Агент Их Величеств, часть вторая

Глава 6

Ноктус вышел на связь как раз в тот момент, когда следователь аккуратно выруливал на узкую грунтовую дорогу вдоль распаханного поля (что бы там ни говорил Фолт, дорога, мягко говоря, оставляла желать лучшего): в ухе Фигаро зажужжало, и искажённый эфирными помехами голос куратора прошипел:

— Я всё слышал. Что думаете обо всём этом?

— Это вы начальство, так что вопрос не по адресу. — Фигаро аккуратно переключился на первую передачу, поддал газу и старенький «Соккер», взрыкивая, перебрался через разрезавшую дорогу наискосок яму, похожую на небольшой окоп. — Демона в Фолте нет. Да вы и сами наверняка следили за мной, так что в курсе. Но вся эта история…

— С душком, — согласился куратор, — не спорю. Нужно будет проверить, кто копался в башке у этого Фолта — как-никак, это уже реальный срок. Ну и узнать, как там его сын. Сейчас мои люди закончат проверять усадьбу на наличие остаточных демонических эманаций — такая процедура, ничего не поделаешь — и я передам дело Фолта столичной инквизиции.

— Что? — Фигаро так резко пнул педаль тормоза, что колодки «Рейхсвагена» взвизгнули от возмущения. Мотор, злобно чихнув, заглох; автомобиль остановился. — Как это — инквизиции? Какой, нахрен, инквизиции?! Вы что, не слышали…

— Я понял, что местный руководитель Оливковой Ветви может быть нечист на руку. — Голос Ноктуса был совершенно спокоен. — Поэтому я и сказал «столичной инквизиции». У меня там есть несколько хороших знакомых, которые не продают служебные значки за звонкую монету. Фолт и его сын будут в безопасности.

— Так, стоп. — Следователь потряс головой, точно выбравшийся из воды терьер, — вы, кажется, не поняли. Здесь, в Верхнем Тудыме, действует организованная группа лиц, завладевшая неким устройством…

-…позволяющим изымать у донора то, что, грубо говоря, можно назвать талантом, и передавать его другому лицу. В том числе и колдовские способности. Я понял суть, спасибо. — Голос куратора по прежнему оставался мягким и холодным, как, собственно, и всегда, когда он выходил на связь по служебному каналу. — Интересная штука — если это правда, конечно. Я передам информацию в Серый Орден; это по их части. И, предупреждая ваши возмущённые возгласы, могу вас уверить: «крысы» найдут эту штуку, разберут её на запчасти, а потом соберут такую же, но лучше. И мы, именно мы, Фигаро, станем первыми счастливыми обладателями этого устройства, буде оно окажется хоть как-то полезно.

— Куратор, — Фигаро старался говорить спокойно, но получалось у него это плохо, — вы сами говорите о донорах. Иными словами, где-то в городе есть люди — причём неизвестно, живы ли они до сих пор — над которыми проводились незаконные колдовские процедуры…

— Почему это — незаконные? — В голосе Ноктуса появились нотки усталости. — Какими законодательными нормами ДУК регламентируется передача талантов одного лица другому?

— Эм-м-м-м…

— Ладно, — куратор, похоже, смягчился, — я подскажу: колдовские процедуры над гражданами осуществляемые без их ведома, это таки статья. Или осуществляемые с их ведома, но когда при этом используются заклятья или ритуалы не прошедшие апробации в Институте и не получившие, в конечном итоге, сертификации.

— Но это же…

— Да, это просто административка. Штраф, и не особо-то большой. Исключение: если колдовские процедуры причинили здоровью гражданина необратимый вред или привели к его смерти. Вот тогда да, это уже билет на Дальнюю Хлябь.

— Но…

— Кто вам сказал, что проводимые этими «Детьми Астратота» процедуры совершались без ведома доноров? Да ещё и насильственным путём? А что если им отвалили кругленькую сумму? Если они подписали отказ от претензий? Да, понятное дело, что если кто-нибудь из доноров дал дуба, то никакие бумажки не помогут, но, опять-таки, у вас есть доказательства этого? Где тело, Фигаро?

— Я…

— Стоп. — Ноктус произнёс это слово тихо, но с такой интонацией, что следователь немедленно заткнулся. — Я понял. Вас это всё беспокоит. По какой-то непонятной мне причине.

— А вас, стало быть, это не беспокоит? — Фигаро даже не заметил, с какой силой его руки стиснули рулевое колесо. — В зашатанном городишке на краю мира появляется удивительный, почти чудесный прибор. Нет, к чёрту «почти» — сказочный прибор, поразительный прибор, устройство, реальность которого раньше подвергали сомнению даже вы. Помните, вы сами мне сказали, что не существует процедур, способных передавать способности одного человека другому? И вас это не волнует? Серьёзно?

— Фигаро, — куратор вздохнул, прошелестев в ухе следователя, — поймите меня правильно: я заинтересован. Даже немного удивлён, признаюсь. Но. Я занимаю этот пост довольно давно. Вы, пожалуй, не поверите, если я скажу, сколько именно. Я держал в руках, минимум, десять машинок Судного дня, и три из них были вполне себе работающими. Я общался с Могуществами Малого Ключа и с Силами Семи Бездн. Я видел драконов, некротов, и ещё Эфир весть каких тварей. И если я что-то и усвоил на этой службе, так это то, что нет ничего невозможного. То, чего не было вчера, обязательно появится завтра, и самые безумные идеи, в конечном счёте, облекаются плотью, пусть даже плоть эта так часто уродлива и недолговечна, фантастическое становится будничным, как воробей на подоконнике, а нереальное — реальным. Мир меняется. Все мы это, вроде бы, знаем, но часто не понимаем, какой тёмный ужас на самом деле скрывается за этими словами. Поэтому прежде, чем обвинять меня в цинизме или эмоциональной тупости…

— …я и не думал…

— …займитесь этим делом самостоятельно.

— Что? — Фигаро открыл рот, и забыл его закрыть.

— Что слышали. Я выделял под Фолта две недели — это с учётом бумажной работы и расследования причин появления Другого, которого тут не оказалось. Вот эти-то две недели у вас и будут. Найдёте что-нибудь интересное — докладывайте. Если выяснится, что здесь нечто большее, чем новые заклятья или артефакты, то, даю слово, я лично возьму это дело в разработку. Теперь вы довольны?

— Я… А… Э… Почему?

— Потому что вы имели дело с Демоном Квадриптиха, — голос куратора был абсолютно серьёзен. — У вас была связь с, возможно, самым сильным Другим существом, которое вообще когда-либо ступало по Земле. Да, сейчас Договор пассивен, но его след останется в вас навсегда. Поэтому я полагаюсь на вашу интуицию. Если вы чувствуете, что что-то не так, значит, скорее всего, так оно и есть.

— О…

— Но, — в голосе Ноктуса появились безапелляционные нотки, — если вы будете полагаться на свою интуицию больше, чем на логику, дедукцию и официально одобренную литературу по Другой криминалистике, я вам голову оторву. Всё, до связи. Отбой.

В ухе у следователя щёлкнуло, и связь прервалась.

Фигаро только покачал головой. Он завёл автомобиль — прогретый мотор ровно и спокойно заурчал — и, закусив губу, задумался.

Что вот это только что вообще было?

Он успел разозлиться, почти сорвался на истерику, пару раз удивился до одури и всё это за какие-то три минуты. Но почему?

Что в этом чёртовом деле, которое Фигаро уже успел обозвать «Дело демона, которого не было», так сильно его зацепило?

«Давай подойдём к этому вопросу с другого конца, — тихо прошелестел в голове Выдуманный Артур. — Почему вся эта история не произвела особого впечатления на куратора Ноктуса?»

«Ну, это-то как раз понятно. Я, пусть и называюсь Агентом Их Величеств, по большому счёту, пока что просто стажёр. Ноктус подбирает мне такие задания, на которых я гарантированно не загнусь, но, в то же время, и не совсем безопасные. Вроде как и с риском, но чтоб риск этот был мне впору. Усаживает, можно сказать, на велосипед со страховочными колёсиками. Когда Ноктус убедился, что демона в Фолте нет, он тут же забыл обо всём этом и переключился на другие дела, коих у куратора всегда в избытке. Он мыслит глобально. Чересчур глобально, что частенько становится для него граблями, на которые Ноктус наступает. Фактически, куратор страдает от того же искажения восприятия, что и Артур-Зигфрид Медичи: анализируя любую проблему как бы сверху вниз он за лесом уж не видит деревьев, частенько пропуская мимо прицельной планки своего внимания мелочи, в которых, как известно, и гнездится дьявол. Но, в отличие от Мерлина, который всегда был упрямым как осёл, Ноктус об этой своей проблеме знает. Поэтому и дал мне время заняться этим делом, санкционировав новое расследование, и позволив следователю Александру Фигаро разобраться в беспокоящих его, следователя, деталях… Так, стоп, а какие, собственно, детали следователя Александра Фигаро беспокоят? Что вызвало у него это возмущение, от которого на следователе едва не задымился котелок?»

«А, ну, на это не особо сложно ответить. Всё очень просто: это дело — бред. Вся эта история — бред. И рассказ Фолта — тоже бред»

Фигаро завёл двигатель (прогретый мотор ровно зафырчал, даже не чихнув), и аккуратно, на первой передаче, выехал на некое подобие обочины, обнаружившееся чуть левее некоего подобия дороги.

Да, вся эта история была бредом, чушью, через которую просвечивали дыры размером с корабельный иллюминатор. Особенно по-идиотски «дело Роберта Фолта» выглядело, будучи рассмотренным в хронологической последовательности.

Посудите сами: в средней зашатанности городок, в месте, для которого слово «глушь» подходит буквально, в словарном его понимании, прибывает колдун-инкогнито. Этот колдун находит молодого отрока-рохлю, которому постоянно не хватает денег, и дарит ему фантастически могущественное устройство, способное передавать способности одного человека другому. Отрок, подпрыгивая от радости, спешит с загадочным устройством в местный клуб, где его принимают с распростёртыми объятьями — то ли к этому времени уже провернул пару удачных сделок, то ли члены клуба сами понимают, какие прибыли сулит им новый вид деятельности. Но о деятельности местного клуба узнаёт местный же бандит, который шантажирует отца молодого остолопа. И тогда загадочный колдун наделяет колдовскими силами Фолта, дабы тот молниями забил на ристалище… тьфу, ну и идиотизм.

Почему Мартин Фолт просто не обратился за помощью к городскому голове или старшему инквизитору, буде те уже успели воспользоваться услугами «Детей Астратота»? Не знал о том, что его взял на прицел Косой Рене?

Зачем странному колдуну превращать Фолта в чародея и отправлять его на битву с Коффером, тем самым привлекая к этому событию внимание всех, кого только можно? Если этот Тренч — магистр, то он не мог не знать, что на Фолта немедленно набросятся соответствующие службы. Как минимум, Орден Строго Призрения.

Почему Мартина Фолта вышвырнули из клуба? И так ли это на самом деле?

«Твоя проблема ещё и в том, — Выдуманный Артур не мог не вставить свои пять медяшек, — что на данный момент твой единственный источник информации — Фолт. А ему корректировали память, причём пока непонятно, какой именно её кусок. Поэтому любая часть этой истории может оказаться фальшивкой, а, значит, грош ей цена. Поэтому я бы сказал, что в данный момент у тебя на руках нет не только козырей, но даже шестёрок».

— Стоп. — Фигаро тряхнул головой и дёрнул рычаг поднимающий крышу «Рейхсвагена» (дождь к этому времени уже закончился, перейдя в лёгкую, похожую на туман морось). — Минуточку. А вот это интересный момент.

Следователь всё ещё «висел на ниточке», иными словами, сохранял контакт со спецгруппой, осматривавшей Фолта и его дом, поэтому для того, чтобы выйти на связь с людьми Дюка Бургота было достаточно послать сигнал по защищённому каналу (в эфире это выглядело, как если бы Фигаро пнул вдоль сияющего в пустоте телеграфного провода маленький зелёный шарик).

Ответ пришёл практически сразу же: никаких демонов в доме нет, однако обнаружены следы Высшего Скрывающего заклятья — особого маскирующего колдовства, что как бы затирало эфирные колебания в определённой зоне, перезаписывая их хаотичными импульсами-вспышками. Скрывающее заклятье не являлось особо сложным, но требовало столько энергии, что было под силу не каждому из магистров. Что хуже, оно полностью сводило на нет эффективность приборов, позволяющих сделать эфирные слепки того, что происходило в месте его применения. Не помогал даже Обсерватор.

На воображаемой шахматной доске в голове следователя Колдун-Инкогнито (Фигаро представлял его высоким чёрным ферзём с лицом скрытым под тонкой шёлковой маской) сделал шаг вперёд, оставив позади ряд безликих пешек, туповатых офицеров и самодовольных коней.

«Что с памятью Фолта? Срочный запрос: какой именно её фрагмент был модифицирован?»

«Уже проверили, — прошелестело где-то в центре мозга Фигаро, — ничего утешительного сказать не можем. Сцепка»

Следователь кивнул. Ответ не стал для него неожиданностью, но всё равно оказался неприятным ударом.

«Сцепка» была весьма специфическим методом псионической модификации памяти, когда произвольный кусок воспоминаний как бы вырезался, а его «края» соединялись между собой. При этом место «склейки» маскировалось фрагментом реальной памяти, скопированным и вставленным в нужное место «кадром» повседневной жизни. Фолт мог помнить, как он бреется, чистит зубы или завязывает галстук, но под этим минутным событием скрывалась бездна в пару пропавших часов. Хуже всего было то, что определить точку в памяти, где была применена «сцепка» не представлялось возможным. Можно было только сказать, что память жертвы модифицирована. И всё.

Чёрный ферзь сделал шаг в сторону, и по доске с грохотом покатилась маленькая белая пешка.

Дело Фринта Робинсона Фигаро помнил очень хорошо: Ушлый Фринт, как звали этого малого в определённых кругах, модифицировал память единственного свидетеля при помощи «сцепки». И этого оказалось достаточно для того, чтобы с Фринта были сняты самые тяжёлые обвинения, поскольку суд не мог приять во внимание свидетельства человека, у которого неизвестным образом был искажён неизвестный фрагмент памяти.

«Но Ушлый Фринт хотя бы не убивал людей, — хмуро подумал Фигаро, — он был просто подпольным торговцем псионическими наваждениями, обычным «вором снов». Фринт, что бы там про него ни говорили злые языки, за всю свою жизнь не обидел и мухи, что выгодно отличало его от «господина Тренча».

Если он вообще существовал.

Следователь вздохнул, ругнулся и чуть прибавил газу; отсюда, с вершины пологого холма, дожди давным-давно смыли грунт, оголив землю до плотной рыжей глины, по которой автомобиль катил куда уверенней, чем по рыхлой грязи.

«И что, интересно, ты надеешься найти на месте гибели Косого Рене? Древний артефакт? Седого старца, который поведает тебе Древнюю-И-Ужасную-Легенду-Которая-Всё-Объяснит? Призрак невинно убиенного бандита, что подкинет тебе важную зацепку?»

«Заткнись»

«С удовольствием. Я просто хотел сказать, что на данный момент всё, что у тебя есть по этому делу — огромный и однозначный кукиш с маком»

«Сам знаю»

«Тогда поехали в ресторацию. Что-нибудь пожрём»

«Позже»

«А ты, однако, упёртый баран, господин следователь… Да, кстати, похоже, мы приехали»

Фигаро остановил «Рейхваген» на краю распаханного поля, заглушил мотор, и, открыв маленькую дверцу, неловко спрыгнул на землю.

Здесь, между полем и жиденькой посадкой в пять сосен, которая, по идее, должна была как-то защищать поле от ветра, приткнулся хорошо утоптанный пятачок, достаточно ровный, чтобы на нём можно было посадить небольшой дирижабль и достаточно же для этого большой. Просто серый прямоугольник, похожий на старое шерстяное одеяло; ни былинки, ни камешка под ногами, ни единого сухого пучка травы.

Следователь сразу почувствовал специфическую ауру этого места: кровь, что из года в год падала на мёртвую землю, давным-давно затихшие крики, несколько пуль оборвавших чьи-то жизни (враньё, бессовестное враньё, что здесь не стрелялись на пистолетах; стрелялись, да ещё как) и теперь окровавленными свинцовыми комочками лежавших совсем неглубоко — только копни.

«Прихватить, что ли, парочку, — пронеслось в голове у Фигаро, — всё же, один из важнейших ингредиентов, минимум, сотни некромантических ритуалов… А, плевать. Не хочу. Ну нет у меня склонности копаться в могилах, как, например, у Стефана Целесты. И слава Горнему Эфиру…»

Могилы тут, кстати, тоже имелись: здесь, неглубоко под землёй, были сокрыты следы давешних преступлений. Пять тел, все довольно старые, истлевшие до костей; видимо, когда-то давно, может, лет пятьдесят назад, неудачливых дуэлянтов хоронили прямо тут, на краю поля, но потом наступили более цивилизованные времена, и эта практика постепенно сошла на нет.

Фигаро сложил пальцы в «очки» и эфир вспыхнул перед ним пёстрым веером красок.

Даже чересчур пёстрым; всё вокруг мерцало, искрилось и переливалось, точно следователь заглянул не под завесу Изначального, а сунул голову в трубу гигантского калейдоскопа: мир вокруг быстро-быстро вспыхивал разноцветными точками, и от этих вспышек мутило.

Ну конечно. Скрывающее заклятье.

Кто-то, скорее всего, тот же человек, который побывал до этого в доме Фолта, пришёл сюда и взорвал в эфире нечто вроде бомбы, вычищая из Изначального все отпечатки былого, делая невозможным сканирование, старательно сжигая прошлое точно ворох старых писем в жерле огромного камина. И этот кто-то был силён: Фигаро, например, Высшее Скрывающее просто убило бы на месте, вырвав из него все запасы эфира, а затем и «вита» следователя ещё до того, как он бы закончил формировать основной каркас заклинания. Да, конечно, существовали пирамидки-концентраторы, но Фигаро бы их понадобилось не менее пяти, а ещё эти штуки размером с печатную машинку (и примерно такого же веса) нужно было где-то таскать.

Но — и тут следователь улыбнулся — все без исключения колдуны-магистры до ужаса невнимательны к мелочам.

Он погасил «очки» (от ярких вспышек уже начинало поташнивать) и, присев на корточки, принялся внимательно изучать серо-коричневый глинистый грунт.

«Тогда шёл дождь, — сказал Роберт Фолт, — так что все следы, должно быть, смыло». И ошибся. Да, дождь шёл, и довольно сильный, но он лишь размягчил липкую как пластилин почву, превратив ещё в почти идеальную карту.

Фигаро без труда читал в узоре следов: вот колёса двух моторвагенов — широкие с протектором-«ёлочкой» и узкие, с волнообразным рисунком. «Мерседес» городского класса, который с большим трудом прошёл по этому подобию дороги, и большой тяжёлый грузовик. Вот тут из машин вышли люди: по трое из каждого моровагена; все в подкованных охотничьих сапогах — обувь как раз для такого случая: крепкая, с нескользящей подошвой. А вот тут мешанина следов; ничего не понять, но что-то тяжёлое волокли по земле к грузовику — в общем, нетрудно догадаться, что именно.

Следователь хмыкнул. В общем, ничего необычного, но всё это случилось давно; следы очень и очень старые. Нужно найти что-нибудь поновее…

«Например, что? Отпечаток драконьей лапы?»

Фигаро заложил руки за спину, и принялся медленно нарезать вокруг места дуэли круги, расходящиеся по постепенно расширяющейся спирали. Не то чтобы он и в самом деле надеялся что-то найти на этом клочке кровавой земли; следователь думал.

Ну, или делал вид, что думает; на самом деле Фигаро просто очень любил читать следы. На севере, откуда следователь был родом, такую науку постигали в очень раннем возрасте, и юный Фигаро, бродя по лесу с отцом, быстро изучил эту, на самом деле, не шибко-то хитрую азбуку: знаки примятого мха, сломанных веточек под ногами и упавшего в яму с водой пожелтевшего листа. Охотником будущий следователь так и не стал, зато грибов из леса таскал полные корзины, и Фигаро-старший (тоже, на самом деле, не ахти какой стрелок) в итоге махнул рукой на попытки своего чада выследить и пристрелить дичь, переключившись на обучение юного Фигаро премудростям рыбалки, в которой тот сразу продемонстрировал куда большую сноровку.

Вот в грязи отпечатались характерные косые крестики — здесь бродила ворона. Зачем — непонятно; в этой земле не было ничего, кроме пыли и костей. А вот косой росчерк заячьего следа — тут вопросов нет: косой бежал в сторону поля, увидел что-то, и задал стрекача назад к посадке. А вот…

Человеческие следы. Футах в тридцати от того места, где Фолт кокнул Рене. И их оставили как раз в то же время, когда на вершине холма проходила импровизированная дуэль: нож против молнии. Те же застывшие «волны» по кромке следов, та же чуть смазанная текстура; ошибиться было невозможно.

Пятеро стояли тут, выстроившись в почти идеальную линию: вот здесь — двое мужчин в сапогах — один грузный; подошвы оставили глубокие отметины на земле, да и размер обуви тоже немаленький — а второй высокий (расстояние между отпечатками подошв больше) и худой (опять же, судя по глубине следа). И нервный: следы смазанные, разбитые; тот, кто их оставил постоянно притопывал, переваливался с носка на пятку и переступал с места на место.

Вот следы женских сапожек: неглубокие и аккуратные; на подошвах маленькие подковки. Можно даже различить насечки на них — вертлявая змейка. Рядом грязь давили здоровенные мужские ботинки с высоким каблуком — тут стоял очень тяжёлый и очень высокий тип, прямо-таки настоящий шкаф.

«Задачка на два орешка: кто в Верхнем Тудыме весит как бегемот, ростом с коня и носит высокие ботинки с золотыми шпорами — вон там они как раз задевали землю? Здесь стоял городской голова Крейн, готов поспорить на ящик первоклассного коньяку… а вот и серая клякса на том месте, где упал пепел с его сигареты. Интересно…»

Но на самом деле интересными были следы за номером пять.

Узкие туфли с острым носком и шипами-пирамидками на подошвах. «Обувной дом Лантино», модель прошлого года, триста империалов; следователь недавно видел эту модель в каталоге. Да, конечно, может, просто хорошая подделка, но всё равно обувь, мягко говоря, не для Верхнего Тудыма. И глубина следа — это было самым любопытным — подошвы туфель едва-едва отпечатались в засохшей глинистой почве.

«То ли этот пижон весил двадцать фунтов, то ли набросил на себя заклятье облегчающее вес тела. Так часто делают колдуны, страдающие от тяжёлых болезней при которых сложно передвигаться. Никто не будет ходить в «Лёгком корсете» просто так — мышцы атрофируются… Стоял он, кстати, чуть поодаль остальной четвёрки… ага, а вот и характерные следы на земле: человек в туфлях опирался на трость с широким набалдашником. Опирался сильно, налегая всем телом… да, выходит, стоять ему тяжело… А вот тонкая, едва заметная борозда — идеально ровная черта. След от заклятья, вероятнее всего, какого-то маскирующего экрана, из-за которого можно наблюдать за происходящим, не опасаясь быть обнаруженным…»

Фигаро рассеяно достал из кармана пачку сигарет, закурил и, нахмурившись, медленно обошёл по кругу место, где обнаружил следы загадочной пятёрки.

«Так. Если представить себе, что эти, кем бы они ни были, стояли здесь невидимые и наблюдали за боем Фолта и Рене… Демонстрация. Это была демонстрация. Что сразу же придаёт смысл просьбе загадочного «господина Тренча» и его манипуляциям с Робертом Фолтом: показать богатым покупателям на что способна процедура извлечения и передачи врождённых способностей… Ничего себе, однако: маскирующий экран таких размеров… Ага, а вот отсюда они пришли, и сюда же ушли потом… Следы тянутся к краю поля, и… Ого. Это что — отпечаток выходной точки блиц-коридора? Да, очень характерная выемка-кольцо. Причём одна выемка; иными словами, кто-то открыл блиц и поддерживал его достаточно долго для того, чтобы четыре человека вошли в него, а потом проследовал за ними сам. Много ли я знаю колдунов, которые способны на такое? А серьезно, давай считать: ну, понятное дело, Мерлин. Моргана? Вероятно, хотя я и не знаю полных возможностей метрессы. Но допустим. Стефан Целеста, князь Дикий, Алистар Метлби… да, вот, собственно, и всё. Негусто. Ну да, есть ещё куратор Ноктус, но, как и в случае с Морганой, я понятия не имею, на что он способен, а на что — нет. Может, он исключительно боевой чароплёт… Короче говоря, колдунов такого уровня я могу пересчитать по пальцам одной руки, и ни с кем из них я бы не хотел столкнуться в настоящем бою… Хотя стоп, ты забыл Седрика Бруне. Который, кстати, тоже разделался бы с тобой секунд за десять»

Куратор Ноктус любил читать лекции на тему «особенности боевого колдовства» (как правило, это происходило в то время, пока Фигаро, отдуваясь, пытался привести себя в относительный порядок, пропустив на тренировочной арене очередное заклятье), и излюбленной его темой было то, что он называл «настоящим поединком».

«В головах всяких там ОСП-шников с инквизиторами давно и прочно устаканилась мысль, что самый опасный противник колдуна это Другой. Но это неверно. Понимаете, Фигаро, Другие обычно следуют определённым паттернам поведения, характерным именно для этого вида Других: баюны пытаются ввести вас в транс, Чёрные Вдовушки — растворить и сожрать, Нелинейная Гидра вас покромсает на куски и высосет вашу «вита», ну и так далее. Их действия предсказуемы, а, стало быть, существует стандартный набор контрмер, позволяющих скрутить любого Другого достаточно быстро и достаточно надолго для того чтобы вышвырнуть его вон из нашего мира или растворить к чертям в эманациях эфира… О да, да, я в курсе, что существуют ещё и демоны высшей категории, можете не продолжать. Но если вы не магистр, то в случае встречи с таким демоном поединок закончится, примерно, через пять секунд. Если магистр… ну, продержитесь минуту. Наверное. Поэтому крайние случаи мы сейчас рассматривать не будем… Нет, Фигаро, нет; самый опасный противник колдуна — другой колдун. И речь сейчас идёт не о поединках по правилам дуэльного кодекса, где вам разрешено повесить на себя три любые щита до начала боя, а сам бой начинается в тот момент, когда ударит гонг. Это всё невероятнейшая чушь. Знаете, как выглядит настоящий бой двух профессионалов? Шёл себе колдун по улице, захрипел, посинел, схватился за горло, упал да и помер. А его убийца сидит в гостиной у графа Пикуля, пьёт кофе и рассуждает про особенности музыкальных этюдов позднего Трюдо. Никогда, никогда, никогда, слышите, Фигро?! — никогда не наживайте себе во враги магистров!»

Следователь, в общем, и не собирался наживать себе врагов — хоть магистров, хоть пекарей. Врагов у него в принципе не было, чем куратор Ноктус, кстати, несказанно гордился, частенько приговаривая, что не иметь врага это то же самое, что сжить его со свету, только заблаговременно. Фигаро находил эту фразу сомнительной, но старался не спорить; личными врагами куратора, которых Ноктус сжил со свету, можно было бы набить небольшое кладбище.

Но сам следователь не имел ни малейшего желания нарываться на колдуна уровня магистра. Или, упаси Святый Эфир, выше этого самого уровня.

«Строго говоря, я уже вступал в противоборство с магистром. Алистар Метлби, да. Но — и в этом проклятый нюанс — Метлби никогда не хотел убить меня по-настоящему»

Ветер — холодный и резкий — ударил в лицо мелкой мокрой пылью, закружился вокруг, дёрнул за воротник, поднял полы плаща, захлопал ими точно чудными парусами, и улетел дальше выть над голыми холмами, мрачно понурившимися под всё усиливающимся дождём. Следователь вздрогнул, втянул голову в плечи и медленно огляделся вокруг.

Осень медленно, но верно паковала свои скудные пожитки, собираясь на выход: совсем скоро упадут на землю последние жёлтые листья, ещё цеплявшиеся за кривые чёрные ветви, захрустит утренний ледок на лужах, а там и зима завалит эти поля белым колючим снегом — конец года не за горами. Обычное дело, обычный ход вещей от начала к концу, как было от века и будет ещё не раз. Тогда почему же такая тоска вдруг сжала сердце шипастой стальной перчаткой? Откуда и почему пришла, из какой норы выползла?

Нет ответа. Лишь воет дурным голосом над чёрной землёй одинокий ветер, да несутся по небу низкие коричнево-серые тучи, кутаясь в мелкий липкий дождь, точно в дырявый саван. Когда-то эти холмы были покрыты буйным старым лесом, но потом пришли лесорубы, лихие бородачи в кожаных жилетах, парусиновых штанах с непомерно широкими поясами и шляпах с вышитыми лентами. Застучали топоры, завизжали пилы, и некоторое время всё шло как нельзя лучше, а потом весенние дожди начали понемногу размывать голую почву, которую уже не защищали кроны и корни, разорвали эту землю на куски, смыли к чёрту весь плодородный слой, оставив только коричневую глину, и где раньше был лес, теперь раскинулась грязевая пустыня. Вон, на холме чернеет покосившаяся избушка с дырами слепых окон — все, что осталось от деревни лесорубов. Забрали ли обитатели избушки домового духа с собой, когда уезжали? Живы ли они вообще?

Но потом оказалось что прямо под глиной, совсем неглубоко, лежат пластами руды: медь, железо, бронза, а кое-где находили и небольшие золотые самородки. Тогда приехали сюда пышущие жаром и свистящие белым паром буровые установки, потянулись с севера могучие тягачи, вонзилась в землю сталь — началась новая эра, новый виток бесконечной спирали.

«Смерть вызвала к жизни новую смерть, — думал Фигаро, рассеяно стряхивая сигаретный пепел на землю. — Однако же, бес его подери, откуда эта странная уныль, что лезет под рубаху как этот чёртов ветер? Со мной такое редко бывает; вот как в том проклятом коридоре в архивах, не к ночи будь помянут…»

Особый Отдел, как известно, находился где-то в глубинах Академии Других Наук, в бесконечном лабиринте её коридоров. В незапамятные времена сам Мерлин Первый обустраивая Отдел, разделил его на фрагменты соединенные между собой шорт-треккерами — чем-то вроде блиц-коридоров между уголками пространственных «карманов». В случае нападения на Отдел (а случалось и такое) эти «коридоры» можно было отключить одним движением руки, словно загерметизировав затопленную каюту на корабле.

И, конечно же, шорт-треккеры Отдела вели наружу — не через холл же Академии попадали туда сотрудники. Общее количество входов и их расположение было строго засекречено; каждый агент знал только об одной, максимум, двух точках входа (да и от них его могли в любой момент отрезать, буде такая необходимость возникла бы).

«Двери», через которые Фигаро попадал в Отдел, находились в подвале городских архивов Нижнего Тудыма — старого двухэтажного здания ютившегося на городской окраине за поваленным забором, на обломках которого ржавели витки колючей проволоки. Некогда красный кирпич этих стен почернел от времени и гари, которую в изобилии выплёвывали трубы соседних фабрик, а зарешеченные узкие окна навевали на мысли о тюрьмах и секретных КБ литерных предприятий.

Здесь, на подвальном этаже, была неприметная стальная дверь с хитрым секретным замком, а за дверью — узкий каменный коридор, сырые стены которого освещали тусклые графитовые лампы похожие на гнилые зубы. Для того чтобы попасть в Отдел, нужно было пройти по коридору до конца, встать лицом к тяжёлой серой двери с маленьким глазком-воронкой, сложить руки в Пятый Открывающий знак и произнести кодовое слово. Хлопок — и агент оказывался в Отделе между фикусом в напольном горшке и старым автоматом с содовой (автомат работал, и за медяк мог налить в стакан шипучей газировки с привкусом ржавчины).

Фигаро ненавидел коридор в подвале городских Архивов Нижнего Тудыма.

Каждый раз, когда он проходил эти два десятка футов коричневой кафельной плитки, его охватывало леденящее чувство тёмного беспросветного ужаса, горло сжимал спазм, а из-под сердца рвалась наружу такая чёрная безнадёжная тоска, что впору было сесть на пол и завыть. Даже эфир здесь был словно заляпан грязными пятнами — явление, с которым следователь до этих пор ни разу не сталкивался.

Копаться в бумагах не хотелось, поэтому Фигаро подошёл к расследованию в своём ключе: завалился однажды вечером к сторожу, обитавшему в маленькой комнатушке первого этажа недалеко от парадной двери. Сторож — старичок-инвалид, постоянно гонявший чаи и кипятивший воду в плохо запаянном самоваре, с огромным удовольствием принял от следователя бутылку водки в качестве презента и тут же предложил распить её на двоих, что и было сделано.

От сторожа Фигаро узнал, что во время войны в здании архивов располагался штаб внутренней разведки Тудымского округа, а в коридорчике в подвале расстреливали заключённых.

— Человека выводили в тот коридор, — старик хмурился, поглаживая усы, — по бокам два конвоира, а позади солдат с пистолетом. Обычно, приговорённый даже не догадывался, что его ведут на расстрел. Когда проходили центральную часть коридора — там ещё на стене висел большой красный огнетушитель-пеногон — шедший позади солдат стрелял заключённому в затылок. Всегда в одном и том же месте; так было проще привыкнуть. Тело со временем всё запоминало и в нужный момент действовало само. Конвоиры подхватывали труп и тащили дальше по коридору — видели, там в конце дверь? За ней был ледник на двенадцать мест; там до сих пор воняет хлоркой… Мда… Палач получал две бутылки водки и пол-империала, а конвоиры потом мыли пол в коридоре. Хотя это было без смысла: там плитка, на которой ни черта не видно… Вот такие вот дела, господин следователь. Авось, не в раю живём.

Фигаро рассказал то, что ему удалось узнать куратору Ноктусу, и спросил, откуда приходит то жуткое чувство чёрной безнадёги, что захлёстывало следователя в коридоре. Ноктус коротко пожал плечами, и сказал:

— Шрамы мира. Что-то глубокое, глубже, чем доступные нам уровни, на которые мы можем прозревать мировой эфир. Это как смрадный сквозняк, который тянет из-за двери времени. Причём почему-то только в некоторых местах… или от некоторых людей. Чёрт его знает, почему так. Как правило, это просто следы прошлого, вроде кровавых пятен под обоями, но, бывает, что такое эхо приходит и из будущего. Очень редко, но бывает. Не забивайте себе этим голову, Фигаро. Что было то прошло.

Следователь поёжился, плотнее запахнувшись в плащ. Сейчас он стоял, фактически, на кладбище, но тёмный тоскливый ветер дул вовсе не из-под земли, где лежали сокрытые следы былых преступлений. Тьма тихо выла над тем местом, где в засохшей грязи отпечатались едва заметные следы дорогих туфель с шипами-пирамидками на подошвах, и Фигаро, как бы он ни старался, не мог заставить себя поверить в то, что этот смрадный поток ядовитого ужаса прилетает к нему из прошлого.

Он швырнул сигарету на землю, раздавил её каблуком, и быстро, постоянно оглядываясь, зашагал к старому «Рейхсвагену». Где-то хрипло закаркала ворона, точно зашёлся удушливым кашлем призрак чахоточника, далеко на западе заворчал гром, и дождь, наконец, хлынул: ровный, холодный и сильный; настоящий осенний дождь, из тех, что топит в грязи все следы и все дороги на свете.