Аргонавты вселенной

ПРИКЛЮЧЕНИЕ У СКАЛЫ

Изо дня в день продолжалась теперь упорная, тяжелая работа путешественников. Каждый день с утра, позавтракав, из ракетного корабля выходили три человека в скафандрах — Гуро, Сокол и Василий. К счастью, ожоги на боку юноши зажили неожиданно быстро, и он через два дня уже мог принимать участие в общей работе.

За плечами у людей в скафандрах висели большие кожаные сумки со свинцовыми ящиками. Искатели инфрарадия один за другим спускались в подземный ход, шли там с километр до залежей инфрарадия, добывали из стен и почвы драгоценные камешки, нагружали ими свинцовые ящики и возвращались тем же самым ходом к ракете.

Из-за большой тяжести свинцовых ящиков и самого инфрарадия эта работа затянулась и отнимала у путешественников почти все время. Теперь Василий не один раз вспоминал предусмотрительность Гуро, который уничтожил всех до одного детенышей страшного подземного чудовища. За все время работы ничто не мешало путешественникам, если не принимать во внимание нападений мелких насекомых. Но это даже и не стоило внимания.

Одна мысль оставалась у Василия неразрешенной. Инфрарадий сильно повлиял на него за то короткое относительно время, пока у него на боку была сумка с ним. Но ведь чудовище жило в пещере с целыми складами инфрарадия — и ничего, оно не только не умерло от этого, а даже, вероятно, ничего не чувствовало. В противном случае — разве бы оно выбрало это место для своего логовища? А его детеныши? Ну, допустим, что инфрарадий не влиял на чудовище сквозь его хитиновый панцирь, от которого отлетали даже обычные пули из винтовки, бессильные пробить его толщу. Но ведь детеныши не имели такого панциря, на них была лишь волосатая кожа. Почему же инфрарадий не влиял на них?

Василий поделился своими размышлениями с Гуро и Соколом. Охотник ответил просто:

— А черт их знает! Знаешь, Василий, различные животные так привыкают к условиям жизни, что человеку остается только позавидовать км. Это я замечал не один раз. По-видимому, так и здесь… Приучились — и все.

Василий не был удовлетворен этим ответом: одно дело — разные там условия, хотя бы и самые тяжелые. И совсем иное дело — влияние инфрарадия, который как огнем обжигает кожу. Нет, тут что-то не так.

Сокол ответил дополнительно:

— Я думаю, что тут играет роль закон приспособления, — сказал он. — Борис, на этот раз вы были правы. Только у вас это получилось как-то ограниченно. «Приучились» да и все. Этого мало. Если бы мы допустили, что какое-то чудовище зашло случайно в эту пещеру и «приучалось» к условиям жизни в ней, — это звучало бы прямо анекдотично. Нет, приспособление животных протекает не так. Из рода в род большинство животных не выдерживало тех или иных условий, умирало. Оставались наиболее крепкие животные, только они. Из их потомства опять-таки вымирали все, которые не могли выдержать этих условий. И это длилось тысячи и миллионы лет. А в результате такого приспособления к условиям и остались отдельные животные, отдельные породы, свободно переносящие условия, полностью непригодные для большинства других животных.

— Значит, страшилищу там было даже приятно? — спросил, усмехнувшись, Василий.

— Вполне возможно, что было и приятно, и удобно. Неизвестно, может быть, это животное, это чудовище на нынешнем уровне его развития даже требовало того, чтоб какой-то источник тепла подогревал его и его детенышей. И если бы кто-нибудь принудительно перевел наше чудовище в другое логовище, где не было бы инфрарадия, то вполне возможно, что и оно, и его детеныши не выдержали бы этого и околели…

— К нашей общей радости, — закончил Гуро.

Это объяснение больше понравилось Василию.

Путешественники складывали инфрарадий в центральной каюте и опять шли за ним. Тем временем Николай Петрович тоже работал. Он сортировал инфрарадий, переносил его в склады в нижней части ракеты и упаковывал там в свинцовые ящики. Каждый полный ящик он закрывал еще добавочно броней из тех самых листов свинца, что защищали путешественников в межпланетном пространстве от влияния космических лучей. Николай Петрович вполне правильно решил:

— Мы не имеем никаких данных, которые гарантировали бы нам спокойное поведение инфрарадия в зоне наибольшего влияния космических лучей. Кто знает, где граница влияния этих лучей? А что, если они активизируют инфрарадий и вызовут бурное его разложение?.. Это угрожает такой опасностью, которую трудно даже представить себе. Для нашей собственной защиты от космических лучей нам вполне достаточно слоя из трех свинцовых листов. Это мы установили еще там, в межпланетном пространстве. Весь остаток свинца — на изоляцию инфрарадия!

И он старательно бронировал ящики свинцовыми листами.

Собирание инфрарадия занимало все время до обеда. Посла обеда за инфрарадием шли уже только Гуро и Василий. Сокол оставался возле ракеты. По указаниям Рындина он изучал почву и скалы ущелья, в котором лежала ракета, зажатая каменными глыбами. Николай Петрович рассказал товарищам — и опытный геолог Сокол полностью согласился о его соображениями:

— Наше ущелье очень и очень своеобразно. Геологически это трещина в коре Венеры. И много пород, обычно скрывающихся глубоко под поверхностью планеты, тут вышло почти на поверхность. Вполне возможно, что и залежи инфрарадия очутились так неглубоко под поверхностью лишь в результате геологического смещения слоев. Точно так же, я надеюсь, обстоит дело и с ультразолотом…

Гуро и Василий слушали старого академика, как зачарованные. В их глазах Рындин был почти волшебником, который раскрывал перед ними удивительные тайны, рассказывая о них своим спокойным голосом, как про самые обычные вещи, почти не заслуживающие внимания. Каждое явление, каждый случай Рындин умел поставить на его место в ряду других явлений и случаев. И получалось, что никаких случаев вовсе и не происходило, что все они были целиком обусловлены предшествующими событиями и просто не могли не случаться. Нужно все предвидеть, быть ко всему готовым — этот лозунг старого академика нигде не мог быть более актуальным, более действенным, чем в условиях пребывания на неизведанной планете.

— А для того, чтобы быть ко всему готовым, нужно стремиться знать как можно больше, не упуская ни одного случая пополнить свои знания, — говорил Николай Петрович. — Вот почему я и делаю у нас выходные дни. Мы отдыхаем от тяжелой физической работы — это необходимо. Но вы уже согласились, друзья мои, что изучение природы Венеры, собирание наших коллекций — прекрасный и интересный отдых. Не так ли?

Возражений не было. Действительно, выходные дни путешественников были самыми интересными. Обязанности распределились почти сами собой. Василий под руководством Рындина изучал растительность Венеры, собирая образцы и составляя редчайший гербарий растений юрского периода, какой только можно было себе представить. Каждый вклад, который делал Василий в гербарий, был вкладом в мировую науку Земли.

Ведь до сих пор наука знала лишь окаменевшие остатки допотопных растений, найденные в глубоких слоях Земли. Теперь — это были настоящие растения, сорванные Василием, настоящие цветы, настоящие листья, настоящие почки. Научная ценность этих образцов была неисчислима. Это понимал и сам Василий. Он относился к своей коллекции с большим почтением, искренне радуясь, когда ему удавалось принести редкостный образец и получить одобрение Николая Петровича.

Сокол, как и следовало ожидать, взял на себя геологическую коллекцию. Образцы разнообразнейших пород из почвы Венеры, найденные им в ущелье, подтверждали предположения Николая Петровича относительно происхождения этого огромного оврага с крутыми склонами. Сокол говорил:

— Собирать такую коллекцию мне очень легко, потому что наше ущелье само по себе является огромной коллекцией. Я прямо-таки не уверен, что где-нибудь еще на Венере можно отыскать какие-нибудь значительные добавления к этой богатейшей геологической коллекции!..

Бориса Гуро больше всего интересовал животный мир Венеры. Однако он был недоволен, ему не удалось за все время отыскать ни одного животного, которое не было бы представителем насекомых, или червей, или чего-нибудь близкого к ним.

— Это просто ужас, — огорчался он. — Уже не стоит и поминать всяких там бронтозавров, игуанодонов и так далее… Но — хотя бы единственное теплокровное животное найти! Хотя бы одно-единственное для утешения!.. Одни насекомые, одни омерзительные пауки и черви… Неприятная планета эта Венера. Настоящему охотнику здесь нечего делать. Если б мне кто-нибудь на Земле сказал, что я превращусь в охотника за насекомыми, я бы никогда не поверил!

— А вот те подземные чудовища? — спросил у него Василий. — Разве они не стоят тигра или еще какого-нибудь огромного хищника?

— Ты не разбираешься в деле, мальчуган мой. Да, это чудовище было опасным и страшным. Но оно было отвратительно. Огромное, необычайное насекомое, да и только. Разве можно сравнить его с благородным тигром… Фу, как только у тебя язык повернулся оказать такое! Тигр — это красавец, в него влюбиться можно. А это чудовище с его лапами, туловищем, брюхом? Только сумасшедшая природа Венеры могла выдумать этакое, не иначе…

Впрочем, Гуро был, прежде всего, человеком дисциплинированным и аккуратным в своих привычках, в своем отношении к обязанностям. Николай Петрович высказал желание привезти на Землю, вместе с другими коллекциями, и коллекцию образцов животного мира Венеры. И Гуро старательно выполнял это желание. Его коллекция была едва ли не самой богатой из всех. Правда, Василий, лютый враг всех насекомых мира, не мог без отвращения смотреть на эту коллекцию, но это было его частным делом.

Кроме того, ему приходилось так или иначе привыкать к насекомым. Николай Петрович именно на него возложил обязанности главного фотографа экспедиции. Василий должен был снимать все, — каждое растение, каждое животное. Ведь это обеспечивало возможность всегда иметь фактические материалы о природном виде животного или растения, — не в том виде, какой они имели в коллекции, а о настоящем виде живого представителя флоры или фауны Венеры.

Сам Николай Петрович, кроме общего руководства всеми работами, занимался метеорологическими и климатическими наблюдениями. В частности, он был очень рад, когда повторился ливень, не меньший чем тот, который был в первый день их пребывания на Венере. Николай Петрович измерил его.

— На земле не бывает таких дождей, — сказал он затем. — Здешний дождь по количеству осадков превышает едва ли не вдвое все земные максимумы. Его трудно измерять земными способами. Но это хорошо, что тут случаются такие дожди. Они помогают Вадиму и мне делать выводы относительно пород ущелья.

Действительно, громадные водопады, которые бурно проносились по склонам ущелий, смывали громадные слои почвы, перебрасывали гигантские каменные глыбы, которые без этих водопадов можно было бы сдвинуть с места разве что большими взрывами. Водопады открывали новые слои, новые породы. И после каждого дождя Сокол получал богатейший материал для изучения!

Уже неделю тому назад Николай Петрович за ужином сказал:

— Мы имеем все признаки того, что ультразолото должно быть где-то близко. Все эти образцы породы, — показал он на шкатулку, помеченную двумя крестами, шкатулку, где хранились самые интересные и ценные образцы пород, — все они, начиная с того осколка, который Вадим отбил для меня от скалы в день битвы с пауком, свидетельствуют об этой близости. Уверяю вас, товарищи, что это совсем как в детской игре — спрятанная вещь лежит поблизости, почти смотрит на нас и смеется над нами, что мы до сих пор не можем ее найти. Вот так и с ультразолотом. Будем искать, Вадим, будем искать! Нельзя позволять даже ультразолоту издеваться над нашей отважной экспедицией. Это просто нечестно с его стороны, — и мы должны покарать его за это!

Это заявление было покрыто дружными аплодисментами под дирижерством Василия.

Сокол старательно искал. Он составил подробный план залегания пород в ущелье, он проследил все выходы жилок-попутчиков, которые свидетельствовали о тесной близости ультразолота, но драгоценный элемент все еще прятался, не раскрывая своей тайны. Он был где-то здесь, это было ясно. Но где именно?

Иногда из ракеты выходил сам Николай Петрович. После случая с пауком, после этого памятного дня даже Сокол, вообще не очень любивший оружие, выходил из корабля только захватив с собой, по крайней мере, большой автоматический пистолет с разрывными пулями.

Такой же пистолет висел на поясе под пиджаком у Николая Петровича. Это очень не шло к мирному виду старого академика, к его седым волосам. Но — что поделаешь? Опасность новой встречи с каким-нибудь неведомым чудовищем все время чувствовалась в воздухе. Ежеминутно из зарослей могла выпрыгнуть какая-нибудь неизвестная свирепая тварь.

Правда, с того времени, когда ракета так понравилась громадному пауку, путешественникам не доводилось видеть возле корабля ни одного большого чудища. Но это не было гарантией на будущее, потому что непроходимые чащи с их неизвестными обитателями близко окружали ракетный корабль.

Вот почему Сокол, даже увлекшись работой, иногда тревожно оглядывался. И он чувствовал себя лучше, если возле него был кто-нибудь из товарищей.

На этот раз Николай Петрович вышел из люка, посмотрел на Сокола и крикнул ему:

— Вадим, я пошел к складу. А Гуро и Василий должны скоро вернуться из пещеры. Вы пока что остаетесь здесь один. Имейте это в виду.

Сокол обернулся к академику и красноречиво показал ему на свой заряженный пистолет.

— Будьте спокойны!

Николай Петрович пошел. Люк закрылся за ним, Сокол вернулся к работе. Сегодня, казалось, геолог почти поймал за хвост таинственное ультразолото. Оно было совсем близко, оно должно было быть просто за несколько шагов от искателя. Жилка породы-спутника указывала прямо на большую каменную глыбу, свисавшую на склоне ущелья. Ультразолото должно было находиться где-то под ней, Сокол был уверен в этом.

Сокол задумался. Разумеется, легче всего было бы взорвать глыбу. Правда, осколки ее легко могли бы повредить стенки ракеты. Взрывать глыбу отдельными кусками? Слишком долго, да и неизвестно, на какой именно глубине скрываются под нею загадочные элементы. А должно быть, придется все-таки так и сделать.

Вздохнув, Сокол опять взялся за кирку. Вполне возможно, что самородки ультразолота найдутся где-то тут, возле подножья глыбы. А что ультразолото должно попадаться именно в виде самородка — Сокол тоже был уверен. Об этом говорил ему весь опыт бывалого геолога.

Он успел сделать всего несколько ударов киркой, как вдруг почувствовал какую-то неуверенность. Что-то связывало его движения. Ему казалось, что кто-то подстерегает каждый его жест, словно позади него кто-то стоял и внимательно, назойливо смотрел ему в спину. Сокол сказал раздраженно:

— Что это за мода, прийти и стоять молча?

И сразу у него мелькнула мысль: что-то чересчур скоро возвратились они из пещеры!.. А так как на его слова не последовало никакого ответа, Сокол нетерпеливо оглянулся. И окаменел.

Неправдоподобная, ужасная голова чудовищного дракона смотрела на него на расстоянии всего метров пятнадцати. Сокол невольно отшатнулся и оперся спиною о глыбу. На него смотрели холодные прозрачные глаза, вставленные в коричневый панцирь головы. По сторонам медленно извивались длинные желтые щупальцы, ощупывавшие скалы спереди и по сторонам чудовища. Гигантские челюсти, как две кривые, острые сабли, готовы были схватить и разрезать надвое первую попавшуюся жертву.

Сокол вздрогнул, узнав в страшилище того самого дракона, о котором рассказывал Василий, когда они все только что потеряли сознание после падения на Венеру. Того самого, который, после рассказа Василия и высказанного Соколом сомнения, еще раз заглянул к ним в окно.

Да, нигде и никогда палеонтология не находила в слоях юрского периода подобного животного. Однако, разве все другие чудовища, до гигантского паука включительно, были предусмотрены палеонтологией для юрского периода вообще и в частности для Венеры?..

Откуда он взялся тут, этот дракон? Направление его движения раскрывало эту загадку. Очевидно, он полз из зарослей, чем-нибудь заинтересовался в ущелье. Полз бесшумно и медленно, охотясь за своей жертвой. Кто был этой жертвой?

На добрый десяток метров за чудовищем тянулось его тело, как у фантастической змеи. Но у змеи нет ног. А тут на теле, составленном из многих сегментов, извивалось множество ног. Тело чудовища медленно подвигалось, усы извивались в воздухе, и челюсти словно нацеливались, раскрываясь шире и шире.

И наконец Сокол понял, что это за чудовище. Оцепеневшими пальцами отстегивая крышку кобуры, в которой у него был автоматический пистолет, геолог прошептал:

— Сколопендра… Гигантская сколопендра…

Да, это была гигантская многоножка, одна из самых ядовитых тварей, убивающая жертву одним укусом своих кривых челюстей. Так вот какое чудовище видел Рыжко из окна ракеты, вот какой дракон заглядывал к ним в тот вечер!..

Сколопендра двигалась к Соколу. Она не спешила, но и не меняла направления. Казалось, что ее широко раскрытые челюсти все время нацеливаются, чтобы вернее схватить человека. Сокол вытащил, наконец, пистолет.

Опершись спиною о скалу, которая лишала его возможности отступления, он попробовал прицелиться прямо в голову страшилища. Но никогда в жизни не был он приличным стрелком, никогда не увлекался стрельбой, и даже постоянные напоминания Гуро не исправили его. Особенно не годился он в стрелки теперь, когда мешало волнение, когда дуло пистолета танцевало перед его глазами.

Сокол подпер правую руку левой, чтобы остановить ее дрожание. Но не помогало и это. Тогда он, не целясь далее, с отчаянием нажал спуск пистолета. Он забыл, что это автоматическое оружие стреляет безостановочно, как пулемет, выпуская пули одну за другой, когда нажат его спуск.

Частая дробь выстрелов прозвучала в ущелье. Было ли этих выстрелов десять или пятнадцать, — Сокол не знал. Он опомнился лишь тогда, когда пистолет не отвечал уже выстрелами, как бы конвульсивно ни нажимал Сокол на его спуск.

— Что я наделал… ведь больше нет зарядов! — с новым приступом отчаяния подумал Сокол. Пистолет в его руке был теперь бесполезной игрушкой. Он не мог помочь.

Геолог беспомощно обернулся. Некуда бежать. Большая глыба преграждала дорогу. Она опускалась со всех трех сторон, она замкнула Сокола своей выгнутой каменной поверхностью. Только внизу оставалась узкая щель, куда можно было залезть, спрятаться, как прячется от человека перепуганный червяк. Впрочем, разве не найдут его и там острые, кривые челюсти сколопендры?..

Чудовище медленно приближалось. Его длинное блестящее тело извивалось, по нему словно проходили плавные волны, поднимавшие по очереди сегменты, от далекого хвоста, который заканчивался двумя острыми отростками, до широкой плоской головы со страшными челюстями. Глаза не отрывались от человека, они следили за ним, словно пытаясь загипнотизировать его. Так поступает удав со своей жертвой, гипнотизируя несчастного кролика…

Сокол плотнее прижался к углублению глыбы, стараясь врасти в нее, раствориться в скале. Он почувствовал, как трется металл его шлема о камень, и одновременно он ясно услышал, как со скрежетом лязгнули и вновь раздвинулись челюсти чудовища метра за два от него.

— Да что же делать?.. Где спасение?.. — шептал Сокол, сжимая свое единственное оставшееся оружие — кирку. Но если это оружие и было пригодно против гигантского паука с его мягким телом, то что могло оно сделать с гигантской сколопендрой, одетой в панцирь из хитина?..

Челюсти страшилища опять сдвинулись и разошлись, описывая в воздухе широкую дугу. Сколопендра словно проверяла свое отвратительное и ужасное оружие. Ее отделяло от Сокола всего лишь полтора метра.

Геолог еще раз осмотрелся по сторонам, посмотрел вверх. Над ним свисала скала. И вдруг он, не веря своим глазам, увидел на этой скале фигуру человека в скафандре, которая медленно наклонялась вниз, держа руку высоко поднятой. Кто это?..

— Ложитесь! Ложитесь! — услышал он звонкий голое Василия. Зачем ложиться?.. Но раздумывать было некогда, потому что челюсти чудовища еще раз лязгнули в воздухе у самой головы геолога. Сокол, как мертвый, упал на землю и втиснулся в узкую щель под скалою.

Секунда грозной тишины — и громкий взрыв встряхнул его тело. И опять стало тихо. Нет, не тихо: вот совсем близко, у головы Вадима, опять послышалось зловещее щелканье ужасных челюстей. Ничто не помогло. Сейчас сколопендра схватит его!

— Конец! — молниеносно подумал Сокол.

Но ничто не дотрагивалось до него. Он неожиданно услышал радостный, взволнованный голос Василия:

— Конец! Вылезайте, товарищ Сокол! Вылезайте! Конец!

И опять щелканье челюстей. Сокол ничего не понимал. Вот, совсем возле него, корчится гигантская сколопендра, а Василий зовет его вылезать?

Василий настаивал:

— Да вылезайте же, наконец! Или вы потеряли сознание?

Сокол насилу принудил себя высунуть голову — и тотчас опять отшатнулся. Прямо перед ним была голова чудовища, живая и грозная. Челюсти ее то и дело смыкались и раздвигались. Но — удивительно! — они ни на миллиметр не подвигались к нему. И глаза чудовища смотрели уже не на него, как раньше, а куда-то в сторону.

Осторожно, боком, чтобы не зацепить страшных челюстей, не попасть в них, Сокол выполз из щели, поднялся, все еще держась за глыбы. И только теперь понял все.

Гигантское тело чудовища корчилось за несколько метров от него. Вместо головы на конце туловища была широкая рваная рана, из которой медленно вытекало что-то противное и тягучее. Оторванная голова чудовища лежала поодаль от него. Чудовище не издохло сразу, хотя метко брошенная граната и оторвала ему голову. Туловище его с бесчисленными ногами жило своей жизнью, голова — своей. Не останавливаясь ни на миг, дергались ноги, извивалось длинное тело, ломая папоротник и мелкие деревья. И также безостановочно лязгала острыми и кривыми огромными челюстями голова, словно еще и сейчас пытаясь схватить, убить и растереть между челюстями жертву, на которую она охотилась еще минуту назад.

— Вот живучая тварь! — опять раздался голос Василия, спускавшегося по склону ущелья к Соколу. — Смотрите, голову ей оторвало, а она живет. И голова живет, и туловище… Только вы не подходите близко, товарищ Сокол. Ишь, как она разевает рот… Сейчас нужно ее сфотографировать, это будет чудесное фото для нашей коллекции! Эх, жаль, что не было времени снять страшилище целым и неповрежденным! Ну, и дракон, ну, и чудище!..

Но Сокол уже не смотрел на чудовище. Он увидел: там, где кончалась оторванная голова, где раньше она соединялась с телом, граната вырвала из скалы большой кусок. Скала треснула, развалилась надвое. Часть ее, у самого подножия, рассыпалась большими и маленькими обломками. И среди этих обломков что-то матово поблескивало, — какие-то вкрапленные камни, выпуклые и, казалось, металлические куски. Их было немало. Как будто раньше они лежали все вместе, а теперь, после взрыва, рассыпались во все стороны. Металлические куски.

Забыв обо всем, о сколопендре, о ее челюстях, обо всем, что только что случилось, Сокол бросился туда, к загадочным металлическим кусочкам.

— Осторожнее… осторожнее… голова! — крикнул Василий.

Голова сколопендры, словно делая последние усилия, подпрыгнула вверх и повернулась челюстями назад, туда, где наклонялся к земле Сокол. Челюсти еще раз лязгнули в воздухе, пытаясь схватить человека. Напрасное усилие. Своим молниеносным движением они смогли лишь сжать рукоятку кирки и выхватить ее из рук геолога.

Послышался резкий треск. Челюсти перегрызли, как спичку, дубовую рукоятку кирки, и она упала на землю. А затем они замерли. Сокол растерянно посмотрел на голову, на кирку, словно впервые видя сколопендру. Но взгляд его опять упал на металлические куски. Он свирепо воскликнул:

— Моя кирка! Она сломала ее!

Он наклонился к самым челюстям головы и схватил кирку с отгрызенной рукояткой. Затем обернулся назад и выбил киркой из скалы один из матовых металлических кусков.

— Да, что с вами, наконец? — удивился Василий.

Но Сокол не слышал ничего. Он растирал между пальцами кусочек металла, счищал с него пыль, перекладывал его из руки в руку. Вот он обернулся в ту сторону, где было светлее, и начал внимательно разглядывать металл, который поблескивал желтоватым светом.

— Вадим, что случилось? — услышал Василий голос Рындина. Николай Петрович вышел из корабля и удивленно смотрел на Сокола.

Геолог не слышал. Он влюбленно смотрел на металлический кусок.

— Вадим, что с вами? Очумели? — раздался голос Гуро, который успел подойти с сумкой за плечами. Он снял сумку, положил ее на землю, посмотрел на убитое чудовище, бесчисленные ноги которого все еще корчились, и сказал Василию:

— Вижу твою работу, мой мальчик. Это ты ее гранатой? Хорошо, хорошо попал… Кажется, это тот самый дракон, которого мы тогда видели? Вадим, теперь у вас уже кажется нет никаких оснований уверять нас, что дракон лишь почудился нам. А тебя, Василий, еще раз поздравляю. Это прекрасно сделано!

Василий смутился. Ему всегда делалось неловко, когда его хвалили за что-нибудь, сделанное им, хотя бы он и сам знал, что хвалить было за что.

К счастью, Сокол освободил его от необходимости отвечать. Он быстро бросился к Рындину, восклицая:

— Николай Петрович! Ультразолото! Это должно быть оно! Я уверен, что это оно!

Экспансивный геолог окончательно забыл обо всех тех страхах, которые он только что пережил. Он не обращал внимания на убитое чудовище, он просто перепрыгнул через его длинное тело и двинулся к Рындину. Старый академик удивленно смотрел на него. Он, разумеется, не слышал ничего, что говорил Сокол. Но он видел металлический кусочек в руке геолога. Этого было достаточно для Рындина. Он знал, что именно искал Сокол и чем можно объяснить его увлечение. Еще миг — и он наклонился над рукою геолога.

Гуро посмотрел на Василия, подмигнул ему:

— Смотри, какая новость! Жаль, что Николай Петрович ничего не слышит. Ведь он не в скафандре.

— Да он и без этого понимает.

— Наверное! А интересно все-таки. Пойду, посмотрю на эту находку. Василий, а ты захвати, пожалуйста, мою сумку, когда сфотографируешь это созданьице, — сказал охотник, увидев, что Рыжко достает свой фотоаппарат.

— Ладно.

Гуро быстро двигался по ущелью к ракете. Василий остался возле убитого чудовища, наводя на него аппарат. Он слышал взволнованный голос Сокола. Геолог совсем забыл, что Рындин не слышит его слов, и радостно доказывал академику:

— Смотрите, ведь это самородок! И ясно, что это не обыкновенное золото, а что-то иное. У какого же еще металла может быть такой вид? Оно здесь, под скалой, как мы и думали. Я еще сегодня утром установил направление жилки-спутника. Вот сейчас, сейчас я побегу в корабль, проанализирую, чтобы окончательно определить…

И вдруг Василий встревоженно поднял голову. Ему послышалось, что где-то за скалами вновь раздается тот странный рокот, который они слышали в первый день пребывания на Венере, в зарослях над ущельем. Звук, который напоминал рокот многомоторного самолета.

Этот рокот приближался из-за скал, он усиливался, словно бы и в самом деле откуда-то из-за леса летел мощный самолет.

Василий не успел ничего сказать, не успел ничего решить, как из-за высоких скал вылетело что-то огромное, окруженное странным серебристым сиянием. Как будто быстрые взмахи крыльев, прозрачных, длинных, сверкали и серебрились в воздухе.

Одно мгновение — и странное, кошмарное существо, которое вылетело из-за скал, из-за зарослей, остановилось уже над ракетным кораблем. Это его оглушительное жужжание напоминало рокот самолета. Кошмарное существо плыло в воздухе, делая громадный круг. У него было длинное тело, большая голова с огромными глазами и большие, прозрачные, сетчатые крылья, которые быстро мелькали в воздухе, сливаясь в одно серебристое сияние.

— Стрекоза! Гигантская стрекоза! — закричал Василий.

Стрекоза, жужжа, пролетела над самой ракетой и помчалась дальше. Люди замерли от неожиданности. Тело стрекозы было длиной, по крайней мере, в четыре метра. Размах ее крыльев достигал метров пяти-шести. Крепкие сухие лапы с острыми когтями висели под нею.

Вот стрекоза пролетела совсем низко, обвеяв Василия ветром от своих блестящих проворных крыльев. Василий отшатнулся и схватился за винтовку. Но стрекоза молниеносно пронеслась над ним. Она летела опять к ракетному кораблю, опять описывала широкий круг. Василий прицелился в нее, но дуло его винтовки несколько секунд беспомощно пыталось следовать за силуэтом стрекозы, потому что быстрое существо легко изменяло направление и исчезало из-под мушки.

Один выстрел, другой… И вот стрекоза, не уменьшая скорости, как камень, упала сверху вниз. Ее громкое жужжание заглушило все остальные звуки.

— Неужели попал? — забилось сердце у юноши. Он опустил вниз винтовку.

Стрекоза, падая, выпустила, протянула длинные свои лапы. Только теперь Василий заметил, что стрекоза падает прямо на Бориса, который быстро бежал к ракете.

— Товарищ Гуро, берегитесь… Она падает на вас! — крикнул во весь голос Рыжко. Но было уже поздно.

Стрекоза упала вниз, как чудовищный коршун. Она не была ранена, она падала не потому, что ее задели пули Рыжко. Стрекоза бросалась на добычу, выбрав себе одинокую фигуру человека, бежавшего по склону ущелья.

Упав сверху на Гуро, стрекоза схватила его поперек туловища своими сильными лапами, подтянула к себе и молниеносно взвилась в воздух, неся охотника с собой и радостно, победно жужжа, наполняя ущелье нестерпимым шумом.

Василий приложил винтовку к плечу, стараясь прицелиться, убить стрекозу, спасти Гуро. Но как мог он это сделать? Разве можно было стрелять? Ведь пуля легко могла попасть и в охотника, повисшего под туловищем стрекозы…

— Ах, проклятая!.. — со злобой простонал юноша, опуская винтовку вниз.

Широко раскрытыми глазами, не двигаясь, люди снизу смотрели в небо. Стрекоза медленно превращалась в маленькую черную точку. Еще мгновение — и она исчезла за скалами, за зарослями. И только могучее ее жужжание еще долго долетало до путешественников, постепенно стихая.

Наконец, затихло и оно.