Античная наркомафия-7

2. Осеннее обострение

– Все склады проверены, досточтимый! – доложил посыльный, – Четверть из них нуждается в ремонте кровли, и это может занять пару недель, но исправных на это время более, чем достаточно.

– А решётчатых поддонов для амфор?

– На разгрузку уже пришедших кораблей хватает, и новые уже делаются, так что за этим задержки не будет.

– И всё равно готовьте их с полуторным запасом, – распорядился я, – Складов может и не хватить, и тогда придётся ставить палаточные.

– Да куда уж больше-то, досточтимый? До следующего урожая точно хватит!

– До следующего – да, хватит. А вот будет ли он лучшим, чем этот?

– Должен быть, досточтимый. Может быть, мы и прогневили чем-то богов, это жрецам лучше знать, но ведь не НАСТОЛЬКО же!

– Твоему отцу разве не случалось наказывать тебя строже, чем ты заслуживал, когда он бывал в скверном настроении?

– Всякое бывало, досточтимый.

– Ну так а с чего ты взял, что и боги не могут оказаться не в духе? Нам можно, а им нельзя? И где ты видел, чтобы боги были милостивы к беспечным раззявам, которые по своей бестолковости не позаботились о себе сами?

Запастись африканским зерном и финиками мы стремимся по максимуму, года на два, не надеясь на следующий год. Во-первых, это сейчас мы подсуетились первыми и опередили римских торгашей, но следующим летом они фишку просекут и озаботятся заранее, да и сенат наверняка постановит запасаться жратвой, так что далеко не факт, что через год мы закупим столько же. А во-вторых – оно и к лучшему, учитывая предстоящую эпидемию. Меньший объём внешней торговли – меньше и риска проворонить заразу. А урожай – он даже на наших латифундиях оказался гораздо хуже обычного, а у крестьян – тем более. Сами-то прокормятся, но продать им нечего, и даже зерновой налог в Большом Совете решено для них скостить, а оставшийся заменить по возможности дарами леса или частью приплода скота. И, как уточнила Юлька по своей книжке, таким же ожидается и следующее лето, так что без африканской жратвы – никак. Но и под африканскую жратву, да ещё и на два года, нужны не протекающие в непогоду складские помещения, а в них – поддоны для остродонных амфор, потому как в античном мире и зерно, и сухофрукты в амфорах перевозятся и хранятся, а не в мешках.

И хотя по сравнению с мешками это дополнительные вес и объём – не могу не признать и рациональности такого подхода. В прежней жизни, когда служил срочную, так доводилось и мешки с крупами на складе ПФС грузить-разгружать. Добрая половина их при этом оказывалась прогрызенной вездесущими мышами, а в некоторых они и гнёзда свои устраивали и выводки свои в них выводили – ага, чтобы далёкими прогулками себя любимых не утруждать и риск попасться складской кошке к минимуму свести. Античный же мир – благодаря керамическим амфорам – этой проблемы не знает. На полях – да, что успеют сожрать, то сожрут, а на складе всё, что уже засыпано в амфоры, может разве что только сгнить или заплесневеть от сырости. Ну так на то и кровля нужна исправная, а пол – не подтапливаемый. В общем, у нас осеннее обострение нашей паранойи, и навеянная ей операция "Хомяк" – в самом разгаре…

– Папа, объясни пожалуйста и нашим, за что ты меня вчера наказал, – попросил Волний, за которым толпилась и добрая половина его класса.

– А что непонятного? – спрашиваю детвору.

– Ну, он говорит нам, досточтимый, будто бы ты высек его не за само это слово на доске, а за что-то другое, – сказала чёрненькая из юлькиных, а остальные шмакодявки захихикали, явно не веря в версию моего наследника.

– Мы с Мато тоже объясняли им, господин, что не за это, а за то, что на латыни, – доложил Кайсар, – А они не верят и думают, что это мы привираем.

– А вы объяснили им, почему нельзя это писать именно на латыни?

– Ну, мы с Кайсаром и сами поняли не всё, – признался Мато, – Поняли, что это как-то связано с написанием латинских букв…

– Со сходством, – поправил его Кайсар.

– Ну да, со сходством латинских букв с нашими.

– А ты, Волний, как объяснял им сам?

– Ну, как ты сам мне сказал – что буквы похожи, но неправильные.

– Всё с вами, оболтусами, ясно, – млять, сплошной "испорченный телефон", – В общем так, ребята и девчата – развесьте ухи, слухайте сюды и не говорите потом, что не слыхали. Ремня я ему дал и в самом деле не за само это слово, а именно за то, что он его перед уроком латыни на доске написал. Заборов вам мало, что ли? – девки захихикали, – На других уроках тоже, конечно, сквернословие никчему. Я и сам, конечно, сквернослов ещё тот, так что у нас это, видимо, наследственное, – девки снова захихикали, – Но в этом с меня пример брать не надо. Я был простым грубым солдафоном, и некому, да и некогда было учить меня хорошим манерам, а вас здесь учат и этому. Так что абсолютно незачем писать подобные слова на любых уроках, а на латыни и именно это слово – в особенности. За нормальное латинское ругательство я бы тоже, конечно, не похвалил, но ограничился бы подзатыльником, и до ремня дело не дошло бы. А ремень вот за что – смотрите сюда, – я достал из ножен кинжал и написал его остриём на земле под ногами букву "X", – вот эта буква в латинском алфавите есть, и она в нём – последняя. Буквы "Y" и "Z" заимствованы у греков, – я изобразил на земле и их, – Хорошо образованными людьми они на письме уже применяются, но только в частной переписке, а не в официальных документах. Будем надеяться, что когда-нибудь римляне включат их в официальный латинский алфавит, но пока-что их в нём нет. А почтенный Квинт Терций учит вас именно официальной латыни, а не вольнодумству порицаемых римскими традициями грекофилов. Правы в этом сами римские консерваторы или нет – вопрос отдельный, но это их римский вопрос, и судить о нём не нам с вами. Мы же с вами изучаем официальную латынь – такую, какова она есть сейчас, а не такую, какой она то ли станет когда-нибудь, то ли нет. И вот как прикажете объяснять почтенному Квинту Терцию вот эти буквы? – я изобразил русские "У" и "Й", – Особенно вторую из них, – школота сперва рассмеялась, а затем озадачилась, – Это же не просто на бок "Z" запрокинуть надо, а ещё и перевернуть, а с вот этой чёрточкой и вовсе промазать мимо неё. Вечно пьяного грека Ликаона знаете? – этого запойного алкаша знал весь город, и детвора снова рассмеялась, – Но боюсь, что ТАК даже он не изобразит.

– Ликаон, говорят, вообще неграмотный, – заметил Миликон-мелкий.

– Тем более. Ну и вот, представьте себе теперь, какую чушь мне пришлось ему наплести. Ему – это почтенному Квинту Терцию, не Ликаону, – школота опять прыснула в кулачки, – Я сказал ему, что учу Волния и этим новомодным греческим заимствованиям, чтобы он понимал толк и в них, а поскольку справедливое место им, естественно, позади всех настоящих и правильных латинских букв, то и запрокинутая вверх тормашками "Z" придаёт надписи особый смысл – конец, – пацанва грохнула от хохота, – Только не тот, о котором сейчас подумали самые испорченные из вас, – тут захихикали шмакодявки, – А тот, который конец какого-нибудь большого и трудного дела, которое наконец-то сделано, и теперь можно отдохнуть. Все поняли и запомнили? Вот так и будете теперь объяснять другим, если вас спросят. А всё – по твоей милости, орясина, – я ткнул пальцем в своего наследника, – Какое такое большое и трудное дело ты завершил перед ТЕМ уроком, я не знаю и знать не хочу. Это ты теперь изволь придумать сам. И объяснять тем, кто спросит – тоже будешь сам. Думать же надо всё-таки головой, а не…, - пацанва прыснула в кулаки.

– "Y" и "Z" в латинском алфавите только в следующем столетии приживутся, – сообщила Юлька, когда детвора, услыхав звон бронзового гонга, пошла на следующий урок, и стало можно говорить "лишнее".

– Гм… А разве не при Клавдии?

– При каком именно? – поинтересовалась историчка.

– Ну, при Том Самом, конечно.

– Который "и Мессалина"? Нет, при нём они давно уже будут, а введёт он три других греческих буквы, которые так и не приживутся. Был ещё другой Клавдий – Аппий Клавдий Цекус, цензор.

– Был или будет?

– Был, уже больше столетия назад. Он убрал из алфавита "Z", которая уже была заимствована до него, так что это не первый заход. Ладно, пора идти, – Юльке предстояло вести русский язык в подготовительном классе для не владеющих им, мне биоэнергетику в пятом, ДЭИРовскую "единичку".

В нынешнем пятом из "самых наших" – Ленка, старшая шмакодявка Володи с Наташкой. Остальные – соответствующего возраста дети наших бывших сослуживцев и местных вождей, примерно поровну. Школоты в нём – после отсева семи приматёнышей – восемнадцать человек, но на уроке присутствуют двадцать три, и эта добавочная пятёрка постарше самого класса, потому как ученицы наших "коринфянок". Их могло бы быть и больше, но русский язык в прошлом году хорошо пошёл только у этих пяти, а перевести мою адаптированную к античному миру редакцию ДЭИРовских книжек на турдетанский я пока ещё как-то не сподобился. На наших школьных занятиях "гречанки", конечно, не так, как в их собственной школе, то бишь уж всяко не голышом, но выучка есть выучка, и держатся они соответственно, так что внимание пацанвы класса, ясный хрен, приковано в основном к ним. Такая же ситуёвина и в старшем, шестом, где я веду старшие ступени, и это уже начинает напрягать в нём шмакодявок самого класса – "гречанки" уже, можно сказать, в соку, да и умеют уже не так уж и мало. Как раз одна из них и ассистирует мне сейчас с пятиклашками. Тут ещё не такой напряг, но вектор задан, как говорится, и мне приходится подать знак этим пяти, чтоб сбавили обороты, а ассистентке ещё и отчитать их по-гречески – ага, под смех школоты, потому как владеют-то им по-всякому, но понимают все. Отсмеялись, успокоились, сосредоточились, напоминаю классу и "гречанкам" уже пройденный материал, проводим разминку эфирок и прокачку энергопотоков, делаем шарики. Затем ассистентка зажигает масляную лампу и ставит рядом жестянку, чтобы она нагрелась от огонька – мы проводим тренировку зрительного восприятия тепла. Особенно старается, естественно, пацанва, у которой перед глазами наглядный пример, КАК можно применить при должном навыке инфракрасное зрение – ага, на прошлом уроке я им как бы вскользь упомянул, что в принципе, если у кого будет ОЧЕНЬ хорошо получаться, то можно и для этого. На самом деле разрешающая способность такого тепловидения далеко не та, чтобы разглядывать в подробностях телеса "гречанок" сквозь их одёжку, и просто хорошо намётанного глаза оно, конечно, не заменит, но как знать, вдруг среди этих ребят найдутся и уникумы? Таланты, как говорится, надо выявлять и развивать с детства.

Затем снова делаем шарики и проводим повтор прощупывания собственных эфирок ладонями. Судя по увлечённому виду у пацанвы, да смешкам с переглядыванием у "гречанок", эти сорванцы и сами сообразили совместить приём с пройденным ещё ранее изменением размеров эфирных рук, и эфирки теперь щупают ими не только и не столько свои, сколько – понятно чьи. Но девчонки всё понимают правильно и не жалуются, да и сами – школа есть школа – в долгу не остаются, а раз так, то и мы с ассистенткой это дело зацениваем, переглядываемся, обмениваемся понимающими кивками и дружно "в упор не замечаем". Должна же в конце концов изобретательность как-то вознаграждаться, верно? Новая тема – управление главными энергопотоками и контрольная точка. Зачитываю им теорию, ассистентка некоторые моменты переводит "гречанкам" для лучшего понимания на турдетанский и на нём же добавляет параллели из классической античной магии гетер. После этого приступаем к практике – дыханием раскачиваем поочерёдно то восходящий поток, то нисходящий и проверяем их в точке несколько выше пупка. Некоторые вскоре замечают их ослабление за этой точкой, и мы на их примере учим класс "переключению стрелки". У одного из пацанов и у двух шмакодявок самостоятельно не получается, и им помогают коллективно, после чего, убедившись в успешном результате мероприятия, мы с ассистенткой организовываем обрыв классом образовавшихся энергосвязок – нехрен тут лишние эгрегоры плодить. По часам до "звонка" остаётся ещё минут пять, за которые мне надо успеть объяснить им, для чего всё это нужно, и что мы будем делать на следующем занятии. Рассказываю об удалении энергопоражений – в перспективе энергопотоками, но поначалу, пока не овладеют приёмом в совершенстве – врукопашную, то бишь эфирными руками. И пацанва, и "гречанки" тут же заметно оживляются – ага, сходу просекли фишку и уже предвкушают применение "на свой манер", гы-гы!

Звенит гонг – урок окончен. Школота высыпала во двор, "гречанки" двинулись в свою школу, где у них по расписанию свои занятия, я выхожу следом в курилку, достаю сигариллу, прикуриваю. Да только – млять, кто же мне даст спокойно докурить в самый сезон осеннего обострения? Опять посыльный, да не от мелюзги типа портово-складских служб, а от самого Фабриция:

– Хайль Миликон!

– Давай без чинов – мы не в строю, – припоминаю этого бойца по той последней военной кампании с кельтиберами, как и его центуриона, – Что там у тебя?

– Досточтимый Фабриций ждёт тебя сразу же после обеда. Он будет на службе, и если что-то изменится – тебя известят, досточтимый.

Млять, вот так всё время! Наверняка посовещаться об чём-то босс намылился, так хоть бы уж намекнул, об чём именно! Ясно же, что не о "Хомяке", который давно уж весь обсосан, и все импровизации на случай непредвиденных тогда же и намечены, так что мог бы и намекнуть, чтоб я хоть как-то подготовился. А то заявлюсь не готовым ни хрена – типа, чего изволите, и хрен ли это тогда за совещание такое? Что у нас тут, прямо такая супер-пупер-секретность под грифом "перед прочтением сжечь"? Перехватываю как раз освободившуюся от занятий Ларит и прошу её передать супружнику по тихому, что так вообще-то не делается, и если ему толк реальный нужен, так подготовленными надо людей вызывать. От школоты готовности к урокам требуем, а сами-то?

Юлька тем временем Мелею на скамейке пытает – ага, Кидонскую, которую мы из Вифинии вместе с семейством Одноглазого до кучи прихватили. Проэкзаменовав её в экспресс-режиме, Аглея с Хитией и Клеопатрой Не Той решили, что "на второй год" её гнать никчему, потому как коринфскую программу критянка знает, и перезачесть ей её сами боги велели, а натаскивать её надо по углублённому курсу. Но закавыка в том, что кидонийка и по-турдетански ни бельмеса не смыслила, так что для начала "коринфянки" ей небольшой экспресс-курс турдетанского преподали, а затем определили к нам в наш подготовительный языковый класс. Умора, млять! Основная масса в нём ей примерно по пояс, пристроенный в него же ганнибалёныш – и тот ровесник моего Волния и остальных наших шестиклашек, так тут ещё и взрослая, можно сказать, баба к нему до кучи! Причём, пацан-то хоть по-турдетански говорит уверенно, хоть и медленно, мать таки учила, а эта – еле-еле "моя твоя понимай". Нагонит, конечно, как и мы в своё время нагоняли…

Самый же юмор в том, что угодила Мелея прямиком к Юльке в лапы. А наша историчка, как услыхала, что бывшая критская "бычья плясунья" ей попалась, так тут же и вцепилась в неё бульдожьей хваткой. Кидонийка же – возьми сдуру, да и проговорись, что не просто акробаткой театрально-показушной была, а самой натуральной жрицей при традиционном критском святилище Великой Владычицы! В общем, спалилась критянка по полной программе, да ещё и в крайне неудачный момент – когда у Юльки прямо из её коготков вырвали оставленного на Азорах Ганнибала Того Самого! Нахрена ей сдался язык коренных минойских критян и их линейное письмо "А" – это её саму спрашивайте, потому как для меня сие тайна великая есть. Раскопки минойских памятников на Крите устраивать нам один хрен некогда, да и некому, а даже если бы и было кому и когда, то кто ж нам даст? Все те памятники там – либо священные, либо проклятые, и как она их изучение себе представляет? Белые сахибы с винтовками и в пробковых шлемах, которым похрен суеверия черномазых дикарей, где-нибудь в той Чёрной Африке только и уместны, но не посреди же античного Средиземноморья периода римской гегемонии! Но историчка есть историчка, и для неё это – вполне нормальная профессиональная деформация. Никто не пробовал отобрать у заядлого футболиста мяч? Вот и у Юльки тоже не стоит отбирать попавшийся к ней в лапы живой исторический экспонат. Какой она бывает истЕричкой, когда вожжа под хвост попадёт, мы и так знаем – на хрен, на хрен, пущай развлекается.

Поэтому подгрёбывать Юльку на предмет успехов в расшифровке знаменитого Фестского диска я не стал – тем более, что он и не линейным письмом "А" исписан, как мне смутно припоминается, а вообще иероглифами, и при наличии пусть и слоговой, но таки фонетической письменности – сильно подозреваю, что старая иероглифическая была тупо забыта за ненадобностью. А нахрена она нужна, спрашивается, когда и эта слоговая письменность – достаточно сложная, чтобы служить и тайнописью для посвящённых? Так что едва ли и Мелея тот Фестский диск прочитает, даже если ей его и предоставить. Если на нём и было что-то важное для самих критян, так наверняка и сами всё новым линейным слоговым письмом на нормальные таблички переписали, и где-то у них там они наверняка приныканы. Может, даже и раскопаны археологами нашего реала, да только вот незадача – прочитать их некому по причине неизученности того минойского языка. Это – обратная сторона медали для фонетической письменности, для чтения которой надо знать язык, на котором сделаны надписи. Вот иероглифам язык похрен, они смысл передают, а не звуки речи, и подозреваю, что если историкам вообще судьба тот Фестский диск прочитать, то иероглифы с его оригинала расшифруют уж всяко раньше, чем найдут и прочитают их линейно-слоговую копию.

– Нет, Макс, Фестский диск мы всё ещё не расшифровали, – отшутилась Юлька, заметив таки мою ухмылку, – На севере Крита местные плохо понимают южный суржик и стилизацию шрифта, так что когда ты будешь в тех местах проездом в следующий раз – обязательно привези гортинку или фестийку из коренных этеокритянок и не брезгуй, если она не в твоём вкусе или староватой окажется, главное – чтоб староминойские иероглифы читать умела, – это она на Федру, наложницу Циклопа намекает, которая как раз с юга Крита и с немалой минойской примесью, но только ни разу не жрица древних культов, а вовсе из эллинизированных критян – ни языка минойского не знает, окромя нескольких слов, ни через быка прыгать не умеет – неправильная критянка, короче говоря.

– Хорошо, не забудь только напомнить в следующий раз, – хмыкнул я.

И снова ударил гонг, подавая сигнал о начале следующего урока. Юльке вести историю у четвероклашек, среди которых и ейная Ирка, и фабрициевский Спурий, и мой Икер, и траевская Турия, и Сур, сын Укруфа – ага, как раз с этого потока пошло заметное присутствие и детей наших вольноотпущенников. Но напрягают Юльку не они, смешно было бы после натуральных рабов в старшем классе, а другие малолетние рабы – юные дарования, подысканные Аглеей, особенно шмакодявки. Я ведь рассказывал уже, как она шипела при их первом появлении, увидев в них конкуренток для своей Ирки? Сейчас уже, вроде, спокойнее и ровнее на них реагирует, но один хрен не в восторге, мягко говоря.

– Юля, с "ведьмами" полегче, ладно? – напоминаю ей на всякий пожарный, – Не виноватые они, это всё мы с Аглеей, так что на нас и рычи, если невтерпёж.

– Да понимаю я всё, Макс! Просто обидно! Они же МОЮ затмевают! Ладно бы ещё Турия, она хоть траевская, аристократка, и если ТВОЙ её предпочтёт, так с этим мне легче смириться будет. Но эти-то – рабыни! Каково моей Ире проиграть ИМ, если ТВОЙ вдруг предпочтёт какую-то из них!

– Понимаю, но пойми и ты – после детей будут ещё внуки и правнуки. Не в этом поколении, так в следующем, не в следующем, так в очередном. Чем больше будет вокруг наших ТАКИХ, тем скорее…

У меня – наши первопроходцы-шестиклашки, этология человека. Пока-что ещё не в дебри, учитывая их возраст, а самые основы – азами их не называю лишь потому, что были уже азы в младших классах – ещё отрывочные, несистемные, на чистых примерах при случае и на экскурсиях в наш оссонобский зверинец. Теперь пришло наконец время и кое-какой систематизации. Я как раз довёл до ума адаптированную к античности версию "Непослушного дитяти" Дольника в качестве школьного учебника, да и по их возрасту – как раз пора. Как и на биоэнергетике, я начинаю с краткого обзора пройденного – с самых вводных и общих параллелей якобы разумного человеческого поведения с инстинктивным в животном мире – труд, иногда даже не такой уж простенький, использование подручных предметов в качестве орудий труда. Дольник не просто так приводил в качестве примеров этого прежде всего птиц – ага, именно птиц с их птичьими мозгами, и в этом я полностью согласен с мэтром. Сейчас-то, при повторе, уже не смеются, но когда только проходили, то хохотали до упаду. Аналогичным манером прохожусь и по хозяйственной деятельности в виде производящего хозяйства – ага, в виде "выпаса и доения" тлей муравьями. Затем я напоминаю детворе об экскурсии на пасеку и сравниваю уровень развития тех муравьёв с пчёлами, а по аналогии с ними – и с общественными осами, от которых веду параллель с осами одиночными, решающими тот же круг задач индивидуально и уже в силу этого едва ли уступающим в уме своей общественным родне. Насекомые – они насекомые и есть.

Напомнил я и о территориальном инстинкте животных, в том числе и стадных, тут же проведя параллель с человеческим "чувством родины", коснулся затем ландшафта, наиболее для человека симпатичного – слабохолмистой равнины, совсем уж густым лесом не заросшей, но и полностью его не лишённой, и лучше всего – недалеко от водоёма, тут же сравнив его с африканской саванной – не засушливой полупустынной, а полноценной, с редколесьями и с галерейными лесами по берегам рек и озёр. А уж от ландшафта я затем плавно перешёл и к разбору наших обезьяньих предков, начав с весьма далёких, мелких и ещё ни разу не человекообразных. Страх высоты и одновременно страх перед большой хищной птицей – это ведь как раз оттуда, от этапа древесного образа жизни небольших обезьян, для которых и коршун-то, не говоря уже об орле – страшное чудовище. И сразу же – молодцы, не спали и на уроках у Серёги – задали вопрос и о больших нелетающих хищных птичках. Ну, первым-то Волний руку поднял, но я дал ему отмашку – типа, знаю, что ты знаешь, дай и другим сообразительность проявить, так что озвучил вопрос "кстати о птичках" Миликон-мелкий. В смысле, только ли орлов наши предки боялись или и тех бегающих птичек тоже. А ведь вопрос-то, хоть и не совсем по теме, но хороший вопрос, и я ж разве против? Ради вменяемого ответа на него пришлось копнуть ещё глубже, чем я исходно планировал – аж в мезозой к динозаврам. Ведь если в то время не было ещё ни обезьян, ни даже, скорее всего, лемуров – это ж не значит, что не было и их древесных предков попримитивнее. Наше цветное зрение что означает? Правильно, что наши предки приматы – в отличие от прочих млекопитающих с их чёрно-белым зрением – сохранили и при динозаврах свой дневной образ жизни, что было возможно только на деревьях. Всем прочим пришлось ныкаться в норах, а шустрить и промышлять пропитание ночью, когда динозаврам с их дневным зрением темно как у негра в жопе. И так – десятки миллионов лет, даже если одних только плацентарных считать, вынеся за скобки их яйцекладущих предков. Нагребнулся камешек, а вполне возможно, что и не один, сорвались с нарезов и попёрли в дурь Деканские траппы, окочурилась с голодухи ВСЯ мегафауна, а не только динозавровая. Тем же млекопитающим тоже тогда мало не показалось. Тот дидельфодон сумчатый с барсука размером, что показан в серии про тираннозавра рэкса БиБиСи-шных "Прогулок", тоже той голодухи не пережил – сперва-то попировал вволю на трупах той мегафауны, уже не боясь ответки, но как кончились те трупы – кончился и он. Короче, остались одни только мелкопитающие, а крупнопитающие если и пережили динозавров, то ненадолго. Наш тогдашний предок пюргаторий с белку был величиной, и крупнее его среди тех пушистиков никого не уцелело. Вот птичкам – тем чуть больше повезло. Они летать могли, а значит, и кормиться с гораздо большей территории, чем вся нелетающая живность. В их числе были и куриные, и среди уцелевших чемпионом оказался тот из них, что был примерно с современного кура величиной. Пока жрать было нехрен, он таким и оставался, а как улучшилась кормовая база, так и он пошёл в рост, вымахав уже в эоцене в двухметрового гасторниса или диатриму. Но пока вымахивал – летать разучился, так что терроризировал этот кур-переросток только наземных зверьков, а древесные, включая и наших предков поплёвывали, а то и ссали на него с высоты, а страшились они до усрачки только летающих пернатых хищников. Соколообразных-то ещё не было, но свято место пусто не бывает – их будущую экологическую нишу занимали фороракиды, в собственный гигантизм ещё не попёршие. Так что хороший вопрос с тем куром-переростком, но не он был главным террористом для наших тогдашних предков.

Пока объяснял классу эти тонкости, на толстость наткнулся. В прошлом году я ведь на Аглее с Хитией свою версию Дольника тестировал на понятность и доступность хроноаборигенам, а им понравилось, и они попросили допуска для своих "гречанок" и на этот предмет тоже. А мы ж разве против? Вот и сейчас вместе с нашими шестиклашками сидят, развесив ухи, четыре "гречанки" выпускного потока, включая и ассистировавшую мне на прошлом уроке биоэнергетики с пятиклашками, но наша-то школота и у Сереги его введение в палеонтологию слушала, так что в общих чертах в курсе, а эти-то ни хрена. Пока я в рамках Дольника предмет читал, они въезжали, а как забурился в палеонтологию по вопросу "кстати о птичках" – лишь озадаченно хлопают глазами, понимая слова, но не понимая общего смысла. Сейчас их по доисторической зоологии просвещать, конечно, не время и не место, урок не резиновый, а я и так отклонился от темы, поэтому я буквально в нескольких фразах поясняю "гречанкам", что была такая эпоха, в которой господствовали большие ящеры, а в блокноте делаю пометку поговорить с Аглеей и с Серёгой по вопросу небольшого палеонтологического ликбеза и для будущих гетер. Раз наши "коринфянки" решили развернуть годичный коринфский курс в трёхлетний – пусть и просвещаются как следует их испанские воспитанницы. Нехрен тут у нас тот Коринф тупо копировать – на это и китайцы горазды, а мы таки европейцы, и не копировать нам этот греческий бренд надо, а переплюнуть его и за пояс заткнуть раз и навсегда.

Второй экскурс в сторону от Дольника был уже запланированным. С Юлькой мы договорились лишь о том, что она на уроке истории про древнейших предков человека лишь упомянет о существовании не только традиционной – слез с дерева, на четвереньках вышел в саванну и встал на ноги, но и полуводной гипотезы нашего прямохождения – на большее мне её раскрутить так и не удалось – традиционалистка она в основном в таких вопросах. Не в том смысле, что "бред сивой кобылы, раз до сих пор не общепринято", а в том, что кто такой в научных кругах этот Ян Линдблад? Не историк и не палеонтолог, а какой-то натуралист-любитель – не авторитет, короче, ни разу. От Наташки в этом плане побольше добиться удалось – не найдя в версии грубых ошибок, она согласилась дать её на биологии – тоже на правах "кроме традиционной есть ещё и такая гипотеза", но уже не просто в двух словах, а с подробным разбором. Но по программе этот урок только ближе к концу учебного года у неё намечается, а у меня-то ведь урок про обезьяньих предков – не к концу года, а уже сейчас. Поэтому вкратце обрисовываю им родословную узконосых обезьян, поподробнее – человекообразных, включая и ископаемого проконсула – нам не предка, но очень на нашего тогдашнего предка похожего. Базальный вид-универсал, в отличие от специализированных современных, скажем так. Из современных я описал им карликового шимпанзе-бонобо, наименее среди них специализированного и генетически к нам наиболее близкого, после чего "реконструировал" классу нашего тогдашнего предка как "среднее арифметическое" между проконсулом и бонобо, ещё вполне четверорукого, как и все нормальные обезьяны. А вот между ним и австралопитеком, уже двуногим, как и мы – вся вторая половина миоцена, десяток миллионов лет белого пятна, в котором три десятилетия не могли отыскать пресловутое "недостающее звено", пока не обнаружили наконец на севере Чада череп Тумая возрастом в шесть или семь миллионов лет, а главное – в отложениях озёрного ила. То бишь как раз в том самом ландшафте, в котором и велел эволюционировать своему гипотетическому икс-питеку "какой-то натуралист-любитель" лет за двадцать до находки Тумая.

Отдельные статьи, ставшие впоследствии главами его книги, включая и статью "Путешествие в мир предков", Дольник писал ещё до выхода, а вполне возможно, что и до написания книги Яна Линдблада, пресноводную гипотезу озвучившего первым, так что о ней он мог и не знать, а известна тогда была только морская гипотеза Харди, притянутая за уши и совершенно справедливо раскритикованная оппонентами в пух и прах. Но – тем не менее, наличие в нашем образе "идеального ландшафта" водоёма Дольник упомянул. И едва ли случайно – о том, что "человек умелый", черепом и мозгами от австралопитека ещё далеко не ушедший, но острый режущий край на примитивных орудиях из гальки уже обкалывавший, тоже раскопан не на саванновых водоразделах, а в речной долине, мэтр не знать не мог. А каменюка ведь так и просится в цепкую и ухватистую руку – для начала, например, чтоб расколоть крепкую раковину моллюска, только что нащупанного в речном иле чувствительными пальцами этой же руки. А затем, прямо не отходя от кассы, эта же каменюка так и просится в лоб давно осточертевшему наглому доминанту, тянущему свои загребущие лапы к твоей законной добыче. А удар на тех моллюсках поставлен неплохо…

Тут ведь ещё один важный нюанс следует понимать. Шимпанзе те же самые не упустят случая и поохотиться, хоть и далеко не основной это для них вид промысла. Так с мясом добытого удачливым ловцом зверька интересное кино у них получается. Со всем остальным, то бишь с плодами, кореньями, личинками – с продуктами собирательства, короче говоря – у них всё как у людей… тьфу, как у обезьян, конечно. Всё, что захотелось доминанту, тот властно ТРЕБУЕТ у рядовых особей группы, и никакого права на отказ ему для них не предусмотрено даже теоретически – весь ценный ресурс принадлежит доминанту, и безраздельное право распределять – одна из его важнейших прерогатив. Но – с единственным исключением, касающимся охотничьей добычи. Казачий принцип "что с боя взято, то свято" шимпанзе понимают и соблюдают, и когда удачливая подчинённая доминанту во всём остальном особь вдруг становится счастливым обладателем добытого собственными руками и клыками мяса, его распределяет ДОБЫТЧИК, а домининт свою долю ПРОСИТ, как и все остальные, то бишь признаёт за добытчиком право и не дать ему ни хрена, если поведение его тому не понравится. Наши же предки были ещё большими универсалами, чем шимпанзе, и едва ли их инстинкты в этом плане сильно отличались.

Но вот моллюск этот, не пойманный в жаркой погоне и не убитый яростным укусом, а нащупанный и подобранный как какой-нибудь древесный плод, но расколотый камнем, чтобы добраться до мяса – непростая ведь дилемма для простых как три копейки обезьяньих мозгов. Закон ведь – что дышло, и кому как выгоднее, тот так и развернуть его норовит. Домининт тебе – давай сюда! А ты ему, если не задрот и не дурак – руки прочь от моей добычи! Он тебе – ты его не поймал, а подобрал, это собирательство, а не охота, так что давай-ка его сюда и не выгрёбывайся. А ты ему – а вот хрен ты угадал, уважаемый ты наш, я его только что вот этой каменюкой охреначил, чтоб до мяса его добраться, как и позавчерашнюю зазевавшуюся крысу, а мясо его не хуже ейного, так и какое это тогда в звизду собирательство, когда это самая натуральная охота? А моллюск хоть и вкусный, но маленький, мне его самому мало, и ведёшь ты себя отвратительно, так что и иди-ка ты на хрен, уважаемый ты наш, покуда я не рассердился. Он в праведном гневе – ах так, падла, не уважаешь, значит! Ну и хрен ли тут думать, когда каменюка всё ещё в руке, а эта рожа столь настойчиво просит кирпича? Ведь раз закон – что дышло, то и право вертеть им – за победителем, и получается, что не такими уж и простыми были наши полуводные предки.

А растолковав классу эту линдбладовскую гипотезу и логические следствия из неё, я уже не могу отказать себе в удовольствии выдать вдогонку до кучи и собственную – что ушедший из речных долин в саванну австралопитек, даже самый ранний афарский – уже не наш предок, а боковая тупиковая ветвь. Понятливые и не косорукие продолжали промышлять на мелководьях водоёмов, раскалывая каменюками раковины моллюсков и черепа непонятливых, пока не развились из линдбладовского икс-питека в хомо хабилиса, да и тот не шибко рвался в саванну, в которой нет ни вкусных моллюсков, ни так хорошо сидящей в руке гладко обкатанной гальки. А пошли туда те непонятливые, которым таки хватило ума не схлопотать галькой в висок, но не хватило понимания тонкой грани между нормальной стадной иерархией и беспределом, а поняли они только то, что бежать надо от "этих психов", которые каменюкой в торец засветить способны "ни с того, ни с сего", да и вообще, "не уважают, падлы". То ли дело саванна, в которой всё просто и понятно – всё, что не бегает – продукт собирательства, и с ним не надо унижаться до попрошайничества.

На тот момент – для человекообразных, конечно – выход в ту саванну оказался нехилым новаторством, без дураков. Но не всякое новаторство во благо. Если его двигают обезьяньи шекспировские страсти, то и результат получается обезьяньим. Уйдя в саванну не готовыми толком к достойной жизни в ней, предки австралопитеков сами загнали себя в эволюционный тупик, так и оставшись обезьянами. Трепыхались долго, тут надо отдать им должное, даже в два вида-качка эволюционировать успели, и дожили эти "могучие" виды в аккурат до выхода в саванну хомо эректуса, в которго успел эволюционировать не спешивший в неё ранее хомо хабилис. Развился, почувствовал свою готовность в виде уже нормального ашельского рубила и заострённого кола в качестве копья – отчего ж тогда и не выйти на простор, если готов? Отсюда правило: поспешишь – не вынешь и рыбку из пруда, а тише едешь – дело мастера боится…

Из-за этого экскурса по гипотезе Яна Линдблада я уже не успевал пройтись по хомо эректусу, неандертальцу и кроманьонцу, как планировал исходно. Но учебный год только начался, так что успеем ещё наверстать. Месяц "битвы с урожаем" – и тот, когда требовалось, то навёрстывали в прежней жизни ежегодно, помнится – ага, вместо того, чтобы просто один раз учесть его в учебной программе соответствующих курсов технарей и институтов и учитывать в дальнейшем. Ударил гонг, школота во двор, "гречанки" – к себе на свои занятия. Выхожу тоже, курю в беседке. Подходит Велия, закончившая урок турдетанского языка у третьеклашек, да не одна, а со служанкой фабрициевской Ларит:

– Максим, Фабриций приглашает нас с тобой после занятий на обед. У тебя, ты говорил, ещё один урок?

– Да, Юля попросила подменить её у третьеклашек – у неё, говорит, накладка с подготовишками.

– Приболела помощница, знаю. Тогда, значит, я домой, распоряжусь там, чтобы слуги кормили детей обедом без нас, переоденусь и к концу урока подойду. В общем, мы через час примерно будем, – это супружница уже служанке-посыльной пояснила.

– Я им собиралась на этом уроке давать аграрный закон Лициния – Секстия от триста шестьдесят седьмого года, – напомнила подошедшая Юлька.

– Это который про земельный максимум в пятьсот югеров?

– Ну да, который в будущем послужит юридическим прецедентом для аграрного закона Тиберия Гракха. Но там сейчас сложнее – речь не столько о размере арендуемого участка общественной земли, сколько о норме владения скотом. Это сотня голов крупного рогатого скота и пятьсот – мелкого, которым как раз и соответствует пастбище в пятьсот югеров. Превышение размеров стада ведёт к перевыпасу, за который владельцев скота как раз и штрафуют. Связь с будущими аграрными законами только в том, что эти пастбища ограничивают ради наделения зёмлёй крестьян. Я, конечно, с дальним прицелом отвела под это целый урок, но не надо и подгонять италийские реалии двусотлетней давности под нынешние и под те, которые будут через полвека. Надо просто указать, что закон то и дело нарушается – как превышением численности своих стад скота и его перевыпасом на пастбищах законного размера, так и превышением всеми правдами и неправдами размера арендуемых пастбищ. За это, например, всего через десять лет после принятия закона сам его автор – Гай Лициний Столон, арендовавший совместно с сыном тысячу югеров земли, был оштрафован на десять тысяч ассов – тогдашних, кстати, либральных, а не нынешних весом в унцию, так что увеличивай сумму штрафа в двенадцать раз. Ну и надо всё это в контексте борьбы плебеев с патрициями рассматривать и с имущественным расслоением римских граждан. На вот тебе мою шпаргалку, чтоб не напутать. Ну, про запрет сенаторам иметь доходы помимо аграрных и про начало разорения римских крестьян как причины всё новых и новых нарушений ещё укажи, чтобы понимали предпосылки этих будущих аграрных конфликтов через полвека. Рассказывать детям про реальную гракховщину мы, конечно, не можем, но можем "предсказать" неизбежность конфликта и попыток решить проблему возвратом к соблюдению закона Лициния – Секстия. Личность самого Гракха и его нелады с сенатом – фактор субъективный, но аграрная проблема – вполне объективна.

– Ясно, Юля, давай свою шпору, – хорошо хоть, почерк у неё покрупнее моего и поразборчивее, так что не зависну, уткнувшись в бумажку а-ля один бровастый генсек, – Предпосылки гракховщины – так предпосылки гракховщины.

Снова звенит гонг, и начинается последний урок. Напоминаю третьеклашкам аграрную ситуёвину раннереспубликанского Рима, этого мужицкого рая, в котором все крестьянствуют, и сенатор-консуляр точно так же работает на своём наделе, как и самый простой крестьянин-легионер, и вся разница между ними только в том, что у сенатора земли поболе, а на ней и скота, и обрабатывать её ему помогают несколько рабов. Рисую мелом на доске схему – маленькие прямоугольники крестьянских наделов, югеров от пяти до десяти, прямоугольниики побольше, югеров на тридцать – всаднические, ну и немного ещё побольше – знатнейших и богатейших сенаторов, югеров на шестьдесят. Расчертив таким манером половину доски, объясняю классу, что это – частные владения римских граждан, а вот эта вторая половина доски – общественная земля всего римского народа в целом. Из неё получают наделы новые граждане, которым не светит унаследовать надел от отца – я расчертил такими же прямоугольничками, только пунктирными, примерно треть свободной половины доски. После этого показываю школоте оставшуюся часть, весьма немалую, и объясняю, что эту землю, чтобы она не простаивала зря и приносила римской казне хоть какой-то доход, государство сдаёт в аренду тем частникам, которые хотят её арендовать и в состоянии платить за аренду. И расчерчиваю большими кусками – от самого крупного из сенаторских наделов, и таких немало, до нескольких здоровенных и одного вообще громадного – на десятую часть всего общественного поля. Ну и объясняю классу, что пока вот эти маленькие пунктирные участки ещё не заняты, конфликта из-за земли нет – хватает всем. Но вот прошло поколение, граждане размножились и все эти участки заняли – обвожу пунктир сплошной линией. Теперь и эта земля – тоже частная, а вся общественная, какая осталась – занята арендаторами, и ещё через поколение уже для новых безземельных граждан государству придётся её у арендаторов отбирать, и тут уж конфликты неизбежны. Республика выкручивается, ведя войны и захватывая новые земли, полководцы не берегут солдат, потому как убитым земля не нужна, и острота земельной проблемы за счёт военных потерь снижается, но всему есть предел. Граждане-то всё равно продолжают размножаться. Наделы дробятся, и редко уже кто из крестьян имеет больше пяти югеров, а чаще – меньше. А тут у этих арендаторов, даже у самых мелких – югеров по шестьдесят, а то и по сто. Это же от двенадцати до двадцати пятиюгерных наделов или от шести до десяти – десятиюгерных! А вот эти, которые вообще здоровенные? Куда их владельцам столько, когда крестьян наделить нечем?

Подглядываю мельком в юлькину шпору и напоминаю классу, что происходит всё это на фоне борьбы плебеев с патрициями за свои гражданские права. В Риме ещё и долговое рабство не ликвидировано, и риск для плебея-бедняка угодить вообще в рабы – вполне реален. Ну и рассказываю школоте, что в основном арендаторы используют эти общественные земли для выпаса скота, и суть предложенного плебейскими трибунами Лицинием и Секстием закона об ограничении частных стад – в ограничении нужных для них пастбищ. Вытираю на доске большие прямоугольники, рисую такое же количество гораздо меньших – югеров на пятьсот, называю эту цифирь и объясняю, что это как раз нормальное пастбище на сотню коров и пять сотен овец с козами, больше которых иметь римскому гражданину возбраняется. И показываю классу освободившуюся в результате землю, которую теперь можно нарезать на крестьянские наделы. А оставленные крупным арендаторам пятьсот югеров – это сто пятиюгерных наделов или полста десятиюгерных, так что не особо сильно их обидели. Правда, не все обиженные были с этим согласны – третьеклашки рассмеялись, когда я рассказал им о нарушении этого закона самим же его автором и о наложенном на него за это весьма нехилом штрафе. И наконец, объясняю, что запреты подобного рода малоэффективны. Разве один только этот Лициний был таким? Другие – что, дурнее его? Рассказываю типовые схемы обхода ограничений и о том, что римскому сенатору запрещено обогащаться любыми иными способами кроме доходов с земли, и как им тут не стремиться к округлению своих владений? Тем более, что и другой способ есть – это рабство долговое для римских граждан уже отменено, а имущество за долги вполне отбирается, и отобрать надел у неспособного отдать долг разорившегося крестьянина – вполне законно. А как римским и италийским крестьянам не разоряться, когда служат многие из них вообще за морями и не по одному году? Вытираю мел с доски и вешаю на ней карту Средиземноморья. Показываю на ней Италию, Рим и все окрестные страны, где приходится служить мобилизованным в легионы римским гражданам. Говорю о войне с кельтиберами в Ближней Испании, солдаты которой не видели дома уже больше пяти лет – и показываю для сравнения наш "пятачок" с его трёхмесячными "войнами"…

– Макс, скоро ведь Праздник Желудей, – вцепилась в меня, дождавшись гонга, Наташка, – И в этот раз с таким урожаем одним праздником не обойтись, и желудей нужно будет не просто много, а ОЧЕНЬ много. Крестьяне-то для себя соберут, а город?

– Мы решаем вопрос об учебных сборах городского ополчения, – ответил я ей, – Вот как раз на сборе желудей для города бойцов между тренировками и задействуем.

– Детей к этому подключать будем? В выходные, без отрыва от учёбы…

– Спасибо партии родной, что отобрала выходной?

– Ну Макс, ну надо же приучать их к участию в общем деле.

– Да понял я, понял – шутю. На грибах ты тоже хочешь их задействовать?

– Нет, рисковать пока не будем. Есть ложный шампиньон, который отличить от настоящего трудно, и он ядовитый. И бледная поганка тоже очень похожа, а что это такое, ты знаешь и без меня. В этом году по теории их хотя бы натаскаю с экскурсиями на наши шампиньонные грядки, а практика сбора – подождёт. А вот заправить желудёвую кашу грибным порошком, чтоб попробовали и оценили – это уже можно вполне…

Дело она замыслила очень даже нехреновое – угощали они нас как-то кашей, хоть и не желудёвой, а обычной перловкой, но с таким соусом, что мы его на вкус и цвет за мясную подливу приняли, а оказался он из молотых сушёных шампиньонов. Ну, вкус мясной – это добавкой поташа обеспечивается, который из обычной золы вымывается, а питательность – таки от грибов, как ни странно. Потом Наташка нам и книжку почитать дала, перенесённую на бумагу с ейного аппарата – "Заготовки, хранение и переработка дикорастущих ягод и грибов" Кругляковой, так там в самом конце и про грибной порошок говорилось. Вся фишка тут – в резком повышении усваиваемости грибных полезностей. Из цельных грибов мы процентов десять усваиваем, не больше, потому как их клеточные оболочки наш желудок переваривает хреново, а в порошке они разрушены по большей части, и усваиваемость за счёт этого – до девяноста процентов.

Подходит Велия, и мы направляемся с ней к Фабрицию. По пути прикидываю, что бы это значило – сперва на службу к себе после обеда вызывал, а теперь как-то резко на домашний обед переиграл. Отменилось, что ли, совещание? Так не с чего, вроде бы, а без веских причин – не похоже это на босса. Супружница тоже в непонятках – и ей тоже служанка Ларит ничего не объяснила…

– Я уже и сам призадумывался, что надо было подовереннее человека к тебе послать, чтобы суть вопроса тебе передал, а тут ещё и Ларит рассказала, – объяснил сам Фабриций, когда мы пришли, – Ну и решил за обедом в курс тебя ввести. Присаживайтесь, пока там стол накрывают, мы как раз и обсудим. Я тебя, Максим, вот из-за чего вызвал. Мы последнюю пару лет уже не всех, кого попало, из Бетики вербуем, а некоторым, кто к нам просится, уже и отказываем.

– Ну так а зачем нам бестолочь, досточтимый, которую потом всё равно обратно в Бетику высылать придётся? – отозвался я.

– Но ведь люди же нужны? С Миликоном каждый год из-за них ругаемся.

– Так ведь тем, кого мы заворачиваем, и он рад не будет.

– В том-то и дело. А теперь – смотри, что получается. Какой у нас в этом году урожай, ты знаешь не хуже меня. В Бетике он, сам понимаешь, будет не лучше нашего. И как только там пройдёт слух, что у нас не голодают – представляешь, сколько народу к нам попросится? И как их вождям не отпустить их, если самим им кормить их нечем?

– Ну, мы же и на наплыв этот рассчитывали, когда планировали набивку наших закромов под завязку.

– Так и Миликон тоже на него рассчитывает, а вы тут с Хулом эти ваши жетоны зелёные зачем-то придумали и говорите, что надо людей туда посылать, чтобы смотрели и разбирались, кому дать жетон, а кому и не давать.

– Так ты ж представь себе только, досточтимый, сколько обезьян бестолковых к нам ломанётся, если их не заворотить сразу! До сих пор ведь как было? У нас не хуже, а в чём-то лучше, чем в Бетике, но не настолько же, чтобы так уж прямо и мёдом намазано. А теперь – с учётом ожидающегося у них голода – с насиженных мест сорвутся все лентяи и разгильдяи, которым придётся хуже всех. А нам такие зачем? Что здесь, что на Островах – разве такие нам нужны? Для того ли мы обратно таких высылаем или вешаем высоко и коротко, если заслужат, чтобы тут же новых таких же набрать? Если им судьба сдохнуть с голоду за свою никчемность или повиснуть на суку за воровство – пусть дохнут или висят в Бетике, а не у нас. Наши агенты там к людям присмотрятся, разберутся, кто чего стоит, и те, кто нам не нужен, зелёного жетона от них не получат.

– Вот для этого ты мне, собственно, и нужен, чтобы Миликону всё это так же просто и понятно объяснить, как мне сейчас объяснил.

Идея этих "грин-карт" принадлежала Васькину – жетон-пропуск, сверяемый стражей с образцом на всех контрольно-пропускных пунктах нашего лимеса, без которого хрен кого через них пропустят, как только поступит такая команда. Я же, въехав в суть, только одобряю и поддерживаю. Так в античной Испании никто ещё не делал, и уже хотя бы в силу этого оно должно сработать эффективно – фактор внезапности, как говорится. Ну, осеннее обострение у нас такое.