Алло, милиция? Часть 3

Глава 7

Прямо из Дворца спорта Егор позвонил Папанычу домой.

— Не спите? И не ложитесь. Дело срочное. Сейчас отвезу жену и приеду.

Подполковник говорил вполне трезво, что не исключало литра пива в дебрях организма. Егору это было не важно, лишь бы не ушёл в отказ.

Элеонора попыталась сдержать возмущение, что её дражайший куда-то собирается в ночь.

— Думаешь, я просто так лабал на сцене, горький любитель вместо музыкантов-профи? Дорогая, это о-пе-ра-ци-я. Или оперативная комбинация. Хотя в ночь на субботу мне гораздо больше нравится комбинация другая — чёрного цвета и полупрозрачная. Обожаю её стягивать с тебя.

— Если бы обожал — не променял бы меня на о-пе-ра-цию, — передразнила девушка, чей симпатичный профиль выражал искреннюю обиду. — Так хорошо вечер начался! Думала — продолжим.

— Продолжим. И у тебя будет целый час на подготовку.

— Нет уж. Вернёшься — ступай тихо. Не разбуди.

Сменив её за рулём у своего дома, лейтенант помчал в район Сурганова, где жил начальник розыска. Превышал, насколько это позволяла лёгкая заднеприводная тарантайка, чьи создатели не слышали об ABS. Не боялся объяснений с ГАИшниками, сопровождавшихся обычно размахиванием милицейской ксивой да песней Маугли «мы с тобой одной ментовской крови — ты и я», потому что даже для ГАИшников наступило время «на горшок и в люлю».

Папаныч открыл сам и вышел на площадку, не пуская внутрь квартиры, что сулило непродолжительность рандеву.

— Чего?

— И вам здрасьте.

— Давай уж на ты. Вроде определились. Только не тяни.

В домашних трениках с пузырчатыми коленками и в мятой байковой рубашке он менее всего напоминал грозу уголовников города.

— Я, похоже, раскрыл угон пяти машин. Тебе же полоскали за них мозги?

— Само собой.

— Значит так, подполковник. Нет, полковник, за бежевую «волгу» точно звезда положена. Организует гонки молодой человек по кличке «Баклан». Имя, фамилию и прописку, надеюсь, узнаем завтра. Уже чуть поздновато. Держи сокровище, — Егор сунул ему исписанный лист. — «Баклана» сдал Гена Кожемяков — родной племянник нашего дорогого Первого Секретаря ЛКСМ БССР. Юноша сидит в американке, растирает кулачком грязные слёзы по рожице и строчит повинки. Я помог ребятам Сазонова взять его с поличным при сбыте наркоты.

— Иди ты…

— Сам в ахрене. Прикинь, столько первосортного кокса уйдёт в унитаз! Хотел спереть часть — не вышло.

Только сейчас вспомнил про нычку на кладбище, рядом с бекетовским пистолетом Макарова. Стоит перенести тайник. Можно прихватить немного, Элеонору угостить, она не пробовала… Нет, лучше не надо.

— Слушай… Тут фамилии… Кожемяков — ещё полбеды.

— Это не только автогонщики, но и любители наркоты. ЦК КПБ и горком партии находятся в ожидании грандиозного шухера.

— Может и нет, — задумчиво ответил мудрый Папаныч. — Сазонов им всем предъявит компру и придержит. Попробуете рыпаться поперёк воли КГБ — ваши детишки строем идут на Колыму.

— Это их игры. Давай дойдём до финала с автогонщиками. Зуб даю, кто-то из этого списка знает Баклана ближе, чем Кожемякин. Или автогонщиков. Слишком много народа в деле. Короче, Склифосовский. Поднимай с утра свою шарашку в ружьё. И по списку, а там — по адресам, которые тебе укажут «золотые мальчики». Если кто-то окажется несговорчив, сразу звони на Комсомольскую. Ничего, что суббота, Виктор Васильевич и его архаровцы будут ковать железо, не отходя от кассы.

— Хорошо. Приезжай к десяти в управление.

— Ну уж нет, — осклабился Егор. — Я половину законного выходного дня занимался оперативной работой. За твоё управление, кстати. Мне за раскрытие нихрена не светит, это же не следственная деятельность — не написал ни одного протокола. А вот когда розыск всех растрясёт, вызову повесткой и добросовестно запишу показания. Как машинописька с высшим образованием. Завтра даже телефон отключу. До понедельника, полковник!

Элеонора действительно выключила свет и лежала, не шевелясь. Но когда он, вымывшись, залез к ней под одеяло, то обнаружил подругу в той самой заказанной комбинации и тонких чёрных чулках. Как ей было не жарко?

Естественно, жарко стало обоим.

— Где тебя носит?

Когда вечером воскресенья Егор включил телефон в розетку, он тут же разразился трелью. Казалось, что очень сердитой, будто звонок способен передать эмоции звонящего.

Выждав первый вал, он же девятый, как на картине Айвазовского, лейтенант признался:

— Да так. Отдыхал, Виктор Васильевич. Тренировался утром на «Динамо». С невестой в кино ходил. Потом в гости. А что-то случилось?

— Какого чёрта ты поднял на дыбы весь уголовный розыск? Что, менты до понедельника обождать не могли? По городу все цэковские телефоны вскипели, папочки-мамочки кипятком писают, как отмазать своих чад. А мы даже по наркоте не успели всех отработать!

— Виноват, товарищ полковник. Но не я, а Аркадий. При нём и при свидетеле, втором его офицере, я пообещал предупредить начальника розыска. Аркадий ничего не имел против.

Кажется, при двух операх Егор брякнул совершенно о другом — о розыске повешенного с целью проверки на инсценировку суицида. Но поди проверь эти мелочи…

— Аркадий своё огребёт. Но ты! Ты же — шалопай, но умнее Аркадия. Почему как всегда думал задницей, а не головой?!

— Мне лестно слышать, что моя жопа умнее офицера госбезопасности. Что теперь делать?

— Уже ничего. Сегодня сняли стружку с Сахарца и Вильнёва, что распустили молодняк, и ты лезешь куда не просят. Готовься получать благодарность по службе.

Сазонов кинул трубку, не прощаясь.

Что любопытно, из Первомайского РОВД номер не набирал никто. Или пытались выдернуть с утра, чтоб кинуть с одной гранатой против двух танков, потом выпить за упокой толком не начавшейся карьеры.

Случившееся никак не отменяло дело на перспективу. Егор сгонял к Кабушкиной, получив увесистый пакет с золотым ломом.

Торгашка с мужем жила в трёшке на Пулихова, в элитном доме, окружённом сплошь обкомовской и горкомовской публикой, выменяла эту квартиру на две двушки. Извинялась, что цены на золото начали расти.

— Егорушка! Спасибо тебе за «Песняров». И сам ты хорошо смотрелся, жаль — в глубине.

— Это чтоб подследственные не узнали.

— Всё шутишь… За золото три шкуры дерут. Не ты один всполошился из-за Андропова.

Валентина выглядела как на работе — при макияже, ухоженная. Только в чёрной шевелюре, покрытой прозрачным платком, проглядывали пластиковые бигуди. Щипцы для завивки до Минска пока не добрались. По крайней мере, до дома директора «Счастья».

— Я не из-за Андропова. Если бы вытащили наследство Бекетова раньше, скупал бы тогда. Ещё раз, при Андропове ничего с деньгами не случится. А к восемьдесят пятому обзаводитесь вызовом в Израиль от существующих или выдуманных родственников. Упс… Вашим деткам придётся отслужить в ЦАХАЛ.

— Ври, но не завирайся. Катя — девочка!

— А вы спросите у знакомых, кто поддерживает связи с израильтянами. Служат — правда. Но это не страшно. Большой войны там пока не предвидится. Заодно найдёт себе парня-офицера из местных. Шолом!

Она покачала головой с вечным еврейским недоумением — Егор действительно делится ценнейшей информацией или просто прикалывается на национальной почве.

Вернувшись к себе, Егор не пошёл в дом, а, взяв лопатку, принялся ковырять мёрзлую землю, очистив кусочек под яблоней. Присыпал пакет с золотом, сверху накидал снега и льда. Это не купюры, золото не плесневеет и не ржавеет.

Не заржавели за выходные и эмоции его двух начальников.

— Лейтенант Евстигнеев! — Сахарец перехватил его в коридоре. — Шутки, разговоры, предупреждения закончились. Считайте себя отстранённым. На пятиминутку идти не нужно. Ждите на рабочем месте. Вами займётся инспектор по личному составу.

— Слушаюсь!

Открывая ключом дверь, он прикинул, не явится ли тот недотёпа из КГБ, планируемый Сазоновым на «укрепление органов внутренних дел». Раздевшись, выгрузил из сейфа уголовные дела, быстро перелистал, запрятал в стол сомнительные бумажки, расписался, где забыл сразу после заполнения протокола. Потом начал сшивать дело об угоне, до сего момента представлявшее собой только стопку листиков, соединённых скрепкой, с постановлением о возбуждении в качестве первого документа. За этим занятием его застал обещанный чин из «полиции внутри полиции», и это был не экс-офицер управления Сазонова, а совершенно незнакомый, причём в форме внутренней службы, не милицейской.

— Лейтенант Евстигнеев! Я — майор Шестаков. Предъявите документацию, служебное удостоверение, карточку-заместитель, свисток, жетон, расчёску, блокнот, ручку. Заодно объясните, почему в рабочее время и на рабочем месте находитесь не в форме.

По оттенкам интонаций и дебильному вопросу про форму Егор догадался, что в слегка заснеженной шинели перед ним стоит бывший партийный работник. Или комсомольский, монопенисуарно. Реальный офицер МВД, поздоровавшись, для начала разделся бы.

— Понимаю, проверка. Первую ошибку не допущу и покажу вам свои документы, как только предъявите мне служебное удостоверение и предписание на проверку. Правильно? — он удовлетворённо кивнул, когда майор вытащил удостоверение и махнул им в раскрытом виде. — Спасибо. Да вы раздевайтесь. Вон шкаф, в нём вешалка. У меня документов много, запаритесь, читая.

— Предпочту в общей раздевалке.

— В горрайорганах нет общего гардероба. Даже гардеробщицы нет. Вы давно в системе МВД?

— Это не имеет значения.

Он всё же разделся, но шинель и шапку положил на стулья у окна. Сам занял стул для подозреваемых.

— По списку. Удостоверение, карточка-заместитель, личный номер, блокнот. Ручек — целый набор. Свисток, — Егор даже дунул в него, доказывая, что он — настоящий, работоспособный и на боевом взводе.

— Свисток должен быть на ключах, а не в ящике стола. Как и личный номер, — ворчливо заметил Шестаков.

— Но я предъявил? Пункт пройден успешно, отметьте себе. Да, расчёска.

Лейтенант ухмыльнулся. Его коротко стриженый ёжик никакая расчёска не уложила бы в ином порядке. Зато хорошо держался парик на концерте.

— Ладно. Служебные документы.

— Вы имеете в виду уголовные дела? Помечайте: следователь не нарушил уголовно-процессуальный кодекс и не раскрыл тайну следствия. Я имею право показать их только вышестоящему следственному начальству или надзирающему прокурору. Это всё?

— Нет! Не всё! — майор начал закипать. Или демонстрировать показное возмущение. — Вы хоть понимаете, во что втравили своё отделение? Геннадий Николаевич лично держит на контроле!

— Геннадий Николаевич? Вы имеете в виду министра Жабицкого?

— Догадливый… Где же была твоя догадливость, когда опорочил два десятка семей уважаемых людей, руководящих сотрудников аппарата ЦК, обкома и горкома партии?

— Во-первых, перестаньте мне тыкать. Или мне тебя тоже по имени называть? Ты у меня в кабинете. Чего хамишь? Ой, водички предложить?

Действительно, майор был ошарашен настолько, что, казалось, проглотил запасной магазин от ПМ и сейчас не мог вымолвить ни слова.

— Во-вторых, товарищ майор, я с пятницы не произвёл ни одного следственного действия, никого не допрашивал, не отправлял никаких писем и ничем не тревожил уважаемых начальников. У вас есть противоположные факты?

— Да! С вашей подачи… — он всё же вернулся к обращению на «вы». — С вашей подачи за субботу и воскресенье вызваны и подвергнуты допросу юноши и девушки, дети самых достойных родителей Белоруссии!

— Что значит — с подачи? Я никого не вызывал, не допрашивал. Субботу и воскресенье провёл с невестой, в свои законные выходные. В пятницу выступал с «Песнярами» во Дворце спорта, в своё законное личное время. Был очевидцем, как госбезопасность задержала с поличным торговца наркотиками, но не сына, а всего лишь родного племянника Первого Секретаря ЦК Комсомола. Щенок сначала хорохорился, что высокосидящий дядя укроет его любое преступление, потом скуксился и накатал повинную. Дядю ещё не погнали с работы взашей? Но это не моё дело. Я другие расследую.

— Указали на вас как инициатора безобразия…

— Майор! Позвольте, я включу магнитофон, и вы ещё раз под запись охарактеризуете оперативно-следственные мероприятия КГБ как «безобразие». Но, думаю, мне и так на слово поверят.

— Думаешь, твои друзья из ГБ тебя защитят? Министр ясно дал понять: чтоб в органах духу твоего не было! К вечеру!

— Почему? Свисток на месте, расчёска тоже. Вне дежурств следователь вправе носить гражданское, читайте приказ, вам уже, наверно, оформили допуск. Хоть одно нарушение у меня нашли?

— Найдём. И ваш начальник подскажет. Он тоже будет рад от вас избавиться.

— Не худший вариант. Все мои друзья-выпускники, кто не был в армии на действительной, служат за речкой военными дознавателями. Год за два, рост до старлея, харчи, после Афгана — перспектива в военной прокуратуре… Шестаков! Наверно, я буду себя считать вам обязанным.

— Не надейся на лучшее, сволочь!

Схватив шинель с шапкой, тот ускакал — к начальнику РОВД или к Сахарцу. Егор продолжил чистить документы, после придурка могли прислать кого-то знающего.

Пятиминутка длилась вместо обычных сорока или пятидесяти минут необычайно долго — часа полтора. То ли ораторствовал некий новый гений политпросвета, вещавший нетленные истины про укрепление трудовой дисциплины, то ли начальникам следствия и всего горрайоргана смерть как не хотелось слышать про разборки из-за егоровых инициатив.

Наконец, звякнул телефон.

— Евстигнеев! Зайдите ко мне.

Распихав по карманам свисток, расчёску, блокнот и прочие столь же необходимые для борьбы с преступностью аксессуары, он поплёлся вниз, заранее предвкушая отравление «Беломором».

Шестакова там почему-то не оказалось.

— Александр Сергеевич! Позвольте открыть окно. Меня всё равно уволите, так сохраню кусочек лёгких для новой жизни.

Сахарец обречённо махнул рукой.

— Открывай. И пиши рапорт. По собственному.

— В ГАИ?

— На гражданку.

— Хорошо, что не на гражданина. Я не по тем делам.

— Пиши. Иначе уволиться придётся мне. Пославшие Шестакова не простят.

Егор опустился на стул около приставного столика.

— Разрешите доложить, что произошло в пятницу.

— Валяй. Только это ничего не изменит. Даже если ты святее Папы Римского.

— Святее. Меня попросили сыграть две песни с Мулявиным, по старой памяти. Просил знакомый из КГБ, которому по ряду причин отказать невозможно. Да и вообще, святой долг милиции — порваться на портянки, чтоб помочь чекистам.

— Смеёшься? Мне не смешно.

— Мне тоже не особо. Отпросившись у вас, сходил на репетицию, сыграл. Вечером подменил гитариста. А пока я за него лабал, этого дурня повязали гэбешники. Он покупал наркоту. И знаете у кого? У родного племянника Кожемякова, не придумавшего ничего лучшего, чем угрожать гэбне: мой дядька из ЦК вас порвёт как тузик грелку. Те как услышали, что ниточка идёт наверх, к самым высоким буграм республики, аж засветились от счастья. Их же товарищ Андропов науськивает: изживать коррупцию в верхних эшелонах власти! А тут сидит такой подарок и сопли по щекам размазывает. Короче, до начала второго действия концерта он сдал всех покупателей наркоты и поставщика. А главное для нас, оба раза сидел на трибуне «Зари», когда отморозки били тачки. Я слил Папанычу всех посетителей «автогонок», чтоб выяснил фамилию организатора, его кликуха — «Баклан». В воровском мире непочётная, кстати. Ну, а если Папаныч или люди из управления КГБ не слишком деликатно зажимали пальчики в двери высокородным детишкам, так я причём?

— Какая разница? — Сахарец запалил очередную беломорину. Наверно, ползарплаты пускал в дым. Стоят — копейки, но если смолить до десятка пачек ежедневно… — Сказано: виноват ты. Значит, тебя нужно выгнать. Или меня, если не исполню приказ. Тем более, ты мне надоел ещё на практике.

— Александр Сергеевич, теперь представьте. Вы расследуете серьёзное дело, знаете, что виноват, скажем, Вася, ему светит пятнаха. Вас вызывает начальник городского следствия и говорит: Васю не трогай, сажай Петю. Пойдёте на сделку с совестью?

— Это разные вещи. Ты не в тюрьму идёшь. Деньги есть, твоя жена, ну — почти жена, ответственный работник торговли, в «Песнярах» накопил, не бедствуешь. Устроишься.

— Это одинаковые вещи. Совесть — как девственность. Её нельзя потерять чуть-чуть. Она есть или её нет. Ваш выбор. Удостоверение на стол?

— Да. Карточку-заместитель тоже. Ключи от сейфа. Личный номер. Свисток можешь оставить на память.

— Естественно. Я его сам в «Спорттоварах» покупал. Расписочку, гражданин бывший начальник!

— Ты многого не знаешь, и не тебе меня судить, — бросил вслед майор, но Егор не стал задерживаться. Рапорта писать не стал. Даже на перевод в ГАИ или в кинологи.

Вильнёв сидел на своём месте.

— Привет. Ну что?

— Выгнали.

— Рапорт по собственному?

— Не дождётесь! — Егор сгрёб и рассовал по карманам мелкие вещи. — Сами придумывайте. Кстати, Сахарец не организовал у меня приём уголовных дел. Если что не так, я на голубом глазу скажу: там всё было нормально, это вы фигню нашмаровозили.

— Ему не до твоих глухарей. Его жена ночью «скорую» вызывала. Сердце больное. Сашу выдернули к Жабицкому в воскресенье и приказали: уволить. Министр наш — сам партработник, член ЦК, был Первым Секретарём ЦК комсомола, потом вся карьера в парторганах, ни дня до министерского кресла в милиции не служил. Все горкомовские да обкомовские обиженные — ему что братья родные. Там же отирался начальник следственного управления МВД и начальник следствия города. Жабицкий погнал на них, наорал, те ветошью прикинулись, а Сахарец — в отказ. Министр ему: не согласишься, уволен ты. За коррупцию. Начальником назначат твоего зама. То есть меня, — развёл ладони Николай. — Не соглашусь — тоже нах. За какую-нибудь взятку, или наркотики подбросят. И так всех наших. Потом поставят дубину вроде того Шестакова, он радостно подмахивает приказ. Саша решил не подвергать коллектив испытаниям и взял грех на душу. А ты…

— А я раскрыл автомобильные кражи. Но Жабицкому и его окружению не понравилось, что в числе фигурантов — начальственные детки. Понадобился козёл отпущения. И вот я весь ваш — бе-е-е-е… Прощайте. Зла не держу, но всё должно было быть иначе.

Егор обошёл кабинеты, пожал руки следователям. В розыске — сыщикам. Даже в ОБХСС заглянул. В дежурную часть. И уехал — в «Счастье».

— Моя прелесть! Твой муж — безработный. Меня выгнали из ментовки.

Элеонора вздрогнула от неожиданности. Она как раз занималась крайне пикантным делом — рассматривала фальшивые талоны для новобрачных с печатями ЗАГСов Минска. Очень похожие на настоящие.

До её пришествия схема работала иначе. Раз в месяц в магазин с оптимистическим названием приходила важная тётка из торга. Вместе составляли комиссионный протокол об уничтожении принесённых брачующимися талонов, отбирали некоторое количество менее истрёпанных и придерживали у себя. Честно, пятьдесят на пятьдесят. «Универсальный солдат» Кабушкина умудрилась достать ещё несколько.

— Понятно! — Эля сделала вид, что не удивилась. — Поскольку я теперь кормящая мать семейства, купи картошку и протри полы.

— С удовольствием, дарлинг. А потом обсудим, занимать ли мне скромную должность в торговле, контролируя наши дела, или махнуть на гастроли с «Песнярами».

Талоны рассыпались по столу.

— Это ты мне брось! Хватит моих прежних переживаний. Вон как в пятницу девки за кулисы рвались. Выбирай любую. В общем, или я, или «Песняры».

— Так я выбрал. Тебя. Ты же красивее и умнее их всех вместе взятых. Да ещё работаешь в торговле на дефиците. Где я найду такое чудо?

Конфликт, не успевший разгореться, потух. Элеонора подставила щёку для поцелуя и вернулась к подсчётам. Она знала, что после раздела наследства Бекетова Егор урвал сумму большую, чем зарабатывает за четверть века мент, дослужившийся до генерала. А уж в его способности устраиваться не сомневалась, всё это читалось в её глазах.

Набрав в ближайшем гастрономе картошки и кое-чего другого, вкусности, недоступные простому инженеру, Эля приносила из стола заказов, Егор поехал домой. Прибрался, сготовил ужин. Налил себе сто грамм, но пить не стал, и потянулся к телефону.

Сазонов не ответил, но Аркадий оказался на месте. Как только опознал звонившего, буквально раздулся от гордости, намекнув, сколько всего наворотили с субботы.

— Молодцы. А меня сегодня со службы попёрли. Приказ министра Жабицкого. Штатский я, Аркаша.

— Ёпс… Он же вменяемый человек. Для партийного барина, конечно. Чего так?

— Как ему в уши ввели, так и решил. Опорочил, мол, гнойный лейтенант семьи самых достойных советских граждан, его товарищей по ЦК КПБ.

— Скоро некоторые из этих семей будут примерять телагу на зоне. Ладно, не унывай. Доложу. В любом случае, дорогу к нам знаешь. Пропасть не дадим.

Опустив трубку на рычаг, Егор подумал, что помощь от КГБ может прийти в очень неожиданном виде. И нежеланном.