Архонт Варанги

Владыки подлинные и мнимые

— Во имя Аллаха, Всемогущего, Всевидящего, Милосердного...

Грузный мужчина, средних лет, в роскошных зеленых одеждах, усыпанных золотом и драгоценными камнями, молитвенно сложил руки перед широким ложем, стоящим посреди большой комнаты, отделанной розовым мрамором. На покрывале из расшитого золотом зеленого шелка лежал пожилой мужчина в коричневом биште с золотой тесьмой, и белом тюрбане, наполовину сползшем с бессильно откинутой головы. В задранной кверху неухоженной седой бороде неторопливо ползали большие зеленые мухи. Левый глаз уставился в потолок, правый же и вовсе представлял собой слепое бельмо. Здоровым глазом старик покосился на стоявшего у ложа мужчину и левая половина его лица исказилась в гримасе, одинаково похожей как на приветствие, так и на страдание. С потрескавшихся губ сорвалось негромкое мычание, с уголка рта потекла струйка слюны. Правая часть лица осталась неподвижной, как и вся правая половина тела. Стоявший у ложа невольно передернулся и, завершив молитву, повернулся к стоявшим у входа высоким широкоплечим тюркам, в белоснежных бурнусах под которыми угадывались кольчуги, и держащим в руках длинные копья.

— Я закончил, — сказал мужчина, — идемте.

Стражи без слов расступились, один из них приоткрыл дверь и Абу Бакр Абд аль-Карим ат-Таи, на миг задержался, бросив печальный взгляд на заляпанное дурно пахнущими пятнами ложе. Он чуть не прослезился, глядя на столь беспомощного отца — предыдущего халифа Абассидов, Абуль-Касима аль-Мути. Впрочем, даже разбитый параличом, он был настолько же волен в своих движениях, насколько и его сын — такой же пленник в собственном дворце. Подлинный же хозяин дворца ждал свою марионетку и халиф не смел опаздывать. Со склоненной головой Абу Бакр прошел через роскошный сад, где росли яркие цветы и журчали фонтаны, и вошел в очередное помещение дворца, куда большего, чем то, что он только что покинул. На мраморных ступенях застыли черноусые узкоглазые тюрки, вооруженные до зубов, едва удостоившие поклоном «повелителя правоверных». Тот же затравленно посмотрев на своих стражей, толкнул дверь из черного дерева, расписанную изречениями из Корана и вошел внутрь.

— Итак, волею Аллаха Всемилостивого, у Багдада теперь новый халиф. И только воля Аллаха — и моя армия, — уберегут его от грозы, что идет на нас с севера!

На устланном синим бархатом троне, со спинкой и подлокотниками, украшенными золотом и драгоценными камнями, восседал высокий, великолепно сложенный мужчина, в одеянии из расшитой золотом синей парчи, алых туфлях с загнутыми кверху носками и белоснежном тюрбане, увенчанным алым рубином. И без того узкие глаза сейчас довольно щурились — сидевшего на троне прямо-таки распирало от важности и осознания своей власти. Что и говорить: рядом с невзрачным халифом, с его большим носом и изрытым оспинами лицом, куда более величественно смотрелся именно командующий тюркской гвардией гулямов Себук-Тегин, эмир эмиров, подлинный владыка Багдада.

Впрочем, и его власти нашлось немало охотников бросить вызов.

— Сегодня утром в Багдад прибыли послы эмира Мосула и Джазиры Фадл Аллах Абу-Таглиба, — продолжал Себук-Тегин, — я, понимая, что повелитель правоверных хотел бы остаться возле одра умирающего отца, решил принять их сам.

Абу Бакр лишь молча кивнул, словно одобряя решение тюркского эмира, что лишь парой небрежных фраз в очередной раз указал халифу его подлинное место.

— Чего же хочет от нас Абу-Таглиб? — спросил он.

— Что может хотеть шакал с лапой в капкане? — усмехнулся Себук-Тагин, — а его капкан зовется Мосулом. Ромеи, нечестивые предатели Бога Единого, вступили в союз с каффирами аль-русами и вместе с ними под стенами Мардина уничтожили большую часть войска Абу-Таглиба. Теперь они пойдут на Мосул и Абу-Таглиб в том самом капкане, потому что отстоять город сам он не может, а бросить его для него значит потерять все. Вот он и шлет послов всем и каждому, прося о помощи.

— Всем и каждому, значит? — нарочито медленно повторил Абу Бакр.

Себук-Тегин бросил на него подозрительный взгляд из-под густых бровей.

— Когда в наши земли рвутся столь жестокие каффиры, — сказал он, — не время правоверным вспоминать старые распри. Послы мне так и сказали, что точно также Абу-Таглиб просит о помощи Бахтиар Изз ад-Даула и его кузена Азуд ад-Даулу и его отца Рукна ад-Даулу, что незаконно зовет себя эмиром эмиров и царем царей.

Каждое имя он произносил, слегка морщась, словно от кислого лимона — и Абу Бакр прекрасно понимал причины недовольства узурпатора: все названные им люди принадлежали к могущественному клану Буидов, безраздельно владычествующих в западном Иране. До недавних пор владели они и Багдадом — пока Себук-Тегин не восстал против эмира Ирака Бахтиара, Изз ад-Даулы и не выгнал его из города. Знал новый халиф и то, что поводом для восстания Себук-Тегина было поражение Бахтиара от того же Абу-Таглиба, что ныне слезно просил о помощи всех исламских правителей Ирана и Междуречья. Тогда Себук-Тегин поддержал Абу-Таглиба, использовав поражение в своих целях, однако сейчас, из-за нашествия северных язычников, клубок змей, вот уже долгие годы шипевший в этих краях, вдруг заметался, чувствуя, что отравленные зубы кусают его же собственный хвост. Никто из тех, кого сейчас просил о помощи Абу-Таглиб не мог доверять никому из своих возможных союзников. Для Абу-Бакра, впрочем, особой разницы не было: победи Себук-Тегин или кто-то Буидов — он все равно останется лишь церемониальной куклой на руке кого-то из узурпаторов. Однако это все же лучше, чем смерть от меча язычника — и хорошо если от меча: даже до Багдада долетали слухи о жестоких расправах правителя русов в землях Булгара, а также — о еще более жестоком разгроме Хазарии, где язычники не щадили и правоверных. Поэтому халиф мог лишь молиться о том, чтобы все эти узурпаторы, бывшие, нынешние и будущие, хоть как-то договорились между собой об отпоре новой напасти.

К счастью, именно так рассуждал и багдадский «эмир эмиров».

— Я собираюсь примириться с Бахтияром, — делился он своими планами с послушно внимавшим ему халифом, — что там, я и от Фатимидов сейчас готов принять помощь. Но я помогу на своих условиях: пусть Абу-Таглиб признает мое главенство, а Бахтияр — откажется от притязаний на Багдад. Вместе мы отстоим Мосул и утопим неверных в их собственной крови. Что же до тебя, — я надеюсь, что как только я выступлю на север, ты посвятишь свое время в молитвах прося у Аллаха победы для мусульман.

— Все будет по твоему слову, — кивнул Абу Бакр, — день и ночь, обращаясь с мольбой к Всевышнему, я буду просить его о...

— Чтобы никто не мешал тебе молиться, — перебил халифа Себук-Тегин, — я оставлю в городе моего побратима Алп-Тегина.

Он кивнул и из рядов стражи, обступившей трон, вышел еще один тюрок: такой же высокий и широкоплечий, как и Себук-Тегин, в белоснежном бедуинском бурнусе, скрывавшим железный доспех. Из-за черного пояса торчала оплетенная кожей рукоять палаша. Молча он поклонился халифу, но в зеленых глазах мелькнула тень насмешки — рядом с рослым мускулистым воином, рябой носатый халиф выглядел также же невзрачно, как и перед его начальником. Абу Бакр подавил тяжелый вздох: еще один надсмотрщик в золотой клетке.

— Он присмотрит за порядком в городе, — пояснил Себук-Тегин, — до тех пор пока я не вернусь в Багдад с победой. Благослови же меня, о властелин правоверных.

— Пророк, мир ему, сказал: сражайтесь за дело божье с теми, кто воюет против вас, — размеренно произнес халиф, — не вы пришли с войной в земли ал-русов, но они явились к вам, дабы взять богатства правоверных. Когда вы встречаетесь с неверующими на поле боя, то рубите головы, а когда же вы ослабите их, то крепите оковы. И пусть Аллах дарует победу, верующим в него. Бисмилляхи Акбар!!

— Аллах Акбар, — повторил Себук-Тегин и прочие тюрки эхом откликнулись вслед за ним.

За много фарсангов от Багдада, средь дворцов и садов Шираза, в обширном зале, отделанным зеленым мрамором, на украшенном золотом троне из черного мрамора, восседал иной правитель — сухопарый чернобородый делеймит в роскошном персидском халате и усыпанной драгоценностями чалме. Пальцы его украшали золотые перстни с изумрудом, сапфиром и рубином. Перед троном же, согнувшись в почтительном поклоне, стоял статный перс с окладистой черной бородой и умными темными глазами. Белая рубаха с короткими рукавами и веревка-кешти из овечьей шерсти, трижды обернутая вокруг талии, выдавала в нем приверженца древней веры огнепоклонников, что при Буидах, возводящих свои корни к царям Сасанидского Ирана, наслаждались относительным благополучием.

— Знаешь, зачем я тебя позвал, Бахрам ибн Ардашир? — спросил сидящий на троне.

— Нет, шаханшах, — перс снова поклонился, — разве, что мой повелитель хочет поговорить со мной о том, что нынче случилось близ Мосула.

— Ты догадлив, — криво усмехнулся Фанна Хосров, более известный миру под звучным титулом Азуд ад-Даула, «Длань державы», — впрочем, не сложно догадаться, о чем можно говорить сейчас, когда по всему Ирану и не-Ирану разносятся тревожные слухи о прибытии диких язычников с севера. Абу-Таглиб уже направлял посланников к моему отцу, прося, чтобы тот поддержал моего двоюродного брата. Мой же отец...

— Досточтимый Хасан ибн Бувейх желает, чтобы мой повелитель вступился за Бахтияра и Абу-Таглиба? — с сочувственным любопытством спросил перс.

— Он и вправду хотел бы этого, — пожал плечами Хосров, — но я сумел отговориться тем, что мои люди все еще воюют в Омане и тем, что Бахтиар, наконец, примирился с Себук-Тегином, а значит в моих войсках нет нужды. Сказать по правде, — он понизил голос до заговорщицкого шепота, — не в моих интересах желать успеха моему кузену.

— Понимаю, мой повелитель, — перс позволил себе тонкую усмешку.

— Багдад мой, по завещанию моего дяди, назначившего меня своим приемником, — продолжал Хосров, — но отец, — да продлит годы его Аллах — слишком верен семейным традициям и не позволяет мне заявить о своих правах. Но, если вдруг с моим кузеном что-то случится, — он сделал многозначительную паузу, — я, безусловно, не желаю ему зла.

-И в мыслях такого не было, мой повелитель, — заверил его Бахрам, — но и помогать ему у вас нет причины?

— Все так, мой добрый советник, — величаво кивнул «Длань державы», — пусть сам Аллах дарует победу достойным. Но если он не станет помогать лукавым, недалеким людям, -мятежникам и тем, кто готовы отобрать у родича то, что его по праву — что же, нам стоит подумать о том, что делать, если русы возьмут Мосул или даже, — да не допустит того Аллах! — сам Багдад. Для этого я и позвал тебя — ты ведь не только мой советник и военачальник, но и почитатель закона Заратуштры. Я защитил огнепоклонников здесь в Ширазе, позволил вам открыто исповедовать свою веру, возвести здесь два храма огня...

— Все так, шаханшах, — перс покорно склонил голову, — и мы благодарны тебе за это.

— Настала пора подтвердить эту благодарность, — сказал дейлемит, — вот чего я бы хотел от тебя и твоих единоверцев.