Алло, милиция? Часть 3

Глава 13

Конечно, «Юнона и Авось» — ни разу не рок-опера, по меркам следующего тысячелетия. Главный саунд в рок-опере должен быть с тяжёлым ритмом барабана-бочки, с взрывными вступлениями ритм-гитары, ревущей на максимальном гейне, и с соответствующим вокалом. Исключения бывают, те же «Песняры» пытались позиционировать «Весёлых нищих» как фолк-рок-оперу, а великолепная Флор Янсен в финской группе Nightwish исполняет хард-рок в манере оперной певицы.

Тем не менее, Егор лишний раз убедился, что в доперестроечном СССР была другая музыка, как минимум не уступающая его «Песнярам». Да и постсоветским хитам — тоже.

Когда Николай Караченцев, вокальными данными не особо одарённый, начинал петь, зал замирал. К концу — натурально рыдал. Музыка Рыбникова — она на века. Как фуги Баха. Или «Лебединое озеро» Чайковского.

Дуэт Караченцева в роли Резанова и Кончиты в исполнении Елены Шаниной пробирал до костей…[4] А ведь Егор мог посмотреть «Юнону и Авось» в Москве 2020-х, когда театры открылись после COVID. Или раньше, ещё при жизни Марка Захарова. Но подростком и студентом у него были совершенно другие интересы. Либо не дозрел, предпочитая ZZ Top, Manowar, Rammstein… А сейчас, принудительно и внезапно повзрослев от перемещения в прошлое, вдруг изменил предпочтения. Хоть и в этом времени, будь возможность, иногда послушал бы их тоже.

Кстати, Тилль Линдеманн, лидер Rammstein, однажды промелькнул по телевизору в качестве… пловца из сборной ГДР! Молодой и почти неузнаваемый. Наверно, ещё не помышлявший о карьере звезды металла.

Егор искоса глянул на Ольгу и обнаружил, что та — едва ли не единственная, не растроганная главной арией оперы.

— Слушай, а вон тот — это Абдулов? Из фильма «Тот самый Мюнхгаузен»? Он говорил «убийцы»… Все на курсе обзавидуются, что его видела. Жаль, Янковского нет, сдохли бы от зависти! Спасибо, Жора!

Она перепутала Абдулова и Ярмольника. И вообще, по интеллектуальности запросов девица не то что не стояла рядом с Настей или покойной Ингой, но даже до Элеоноры не дотягивала. Или Васи Трамвая, что примерно рядом по уровню эрудиции. Но те имели свои преимущества, к сыщикам Егор относился с симпатией, Эля была по-настоящему дорога. О том, что выбеленную блонду придётся чмокнуть на прощанье, не хотелось и думать, портить остатки настроения.

Не то, чтобы она сделала что-то плохое или отличалась уродством, вполне себе крепкая четвёрка по пятибалльной, ухоженная, свежая, правильно раскрашенная. Но была неприятна на подсознательном уровне. Из категории «столько не выпью», чтоб показалась привлекательной.

Наконец, испытание закончилось. Финал этой рок, так сказать, оперы был весьма минорный, таким останется и в двухтысячных. Резанов и Кончита тайно венчаются, но герой Караченцева вынужден уехать, умирает вдали от возлюбленной, та безнадёжно проводит десятилетия в ожидании.

Егор встал, аплодируя, Ольга — тоже, но скорее из приличия и за компанию.

Оделись, вышли.

— Жора! Куда мы? Троллейбусная остановка — вон.

— Сегодня я на машине.

Новенькие «Жигули» пятой модели добили, а когда Егор сунул руку под сиденье, и из упрятанных сзади колонок грянул свежий хит — «Феличита» дуэта Ал Бано и Ромины Пауэр — Оля растеклась как желе на солнце.

— Ты — потрясающий! Едем ко мне. Даша в гостях, вернётся завтра. Можешь остаться.

Егор включил передачу и тронулся, не дожидаясь прогрева двигателя, на ходу в салоне быстрее теплело, чем на месте.

— Шикарное предложение! Жаль, что у меня через пару часов поезд на Брест, Новый год обещал отметить с родителями.

— А до поезда?

Она, похоже, хваталась за любой шанс. За любую «голевую ситуацию».

— Мне ещё машину отогнать, чтоб за новогоднюю ночь не разукомплектовали. Снимаю жильё и гараж на Сельхозпосёлке, оттуда до вокзала добираться почти час. Извини… Но, надеюсь, Даша не в последний раз ушла в гости. Да и мы с Димой можем прийти на пару.

— Я хочу с тобой одним!

— Не поверишь, до чего приятно это было слышать. И немного странно.

— Почему?

Егор повернул в сторону Партизанского проспекта.

— Ты — такая красивая, яркая. Умная, современная, — слово «культурная» он произносить не стал, прозвучало бы как стёб. — Мужики ради тебя должны быть готовы на безумства. А ты предпочтёшь меня?

— Один даже повесился от неразделённой любви!

В этой фразе было столько самодовольства, что покрылась трещинами даже броня цинизма, покрывавшая душу Егора. Потребовалось усилие, чтоб не остановить «жигуль» и не высадить её на полпути. Громко сказал про себя: успокойся, всего лишь — работа.

Быть может, лет на сто ранее какая-то высокородная барышня ровно с тем же паскудно-жеманным выражением сообщала, что ради неё стрелялись корнет Оболенский и поручик Голицын, первый погиб, второй потерял глаз, и тем ценнее будет приз, который в виде неё достанется князю Горчакову.

Не все женщины — стервы. Но попадаются. С ними надо вести себя подобающе.

— Я — точно не повешусь, — пообещал Егор.

— Ты такой загадочный… Машина, деньги, связи, кокс… Устроился в ОБХСС… Чем ты зарабатываешь? Наркотики продаёшь?

— Ну что ты! Ненужный риск. Лучше скажи, у твоих знакомых есть золотые зубы?

— У мамы два…

— Значит, мой клиент. Обычно желающий несёт протезисту золотой лом. Старые украшения, обручалки. Стоят недёшево, но и не смертельно. Только они на протез негодны, проба должна быть выше.

— Не знала.

— В ювелирном золоте 583 пробы примерно 58 процентов золота, остальное — медь. То есть нужно чистое золото, чтоб разбадяжить до нужного состава. Самородное или химически очищенное. Вот оно стоит действительно дорого и с большим трудом достаётся. Если знаешь, где взять, можно рубить капусту с сухой спиной. Один источник, четыре-пять проверенных клиентов. Даже если за руку схватят, можно делать наивные глаза и заявлять: я к Давиду Моисеевичу шёл — золотые коронки себе заказывать. Золото откуда? В наследство от покойного деда. Оно с Гражданской войны. Встретите его на том свете, можете сами спросить, — Ольга хихикнула, а Егор продолжил воображаемый разговор с ментами: — Эй, парни, золото верните! Я хочу память о дедушке прямо во рту носить.

— То есть фарцуешь золотом.

— Нет. Завязал. Есть другие хитрые схемы, и для них пока не придумано статьи. Как говорил Остап Бендер, я чту кодекс. Имеется в виду Уголовный. Мне очень нравится на свободе. Красивые девушки, вот ты — королева нархоза, быстрые машины, вкусная еда, импортное шмотьё. Что может быть лучше? Чесслово, если бы мог сбежать из СССР на Запад, так ни за какие коврижки. Здесь возможностей больше для энергичного человека.

— А ты был… Там?

— Только в ГДР, в Дрездене, по комсомольской путёвке. Но слушаю «голоса». То, чем они заманивают в капитализм, мне не подходит. Эх, если бы здесь ещё открыли казино и стриптиз!

Что упомянутая часть Германии к его приезду давно вошла в ФРГ, Егор умолчал.

— Ты на меня время не нашёл, а ещё стриптиз?

— Сходили бы вместе, потом к тебе или ко мне, я бы, распалённый, не знал удержу… Так это работает. В теории. Смотрел стриптиз только по видаку. В ГДР нас, сознательных комсомольцев, от всего подобного ограждали.

Вместо символического товарищеского чмока на прощанье девица буквально залезла на парня и впилась в губы таким хищным поцелуем, что языки встретились. Туманя рассудок, всколыхнулось чисто животное желание сказать, что через пару часов должен быть ещё поезд на Брест, подняться с ней и прямо на коврике в прихожей…

Одолеть наваждение помог запах табака. Ольга, узнав, что «Жора» не курит, стоически выдержала весь вечер, но её шубка, шарф и шапка давно пропахли насквозь. Духи смешивались с этим амбре, но не перебивали его. Егор даже Элеонору заставил бросить и спрашивал с неё, если приносила с работы табачный душок, та оправдывалась как школьница: это материальные дымили…

Тем не менее, возбуждение дало о себе знать, хоть и не насмотрелся стриптиза. Дома, скинув верхнюю одежду, буквально сграбастал подругу и потащил в спальню, игнорируя слабые протесты вроде «у меня на кухне подгорит».

— Подгорит — проветрим, не беда. А если у меня лопнет?

Не лопнуло. И вообще, хотелось возместить себе наперёд новогоднюю ночь в райотделе, Элеонора не возражала. Прошлый Новый год после танцев в Мраморном зале Егор провёл намного интереснее, чем намечавшийся… Куда катится жизнь?

То воспоминание оказалось — точно сон в руку. Телефон зазвонил в самом начале десятого.

— Егор?

Он, притащившийся на службу тридцать первого утром, затянутый в милицейскую парадку, только через секунду врубился, кому принадлежит голос в телефонной трубке.

— Вот так подарок! Поматросила и бросила, а теперь звонишь?

— Не думала, что ты сразу начнёшь с упрёков. Просто поздравить хотела.

— И тебя с наступающим. Но — да, не скажу, что очень обрадован. Девушки звонят бывшим, когда у них не всё хорошо. А тебе желаю только счастья, как бы ни прервались наши отношения. Что-то стряслось?

— Пискострадалец хренов, — брякнул Вильнёв, добавив пошловатую и нецензурную шутку. — Кончай. До восемнадцати-ноль-ноль времени в обрез.

— В обрез — это у еврея. У девочки жизнь поломана, — отбил шар Егор, прикрыв трубу ладонью.

— Нет, у меня нормально, — продолжила Настя. — В семье наладилось. Ну а с личным — никак. Мама всё не найдёт мне приличного поляка из хорошей семьи. Да… Сестра говорила, ты съехал с той квартиры, что на Калиновского?

— Не остался жить с ней, иначе ты была бы в курсе.

— Твой ядовитый тон… Но я не вправе упрекать.

— Ты вправе говорить всё что угодно. Я слушаю.

Вильнёв больше ничего не произнёс, но меняющиеся на его лице гримасы были информативнее бегущей строки на световом табло.

— Знаю, прошлое прошло, — вздохнула она. — Но у тебя по службе… Не случится повода заехать в Гродно? Я бы сняла гостиницу.

— По службе — нет. И не по службе тоже. Я не один. В апреле распишемся. Прости, что разочаровал.

Ответом был новый глубокий вздох, пауза, потом шёпотом: «спасибо».

— За что — спасибо?

— Иногда нужен последний штрих, чтобы добить иллюзию. Прощай.

Бип-бип-бип в трубке.

— Сколько у тебя ещё бывших?

— Одна. Но её убили. Не позвонит. Так что, товарищ капитан, я весь в работе. Без перекуров. Или надо написать слово на букву Х на капоте «волги» начальника?

— Ты о чём? Всепрощение давно ушло в прошлое и забыто! Арбайтен унд дисциплинен!

Какое там арбайтен… Матюгальник зазвал в ленкомнату, где замполит вручал пряники лучшим молодым сотрудникам по профессии: Лёхе Давидовичу (угрозыск) за раскрытые Егором кражи, Диме Цыбину (ОБХСС) за лучшее количество наструганных «палок» в сфере торговли и обслуживания населения, причём от такой чести он был готов провалиться сквозь доски пола, самому бравому ГАИшнику, самому внимательному инспектору ИДН, самому квалифицированному эксперту ОТО (самому — потому что единственному в районе) и так далее. Следствие не упоминалось, благодарности министра одному их них, молодому и борзому, хватит на всех. Потом долго зачитывалось поздравление начальника УВД, слово взял начальник РОВД, по кабинетам следователи и опера разбрелись ближе к одиннадцати, после чего Егор «предал коллектив», укатив по местам происшествий, мелкие заявления сыпанули как из рога изобилия.

В итоге притащился в дежурку после заветных восемнадцать-ноль-ноль, когда падает шлагбаум прокуратуры, узнал, что пока заявлений по его части нет, и пошлёпал из дежурки в отделение.

— Где тебя носит? — рявкнул Вильнёв в обычной своей манере: все у него виноваты во всём.

— Не поверишь, Коля. Работал на месте происшествия.

— Идём. Горячие закуски стынут.

Этажом ниже в кабинете Сахарца источал ароматы неплохой по наполнению стол, жёны следователей постарались вдвойне — праздник продолжится и дома, в семьях. Следом за Вильнёвым и Евстигнеевым вбежал Серёга, старлей из кабинета напротив. Стряхивая снежинки с ондатровой шапки, радостно выпалил:

— Успел без минуты шесть! Все зарегистрированы текущим годом!

— Добре, — расслабил булки Сахарец. — Вот ты, Егор, понять не можешь. Городской отдел посчитает, сколько дел закончено передачей в суд, разделит на количество штыков в отделении. У фрунзенцев завал по загрузке. Если бы не восемь папок, что прокуратура сейчас приняла, одну штатную единицу запросто перекинули бы во Фрунзенский.

— Отличный повод от меня избавиться, Александр Сергеевич.

— Без сомнений. Но тогда я должен был бы снять с живых дел Серёжу, отдать ему нераскрытые, — начальник отделения проигнорировал умоляющий жест следователя «только не это!» и продолжил: — С тобой тяжело. Ты не подчиняешься правилам и доставляешь проблемы. Но лямку тянешь. В коллектив вписался, пусть даже пятым колесом. Так что — заслужил. Садись с нами и празднуй. Только спиртного — ни-ни. Может, шампанское только.

Выпили. Закусили. Побалагурили. Никто больше не пытался накачать Егора как первый раз — до отключки. Потом начали расходиться.

В студенческой среде он не прижился, потому что унаследовал репутацию прежнего Егора, хоть не желал ей соответствовать. В Первомайском, начав с чистого листа, сумел стать своим, «следователем уголовного розыска», смешно, но как есть.

Коллеги разошлись, Вильнёв живущий в трёх минутах ходьбы и назначенный ответственным, напомнил свой телефон — набирай меня, а не партизанствуй в прежнем духе. Позвонила Элеонора, поздравила от себя и от Кабушкиных, с которыми сидела за столом в Ждановичах. Около полуночи матюгальник зазвал в ленкомнату — слушать по телевизору поздравление Андропова советскому народу. Егор гадал — хватит ли у очкастого сил зачитать аналогичный спич перед камерой годом позже. Не мог вспомнить, память из двухтысячных не сохранила эту подробность.

Проспав на стульях, укрытый шинелью, до самого утра, спустился к дежурке, куда тянулись первые заявители. Поздоровался со следователем и операми, коим предстоит разгребать события новогодней ночи, а организм в состоянии «после вчерашнего» яростно не приемлет саму идею работы 1 января.

— Егор! — окликнул помощник оперативного. — Не наш район, а Фрунзенский, но тебе будет интересно. Четыре машины ушло, и все разные: «Москвич-412», ВАЗ-2106, ГАЗ-24, даже одна «победа».

Остатки сонливости как рукой сняло. Нужно только организовать звонок Ольге, якобы из Бреста. Гонки на убивание машин ожидаются вот-вот. Повезёт — пригласит.

Вернувшись в кабинет, набрал знакомый номер, где с садистским удовольствием заставил папанычеву супругу растолкать мужа и прислонить к телефону.

— Му-у-у… Му-у… — промычало в трубке. — Му-уда-ак! Ты — хто-о?

Казалось, что из трубы дохнуло перегаром.

— Следователь уголовного розыска, если не узнаёшь. С Новым годом!

— Его-ор? Убью!

— Наверняка. Но пока не убил, слушай сюда. Во Фрунзенском за ночь одновременно ушли четыре тачки — «москвич», «жигуль», «волга» и «победа».

— А что твоя соска?

— Она — конфиденциальный источник, а не соска. Хотя… Нет, приглашения не передавала, тридцатого общались. Сегодня попытаюсь выяснить. Но, как бы ни трудно это организовать первого, нужен присмотр за её кузеном и ночью за стадионом «Заря». Удачи, Папаныч!

С чувством исполненного долга Егор покатил по пустынным с утра заснеженным улицам — к улице Тимирязева и выезду на Ждановичи-Молодечно. Магнитола крутила что-то легкомысленно-итальянское.

К даче Кабушкиных не доехал, забуксовал, пришлось пешком. Муж Валентины выкатил «Ниву» и дотащил на привязи. Он слегка благоухал, но кто его возьмёт за филейку утром первого января в деревне? Тем более, рядом Егор с милицейской ксивой. Из-за ограды донеслось низкое рычание здорового пса, зловеще напоминающего волка.

— Как хорошо, что ты вовремя! Голодный?

Эля, предвидев раннее появление своего парня, встала ещё раньше и встретила во всеоружии. Обняла, прижалась.

— Ещё как голодный. Тебя хочу!

— Чуть позже уединимся. Потерпишь? Валя тоже встала, позавтракаем. Я тебе подарков наготовила! Надеюсь, машина пустая?

— Трупов нет.

— Шутки у тебя…

Он не стал говорить, что иногда это не шутка.

Позавтракали, выпили за наступивший 1983-й год.

— Егор! Можешь не стесняться, пей, переночуешь у нас, место всем есть. Эля сказала про подарки? У меня тоже — целых два. И вам спасибо, не ожидала.

— Что мы ей подарили? — спросил шёпотом.

— Чехословацкий сервиз! Двенадцать персон! На всю базу хозторга было пять. Пришлось одни джинсы в качестве «спасибо» отдать.

— Расточительная! — он прижался к её шейке словно вампир, готовящийся к укусу. — Правильно поступила.

Завтрак был обильный, но не перетёк в пытку едой. Насытившиеся с вечера под самую затычку, работники советской торговли не налегали и Егора не заставляли.

— Простите, что рано вас поднял.

— Ничего-ничего, — замахала руками Валентина Ивановна. — Предлагаю всем ещё лечь поспать. Егор, Эля покажет тебе спальню. Туалет и душ справа. А вечером будет мой первый подарок. Заедет директор торга. Надеюсь, сможешь с ним поладить.

— Ваш родственник через девятое колено?

— Все потомки вышедших из Египта — родственники. И не смей при нём шутить, говорить «шолом» и «ой вей». Шлимазл ты наш.

Шлимазл с удовольствием поплескался в душевой, сверкавшей чехословацкой сантехникой, потом поднялся на второй этаж в спальню к ждавшей Элеоноре. Наступивший Новый год складывался совсем неплохо.

Дача Кабушкиных скорее отвечала категории «коттедж», никак не напоминая дощатое недоразумение на четырёх стандартных советских сотках, находилась в деревне среди бревенчатых пятистенков, участок одной стороной упирался в заснеженный лес. Пристроенная к дому, топилась банька. Словом, жизнь действительно напоминала ту, о которой Егор заливал Ольге. Тем более, в казино и стриптизе не особо нуждался.

К вечеру, когда сидели за телевизором, залаяла собака — здоровенный кобель, серо-чёрного волчьего окраса. Егор в течение дня пробовал найти с ним общий язык, лучше всего подошёл варёный говяжий из заливного, и даже осторожно потрепал по шее, но, на всякий случай, держался подальше, выходя из дома.

— Яков Наумович должен был пожаловать, — как-то по-старомодному отреагировала Кабушкина и сама отправилась встречать, накинув шубу.

Он был маленький, подвижный, чернявый. По виду — около пятидесяти. Жена, такая же маленькая и евреистая, смотрелась лет на двадцать моложе, затянутая в молодёжно-джинсовое и, естественно, изобилующая золотом. Правда, до Прокофьевны из «Вераса» не дотянула.

Они вывалили целую корзину деликатесов, Валентина с Элеонорой принялись интегрировать их в праздничный стол, а Егор решил не терять время.

— Не уделите ли мне четверть часа, Яков Наумович?

— Охотно, Егор Егорович.

Они поднялись в гостевую комнату, где кроме широкой кровати, давшей пристанище молодой паре, стояли ещё удобные кресла.

— Присаживайтесь. Хотя что это я…Здесь первый раз, а вы, наверно, давно с хозяйкой на «ты».

— Наши мамы были дружны. Именно по её рекомендации я и знакомлюсь с вами, молодой человек. Валентина Ивановна характеризовала вас как энергичного, надёжного, но чересчур импульсивного партнёра.

— Очень рад слову «партнёр». Если курите, прошу не стесняться. Я — нет, но привык.

Директор торга перекинул ногу за ногу, откинувшись на спинку кресла. Сидя — уютнее, разница в росте не так очевидна.

— Бросил. Так о чём вы собирались вести речь?

— Как вы в курсе, у нас есть грузинский партнёр, готовый поставлять качественный товар на условиях лучше, чем возил из Москвы покойный Бекетов…

— Покойный?

— Исчез при обстоятельствах, гарантирующих именно этот исход. Простите, Яков Наумович, вокруг Бекетова произошло столько смертей, что прошу больше не касаться этой темы… Виноват, сам её затронул, — он подался вперёд, сложив ладони домиком. — Грузинская сторона продемонстрировала готовность поставлять джинсовую и кожаную одежду, а также кожгалантерею с частичной предоплатой. И, что самое важное, принимать часть денег по договору, заключённому с вами официально. Через банк.

— Часть… Я так и думал. Какова же остальная доля, неофициальная?

— Восемьдесят процентов.

— И не получив с базы торга официальный товар, вы зависли с остатками?

В глазах директора плескалась смесь сочувствия незадачливому комбинатору и интерес — как тот собирается выкрутиться.

— Не совсем. Слили прибалтийскому посреднику. Увы, с минимальной наценкой. Конечно, заработали. Но куда меньше, чем планировалось. Яков Наумович! Вы раза в два меня старше и раз в сто опытнее в торговле. Что я сделал не так и как поступить в следующий раз?

— Ого… Егор! Можно буду называть тебя по имени и на «ты»?

— Конечно. Но я предпочту оставить «вы» и с отчеством. Слишком уважаю, чтоб предложить: «Яша, пошли — бухнём».

— Чуть позже. И против баньки не возражаю. Я остановился на «ого». За несколько минут в ожидании, что женщины вот-вот прервут беседу и потянут за стол, я не расскажу всю подноготную торговли в городе. Даже ваши друзья из ОБХСС не знают её в полном объёме.

— Про «друзей» не надо, Яков Наумович. Я этим друзьям Варфоломеевскую ночь устроил.

— Знаю. В деталях. С одной стороны, заявил о себе, показал силу. С другой — нажил врагов. Партией грузинского товара вы едва не расшатали рынок дефицитных товаров. И у вас, у тебя лично, Егор, внезапно появились недоброжелатели. Думаешь, Леонов сам сообразил грохнуть «Счастье»?

— Ему начальник городского отдела велел.

— Приказал растерзать. Найти нарушения, компру на Кабушкину и Рублёвскую. Потом бы начались разговоры, увещевания. Но у подчинённого слишком рано сработал хватательный рефлекс. Обнаружил, что к проверке готовились, хвосты подчищены, и думал хотя бы десятку тысяч срубить, сувенир под ёлочку. Любой из директоров магазина, тем более — торга, отсчитал бы и ещё спасибо сказал. А ты на них спустил КГБ, сломал руку старшему оперу.

— Он гэбисту превратил яйца в яичницу. Я был как бы на их стороне… Погорячился.

— Зря. Или не зря. Ситуация неоднозначная. Но — рабочая. У тебя с КГБ серьёзно?

— Вы как отец, знакомящийся с потенциальным зятем, у тебя с моей дочкой серьёзно? — усмехнулся Егор. — В штате конторы не состою. Но занимался раскрытием взрыва гастронома на Калиновского, ещё несколькими серьёзными делами, у них на хорошем счету. Конечно, явный залёт не покроют. Но иногда помогут. Сильно.

— Хороший ответ. И с уголовным розыском…

— С начальником УУР республики Чергинцом знаком шапочно, но могу обратиться. С начальником УУР города — весьма плотно. Его прозвище Папаныч, слышали? Мы с ним разное прошли. Однажды я его спас, когда его чуть не пришил один злодей на задержании.

— Что же ты сделал?

— Подстрелил злодея. Нет, вы не подумайте. Я не любитель калечить или пытать людей. Просто в силу живости характера поспеваю там, где другие тупят. Соответственно, оказываюсь на линии огня первым.

Директор смотрел долго и оценивающе.

— У вас много осталось грузинского?

— Нет. Тысяч на двадцать пять — тридцать. Точный расклад у Валентины Ивановны.

— В общем, так. Процесс можно перезапустить. По-умному. Но со мной. И я — в доле. Она тоже. Твой заработок не пострадает. Но от «Счастья» тебя придётся дистанцировать. Рублёвскую, естественно, тоже. Для неё найдётся непыльное местечко в системе «Спорткультторга». Она знает, брала там JBL, всего четыре комплекта выделили на ГУМ. За тобой — взаимоотношения с грузинами, я сам их не люблю за необязательность и это всякое… Сразу рэзать!

— Наверно, вы общались с бандитами, а не бизнесменами. Хоть у них это тесно переплетено.

— Слишком тесно, — Яков Наумович встал. — Надо ещё обсудить детали и проценты. Ваших денег много вложено?

— Слёзы. Больше — трудов. Я выступал с «Песнярами» в Грузии и пел застольную «Сулико» с первым секретарём райкома партии. Товар без предоплаты отпускается по его протекции. Это мой главный взнос в концессию.

— Значит, доля твоя будет весомая. Не поскупимся.

Они пожали друг другу руки и пошли вниз, действительно появился повод выпить. Кабушкина, завидев их, сразу поняла — гешефт срастается.

После первой, второй и третьей Егор шмыгнул за дверь, к телефонному аппарату. Разговоры требовали сравнительно трезвой головы, а после четвёртой и пятой гарантии нет.

— Даша! С наступившим! Лёх… В смысле — Дима лёгок на помине, слышу его голос. Да, дай Олю.

Она приняла поздравления и обронила, что приготовила подарок — в ближайшие дни познакомит с братом.

Ближайшие дни… То есть — не сегодня.

Егор набрал Папаныча. Тот пребывал в лучшей кондиции, чем утром.

— Обещала свести с братом, но в «ближайшие дни».

— Ты с ней?

— Нет, со своей. Плоткина думает, что я в Бресте.

Сыщик задумался.

— Это может означать две вещи. Они считают, что ты из Бреста не успеешь на гонку, и позовут в другой раз. Или сегодня не поедут, что странно. Те два раза били тачки в ближайшую ночь. Патруль на «Заре» будет. На всякий случай. Успехов, многостаночник!

Остался последний вопрос.

— Эля! — он утащил её из-за стола. — Объясни про подарки. Во-первых, что такое JBL?

— Откуда ты знаешь?

— От Якова.

— Испортил сюрприз… Ладно, я сама затянула с вручением. Идём!

Она показала за лестницей на две высокие картонные коробки.

— Что это?

— Ты же у меня музыкант и меломан! А слушаешь банальный двухкассетник. Это — колонки. Импортные. Дороже советских «Радиотехника», но меня уверяли, что звук намного лучше. Третья коробка — усилитель «Одиссей-001», тоже очень хвалят. А магнитофон или проигрыватель ты сам потом выбери… Ой! Пьяный мужчина, отпусти и поставь на пол!

Про последний подарок, от Валентины Ивановны, она наотрез отказалась говорить, сделав «страшные» глаза.

Егора это обеспокоило. Слишком много всего неожиданного для одного вечера.