Ангелы: Анабазис

Глава 22 Феникс

Пряный ветер ударил в лицо. Медовый, ласковый запах трав и душистых плодов укутал душным одеялом. Засвербело ноздри, и от желания вздоха заломило под рёбрами, снова жаром потянулось к горлу. Брюшина напряглась, подтягиваясь почти под грудину. Михаил с трудом подавил кашель.

Синее небо с несущимися вдаль тёмно-сиреневыми тучами при рассмотрении оказалось иллюзией. Так же, как и колонны, уходящие в него. И яшмовый пол. И малахитовые стены. И ступенчатая пирамида с водружённым троном. Реальность же являлась в образе десятков магур, выстроенных строгими рядами, пестрых Сиринов над ними, шеренги Гамаюнов у подножья пирамиды, Алконостов возле престола и человека на нём. Пугающая недвижимость и тишина.

Михаил бросил короткий взгляд на своих. Впереди — Стратим, её Сирины и магуры. Яромир и Полынцев рядом, дальше с боков — тэра. За спинами, в кольце, раненые. Во все стороны — стволы и клинки.

— Я, может, чего не понимаю… Но на Королеву-Мать это мало похоже, — угрюмо сплюнул Михаил, держа под прицелом приоритетный объект.

Стратим обернулась. Глаза потерянные, в лице боль.

— Это Феникс, — звякнул тихий колокольчик. — Отец.

Медведев шумно вдохнул. Дыхание перехватило.

Понимание того, что сам вскоре станешь таким, просто вышибло на миг рассудочность и силу. Он, как и многие, хотел дожить до старости и умереть в своей постели, в своими руками отстроенном доме, в окружении родных и близких, но был готов, при надобности, помереть и в поле, среди друзей или просто зная, что смерть не доберётся до них именно благодаря его, пусть маленькой, но победе. И, когда мысль натыкалась на возможность провести последнее время жизни в параличе или безумстве, силы духа пасовали, подталкивая к спасительной идее эвтаназии или суицида.

— Кажется, я полюблю харакири… — глухо сказал Михаил.

Человек на троне походил на исхудавший анатомический манекен. Сухая старческая кожа в трещинах и морщинах нездорово белела. Почти лысая голова с выпирающими стыками черепных пластин, словно граненный подмастерьем камень, едва держалась прямо на тощей шее. Пряди волос, спадающие на впалую грудь, редки и жидки, и даже не седы — почти бесцветны. Фигура настолько суха, что видны все мышцы, провисающие от недостатка движения тонкими лентами. И благо, что есть одеяние, скорее напоминавшее накинутый на плечи небрежно рваный мешок, чем тогу властителя. Человек поднялся на ноги и Михаил понял, от чего накатывала брезгливость. Лицо. Белые мутные глаза и блаженная улыбка идиота.

Стиснул зубы, процедив на выдох:

— Мать моя — женщина…

Яромир едва заметно толкнул плечо в плечо и, не поворачиваясь, сказал:

— Лет двести в вечной иллюзии и частые возрождения никого не красят.

— Полагаю.

— Тебя мы в этой клоаке просто так не оставим.

— Ну, спасибо, — сказал Михаил и тут же поправился: — То есть — не «спасибо», а «отплачу». Если смогу… То есть не «оплачу», а «отвечу добром»… В смысле…

Яромир усмехнулся и Михаил понял, что продолжать не следует.

Не успел толком оглядеться, как Стратим перед ним вздрогнула и начала заваливаться. Шагнул, подставил руки. Растеряно вгляделся в белое лицо. Королева тяжёло дышала, и её взгляд пронзал насквозь, словно силился рассмотреть что-то далеко за тучами.

— Обморок?

— Не похоже, — отозвался Михаил и, не тратясь на поиски застёжки, рванул жёсткий ворот обтягивающей одежды. Ткань натянулась до предела и, когда отпустил, запела тонко, словно скрипичный аккорд. Но не поддалась. Чертыхнувшись, повторил рывок. Со звуком лопнувшей струны полотно разошлась рваными краями, обнажив меловую кожу.

— О-па. — сказал кто-то рядом.

Между грудей на тонкой цепочке висело лезвие в форме месяца — куда не коснись — заточка. Михаил одёрнул порезанный палец и с недоумением пожал плечами — кожа Стратим оставалась целой и невредимой, не смотря на постоянное прикосновение изогнутой бритвы.

— Девонька, — едва прикасаясь, похлопал по щеке. Знал, что нужно сильнее, но не смог.

Стратим вздрогнула, приходя в себя, тут же спала с лица и потянула руки закрыться. И так это получилось естественно и невинно, что Михаил нахмурился и отвернулся.

— Не вовремя ты, — сухо сказал он. — У тебя тут поединок впереди! Не время сопли распускать!

— Нет поединка, — тихо отозвалась Стратим, безуспешно пытаясь собрать рваный ворот.

— Что? — Михаил с угрозой повернулся. — А договор?

— А договор есть, — кротко ответила Королева и опустила глаза. — И сражаться я буду. Не с Королевой придётся, но всё равно… Для поединка я должна бросить вызов напрямую. А Рарог должна его принять. Но я не могу пробиться в её реальность. Их трое, а я — одна. Дорога закрыта.

— Не понимаю… Нужно ещё пройти — пройдём! Скажи — куда?

— Никуда, — устало ответила она, — Мы уже пришли…

— Девонька…

— Рарог здесь, в этом зале, — хмуро оглядываясь, вмешался Яромир. — Но и не здесь. Этот зал — всего лишь один из пластов реальности. На него наслоено ещё несколько. Как сэндвич. Мы находимся в этом сэндвиче все вместе, но Рарог — на одном этаже, а мы — на другом. Но лестниц здесь не предусмотрено.

— Значит, должен быть лифт! — Медведев сжал кулаки.

— Нашим лифтом была она, — кивнул на Стратим одинат. — Раз не может пробиться, значит, это и невозможно.

— Их трое, — повторила изгнанница и прикусила губу. — Все сёстры вместе, чтоб не пустить меня. Теперь будет просто бой. Бойня. Поединка не будет.

Михаил медленно оглядел зал. Стратим права. Бойня. С таким численным перевесом — никаких шансов. Но стервы молча ждали. Чего? Людям уже не меньше трёх минут давали возможность просто стоять, осматриваться и вкушать торжественное великолепие встречи. Явленные угрожающая мощь и неподвижность наводили на невесёлые мысли об ультиматуме. Либо — либо. А время давалось на то, чтобы осознать и сделать выбор.

Взгляд Михаила вернулся к Стратим. Маленькая потерянная женщина. Опущенные плечи и уставший взгляд. Ласковая улыбка сквозь слёзы и мирно покачивающиеся локоны-змеи над белой грудью. Она показалась похожа на кошку, замёрзшую голодную кошку, заклубившуюся на подоконнике дома, из которого уехали хозяева. Или даже на котёнка. Беспомощного и напуганного. Его хотелось взять на ладонь, так, чтоб мохнатые лапы свесились меж пальцев, а узкая мордочка ткнулась в запястье. Беззащитно и доверчиво. Или, хотя бы, схватить за плечи и прижать к себе. Успокоить.

Он не успел приблизиться.

Человек на троне встал. Трудно и тяжело, трясущимися руками опираясь о подлокотники роскошного кресла. Выпрямился, пошатываясь, словно тело забыло, что такое равновесие. Простёр дрожащую руку. И заговорил. Он лепетал, нелепо подёргиваясь, словно марионетка в сети верёвок, шамкая кривящимся ртом, с оттянутыми непослушными губами, останавливался на полуслове для того, чтобы отдышаться, и снова продолжал трудно говорить. И слова комкались и ломались до неясных звуков.

— Что он там бормочет? — хмуро высунулся Полынцев.

— Вещает о том, что он — Царь великого народа и долго ждал нас, изменников и предателей, для показательной казни, — прислушавшись, отозвался Маугли.

— Весело. Спасибо, — вежливо отозвался Степан. — Очень вдохновляющее начало.

— Знаешь язык? — спросил Михаил.

— Старославянский, — коротко ответил Маугли и продолжил переводить: — Изменница будет сослана в монастырь для замаливания грехов на веки вечные. Князя приблизят и обласкают. А командира его армии четвертуют в назидание. Другим просто отрубят головы.

— Командир — это ты? — повернулся Михаил к Яромиру.

— Ага. А ты — князь.

— Меня не тянет быть им обласканным.

— Не им, а Рарог, — вмешалась Стратим, устало вставая рядом. — Он — ничто. Всё решает она. Для него просто создана реальность, в которой он — король и принимает решения. Все решения — это решения Рарог. Он лишь голос её. Он даже видит не нас, а только созданные образы. И с твоим приходом доживает последние дни.

— А Рарог нас слышит?

— Слышит.

— Замечательно, — криво усмехнулся Михаил и шагнул вперёд. Коротко кивнул Всеволоду «Переводи!»: — Царь великого народа! Мы пришли не для войны! Мы не изменники и не предатели! Всё, что вело нас — известная всему миру слава красоты сладкотелой! Её голос подобен шёпоту заблудившегося ветра в поющем тростнике! Тело равно амфоре, наполненной полынным мёдом, собранным в жаркий день перед ливнем! Её груди…

— Топтыгин, ты в ударе, — угрюмо прокомментировал Кирпич.

— Жи-жить за-захочешь, — отозвался Родимец.

— Заткнитесь! — процедил Михаил, — И так фантазия пасует. Её груди…, - вспомнился рваный ворот, серебреное лезвие-месяц и два белых холма, привлекающих руки. Встряхнулся, изгоняя видение: — Её груди — два спелых плода с запретного дерева! Её бёдра — крутой склон под ногами неловкого путника! Её глаза…

Феникс закричал, замахал руками. Упал в кресло и, словно обиженный и напуганный ребёнок, с ногами забился в дальний угол. Вскинул кулак — магуры привстали и неторопливо двинулись к людям.

— Довольно, — равнодушно перевёл Всеволод. — Ты и только ты увидишь её после того, как остальные умрут. Я хочу узреть, как будут визжать под пытками твои люди, а ты будешь на коленях молить Полнотелую о милости для них и себя.

— Ясно, — коротко ответил Михаил.

За прошедшую неделю он внутренне готовился к смерти, мысленно облачаясь в чистое исподнее и прощаясь со всем, что дорого, уже раза три. И каждый раз был уверен, что вот он и настал, тот самый предел жизни, за которым вера превращается в реальность и фантазии о загробном мире подтверждаются или опровергаются, убивая надежду. Каждый раз надеялся, что на его гибели мир остановится, и смерть вполне удовлетворится им одним, не пройдя дальше, к тем, кто стоит за спиной. Но теперь получалось наоборот. Ему предстояло провести неведомое время либо в спасительном безумии, либо в глухой безнадёжности. А вот товарищей, прошедшим бок о бок суровый путь сюда, ожидала смерть, которую и врагу не пожелаешь. И главное — выхода нет. Даже, если сам себе сейчас пулю в висок загонишь, оживят и заставят глядеть на то, как уходят друзья. Да как бы в наказание не продлили их мучения…

— Боры! — смотря на подходящих стерв, громко сказал Яромир. — Освобождаю вас от слова жизни! Умрите в схватке!

После секундного замешательства тэра отозвались нестройным многоголосьем:

— Освобождаем от слова жизни, Тур! Умри в схватке!

Яромир кивнул, что принял.

Усталость и безвыходность заполнили, утяжелив и так опущенные плечи. Магуры надвигались, как механизмы, необратимо и размерено. Не торопились, то ли прекрасно понимая, что им деваться некуда и наслаждаясь моментом, то ли всё же чего-то опасаясь. По спине Михаила поползли капли пота, ноги задрожали, а в руках ходуном заходил ствол. Усталость. Хватило бы сил на последний рывок!

— Всё, — равнодушно сказала Стратим. Оглянулась на миг, кинула взгляд — глаза оказались тусклы и пусты.

— Ну, дамочка, — мрачно усмехнулся Полынцев. — Для тебя-то не всё. Ссылка — не смерть.

— Королевы — матери. Их убивают в исключительных случаях, — устало отвернулась она. — Сейчас — исключительный.

Михаил посмотрел на тонкую фигурку и внезапно понял, что до этого дня воспринимал её выше и сильнее. Только теперь осознал, что нелепое «девонька» приклеилось к языку и срывалось к месту и не к месту совершенно не случайно. Королева и казалась маленькой и хрупкой. Девочкой ли, девушкой, девой? Девонькой. Пусть её возраст, наверняка, и по меркам её народа, переваливал за тот юный, цветущий, когда всё кажется созданным из плюшевых слонов и розовых облаков, но… Маленькая собачка до старости щенок. И она оставалась полной сил и желания переделать мир по сердцу. И сердце это ещё не знало толком ни любви, ни не-любви. Оно было заполнено силой без знака, ни позитивной, ни негативной, просто природной, дикой силой, подчинённой странному рассудку и строгой цели.

— Крепись, девонька, — сказал он в гордо распрямлённую спину. — Ты сильная. Выдержишь. И ещё найдёшь возможность выиграть.

Игнорируя подходящих воинов-стерв, Стратим развернулась. Быстро, словно отпущенная пружина. Посмотрела, как обожгла. В одну линию сжала губы и отвела взгляд:

— Не то страшно, Влекомый, что проиграла… А то, что тебя теряю…

Пушистые ресницы вздрогнули, заблестев. Михаил замер, глупо задеревенев на месте.

— Здесь хоть у кого-то башка варить начнёт?!

Зубров выпрямился, пошатнулся и, собравшись, двинулся вперёд, мимоходом забрав меч у Полынцева — тот только охнул, когда рукоять, подхваченная хозяйской рукой, вырвалась из кулака, больно скрутив кисть.

— Яромир! Растудыть тебя в качели! Тут два Отца! Соображаешь? — и Юрий встал меж магурами, продолжающим молчаливую психологическую атаку, и Медведевым. Катана со свистом рассекла воздух перед ним в известном жесте — тут не пройдёт никто.

Яромир «соображал» недолго. Обернулся, встретился взглядом с Михаилом. Уголок рта дёрнулся. Рука взлетела в приветствии.

— Боры!

Одного клича хватило, чтобы сорвать с места людей. Тэра осели назад, заряжая пружинной мощью ноги, и тут же с криком вырвались навстречу неторопливым стервам. Бегом, полностью выкладываясь. Уже в беге начали стрелять. Всеволод припоздал, задержавшись на миг, кинув взгляд на Михаила- но быстро догнал ведущего «щитов».

— Нет, — охнула Стратим: — Отец священен!

— Не для нас! — отрезал Зубров. — И это единственный способ сровнять шансы!

Михаил дёрнулся вперёд, но напоролся на вооружённую руку Юрия. Зубров локтём ударил в грудь и потеснил назад:

— Один шанс из тысячи. Но тебе туда нельзя!

С кровоточащего через повязку обрубка на пол упали просочившиеся капли. Страж терял силы и жизнь, решая в этот момент за всех. И единственный имел волю и знание что-то исправить. Медведев, стиснул зубы, мгновение сражаясь с собой, а потом отшатнулся и поднял пистолет. Для этого оказываться в гуще боя не требовалось. Перед мушкой вертелась схватка. Словно под лопастями миксера — магуры взлетали, опускались, нападая на бегущих к трону. Люди сражались со скоростью, смазывающей сияние лезвий в искрящиеся дуги. Вертелось в пространстве винтом — магуры, люди и бьющая кровь, усеивающая пространство. Она, чёрная в неярком свете, насыщала мир, становясь полноправным участником бойни. Глаз. Гениталии. Глаз. Гениталии. Глаз…

— Мать твою, Юрка… — не отрываясь, прошептал Медведев, — Там же всех замесят!

— Юр-сан, — выдвинулся Катько. — Это ж наши! Наших убивают, Юр-сан!

— Подождите, ребята… — глухо отозвался Юрий. — Христом-Богом прошу — подождите! Сейчас всем работа найдётся. По самое «не могу!» нахлебаетесь…

— Ждем чего? — Полынцев нервно перекидывал с руки на руку нож. — Чего ждём?

— Алконостов! — коротко ответил Зубров. — Их нужно стянуть от трона!

— Чёрт! Да это невозможно!..

Стоящая рядом Стратим опустила голову. Тронула рваный ворот. Нащупала лезвие и сдёрнула его. Блестящая цепочка лопнула гнилой ниткой. Маленький клинок-месяц, сверкая крутыми гранями заточки, словно бриллиант, хищно оскалился на ладони. Закусив губу, Стратим резко сжала руку. Из кулака побежали капли крови. Королева кротко взглянула на Зуброва:

— Стрелять бесполезно. Защитная сфера. Поглотит летящее неживое. Прикоснувшегося живого отбросит заряд прямой силы. Нужно медленно…

— Ясно!

— Прощай, Влекомый, — кинула Стратим через плечо.

— Девонька…

Звенящий миллионом бубенцов визг потряс зал. Он усиливался и истончался, быстро переходя за границу слышимого. Уходя туда, откуда не доносилось ни звука, но тело ощущало каждой клеткой силу крика стервы-королевы. Мышцы расслаблялись, оплывая. А кровь в голове с мощью приливной волны билась о черепные своды. Смешалось и замерло мироздание. Скрючились, упав, люди, попавшие под звуковой удар. Свалились, нелепо расправляя крылья, магуры. Тяжело дыша, сложились Сирины. Гамаюнов прижало к ступеням пирамиды, как к нерушимому рубежу. Отец, оплывая на троне, нелепо открыл рот, глотая воздух, будто последнее лекарство.

— Девонька… — хватаясь за голову, в нелепой надежде удержать её от взрыва, прохрипел Михаил. И сам себя не услышал.

Стратим выдохнула остатки отравленного криком воздуха. Глубоко вздохнула, подняв плечи, и… расправила крылья. Огромные, чёрно-радужные, как масленая плёнка на воде, тонкие и хрупкие, с едва приметными разноцветными прожилками, словно крылышки стрекозы, они разорвали одежду до талии. А над ними, под клубком рассерженных змей, собирающихся в живую чешуйчатую корону с зубьями-головами, запульсировал круторогий месяц. От него во все стороны тянулись тончайшие нити света. Такие яркие, что, казалось, можно о них порезать пальцы.

«Месяц под косой блестит, а во лбу — звезда горит!», — вспомнил Михаил.

Поведя обнажившимися плечами, преобразившаяся Королева двинулась к трону. Она шла, не торопясь. Но, как обычно, её не успевали остановить. Ни Медведев, шатнувшийся вслед и упавший, не удержав равновесия, ни цепляющиеся за ноги магуры, над которыми она проплыла чёрным лебедем. Она двигалась по кратчайшей, и с каждым шагом в её стремлении пробуждалась грозная опасность.

Оглушённый Феникс на троне закричал, забившись в истерике. Сирины вспорхнули и прыснули от трона, словно бабочки, вспугнутые с клумбы. Гамаюны разом раздались в стороны. И только Алконосты — зубы и когти Рарог — одновременно шагнули навстречу отступнице. Шесть против одной. Притопнув, взвились в воздух; расплавившись в металл, преобразовались в стрелы и обрушились на Стратим.

Огромные траурные крылья королевы-отступницы взмахнули, одарив шквалом тронную пирамиду и человека на ней, и чёрная стерва поднялась под нарисованные облака, уйдя от атаки.

Алконосты шестью серебристыми каплями ударились об пол и обернулись в гигантских грозных птиц. Быстрые крылья хищниц светились металлическим блеском под искусственным солнцем и отражали фиолетовые тучи. Все шесть поднялись в небо быстрыми ястребами, размерами не уступающими Стратим. Заметались, закружились в вихрях птичьего боя. Чёрные прозрачные крылья королевы сталкивались с серебреными перьями.

— Стянули Алконостов! — победно закричал Михаил, разворачиваясь к Юрию.

И тут же охнул, скрючиваясь. Друг, не меняясь в лице, с размаху всадил рукоятью катаны ему под дых. Хватая воздух, Михаил свалился на колени.

— Не лезь туда, — коротко сказал Юрий. — Прощай.

Зубров, вскинув катану и раззявив рот в диком оре, с которым не в атаку — в преисподнюю идти, — двинулся вперёд. Уже через мгновение его обогнали бешено орущие Катько и Полынцев. Рядом пошёл Родимец. Не тратясь ударом и выстрелом на ещё оглушённых магур, таёжники помчались через пространство боя к трону.

Медведев тяжело поднялся на ноги. Двигаться уже было можно, но в глазах двоилось. И он вглядывался, стремясь понять в общей кутерьме диспозицию.

Изловчившись, птица-Алконост ринулась на Стратим сверху, пророщенными из тела металлическими стержнями вонзаясь в трепетные крылья. Королева закричала, изгибаясь от боли. Надорванное полотно крыл задрожала от встречного ветра с земли. Вращаясь, Стратим обрушилась. Серебристые ястребы, не отставая, преследовали её.

— Девонька!

Хватанув воздуха, Михаил кинулся в гущу боя. И магуры изгнанницы, оставленные телохранителями, завопив, стронулись с места. Сознание ещё успевало заметить происходящее вокруг, но главным оставалась только падающая женщина под шлейфом порванного чёрного шифона.

Тэра, кто сумел подняться, встали кругом, стягивая на себя враждебных магур. Ножи и короткие мечи крестили пространство на смерть и боль.

Стратим падала.

Маугли в стороне от круга, стоял над упавшим ведущим «щитов», на последнем дыхании защищая его от напирающих воинов-стерв. Одинат пытался приподняться, подтягивая ноги, но всякий раз сваливался, не сумев оторваться от пола. Лицо его затекало кровью из резанной раны головы. А вокруг валялись грудами положенные им на пару с ведомым магуры.

Стратим падала.

«Таёжники» шли напролом. Случайная Сирин заверещала, наколовшись бабочкой на нож. Второй удар играючи смахнул голову с тонкой хрупкой шейки. А Гамаюн, успевшая прикрыть трон, под взвизгнувшей катаной развалилась на ломкие части, фаянсовыми осколками упавшими на ступени.

Феникс закричал, поднимаясь на троне. Вцепился руками в высокую декоративную спинку и запричитал, с ужасом глядя на приближающихся.

Стратим падала.

Магуры, обогнув Медведева, взвились в воздух, подставляясь под падающую властительницу. Удар обрушил их на землю, поломав и без того израненные тела. Они тоскливо закричали и приникли к полу, боясь пошевелиться от боли. Как на гамаке, на распластанных фиолетовых крыльях своих воительниц, лежала замершая Стратим. Волосы раскинуты, крылья — полотнища праздничного шарфа, — разодраны.

А на троне вопил Феникс.

Алконосты, забыв об отступнице-королеве, кинулись на защиту Отца. Бешено спикировали на восходящих по пирамиде людей. Сбросили двоих назад. Только однорукий страж, невероятно изогнувшись, пропустил удар птицы мимо. И остался на ступенях.

Когда Михаил подбежал — Стратим уже почти оправилась от удара и пыталась подняться. Вскинул голову на свист. Несколько Алконостов пикировали на поверженную отступницу.

— Девонька!

Стратим обняла его за шею, и Михаил выдернул её из хаоса поломанных крыльев, словно дюймовочку из помятого бутона. Выдернул и, вскинув на руки, побежал от постанывающей кучи-малы. Вовремя — серебренные перья осыпали мир. За спиной взвыли магуры, получив новый заряд боли. Крик и свист ближе, ближе…

Стрела ударила в плечо. Да так, что удержаться на ногах не смог. Рухнул на колени, выставляя руки, накрыл выпавшую Стратим. Над головой заклёкотала, запричитала хищная птица.

Застонав, Михаил развернулся и двумя руками вцепился в наконечник, выходящий из-под ключицы. Стрела пробила, да засела, наполовину выйдя из тела.

«Задела артерию? Не задела? Задела? Не задела?» — тукало в висках.

Гладкий серебряный кончик острия, липкий от обильной крови, никак не поддавался, выскальзывая из ослабевших пальцев. Михаил зажмурился, откидываясь на спину. Боль пульсировала в плече, руки слабели с каждым движением всё больше. Едва хватило сил рывком подползти к неловко приподнявшейся Стратим.

— Влекомый!

«Даже, если сейчас сдохну, оживят… А как было бы здорово развалиться на травке, на солнечном склоне над тихой речкой… Здорово… А как же Феникс?! Если его убить — тоже возродят? Хотя нет, он слишком стар. Но речка — это да… И солнышко… И травка… И чтоб руки не мёрзли…», — поплыло сознание. Собрав волю в кулак, приподнялся и огляделся сквозь красный туман перед глазами.

Родимца и Полынцева гнали атакующие с воздуха птицы-Алконосты. Те фактически не оборонялись — смысла не было рубить металл металлом, — только ускользали перед носом пернатых врагов. Удавалось с трудом. Усталость и раны давали о себе знать.

Зубров отмахивался от подходящих Гамаюнов и магур, медленно спиной вперёд поднимаясь по ступеням.

Катько с диким ором махом взлетел по пирамиде — в одной руке нож, в другой — перо. Рыкнул, прыжком преодолев последние метры. Взмахнул правой, рубанул неистово верещащего на троне Феникса. Сейчас!

— Нет, Кирпич! — закричал Зубров, оборачиваясь.

Рука и корпус Катько провалились во внезапное радужное сияние. Он ввалился в свет наполовину, входя трудно, словно в вязкое масло. Сияние натянулось тугой волной, заискрило, осыпая пирамиду и окружение яркими искрами, и, будто вздохнув, вытолкнуло человека. Сильнейший удар выбил Кирпича, как выплюнул, от трона. Оплывая и складываясь, он осел на лестнице и покатился вниз обожжённым, сломанным телом. Прямо под ноги поднимающихся магур.

— Кирпич…

Зубров перехватил катану и, шатаясь, пошёл наверх.

— Юр-ка! — прохрипел Михаил.

С трудом стал подниматься.

Стратим за спиной всхлипнула, поддержала под плечи, когда он потерял опору, и встала сама. Поднялась, словно не было пикирующих птиц и осыпающихся стрел — не закрываясь, во весь рост. На миг её окутало сияние, но тут же рассеялось — королева обратилась птицей. Просто птицей. Чёрное воронье крыло и взъерошенные перья. Простые, обычные. Только окровавленные, как после свары с кошкой. Подлетевшие Алконосты попытались прижать её к земле, но побоялись задеть Влекомого, и с обиженным клёкотом поднялись выше. Королева трудно взлетела.

Михаил, держать за стрелу в теле, побрёл к пирамиде. Мир шатался влево — вправо, влево — вправо…

Зубров шагал наверх. Ступень — шаг. Ступень — шаг. Ступень — шаг. Ступень… Он не заметил и не понял, как рядом оказались друзья. Когда перед ним растелилась площадка с троном, за его спиной уже сражались Родимец и Полынцев. А в небе над троном металась огромной траурной птицей Стратим.

Феникс тонко заверещал, когда Зубров оказался рядом. Страшно это, когда человек с обрубком плеча, сжимая меч в оставшейся руке, движется на тебя. И нет на его лице ни злости, ни страха, только бесконечная усталость и осознание цели.

Юрий подошёл к сиянию вплотную. Дошёл до самой границы и остановился, не двигаясь. А потом поставил острие меча перед собой и, улыбнувшись, кольнул воздух, будто иглой вену — коротко и неторопливо. Скос японского меча раздвинул волокна радужного света и потянулся к человеку на троне. Феникс вжался в спинку кресла, подтягивая к корпусу непослушные конечности, зашептал что-то оправдательное.

Не замечая суеты битвы, Зубров подавливал меч неторопливо и уверенно. Пока кончик не упёрся во впалую, трясущуюся в рыданиях грудь. Там он замер. Двигаться вперёд было некуда. Радиус сферы равнялся длине меча.

— Юр-ка!

Михаилу оставалось совсем немного до пирамиды с троном. Всего чуть — шагов пятнадцать!

Юрий усмехнулся и шагнул.

Сияние на миг ослепило и поглотило Зуброва, меч, Феникса, трон. А через мгновение дикий ор стерв заглушил предсмертный хрип безумца. Юрия отбросило уже мёртвым.

— Суки! — захрипел Медведев. — Жрите, суки! Хрен вы теперь меня получите! — и собрав в непослушные пальцы скользкое острие, рванул стрелу из плеча. От ярой боли рухнул на колени, начал хватать ртом воздух — не полегчало. В плече запульсировало жаркой ломотой. Сложился пополам, чувствуя, как холодит сердце. Последнее, что увидел, как кровь толстой струёй полилась на пол.