Апостол Папуа и другие гуманисты. I. Мидгардсорм

*25. Чемпионы медицины Дикого Атомного юга

Несколько позже 10 июля, самое раннее утро — предрассветная заря.

Меганезийская Новая Ирландия. Город Кавиенг. Лаборатория ЦЭБИМ.

Два старших доктора — Фанфан Дюбуа и Винсент Винсент достаточно давно работали вместе и, возможно, поэтому, стали похожи между собой. Исходно, их сходство было, наверное, только в росте (чуть выше среднего), в комплекции (чуть толстоватой, однако вовсе не мешающей быстро двигаться), и в возрасте (40 с плюсом). В остальном, вроде, различия. Фанфан Дюбуа — нормандец, светловолосый, сероглазый, весьма спокойный. Винсент — наваррец, такой эмоциональный брюнет с карими глазами. Но, общий стиль (необычный) нивелировал внешние различия. Стиль (говорят) был схвачен из фильма Акиро Куросава «Красная борода» (1965 год). Крайне выразительный образ сельского врача — дядьки в простом кимоно и сандалиях, с очень простой прической (умеренно-длинные волосы, собранные в пучок на затылке, плюс — тривиально подстриженная борода и усы). Необходимая часть данного образа: талант и готовность браться за сложнейшие задачи, причем, как правило, успешно решать их…

…Осень позапрошлого года застала Дюбуа и Винсента во Французской Полинезии, на острове Бора-Бора, в продвинутой клинике дорогого SPA-отеля «Villa-Floral». Работа в таком месте не очень интересная, зато оплата хорошая. Два доктора хотели поправить финансовые дела, и вернуться в Европу, но тут грянула Алюминиевая революция. Для большинства европейских специалистов это был мотив срочно уехать, но вот Дюбуа и Винсент решили остаться, и глянуть, что будет. Революция обещала перерасти в серию локальных войн, а война лучший обучающий тренинг для медика. Цинично, но правда.

Французские доктора не собирались оставаться тут надолго. Тренинг — и только. Но…

…Коварная анархистская пучина затянула двух талантливых медиков. Кроме широкой практики, и соответствующей известности и денег, две Новогодние войны принесли им неформальный титул: «loa-tahuna» — (на языке утафоа — «величайшие колдуны»)…

…Сейчас (на заре 10 июля 3 года Хартии) оба loa-tahuna сидели в шезлонгах на палубе катера-хаусбота. После сложной ночной биомедицинской операции, Дюбуа и Винсент решили немного отплыть от причала лаборатории ЦЭБИМ, остановиться, поболтать за чашкой кофе, созерцая облака, окрашенные в нежно-розовые тона лучами солнца, еще скрытого за горизонтом. Но вот вдруг нечто промелькнуло по небу, на миг изменив эту спокойную и незамутненную картину.

— Фанфан, ты видел? — встрепенулся Винсент.

— Да, краем глаза. Альбатрос, наверное, — ответил Дюбуа, и зевнул.

— А вот нет! — Винсент хлопнул ладонью по подлокотнику шезлонгу, — Это вертушка!

— Вертушка? — тут Дюбуа протер глаза, — Да, действительно.

Между тем, «вертушка» (точнее — маленький автожир) приводнилась, и…

— О! — воскликнул Винсент, — Там две очаровательные девушки! Они рулят к нам! Это будоражит! А я думал: чего нам не хватает?

— Да уж, только двух шумных женщин нам не хватает, — ворчливо откликнулся Фанфан Дюбуа, — и с чего ты взял, что они очаровательные? Эффект утренней зари так смещает зрительное восприятие, что первичные оценки никуда не годятся. Девушки могут быть страшными, как война арахнидов с американцами из фильма «Звездный десант».

— Ты неправ! Абсолютно неправ! Вот видишь, обе симпатичные, и я знаю, кто они! Это Китиара Блумм из австралийского инфо-агентства «RomantiX», и пилот Фрогги Уатуро, вануатианка. Знаешь, Фанфан, я думаю, это прелюдия к новой волне всемирной славы, которой мы, безусловно, достойны, после этой непростой ночи!

— Мне, — сказал Дюбуа, — хватило славы от попадания в реестр Гаагского трибунала.

К этому моменту, вертушка подрулила к катеру-хаусботу. Фонарь кабины был открыт, что позволяло убедиться: девушки симпатичные.

Журналистка Китиара Блумм — черноволосая, высокая смуглая, похожая на гречанку (причем на очень изящную гречанку, а не на среднюю горожанку Афин).

Пилот Фрогги Уатуро — рыжеволосая, пониже ростом, чернокожая, не очень изящная (сложение — плотное), но глаза — в них был будто некий магнетизм.

— Черт побери… — выдохнул Фанфан Дюбуа, встретившись с ней взглядами.

— Фрогги, — умоляюще шепнула Китиара, — выключи свой инстинктивный дальномер.

— Да, это я затупила, — голос уроженки Вануату оказался бархатно-нежный, а ее взгляд (после замечания Китиары) стал несколько менее цепким.

— Какие у вас глаза, мадмуазель… — произнес доктор Дюбуа.

— Ну, я вообще ничего себе, — без ложной скромности ответила Фрогги Уатуро.

Дюбуа рефлекторно окинул вануатианку условно-всеобъемлющим взглядом, а затем (осмыслив ситуацию) поинтересовался:

— Как вас на этой вертушке пропустила береговая охрана? Усиление же по региону.

— Все просто! — Фрогги широко улыбнулась, — Я лейтенант Народного флота, и летный инструктор. Сейчас в резерве, но регулярно тренирую новичков береговой охраны. А Китиара аккредитована при ситуационном штабе. И вообще, мы такие классные, что тормозить наш порыв познакомиться с такими выдающимися мужиками, это было бы неправильно по-любому. Ну, вы согласны?

— Фрогги, подожди! — австралийка потормошила ее за плечо, — Надо сначала попросить разрешения зайти в гости, а уж потом флиртовать.

— ОК. E kane-kane faka-afei ua.

— Фрогги, ты что сказала?!

— Я сказала: мужики, пригласите нас. Faka-afei, это приглашать, а не…

— …Я поняла, — перебила Китиара.

— Конечно, девушки! — воскликнул доктор Винсент, — Так приятно будет видеть вас за столом. У нас пока только кофе, но есть что-то в холодильнике, если вы голодны.

— Вот это дело! — сказала Фрогги, перепрыгивая на катер, и ловко выполняя швартовку автожира к борту, — Я бы сожрала что-нибудь. Если у вас планировка стандартная, то я разберусь сама. Китиара, я, по ходу, не нужна тебе сейчас для интервью. Здесь просто зацепить TV-камеру вот туда, к консоли навеса…

— Фрогги! Надо сначала спросить согласие на интервью для «RomantiX»!

Винсент и Дюбуа переглянулись.

— В принципе, мы согласны… — начал Дюбуа.

— …Особенно если вы поучаствуете в обеде с мидиями, — добавил Винсент.

— …Но мидий надо добыть со дна, чтобы они были абсолютно свежими.

— …Только так фирменное блюдо будет идеально-вкусным.

— …Поэтому, когда солнце поднимется до четверти неба, мы начнем дайвинг.

— …А после, займемся добычей, и еще у нас превосходное вино к этому блюду!

— …Соглашайтесь, это будет уникальный маленький невероятно вкусный банкет!

— Мы согласны, — сказала Китиара.

— Угу, — добавила Фрогги, появляясь из надстройки, и уже пережевывая что-то.

…

*** Romantix-TV. Сидней — Кавиенг. Горячий выпуск. ***

Привет всем, кто у экранов, и смотрит online, и всем, кто посмотрит позже! С вами я — Китиара Блумм. Я продолжаю репортаж об эскалации в Ново-гвинейском море. Как я сообщала в предыдущем выпуске, лайнер «Мидгардсорм» освобожден в ходе силовой спецоперации INDEMI. Сейчас лайнер пришел в маленький папуасский порт Мабат, а

пострадавшим пассажирам оказывается медицинская помощь. Наиболее сложным стал случай Кларион Тингели, гражданки Бельгии. У нее начались роды на сроке четыре с половиной месяца, это результат стресса из-за действий террористов. Миссис Тингели путешествовала с мужем, известным бизнесменом Рэмом Тингели, и с 8-летним сыном Дидриком. Пока Рэм Тингели в плену у террористов на островах Солангай, и семья не знает, что с ним. Можно представить состояние его жены и сына. Не удивительно, что организм Кларион Тингели так отреагировал. Кларион была немедленно доставлена на большой остров Новая Ирландия, в Кавиенг, в центр экстремальной биомедицины. По счастливому случаю, сюда смогли прилететь доктор Фанфан Дюбуа, и доктор Винсент Винсент, известные блестящими успехами при лечении раненых в ходе недавних войн. Сейчас я попрошу Фанфана и Винсента рассказать об этом, и не только об этом.

И Китиара Блумм задала типичный первый автобиографический вопрос.

— Прошу, расскажите в общих чертах о вашей жизни в Меганезии. Как вы начали тут работать, какие случались интересные моменты, и какие у вас планы на будущее?

— Мы начали тут работать 6 лет назад, когда это была Французская Полинезия, — сразу поправил доктор Дюбуа, — а после революции мы просто не видели смысла уезжать.

— Нет, коллега, — возразил доктор Винсент, — мы думали о том, чтобы уехать, но нас тут завалили пациентами, бросить которых было бы просто неэтично.

— Был сплошной кошмар, — задумчиво произнес Дюбуа, — после битвы за Таити в марте позапрошлого года к нам привезли почти триста раненых. Это еще цветочки, а ягодки начались после освобождения Самоа и Ниуэ, и после штурма Новой Каледонии. Сюда привозили самолетами с юго-запада самых сложных раненых. Как-то раз мы курили в перерыве, и я спросил: «Может, мы, как в кино, провалились в 1940-е годы, и это идет Вторая мировая война?». А Винсент ответил: «Откуда тогда ноутбуки и woki-toki?». Я говорю: «Так ведь в Голливуде работают сплошные неучи». А он пошутил: «Ну, давай скажем за это спасибо Мауи и Пеле, держащим мир». Хотя, тогда было не до шуток.

— А потом? — спросила австралийка.

— Потом, — сообщил Винсент, — мы занимались разными темами. Например, протезы на биотоках. Это футуристическая область, хотя принцип известен с 1980-х годов.

— Я имела в виду: почему потом вы не уехали домой во Францию?

— А зачем? — лаконично поинтересовался Дюбуа.

— Просто: вы ведь французы. Или вы одобряете здешний политический режим?

— Мы никакой режим не одобряем! — объявил Винсент, — Политика грязное дело. Но, у Меганезии есть один плюс: здесь мы сами себе хозяева. А во Франции все сложнее. Я вообще не уверен, что мы там сможем адаптироваться. Там слишком много запретов, которые надо постоянно учитывать, если что-то делаешь, пишешь, или говоришь при посторонних свидетелях. И еще — параноидно-раздутая бюрократия. Это кошмар.

— Значит, вы, все же, считаете, что меганезийский режим лучше французского?

— Не лучше, — ответил Дюбуа, — а рациональнее, проще и понятнее.

— Кстати, — продолжил Винсент, — Лантонская Хартия вполне французская. Она почти полностью повторяет французскую Декларацию прав гражданина 1789 года.

— Неужели так? — усомнилась репортер, — А я читала, что Лантонская Хартия слизана с американской Декларации Независимости 1776 года.

— Черт знает, — доктор Винсент пожал плечами, — политика такая чушь.

— ОК. Правда, отбросим политику. Давайте лучше про случай Кларион Тингеле.

Возникла пауза. Затем Винсент толкнул Дюбуа плечом.

— Давай, Фанфан, твоя фамилия раньше по алфавиту, вот ты и рассказывай.

— Ладно, — согласился Дюбуа, — начнем с того, что стрессовая экстракция плода на 20-й неделе беременности, это не роды. Согласно классификатору Всемирной Организации Здравоохранения, это выкидыш.

— Нет, коллега, — возразил Винсент, — сочинения ВОЗ, это для адвокатов и дилетантов, а специальная литература толкует иначе.

— А как толкует это специальная литература? — спросила Китиара Блумм.

— Так, слушайте, — тоном сказочника произнес Дюбуа, — на протяжении полувека, наука развивает методы спасения младенцев, рожденных со сверхмалым весом. Эта область ветвится на две. Первая, это множественные близнецы на сроках от 25 недель. Вторая — одиночки на сроке от 22 недель. Полвека назад это было фатально, а потом, появились технологии, дающие шанс иногда спасать малышей фунтового веса. Появилась даже статистическая формула нижнего предела жизнеспособности плода: «22-30-450». Это значит срок развития 22 недели, рост 30 сантиметров, вес 450 граммов.

— Идиотская формула, — ввернул Винсент.

Тогда Дюбуа развел руками и объявил:

— Все, давай теперь, рассказывай ты, коллега.

— Запросто, коллега! Продолжу о формуле. Она идиотская, поскольку описывает плод исходя только из срока и внешнего размера-веса. Статистика не знает биологию. Она суммирует и делит то, что ей дается, и получает среднее, без всякого объяснения. Но биологически, выживаемость связана не с ростом и весом, а со зрелостью органов. На практике известно выживание эмбрионов с весом 250 граммов, но при сроке 26 недель. Приведу также пример из нашей с коллегой Фанфаном работы на атолле Нукутепи, в архипелаге Элаусестере. Там секта межзвездных коммунистов тау-китян, и девушки-тинэйджерки рискованно балуются с фертилизаторами, вызывающими многоплодие.

— О! Вы были в биомедицинском десанте на Элаусеастере? — воскликнула Китиара.

— Мы и сейчас в этом десанте, — сказал Дюбуа, — наша эпоха дала нам теле-хирургию с применением робототехники, и дистанционной диагностики. Это не очень принято в Первом мире, но в Меганезии эти технологии — американские, японские, европейские, вошли в практику с середины прошлого года. Так вот, относительно девушек из секты межзвездных коммунистов. Обычно они рожают в 32 недели трех-четырех близнецов, примерно по килограмму. Но однажды мы столкнулись с 6-плодной беременностью, и приняли непростое решение: инициировать роды на 28-й неделе. Мы спасли всех этих близнецов, хотя вес у самых мелких был около 350 граммов. И тут… Давай, коллега!

Доктор Винсент коротко взмахнул ладонью и принял эстафету.

— Тут мы подумали: а ведь это вес, соответствующий 20 неделям. В нашу сферу лишь частично входят вопросы акушерства, мы ближе к работе с травмами, и токсическими последствиями инфекций, но нас захватила идея: спасти 20-недельного эмбриона. Мы углубились в теорию вопроса, и сначала получили вердикт: биологически исключено. Проблема не в весе, малый вес вызывает лишь риск потери тепла и влаги. Это можно компенсировать обычными техническими средствами: камерным микроклиматом. Но неразвитость органов дыхания ставит крест на выживании. Легкие в 20 недель просто неспособны перерабатывать воздух, и снабжать органы кислородом. Кроме того, кожа эмбриона еще не готова к длительному контакту с воздухом.

— Подождите! — забеспокоилась Китиара, — Мне говорили, что с ребенком Кларион все нормально, а теперь, по вашим словам…

— …Стоп! — доктор Винсент погрозил ей пальцем, — Не с ребенком, а с эмбрионом. Это принципиально. В остальном, вам правильно сказали. С ним все нормально. Но это не значит, что его легкие работают, и что его кожа длительно контактирует с воздухом.

Китиара Блумм была явно дезориентирована, и доктор Дюбуа пришел на помощь.

— Как вы думаете, если бы эмбрион продолжал нормально обитать в животике у нашей бельгийской пациентки, то можно было бы сказать: с ним все нормально?

— Да, — ответила Китиара, — но ведь он родился. Так что он уже не в животике.

— Не родился, а сбросился, — педантично поправил Дюбуа, — и ему совершенно не надо дышать легкими и держать кожу на воздухе. Он займется этим через дюжину недель…

- …А пока ему лучше так, — перехватил инициативу доктор Винсент, и поставил перед австралийкой включенный ноутбук.

Сначала она не поняла, что происходит на экране. Вроде, какой-то фильм про водолаза. Только минутой позже до нее дошло: это 10-дюймовый голенький человечек плавает в кубическом аквариуме, точнее, висит в толще жидкости, иногда шевеля ручками. А от животика куда-то через стенку тянется шланг… Точнее, пуповина.

— Ох! Вы переключили малыша с мамы на какой-то аппарат искусственного дыхания?

— Почти точная догадка, — прокомментировал Винсент, — перерезанная пуповина может подключаться к трубке из бионейтрального пластика по тому же принципу, который в военной хирургии применяется для вставок, замещающих фрагменты артерий или вен, поврежденных боевыми факторами оружия.

— Операция, — добавил Дюбуа, — была того рода, как при осколочных ранениях в живот.

— Только, — уточнил Висент, — это было усложнено малыми размерами организма.

— Классно! — подала голос Фрогги Уатуро, — А почему вот так не делают с 5-месячными, которых выхаживают в клиниках в Америке?

— Вероятно, — сказал Дюбуа, — у акушеров есть стереотип: если ребенок родился, то ему следует дышать и питаться, просто как новорожденному, а не снабжаться артериальной кровью, богатой кислородом и питательными компонентами, через пуповину, как это происходит у эмбриона при нормальном ходе беременности. Мы сломали стереотип и, вероятно, у этого младенца не будет проблем, которые бывают при легочном дыхании, и желудочном питании у младенцев, рожденных с критической недоношенностью.

— А контакт с мамой? — спросила Китиара, — Я читала, что это важно.

— Это… — Дюбуа будто помешал пальцем воду в некой воображаемой чашке. — …Лишь гипотеза. Но, поскольку данная гипотеза не опровергнута, мы оборудовали наш новый эмбриональный аквариум аудио-связью. Двусторонней. Мама может петь эмбриону песенки. А он может в ответ стучать сердцем в той или иной тональности.

— Мужики! Ну, вы вообще! — с искренним обожанием объявила резерв-лейтенант.

…

Агломерация Кавиенг (Столица Новой Ирландии). Городок Нова Мекленбург.

Та же дата 10 июля, но несколько позже — 9 утра.

Примерно с 1890 года (когда здесь была построена Германская дорога) и до недавнего периода Новогодних войн, Кавиенг был колониальным портом, с прилегающим к нему поселком на крайнем северо-западе огромного острова Новая Ирландия. Шли годы, и развивалась колониальная инфраструктура — Германская, Австралийская, Японская… …Середину поселка занял японский военный аэродром, а холмы вблизи гавани заняла мощная артиллерийская батарея. В 1943-м здесь находился один из штабов «плана Z»: стратегической схемы японской обороны. Потом был снова Австралийский период, а дальше — полуколониальный период в составе как бы суверенного Папуа.

По итогам Первой Новогодней войны Новая Ирландия отошла к Меганезии. Затем, в первый день Второй Новогодней войны, сюда вторглись Коалиционные миротворцы. А дальше, поселок Кавиенг исчез. Народный флот применил здесь против миротворцев комбинацию: короткоживущее вирусное оружие, затем — топливные бомбы…

…Старый Кавиенг исчез, и несколько февральских штормов унесли его пепел в Ново-гвинейское море. А весной на том же месте стремительно вырос новый поселок, очень странный для папуасского региона.

Герда Шредер, сидя за столиком в открытом кафе на площади, около круглого пруда с фонтаном, крутила головой, пытаясь понять: снится ей, или она попала в некий оазис уютной малоэтажной северно-западной Европы, похожий на родной Штайнау-ан-дер-Штрассе. Конечно, в Штайнау на площади у фонтана не могли бы расти пальмы. И над круглым прудом вряд ли летали бы огромные бабочки, размером с ладонь…

— Кажется, — негромко произнес фон Зейл, — вы подозреваете, что это галлюцинация.

— Честно говоря, Хелм, да, у меня в голое крутится такое подозрение. Или еще другое подозрение: что я перепутала маршруты. И это не Кавиенг, а Копенгаген.

— Вы не слишком далеки от фактов, — сообщил он, — тут есть датчане, но большинство жителей, все-таки, из Германии. Да, кстати, эта часть Кавиенга — отдельный городок, с собственной мэрией, и называется Нео-Мекленбург — так до 1915 года назывался весь длинный остров Новая Ирландия. Тут была Германская Ново-Гвинейская Компания.

— Но, откуда появился такой городок? — спросила Герда.

Хелм фон Зейл улыбнулся, изобразил руками что-то вроде арки, и пояснил:

— Из китайского строительного 3D-принтера образца 2015 года. В тот не очень далекий период, это был фурор: напечатать за несколько дней квартал бетонных домов на этой забавной штуке, вроде арочного крана со слоновьим хоботом. Слишком резкий фурор. Глобальные строительные концерны тихо придушили развитие этой технологии. А мы вытащили ее, отряхнули пыль, кое-что улучшили, и получилась «Машина Варлока». В прошлом году комэск Варлок выдвинул идею напечатать всю столицу — Лантон на 3D-принтере. Мы добыли старый китайский строительный 3D-принтер. Ребята из группы Варлока улучшили. И вперед. Варлок теперь мэр Лантона. А машина строит дальше.

— «Мы», в смысле INDEMI? — спросила Герда.

— Так точно, — подтвердил фон Зейл, — это была наша первая тема вместе с Creatori.

— А «Creatori», это что?

— Это спецслужба департамента НТР, в смысле: Научно-Технической Революции.

Герда Шредер сосредоточенно помассировала кисти рук (она делала так всегда, когда чувствовала, что слишком нервничает). Майор фон Зейл тактично предложил:

— Если вы устали от потока новой инфо, то, может, позавтракаем? Тут хорошо кормят.

— Да, я бы перекусила. Но еще один вопрос: почему люди поехали сюда из Германии?

— Встречный вопрос, — сказал он, — что делать в Германии, и вообще в Европе, молодым людям, которые получили отличное техническое образование, но не могут найти ему применение? На остатках европейского индустриального комплекса маловато места. И какие варианты? Трудиться в супермаркете, и раскладывать по полкам индокитайские товары? Ловить социальное пособие, конкурируя со вторым поколением мигрантов из Северной Африки и Азии? Или искать что-то более интересное в окружающем мире?

— Неприятный вопрос, — согласилась Герда, — у меня сын в последнем классе школы.

— Да, Герда, я в курсе. Но, вы найдете для него решение. У вас сила и талант.

— По-моему, Хелм, вы переоцениваете… — начала она…

…И тут появился парень из персонала кафе. Обычный западноевропеец.

— Guten Morgen! Aloha oe! Фрау Шредер, майор фон Зейл, что вы скажете о реальном баварском завтраке? Яичница-глазунья из двух яиц, классические сосиски на гриле с горчицей, тосты со специальным сыром, и конечно, большая чашка кофе.

— Герда? — вопросительно окликнул фон Зейл.

— Да, — сказала она, — безусловно, да. Но, герр… Э…

— …Кнапп, к вашим услугам, — сказал парень.

— Очень приятно, герр Кнапп. А откуда вы знаете меня и майора?

— Так, кто ж вас не знает здесь, после вчерашнего? — искренне удивился Кнапп.

— Понятно… — протянула она, — …Что ж, главное, чтобы завтрак удался.

— Даже не сомневайтесь. Значит, вам обоим реальные баварские завтраки! — и c этими словами, парень энергично зашагал к стойке, подбрасывая в руке авторучку, которая в данном случае не пригодилась, в виду элементарности заказа.

А Герда уже забыла, что собиралась сказать. У нее в голове бурлила каша из всяческих разнородных мыслей и образов. События вокруг ребенка (или эмбриона) бельгийских супругов Тингели просто выбили германку из колеи… Хотя, выбили не так сильно как «виновницу фиесты» — Кларион Тингели. Конечно, Герда не видела самой процедуры, приведшей к появлению младенца (эмбриона?) на свет, но видела реакцию Кларион на младенца (эмбриона?), уютно зависшего в центре кубического аквариума, и аккуратно подключенного комбинированным шлангом к аппарату кровяного дыхания-питания.

В процессе витальной экстракции, бельгийка находилась под воздействием какого-то психотропного вещества (позже доктора Дюбуа и Винсент признались, что сделали это, чтобы исключить психический шок). В общем, на момент первого очного знакомства с новорожденным (сброшенным?) Кларион еще «не совсем отражала реальность». У нее отсутствовало ясное представление о том, что ее беременность прервана, и что ее плод (превосходно себя чувствующий — как отметили два доктора), находится перед ней. На протяжении следующего часа, Кларион Тингели то растеряно ощупывала руками свой опавший живот, то смотрела на крошечное человеческое существо, которое, как будто, жестикулировало ручками, плавая в толще жидкости. Далее (когда Кларион, все-таки, осознала, что это за существо) у нее возник страх, что оно (точнее он) захлебнется. По бытовой логике действительно, не должен младенец быть под водой так долго.

Произошла сцена, близкая к истерике, и тогда Дюбуа и Винсент снова дали бельгийке психотропное зелье. Только уже какое-то другое. И после этого у Кларион проснулся неожиданно спокойный, практический интерес:

Как этот крошечный мальчик воспринимает мир?

Как с ним общаться?

Как определить, если ему что-то нужно?

Как долго ему следует находиться в этом аквариуме?

Тут два доктора с некоторой торжественностью вручили ей наушники с микрофоном и компакт-ноутбук, объяснив как этим пользоваться.

Дальше эстафета была передана Герде, и следующие три часа она общалась с Кларион. Точнее, они вдвоем общались с существом в аквариуме (в каком-то смысле общались). Кларион, впрочем, была уверена, что взаимопонимание достигнуто, поэтому выглядела предельно счастливой. Конечно, это как-то было связано с психотропным зельем.

К 8 утра Герда была психически измотана. Зато Кларион вернулась в свое нормальное состояние умеренно-оптимистичной здравомыслящей уроженки Брюгге. Она, с очень спокойным удовлетворением, заявила: «Мой младший ребенок в порядке, слава богу, а теперь время помочь моему мужу. А тебе, Герда надо отдохнуть. Ты и этот твой парень, майор Хелм, уже сделали для нашей семьи больше, чем самые близкие друзья. Просто говорю, чтобы ты знала: мы, фламандцы, не забываем добра, на этом держимся».

Последняя фраза была сказана таким алмазно-твердым голосом, что в ней угадывался подтекст: «мы также не забываем зла». Кларион Тингели явно не впервые попадала в кризисные ситуации (не такого типа, но тоже жесткие), и у нее имелся общий план для подобных случаев. Сейчас она была непоколебима в намерении применить этот план. Правда, чего-то не хватало. Ну, конечно: средств связи.

«Герда, еще одна просьба: достать мне телефон, и ноутбук с выходом в интернет. А все остальное я сама сделаю. Дальше ты отдохни, правда, тебе это нужно».

Тему с интернетом Герда решила легко: одного вопроса к молодому военфельдшеру, дежурившему на аппаратуре, оказалось достаточно, чтобы Кларион Тингели получила полноценный выход в глобальное инфо-пространство. И напоследок (когда Герда уже двигалась к дверям палаты) Кларион дала ей практичный совет: «дыши глубже, когда будешь смотреть в зеркало, и припудри все это, ты сама увидишь, что».

Только тогда Герда вспомнила, что так и не применила рецепты Азалинды, данные на берегу Папуа, в порту Мабат, в случайном кафе. Конечно: ведь пришлось улететь, и…

Совет «дыши глубже» оказался полезным. Без хорошего вдоха Герда могла бы просто шлепнуться на задницу и разреветься, увидев в зеркале свое лицо, разрисованное ярко-багровыми бесформенными пятнами, и губы, асимметрично вздутые с левой стороны. «Sheisse!», — без избыточного пафоса произнесла германка, затем подумала, что совет «припудрить все это», может, разумен, но только для женщины с хорошими навыками пользования косметикой. У Герды такие навыки были минимальными, и она решила: «Плевать! Люди без комплексов запросто ходят по улице даже с втрое сильнее битой физиономией. Так что нечего тратить время и нервы на чепуху. Пойду, как есть».

И отправилась с фон Зейлом в это замечательное кафе, что в Нео-Мекленбурге.

Кстати — слова Кларион: «этот твой парень, майор Хелм» — не прошли мимо внимания Герды. Как колумнист развлекательно-бытового журнала «Hauswirtschaft», с большим стажем, Герда знала принцип: «со стороны часто виднее, кто к кому неровно дышит».

Признаться честно: Герда еще ни разу не знакомилась с интересными мужчинами при настолько нелепых обстоятельствах, но, может быть, в этом есть изюминка…

…Додумать эту мысль помешал парень по имени Кнапп. Он притащил внушительный поднос с «реальным баварским завтраком», глянул на Герду, и тактично спросил:

— Как вы себя чувствуете, фрау Шредер? В смысле, у вас такой отсутствующий вид…

— Я в порядке, герр Кнапп, просто задумалась. А состояние моего, скажем, фасада, как определила военная медицина, не внушает опасений. Само пройдет.

— А-а… — протянул парень, — …Вообще-то, если вам интересно мое мнение…

— Интересно, — отреагировала она.

— …То, — продолжил он, — всю эту шайку исламистов и ООН-овцев на Солангае лучше стереть атомным ударом с лица Земли. Ну, «Хаббакук-плюс» покажет им, что бывает с самой жирной свиньей на Октоберфест. И это правильно, я так думаю.

— Э… А что такое «Хаббакук-плюс»?

— Это, — сказал фон Зейл, — бугенвильский 610-метровый супер-авианосец. Сегодня он пройдет через пролив Сен-Джордж в Ново-гвинейское море, и завтра — рок-н-ролл.

— Ничего себе… — выдохнула она, — …А что значит «рок-н-ролл» в данном случае?

— Это, — сказал он, — пока секрет. Но вы скоро узнаете.

— Вы меня заинтриговали, Хелм.

— Правда? Ну, тогда я постараюсь вернуться, чтобы рассказать детали.

— Э… Это намек, что вы тоже участвуете в рок-н-ролле?

— Работа такая, — чуть уклончиво ответил майор INDEMI.

…