Ангелы: Анабазис

Глава 7 Домен

Холодом обдало сразу, как пересекли границу чёрных камней. Свирепым, лютым, таким, от которого прячутся по домам, боясь высунуть нос наружу. Только людям было не до этого.

— Колька!

Катько упал на колено и опустил с плеча Ворона. Зубров подстраховал. Привалили раненого к большому камню периметра — контраст белого лица с чёрным мрамором испугал безнадёжностью.

— Кирпич! — Зубров мотнул головой, показав направление. Сам рванул в другую сторону. Катько скинул рюкзак, перехватил автомат и втиснулся в указанную каменную щель, приготовившись к стрельбе. Залёг, уже на месте вытаскивая свободной рукой перевязочный пакет из кармана, зубами рванул обёртку. Впрочем, также поступали и другие.

С тяжелораненым остался Славян.

Медведев сбросил дотащенного с Полынцевым на пару пленного, потом, схватив за разгрузку, швырнул рядового «раверсника», застопорившегося на входе, в сторону ближайшей свободной щели, и рванул к раненому. Припал на колено.

— Коля?..

Ворон не отозвался.

Славян сосредоточенно готовился тащить перо — обколов, обкладывал рану марлей. Посмотрев секунду за тем, как быстрые руки орудуют с бинтами, капитан позвал на выдох:

— Слав? — большего спрашивать не стал.

— Не уверен, — отозвался Славян, не оборачиваясь.

— Понял.

Медведев поднялся, скинул рюкзак и кинул беглый взгляд на окружающее.

Домен изнутри оказался ещё меньше, чем представлялся снаружи. Круг метров десять. По периметру — валуны и завалы. С два десятка больших чёрных каменных столбов в полтора роста, подобных вылезшим из преисподней рогам Сатаны, расположены на одинаковом расстоянии друг от друга — вот уж и вправду Стоунхендж! Картину портят только завалы битого камня. По-видимому, над «рогами» было кольцо своеобразной крыши, да вот за столько лет ветров, дождей и солнца камень в большинстве секторов не выдержал и обрушился. Где-то он лежал огромными осколками, где-то раздробился в крупный щебень.

В центре защитного круга стоял меньший, способный оборонить разве что двух-трёх человек. Просто три небольших мегалита — вертикальных каменных столбов с метр высотой, и не более того.

Люди уже заняли места и наблюдали за окружающим пространством. Подошёл Полынцев:

— На другой стороне то же самое, — глухо прокомментировал он. В отличие от Медведева, он до конца ещё не отдышался. По левому боку расплывалось тёмное влажное пятно, поблёскивающее в темноте. — Голый каменистый склон метров тридцать, потом лес. Кустарник кое-где. В общем — совсем уж невидимками не подойдут.

— Ясно, — Медведев мгновение боролся с желанием пойти и проверить самому, но потом сдался и сел на камень. Хотелось курить. Хотелось смотреть на Ворона и молиться. Он не стал делать ни того, ни другого.

Люди молчали. Откуда-то было слышно тяжёлое дыхание, откуда-то — скрип металла о камень, откуда-то — шелест щебня под приноравливающейся подошвой или рукой. И — ни слова. И — ни взгляда назад, на центр круга, единственно в котором сейчас были жизнь и сражение. Славян, Ворон и время.

Николай дышал тяжело, прерывисто, с характерным бульканием… Не открывал глаз и не приходил в сознание. Вячеслав, вытащив железку, тампонировал рану. Впрочем, его хмурость могла бы сказать окружающим о том, что медик не просто не уверен в возможности раненого выжить, он убеждён в обратном. Будет сражаться за друга до последнего, но отыграть его у смерти ему не по плечу. Если раненный не попадёт в госпиталь, то… Могли бы мрачность глаз сказать об этом. Но никто не оборачивался, никто не видел, и так чувствовали.

Михаил обвёл глазами периметр. Все на месте, все при деле. Зубров вот только…

Юр-сан мял пальцы, то зажимая, то разжимая кулак. Жест нерешительности. Выбор, который гложет. Таким — с отрешённо-спокойным выражением лица и выдающей напряжение и неуверенность ладонью — Медведев видел друга только пару раз. Один, когда тот признавался в любви будущей жене, другой — когда размышлял, стоит ли подставляться, перед тем, как наплевав на приказ, увести своих ребят с высоты. За час до лавины. О чём так сосредоточенно он размышлял теперь?

Медведев напрягся, безотчётно стискивая автомат, и беглым взглядом обежал периметр. Тишина. Ожидание, но тишина. И тут ему стало неуютно… Что же может происходить такое, если «железный» Зубров не находит себе места?! Короткий взгляд Юр-сана. Серый, пронзительный. Туда, где хрипло дышал раненый и почти беззвучно то ли матерился, то ли молился Славян. Зубров облизал сухие губы и отвернулся. Не решился! — понял Медведев.

— Топтыгин, — Юр-сан не стал оборачиваться вторично, — этого… Маугли бы поднять. Вдруг поможет… Как Батону.

Медведев переглянулся с сидящим над пленником Полынцевым. Тот сощурился, решая для себя, стоит ли игра свеч, кивнул в ответ и, перевернув юношу-Тэра лицом вверх, стал приводить в сознание. Михаил отрешённо отметил, что капитан «Р-Аверса» применял неизвестный ему метод акупунктуры. Впрочем, метод оказался действенен. Через пару минут Маугли дёрнулся и инстинктивно потянулся к затылку. Руки в наручниках рвано достигли виска — дальше сцепка не пустила.

— Ну, тварь, — Полынцев встряхнул пленного, принуждая приподняться и сесть. Тот, раскоординировано мотаясь, принял вертикальное положение. Из ноздрей тут же закапало.

Медведев тронул «раверсника» за плечо, аккуратно отодвинул, сопроводив тихим:

— Дай-ка лучше я.

Сомнений в том, что Полынцев, только что потерявший бойца, с пленным миндальничать не будет, у него не было, а реакция упрямого тэра на давление была легко прогнозируема. Степан пожал плечами и сделал приглашающий жест.

— Очухался? — спросил Медведев, присаживаясь рядом, пленник в ответ слабо кивнул. — Вот и ладненько. У нас тут убыток. Ранение в грудь. Лёгкое задето. Поможешь?

Пленник с трудом сел, потряс головой, словно вытрясая из ушей навязчивый белый шум, и посмотрел на раненого. Глаза Маугли остались сонными, тяжело жмурясь и напряжённо пытаясь сфокусироваться. Нос кровоточил, не переставая.

— Понусмотрежно, — пленный сморщился и дрожащими пальцами обжал виски. Подержал так мгновение, потом поднял на капитана взгляд и устало кивнул.

Медведеву не надо было объяснять, в каком состоянии может быть заговаривающийся. Но вариантов не было, да и пленник явно выразил согласие с предложением. Капитан подхватил его под мышки и рывком поднял на ноги. Доволок разделяющие два метра и усадил рядом с раненым. Вячеслав посмотрел на тэра и отвернулся — он сделал уже всё, что было в его силах. Вид Ворона не оставлял сомнений в том, что он скончается, не приходя в сознание.

— Славян! — позвал Зубров. — Смени меня!

Маугли прижал к повязке ходящие ходуном пальцы. Сморщился, приподнял плечи, словно прикоснулся к чему-то холодному или противному. Отнял руку и покачал головой.

— Всё. Меня не хватит.

Медведев нервно оттёр оцарапанную в пути щёку. Присел рядом с пленным, тронул его за плечо. Тот тут же дёрнулся, отодвигаясь от руки, затравленно глянул исподлобья — не иначе в ожидании тяжкого избиения. Капитан досадливо чертыхнулся про себя: «Вот, ведь, забит-то стал насколько… Попробуй его теперь растормоши!». И через силу, успокаивая пульс, спросил:

— Как тебя зовут? По-настоящему. А?

Маугли облизал губы и отозвался:

— Всеволод. Из школы Миромира, — и добавил, словно это что-то значило: — Ведомый.

Сзади к пленнику подошёл Зубров, и тот сгорбился в ожидании удара. Инстинкты превыше рассудочности. Сражаться с ними — дело тяжкое. Неподъёмное, когда так истощён.

— Севка, значит, — улыбка у Михаила получалась натянутая, дрожащая, нервно пляшущая. — Вот что, Сев… Попробуй помочь Ворону, постарайся — и проси, чего хочешь. Выполню.

Всеволод из школы Миромира облизал губы и, запрокинув голову, взглянул на Зуброва. Тот опустил ладонь ему на плечо и кивнул. Маугли вздрогнул, задумался на миг, прислушиваясь к себе, и, неуверенно кивнув, вновь потянулся к ране.

Медведев наблюдал за происходящим и пытался остановить внутренний волчок, завёдшийся на всю катушку в миг начала атаки и до сих пор продолжающий бешено вращаться, сверля живот и поясницу. Ему не в первый раз приходилось терять людей. Но привыкнуть к этому невозможно. Боль со временем становится слабее, но когда снова с кем-то из своих оказываешься по разные стороны смерти — вся боль утрат взваливается на плечи невыносимым грузом. Дрожат на очертаниях камней и людских фигур отражённые в памяти лица, слышатся голоса, и ловишь себя на желании позвать по именам. Словно новое умирание вдруг распахнуло дверь Туда, и видишь заждавшихся друзей…

А волчок неостановимо гудел, будоража тело и сознание.

Маугли резко оторвал руки от раненого и тяжело, натужно закашлялся. Сквозь пальцы, закрывшие лицо, широким потоком полилась кровь. Зубров подхватил согнувшегося и оттащил в сторону. Уложил его на бок, снял свою куртку и бросил поверх. Маугли, сворачиваясь калачиком, продолжал сотрясаться в кашле. Зубров обернулся к капитану:

— Пусть поваляется. Он выложился.

— Вижу, — отозвался Медведев.

Он действительно видел. Он да Полынцев. Остальные назад, на центр круга, не оглядывались. Просто — заняты ожиданием атаки. Просто — не верят в чудеса. Потому-то только трое смогли заметить в темноте неяркое свечение от рук. И только они услышали, как сменилось дыхание раненого — от хрипа с бульканьем пополам до тяжёлых вздохов с едва заметным посвистом. Медведев склонился над Вороном и тронул его горло. Кожа горячая. Под пальцами — трепещущая нитка артерии. Придвинулся ближе к лицу. Увидел, как блестят капельки пота на лбу раненого.

Из-за спины вынырнул Славян и плечом потеснил командира. Михаил молча отодвинулся — он уже уверился в том, что чудо существует, теперь настала очередь медика. Славян облизал губы и неловко улыбнулся — убедился. Подхватил автомат и смылся в сторону периметра.

Взгляд побежал по окружающему, заскользил, ни на чём не концентрируясь. Тёмные тучи, скрывшие небогатый ночной небесный свет. В редких прорехах — мелкие брызги звёзд. Силуэты высящихся камней — щербатая пасть дракона, в которой оказались и вырвутся ли — бог весть! В проёмах каменных клыков — ночная гора, и дальше — ниже — сплошное чёрное покрывало отяжелевших от влаги и снега крон. Неровность этого покрывала — как волны в реке — выше-ниже — высоты… Сердце звенело. Сердце хотело выплеснуться наружу. Этому сердцу вдруг стала тесна клетка рёбер и перины лёгких. Медведев поймал себя на том, что самым вопиющим образом улыбается. По-идиотски, детски, наивно, как никогда. Спохватился, собрался, скрыл улыбку в ладонь, взявшись по старой привычке усиленно тереть подбородок. Наткнулся на взгляд Полынцева — задумчиво-растерянный, — снова не сдержался и ухмыльнулся. Хотел подколоть: обо всём на свете знаете, да не всё руками щупали, — но сзади почудилось странное, и он стремительно обернулся. Своей интуиции Медведев доверял.

Зубров, сгорбившись, стоял у высокого пограничного камня и держался за выступ. И веяло от тёмной фигуры неожиданной слабостью.

— Юрка!

Зубров, не оборачиваясь, махнул рукой, мол, всё в порядке. Не поверив, Михаил подскочил, прижал к камню, отодвигая от угрозы сквозной щели.

— Ты что?

Зубров нырнул головой в сторону, скрывая кровь на лице. Не получилось.

— Отстань, противный, — прогнусавил он и упёрся рукой в плечо друга, наклоняясь.

— Тьфу, ты! Чёрт!

Медведев отступил. Нос у Зуброва кровоточил часто. По его рассказам — с того времени, как был сломан, всегда реагировал на напряжение и усталость. В принципе, ничего страшного. Только Юрий после обычно подолгу отдыхал, отлёживался, действуя по принципу дикого зверья: заболел — поспи! Как бы то ни было, на здоровье Юрия кровопотери не отражались — каждый последующий медосмотр убедительно доказывал, что волжанин крепок и здоров духом и телом.

— Да с чего хоть?! — Медведев развёл руками. Никаких сверхнагрузок за последние дни он не ощущал. А уж «железный» Зубров тем более!

— А хрен его знает, — философски отозвался Юра-сан, стряхнул с ладони последние капли и сел возле камня. Устроился: — Посплю я… Минут надцать. Ага?

— Спи, — Михаил кивнул другу и тот мгновенно вырубился. Вот что-что, а засыпать в тот же миг, как появилась свободная минутка, и просыпаться по первому зову, он умел отлично.

Медведев с некоторой растерянностью посмотрел на лежащих. Отнюдь не греющий душу ряд: Ворон, Маугли, Юра-сан… Под сердцем укололо предощущением дурного.

Сзади подошёл Полынцев.

— Однако мальчишка ещё силён, — задумчиво сказал он. — Я предполагал, что мы его вымотали до предела или около того. А ему ещё на такие фокусы сил хватает!

— Он спас жизнь моему человеку, — напомнил Медведев и исподлобья взглянул на Инквизитора.

— Так я же не спорю! — Раверсник расщедрился на ухмылку. — Просто констатирую. Но не забывай, что моего человека он убил.

— Полагаю, что Всеволод знает о противнике больше нашего… — медленно проговорил он. — И вполне мог догадываться о том, какая судьба ждала… твоего человека. — Очень хотелось сказать «вашего», но он сдержался. Однако Полынцев заминку подметил. Взглянул с прищуром, словно прицелился. Медленно кивнул, согласившись. — Вполне возможно, что пацан считал, что избавляет его от мучений.

— Возможно, — усмехнулся Степан, но глаза остались тёмными, злыми. — Но это не отменяет факта его смерти. Ведь ещё могли бы его вытащить.

— Не отменяет.

— А также не отменяет того, что сейчас мы ждём восстановления «твари» для того, чтобы добиться от него вызова их погранцев…

Медведев пожал плечами:

— Не думаю, что отряд Тэра может прибыть сиюминутно, как Старик Хоттабыч на ковре-самолёте. А значит — плюс-минус двадцать минут рояля не играют.

Полынцев покачал головой, но перечить не стал. Медведев же, убедившись в том, что возражений не будет, оглядел тёмное пространство новой обители. Тьма сгустилась, и в этой темноте камни и люди стали почти неразличимы.

— Батон!

— Туточки!

— В центр. Отсыпаться. Подниму через два часа.

— Есть!

Тёмная фигура вынырнула из проёма и, пошатываясь на неровностях, двинулась к центральному кругу. Медведев оглядел проёмы: «Кого ещё отправить спать? Ну, не „раверсников“, однозначно. Пусть пока… Пока адреналин в крови гуляет. Чай, не уснут».

— Кирпич?

— Ась?

— На задрых.

Катько молча сдвинулся в центр круга.

— Как дела, Игнат? — Подсел к Родимцеву Медведев.

Темнота внизу казалась материальной. Кроны сосен едва уловимо переходили в тучи. И те, и другие были похоже на взбитые сливки. Черничные на чёрно-кофейном торте. Едва светились разводы туч в небе. Горизонт даже не угадывался. Сплошная пелена разводов. Чёрным по чёрному. Авангардизм. Тушь и сажа.

— Да никак. — Отозвался Родимец. — Не видно ни фига.

— Ну-ну…

— Командир, что здесь такая холодрыга, а? Вроде как теплее было…

— Вот Маугля проснётся, и спросим, — хмыкнул Медведев. — Что здесь за аномалия.

— Как-то оно здесь не так, — вздохнул Родимец, поведя плечами. — На мысли всякие наводит… — И бросил выразительный взгляд на капитана.

Медведев кивнул. Отмахиваться от таких сигналов было не в его привычках. Но сказать в ответ было нечего — самому делалось неуютно в пределе чёрных камней. Может, и было это когда-то вполне дружелюбным местом для людей, но лет-то с той поры минуло столько, что даже запах человеческий из трещин выветрился.

— Ты вот что… Иди-ка спать, Игнат. Подниму часа через два — смените.

— Лады, — выдохнул Родимец и аккуратно, оберегая израненный бок, откатился с места.

Медведев пристроился на холодных камнях. Не смотря на то, что Игнат под себя место уже подлаживал, острые края осколков впивались в тело. Очень хотелось пить, но Михаил запретил себе думать об этом. Впереди было два часа. Всего каких-то два часа. И — дай то Небо! — чтобы спокойных! Краем глаза заметил, что Полынцев последовал его примеру, заменив кого-то из своих людей. Видимо, того, что прикрыл его собой и получил полновесный заряд в тело. В данной ситуации это было правильно. Народа мало, объект странный, мир чужой. Вообще творится чёрт знает что.

Сзади раздалось позвякивание и вслед тут же — шум маленького каменного обвала. Медведев, не оборачиваясь, процедил сквозь зубы:

— Батон!

— А что — Батон?! Пока лежал на этих треклятых камнях — полупопие отморозил. Вот — пристраиваюсь, чтоб не расколоть случайно.

— Толя, ты у нас такой… ммм… нежный, — проворчал Катько с одной стороны от Якоби.

— Как роза майская, блин, — добавил Родимец с другого бока.

— Но-но! — Проворчал Якоби. — Лапы, главное, при себе держите. А то обслюнявлю нафиг!

— Да пошёл ты…

Медведев выразительно крякнул и шуршание и шёпот прекратились. Минуты через две накрыла тишина — заснули.

Тишина и темнота. Холод и покой. Сочетания холодных оттенков в восприятии не добавляли радости. Хотелось думать о чём-то ином, оторванном от происходящего, находящемся в другой плоскости души. О доме. О том, что там ждут… Медведев никогда не мог настроиться на тот душеспасительный лад, который так часто встречал в песнях, книгах и фильмах, где боец на передовой думает о ждущей его возлюбленной, о том, что скоро они встретятся, и начнётся прекрасная жизнь. Что поделаешь — не был мечтателем, хотя, наверно, романтик в нём жил. В голове крутились не радужные картинки будущего, а оттиски уже произошедшего. О многом, о чём хотелось бы, он просто запрещал себе думать, о самых ярких и сильных воспоминаниях — во избежание размягчения сердца. В этот раз до мелочей, до игры светотеней на простынях и ощущения объёма капелек влаги на шее жены вспомнился разговор в ночь перед отъездом. Нет, он не позволил себе припомнить то, что было до беседы, но напряжение всё равно проявилось в глубине — тело вспомнило само.

Медведев вздохнул и устало улыбнулся. Тогда разговор по душам не получился, срываясь то в спор, то в воркование. Мешали неловкость и недосказанность. Веяло от Наташи холодной отстранённостью. Но, одновременно с этим, она всё пыталась прижаться ближе — и телом, и словами. Искала тепло. Хотела увериться в том, что любима. Ревновала, глупая. О работе выспрашивала. Ох, неспроста… Наверняка, обрадует, когда встретятся. Вот хлопот добавится! Приятных, но всё-таки — хлопот. Он улыбнулся, с трудом растягивая смёрзшуюся кожу, провёл рукой по лицу, растирая, и посмотрел на часы. Прошло почти полтора часа.

От каменных столбов веяло холодом. И это была не иллюзия. Медведев прикоснулся пальцами к зернистой поверхности и ощутил покалывание. Словно замороженный металл тронул. И ещё. Мелкая вибрация. Он почувствовал её только тогда, когда подушечка пальца легла на трещинку. Маленькая щербинка едва различимо ходила ходуном. Ощутив это, Михаил сконцентрировался и понял, что ему не показалось. Камень содрогался.

Впереди, в проёме мелькнул силуэт. Далеко… И неясно — было ли, нет ли? Вот. Ещё раз.

— Внимание. Гости. — Губы едва шевельнулись.

Но Зубров оказался за спиной почти в тот же момент. Пристроился рядом. Выглянул. Подождал, настраиваясь. Тень на земле — пятно мрака, ещё более тяжёлого и густого, чем окружающая тьма — сдвинулось ближе. У этой тени не было обладателя и не было света, его добывающего. Одинокая, мрачная и острая, тень рывками приближалась к домену.

— Не стреляй, Мих. — Ладонь Зуброва легла на плечо, рванулась дальше, перехватывая оружие. Медведев не то, чтоб выстрелить — удивиться не успел. Когда же понял происходящее, изумление накрыло с головой. Зубров вытянувшись в сторону неприятеля, словно доберман, натянувший поводок, весь обратился во внимание. Черты лица заострились, и проявилась в них опасная хищность.

— Не стрелять, — скомандовал Медведев. С точек негромко отозвались.

— Всеволод! — позвал Зубров, и пленник тихой тенью оказался рядом. Словно змея скользнул между залёгшими и всмотрелся в темноту.

— Нави, — прокомментировал он, разглядев то, что встревожило людей. — Принюхиваются. Но к самой границе подойти вряд ли посмеют. Защита здесь на века ставилась. Выдюжит.

Зубров кивнул и продолжил внимательно вглядываться в тени.

— Какая защита? — с подозрением спросил Михаил. Ну не камни же имел в виду пленник!

— Периметр вокруг домена, — пояснил Всеволод. — Заговор охранения. Обычный, но усилен в тысячи раз. Проход только для людей.

Медведев кивнул. Магия — это неплохо. В свете недавних чудес складывалось впечатление, что колдовство — вполне работающий механизм, основных законов которого он пока не понимает, но в некоторых случаях ему стоит довериться. Например, когда пленник говорит об этом с уверенностью. Но — доверять да проверять! — и Медведев не упускал из поля зрения придвигающуюся тень.

— Кто такие нави? — Спросил Медведев.

— Твари этого мира. Как наши собаки. При сумеречном и ночном свете прозрачны. При дневном — видны, но редко покидают свои лежбища. Ведут ночной образ жизни. Плотоядны.

— Ты как по учебнику читаешь, — буркнул Михаил.

Пленник смутился:

— Ну, по сути, так и есть. Я не встречал раньше этих тварей. Вспоминаю, что написано…

— Изучал? — поинтересовался капитан.

— Да. Только мой уровень познаний оставляет желать лучшего, — Всеволод отвернулся.

Показалось, или смутился?

— Да нам сейчас любой уровень в тему, — отозвался Юрий.

— Не понимаю, — покачал головой Медведев. — Если объект есть — у него есть тень. Если объект прозрачен — то тени не должно быть. Элементарные законы физики.

— Нет, Пресветлый, здесь законы физики не при чём. — Всеволод тряхнул кудлатой головой: — Навь — есть, он не прозрачен, потому и тень существует. Все, как и должно по законам мира. Вы, Пресветлый, различайте — прозрачность и невидимость. Две разные качественные составляющие. Одно показывает состояние существующего, другое — состояние видящего. Одно — в потоке сущего, другое — существенного.

Медведев оторопело посмотрел на рассуждающего. Вроде бы на одном языке говорили, на русском, а понять сказанное невозможно. Лабиринт слов. Маугли заметил взгляд и поспешил исправиться:

— Навь непрозрачный. Обычный зверь из плоти и кости. Но он — невидим для людей. Это влияние магии на разум. Если у человеческого сознания существует фильтр, останавливающий подобные воздействия, то оно легко будет видеть навь таковым, какой он и есть. Если фильтров нет — то зверь будет казаться невидимым. Нави — хищники. Сами по себе особи слабосильные. Как шакалы. Но охотятся с помощью развитых гипнотических способностей. Шакалы и гиены могут стаями нападать, а нави — в одиночку или парами, но развили в себе дар влиять на мозг разумных существ. А днём, когда спят или отдыхают после охоты, необходимость в этой способности отпадает, и они становятся видимы.

— Ясно, — кивнул Медведев. — Так они разумны?

— В той же мере, как любой иной хищник. Воздействие идёт не на уровне соприкосновенности сознаний, Пресветлый. Здесь более грубая магия, но она вживлена в само естество зверя.

Медведев задумчиво поджал губы: «Грубая — нежная… Да хоть какая! Противно понимать, что некая тварь способна залезть тебе в голову и вбить туда свои правила. Вот это всегда противно. И от командования, и от власти, и от СМИ, и от учительницы в школе… Все чего-нибудь пытаются вложить в твою голову. Чтобы все джунгли думали завтра так, как бандерлоги сегодня! Будь готов! — Всегда готов! Как полуфабрикат. Только добавь воды. Противно. Но тут ещё хуже — никакой возможности отразить атаку на разум».

— Всеволод, — позвал Зубров, — ты бы прекращал «Пресветлому» ликбез устраивать. Шёл бы лучше… своих вызывал.

Маугли закаменел лицом, склонил голову и, едва слышно извинившись, ретировался.

Михаил проследил за его уходом и повернулся к другу:

— Ну и нафиг? Пацан честно отвечает на вопросы, а ты его…

— Он слишком разговорчив, Мих.

Зубров зло сощурился и неожиданно резко подхватил с насыпи острый камень и запустил в невидимую цель над мотающейся тенью. Камень с быстротой молнии пролетел разделяющие метры и ударил в нечто. Раздался душераздирающий визг, и тень заметалась по земле. В лагере мгновенно пробудились спящие. Юрий сплюнул и ушёл к центру домена.

Медведев вздохнул. Что-то происходило с другом. Только вот — что?