обязанности, коих во дворце было великое множество. Восемнадцать человек обслуживали весь огромный дворец со всеми его помещениями, потайными коридорами и складами. Они чистили полы и стены, проводили влажную уборку помещений, занимались кухней и утилизацией отходов, чистили бассейн, следили за выращиванием свежих овощей и фруктов в оранжерее, проводили профилактическое обслуживание всей имеющей техники. Это повторялось день ото дня. По вечерам в редкие минуты отдыха они общались в спальне, рассказывали друг другу истории и байки из прошлого, шутили, смеялись, играли в самодельные вырезанные из кусков мыла шахматы, прямо как зеки. Но было в этом всем и что-то хорошее: они дружили друг с другом.

В то же время с Шейхом они практически не пересекались. Хорошие слуги, как известно, те, которых не видно и не слышно. Можно было подумать, что чистота и порядок во дворце поддерживались сами собой, хотя это было не так. Редкие контакты с шейхом также снижали уровень напряженности. Они не видели своего поработителя, и их ненависть к нему не имела подпитки. Лишь редкие случаи заставляли их вспомнить о том, что когда-то они были свободными. Как-то раз Шэнли и Саша получили указание забрать Майка из бассейна. Там он забился в угол, скомканный от боли. Под руки они вынесли его из бассейна и перенесли в спальню. Несколько часов он не мог прийти в себя. Его болевые рецепторы продолжали кричать от боли от малейшего прикосновения. Когда он пришел в себя, его удалось допросить.

— Что случилось?

Майк весь дрожал, голос его прерывался на каждом слове. Он готов был сорваться на гнев в любой момент, но его тело могло и не выдержать такой нагрузки.

— Тише, тише, — успокаивал его Женя, — дыши глубоко, попей водички, тебя никто не торопит. Если не хочешь, можешь ничего не рассказывать. Тебя никто не осудит.

Майк сделал несколько больших глотков, перевел дыхание и поведал о случившемся.

— Я был там в бассейне. Принес шейху вина и фруктов, как обычно. Он… он остановил меня и приказал раздеться. Вместе с ним была девушка. Не знаю ее имени. На вид похожа на бразильянку. Она все время глупо хихикала и прикрывала глаза руками. Я сначала даже не понял, чего он от меня хотел. Я стал медленно раздеваться, снял обувь, сбросил с себя рабочий костюм. Было очень холодно стоять босиком на мокрой плитке. Потом он что-то шепнул этой бразильянке или кто она там, она вышла из бассейна и тоже разделась.

Мужчины внимательно выслушивали Майка, не веря своим ушам.

— И что потом было? — спросил его удивленный Мози — единственный темнокожий во все компании. Он рассказывал, что предки его были африканцами.

— Потом она подошла ко мне и так, знаете, мягко провела ладонью по плечам и шее. Обошла меня сзади и прижалась ко мне плотно. Я почувствовал, как ее пышные груди прижались к моей спине. У нее была такая горячая кожа. Очень горячая.

Мози и остальные только моргали глазами.

— Потом она выпустила меня из объятий и прошла вперед, встала в метре от меня, прямо как вы сейчас стоите, и начала…, - горло его пересохло и он с трудом выдавливал из себя слова, — начала ласкать себя руками, — он сглотнул и опустил голову вниз.

— И что ты?

— Ничего. Я ничего даже не почувствовал. Как будто передо мной была не женщина, а дохлая рыба. Ни один мускул не дрогнул, вообще ничего.

— А потом?

— Потом они начали смеяться. Сначала шейх. Он заливался громким смехом. Во всем бассейне стоял его смех, такой «Хэ-хэ-ха-ха», — Майк взялся за голову и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, — и бразильянка эта тоже начала ржать во весь голос. Они смотрели на меня, на мое сморщенное достоинство. Ну, знаете, от холода… И мне стало тогда так стыдно, так грустно, так одиноко. Я ощутил мощный прилив ярости и только подумал о том, что бы я сделал с шейхом и этой. кхм… девушкой, как я упал и потерял сознание от боли. Все что я помню это, как вы тащите меня по коридору в спальню.

Мужчины сочувствовали своему товарищу и похлопывали его по плечу но не могли разделить до конца его чувства. Они начали забывать о том, как ненавидеть и не испытывали негатива по отношению к шейху и его выходке. Их мозг давно привык оправдывать его поступки, только бы не порождать мыслей, что приведут к боли. Вот и тогда они хотели проявить солидарность и показать свое осуждение поступкам Аль Тани, но не могли. Ясно было, что он вел себя неправильно, но они не могли ничего с этим поделать. Так или иначе, случай этот врезался в память и они еще несколько дней его обдумывали. По вечерам они практически не общались друг с другом.

Шейх, тем временем, начинал все больше пользоваться своей вседозволенностью. Он изгалялся над слугами, как только мог. В одного запустил конским говном, потому что тот не успел его убрать вовремя. А потом приказал его есть. Бедный Карим весь вечер полоскал рот водой и так и не притронулся к еде. Его рвало при каждой попытке проглотить что-либо.

Майлза он застал за бездельем, когда тот сделал небольшой перерыв во время уборки зала. Он всего на несколько минут присел отдохнуть на стул, за что и поплатился. Шейх отлупил его мокрой тряпкой, а после долго смеялся над тем, что он тот не решился дать сдачи. Майлз же не мог разозлиться, он просто забыл, как это делается. Механизм, отвечавший за гнев и ярость, вышел из строя. Он не мог заставить себя злиться. Не смогли и все остальные, когда услышали эту историю.

И историй таких становилось только больше. Видимо, Аль Тани наскучило пребывание под землей и он, как мог, пытался найти себе развлечение. Слугам оставалось только терпеть его выходки, а затем по вечерам, как побитым собакам, скулить в своей конуре. Они рассказывали друг другу об издевательствах и вместе пытались научиться злиться снова.

В один из вечеров Шэнли обратился к Евгению с просьбой.

— Женя, послушай, ты же в библиотеке работаешь. Скажи мне, а там есть книги на арабском языке?

— Да, конечно. Там есть книги на всех языках мира. Библиотека ведь электронная. В ней собраны все сочинения на всех языках, всего 10 петабайт информации. Я просто нахожу нужную книгу в каталоге и загружаю ее на физический носитель. А когда мне возвращают нейрокниги, я обнуляю их в стирателе и получаю пустые книги.

— Это очень хорошо, — оживленно заговорил Шэнли голосом заговорщика, — а ты сможешь пронести книгу сюда?

— Не думаю, Шэн. Аль Тани против того чтобы мы брали книги и читали их. Каждый раз, заканчивая смену, я прохожу через специальный детектор. Он не пропустит меня, если при мне будет книга.

Шэнли тарабанил пальцами по пластиковому краю кровати, обдумывая возможности.

— А эти девушки, они же берут книги. Может, кто-то из них читает книги на арабском языке? Ты бы тогда сделал два экземпляра, один для нее, а один для меня. Так ты сможешь сделать?

— Что ты задумал, Шэн?

— Пока ничего. Все зависит от того, сможешь ли ты достать книгу на арабском.

Женя почесал голову.

— Да, думаю, что это возможно. Но мне понадобится твоя помощь.

— Сделаю все, что смогу.