Архонт Варанги

Пардус на Тигре

Солнце, взошедшее из-за Загроских гор, осветило два войска выстроившихся на западном берегу Тигра. Со стен Мосула испуганные жители наблюдали, как перед городскими воротами занимают свои места их защитники, откликнувшиеся на панический призыв о помощи владыки Мосула, эмира Хамданидов Абу-Таглиба. Сам эмир, — невысокий худощавый мужчина, с хищным ястребиным лицом и беспокойными черными глазами, — нарядился в белоснежный бурнус, скрывавший добротную персидскую кольчугу и остроконечный шлем. Как владетель этих мест он осуществлял общее командование, хотя сам предпочитал находиться возле резерва: тяжелой арабской конницы, в которую вошли лучшие из лучших воинов эмира. Арабы и курды составили ядро вооруженной луками и пиками легкой конницы, что составила первую линию построения, «Утро псового лая». По центру же стояла пехота из арабов, персов и соплеменников Буидов дейлемитов, явившихся сюда из гор Гиляна: упорных стойких воинов, вооруженных мечами, боевыми топорами и двузубыми копьями, выставленными из-за стены больших серых щитов. Этим свирепым горцам уже доводилось воевать с русами, когда те бесчинствовали на Горганском море и теперь дейлемиты жаждали вновь скрестить мечи с проклятыми язычниками. Однако главная ударная мощь объединенного войска расположилась по флангам, которыми командовали союзники Абу Таглиба. Так слева встала тяжелая кавалерия тюркских гулямов, составивших гвардию Себук-Тегина. Узурпатор сейчас находился во главе войска: восседая на белом коне, облаченный в железный доспех, закрывавший ноги ниже колен, и полукруглый клепанный шлем, с кольчужной сеткой-бармицей. Из тюркской и персидской тяжелой конницы состоял и правый фланг, под командованием Бахтиар Изз ад-Даулы: коренастого и довольно плотного для худощавых дейлемитов мужчины с зелеными глазами и лихо подкрученными усами. Он носил остроконечный шлем и черный панцирь, украшенный золотым изображением Сенмурва, — легендарной птицесобаки бывшей символом еще Сасанидов. Временами Буид бросал угрюмые взгляды на левый фланг: необходимость выступать в союзе с вероломным тюрком, выгнавшим его из Багдада, ранила его в самое сердце. И хотя, сейчас Бахтияр и Себук-Тегин, скрепя сердце, объединились против язычников, каждый из них надеялся, что сегодня его соперник падет от руки русов.

Войско же язычников выстроилось в своем обычном порядке: по центру держали стену щитов наемники Свенельда — норманны и славяне, эсты и пруссы. Те, кто имел в добротные русские кольчуги стояли в первых рядах, тогда как защищенные куда хуже воины из лесов и болот, заняли место позади. Справа по флангу разместились печенеги, слева — угры. На небольшом возвышении позади войска, с резервом из лучших собственных дружинников, — славянских и варяжских всадников, еще в Болгарии навострившихся сражаться верхом и в тяжелой броне, — разместился сам князь Святослав. Под его командование, по приказу Цимисхия, встал армянский князь Млех, со своей тяжелой конницей, — наследников легендарных айрудзи, воевавших во времена Тиграна Великого. С ним же стояли и всадники из местных, что примкнули к русскому войску уже в окрестностях Мосула: одних из них, черноволосых и смуглых с завитыми в косы окладистыми бородами, Млех и его соплеменники именовали «айсорами». Как понял Святослав они были единоверцами армян и греков или, по крайней мере, христианами — князь и по сей день плохо разбирался во всех разновидностях чужой веры. Другие чужаки, — более светлокожие, худощавые, с резкими чертами лица, — исповедовали еще более причудливую веру из-за чего армяне и те же самые «айсоры» держались с ними настороже. Из сбивчивого пояснения Млеха Святослав только понял, что эти чужаки, именовавшие себя «язди», поклонялись Богу в виде огромной птицы с множеством глаз на хвосте, вроде тех, что обитают где-то в Индейском царстве. Но вообще князю было плевать на то, кого почитают его неожиданные союзники, если они умели обращаться с оружием — а загадочные «айсоры» и еще более загадочные поклонники многоглазой птицы явно неплохо владели и мечом и копьем и луком. Здесь же, рядом с «катархонтом россов», на пылком черном коне, восседал и цесаревич Василий, в золоченном шлеме и пластинчатом доспехе с накинутым поверх него пурпурном сагуме, развивавшемся на дувшем со стороны пустыни ветру. С пояса юноши свисали длинный меч и увесистая булава. Над головами владык развевалось два знамени: ромейское с ликом Христа и русское — красное с черным трезубцем.

Святослав вскинул руку и стоявший рядом дружинник поднес к губам большой рог. Трубный звук разнесся над сирийской равниной, подхваченный ревом рогов со всех флангов русского войска. В ответ прозвучали трубы и со стороны мусульман, после чего обе армии двинулись навстречу друг другу. Гарцевавшая впереди основного войска арабская и курдская легкая конница, почти сразу резко устремилась вперед, оторвавшись от остальных. Всадники вскинули на ходу луки — и тучи стрел на миг застили небо, обрушившись на русское войско. Одновременно с обеих флангов ударили угорские и печенежские луки. Торжествующие вопли арабов сменились криками боли и предсмертными хрипами, десятки лошадей в панике неслись по полю, волоча за собой бездыханные тела. Их противники тоже несли потери — не только кочевники, но и русы падали, пронзенные стрелами, однако на место каждого убитого кольчужника заступал новый. Арабы, по которым ударили сразу с двух сторон, смешались, пытаясь уйти из-под смертельного обстрела. И вот тогда конные фланги кочевников, с диким визгом устремились вперед.

— Уллаааа!!! Улулала!!! — завывали печенеги, крутя саблями над головами.

— Хааадур! Хадааак Уууррр!!! — вторили им угры, призывая своего бога войны. Страшный удар разметал, обратил в бегство арабов и курдов, но уже слышались воинственные крики, мешавшие «Аллах акбар» с призывами к Тенгри-хану, гремели, взметая песчаные облака, подкованные копыта и тюркские всадники обеих эмиров уже врезались в орды северных кочевников. Скаля зубы в кровожадных усмешках, всадники обеих армий что есть силы нахлестывали своих коней, так что те, приведенные в неистовство отчаянной болью лягали и грызли своих противников, пока их наездники скрещивали мечи и сабли. Воинственные крики перемежались предсмертными хрипами, лязгом стали, оглушительным ржанием обезумевших лошадей.

Свенельд обернулся к своим воинам, тяжелым взглядом окидывая застывшие в нетерпеливом предвкушении лица, и резко вскинул меч над головой.

— Боги с нами, братья! За Русь! За конунга Свентислейфа!

Оглушительный рев прозвучал в ответ и стена из щитов, ощетинившаяся остриями копий и мечей, неумолимо устремилась вперед. Одновременно и предводитель делеймитов, — один из дальних родичей Буидов, — что-то провизжал на своем языке и серые щиты также дрогнули, пытаясь, сомкнувшись, сдержать неизбежное. Свенельд, рыча от ярости, схлестнулся с каким-то воином из дейлемитов, что пытался ткнуть его своим двузубым копьем. Ударом меча Свенельд перерубил древко копья, после чего обрушил секиру на серый щит, расколов его пополам. Гилянец попытался отразить мечом следующий удар, но вскинутый клинок разлетелся на куски и тут же варяжская секира разрубила врага от плеча до пояса. Свенельд, оскалившись в кровожадной ухмылке, вырвал секиру из превратившегося в груду костей и мяса дейлемита, и с утробным рычанием ворвался в ряды противника, сея смерть направо и налево. Вслед за ним устремились и остальные воины Варанги, мечами и топорами закрепляя и расширяя прорыв образованный Свенельдом. Хриплый рев мешался с визгливыми криками, длинные копья со скрежетом скользили по железу, пытаясь найти любую брешь во вражеских доспехах, взметались и опускались топоры, разрубая черепа, отсекая конечности, выпуская вражьи кишки. Арабы, не выдерживая жестокой рукопашной схватки, устремились в бегство и лишь дейлемиты еще пытались держать строй, хотя и им это становилось все труднее. Казалось еще немного — и весь центр союзного войска рухнет.

Ожесточенная рубка кипела и на флангах, где угры и печенеги схлестнулись в жестокой битве с тюрками. Себук-Тегин, рубясь палашом как бешеный, повел своих элитных воинов на угров, пытаясь прорваться туда, где метались штандарты с изображением раскинувшей крылья хищной птицы — Турул, покровитель всех семи родов угров. Под ним сражался мадьярский предводитель — облаченный в русскую кольчугу и высокий остроконечный шлем, он во главе всех своих воинов, пытался сдержать атаку тюркской гвардии. Ударом сабли он снес голову очередному врагу и, направив своего коня вперед, оказался лицом к лицу с Себук-тегином. Кровожадная усмешка одновременно отразилась на скуластых лицах военачальников, когда они, издав почти одинаковый вопль, устремились навстречу друг друга. Изношенным плащом слетел с плеч Себук-тегина тонкий налет арабской цивилизации и исламской учености: сейчас между собой бились два неистовых уроженца Великой Степи, выяснявших кто из них по праву может считаться поистине великим ханом.

Хищно оскалившись, мадьярский кенде ударил саблей Себук-тегина, но тот, вовремя прикрывшись щитом, обрушил на врага удар шипастой булавы. Крепкий шлем защитил голову врага, но, оглушенный кенде на миг зашатался, пытаясь удержаться в седле и в следующий же миг тюрок нанес свой решающий удар.

— Умри неверный!!! — меч Себук-тегина, направленный в самое сердце, пробил кольчугу и сердце угра и тот, издав злобный крик, вывалился из седла. Себук-тегин вскинул голову, завыв по-волчьи и, пришпорив коня, устремился на угров, дрогнувших после гибели своего вождя. Воины же Аллаха, воодушевившись победой своего предводителя, напротив, с удвоенной силой кинулись на врага, и угры, не в силах больше сдерживать этот натиск, наконец, побежали, преследуемые торжествующими победителями.

На правом же фланге дела у союзной армии дела шли не так хорошо: тюрки и персы Бахтиара завязли в жестокой рубке с печенегами, погибая десятками и сотнями, но так и не в силах прорвать вражеский строй. Видя это, Абу-Таглиб, уже приметив бегство угров, пришпорил коня, обернувшись на своих людей.

— Во имя Пречистого, Всемогущего, Исправляющего Силой, пусть сегодня неверные отправятся в ад!!! Аллаху Акбар!!!

— Бисмилляху акбар!!! — послышался вопль из сотен глоток и конный резерв, которым командовал Абу Таглиб, устремился на помощь Бахтиару. Этот прилив воодушевил буидских воинов и те начали с удвоенной силой теснить печенегов, которые видя бегство угров, были готовы и сами кинуться наутек. Меж тем Бахтиар Изз ад-Даула, рубившийся в первых рядах дейлемитским топором, пытался прорваться к предводителю печенегов, во что бы то не стало стремясь повторить успех своего союзника-соперника. Упоенный близостью казавшегося неизбежным триумфа, прикованный взглядом только к печенежскому джабгу, что сражался под стягом с бычьими хвостами, Бахтияр не замечал ничего вокруг себя, уверенный, что надежно прикрыт с тылу. Поэтому он и пропустил миг, когда откуда-то из гущи сражавшихся вдруг вылетело длинное копье, с силой ударив в бок Буида. С диким воплем Бахтияр вылетел из седла, ломая копье и падая под копыта обезумевших от ярости лошадей. Печенеги, увидев гибель вражеского полководца, торжествующе взвыли и попытались перейти вновь в наступление. За новой жестокой схваткой, закипевшей на правом крыле, уже некому было заметить довольной улыбки искривившей губы Абу-Таглиба, когда он, перехватив поводья коня, направил его прямо в гущу сражения.

— Бахтиар Изз ад-Даула пирует в небесных садах с гуриями!!! — заорал Хамданид, перекрывая шум битвы, — он погиб во имя Аллаха, дабы верные Ему шахиды одержали сегодня победу! Аллаху Акбар!!!

Воодушевленные этим призывом дрогнувшие было тюрки и персы, снова устремились в бой, где все еще не могла взять верх какая-либо сторона.

Святослав, все еще не вступавший в сражение холодно смотрел на разворачивающуюся бойню. Но, заметив ввод последнего сорочинского резерва, принял, наконец, решение.

— Твоим летописцам будет, что написать об этом бое, — мрачно усмехнулся он цесаревичу Василию, который уже изнемогал от нетерпения. Князь же подал знак Млеху и армянский князь, пришпорив коня, издал воинственный клич, тут же подхваченный его воинами — кричали даже айсоры и язди. Святослав же, повернулся к своей дружине.

— Ну что, браты, покажем сорочинам, что значит русская слава?! Где кровь русская прольется, там и будет Земля Русская! Слава Перуну!

— Перуну Слава! Ррруссь!!! — послышался воинственный отклик в ответ. Оглашая всю пустыню воинственным криком, громыхая железом, тяжелая конница устремилась на врага. Первыми ее удар ощутили тюрки Себук-тегина: увлекшись преследованием удирающих угров, они пропустили появление нового противника. Себук-тегин, пытаясь развернуть своих всадников навстречу русам, внезапно выехал прямо на князя. Голубые глаза блеснули кровожадным блеском и Святослав, хлестнув плетью коня, ринулся на вражеского военачальника. Сабля из лучшей дамасской стали не выдержала удара княжеского меча, разлетевшись на куски, и Себук-тегин, ошеломленно уставившийся на обломок клинка в его руке, уже не успел ничего сделать, чтобы отразить опускающийся на него русский меч. Святослав же, не останавливая коня, рубанул тюрка наотмашь и устремился дальше, даже не обернувшись на падающий с коня окровавленный обрубок, в который превратился багдадский узурпатор. Меж тем остальные русы, вместе с армянами, уже врубались в тюркское войско — и цесаревич Василий, вместе со всеми надрывая глотку в истошном вопле, ожесточенно рубил удирающего противника. Вскоре и угры, перестроившись, вернулись, чтобы, сплотившись под началом Святослава, искупить позор недавнего бегства. Теперь уже дрогнули, а затем побежали и сами тюрки, обрушив весь левый фланг союзного войска. Святослав же, выхватив взглядом искаженное злобой лицо какого-то знатного угрина, коротко рыкнул.

— Ты! За ними! — он ткнул рукой в удиравших тюрков, — остальные — за мной! Рррусь!

Развернув коня, князь ринулся на помощь Свенельду, ударив во фланг дейлемитам и те, и без того державшиеся из последних сил, наконец побежали. Следом устремились в бегство и арабы, преследуемые по пятам улюлюкающими печенегами. Многие из них уже не убивали своих врагов, но бросали волосяные арканы, вырывая всадников из седла. Русское же войско, не отвлекаясь на пленных, истребляло всех без разбора — арабов, тюрков, дейлемитов. Иные из сорочин, с испугу устремились к реке — и Тигр тек кровью, которой насыщал реку русский Пардус. Копыта коней вязли в густой каше из крови и плоти, в которую превратилось союзное войско, пока мечи и топоры опускались вновь и вновь. Немногие же уцелевшие, объятые суеверным ужасом, мчались к воротам Мосула и лучше всякой плети подгонял их боевой клич русов, что для правоверных мусульман звучал страшнее труб Исрафила, рев которых в Судный день уничтожит все живое.