Адмирал Империи – 37

Глава 5

Место действия: столичная звездная система HD 28101, созвездие «Орион».

Национальное название: «Тула-1» — сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: серая зона.

Точка пространства: орбита планеты Новая Тула-3А, Старые Императорские Верфи.

Дата: 20 июня 2215 года.

Между тем противостояние флотов Птолемея Грауса и «Лиса» Дессе в секторе Старых императорских верфей продолжалось. В холодной пустоте космоса два величайших флота готовились к схватке, которой суждено было решить судьбу Российской Империи. Обе стороны копили силы и готовились к решающей битве, которая должна была состояться у главных эллингов, расположенных на высокой орбите планеты Тула-3А. Это была стратегически важная точка, контроль над которой давал неоспоримое преимущество. Кто бы ни овладел верфями, получал возможность ремонтировать и строить корабли в разгар боевых действий, постоянно пополняя свой флот, тогда как противник лишался бы этой возможности. И Граус, и Дессе понимали, что от исхода грядущего сражения зависит очень многое.

Флот первого министра состоял из более чем четырех сотен боевых кораблей, основой которых стали так называемые сводные дивизии, собранные их четырех имперских космофлотов и усиленные гарнизонными группами. Непосредственно в прямом подчинении самого Птолемея находилось под рукой восемь таких дивизий. Граус возлагал на них большие надежды.

Однако Птолемей, при всей своей самоуверенности, не мог не признавать силу противника. Адмирал Дессе к этому времени сумел собрать флот в сто шестьдесят крейсеров и линкоров. Абсолютное большинство его составляли дивизии, некогда входившие в состав Северного космического флота, а также в эскадре Павла Петровича дополнительно присутствовало по одной сводной дивизии из остальных трех имперских флотов. Эти соединения отличались высочайшей выучкой и боевым духом. Многие из них прошли с Дессе через огонь и воду, участвовали в самых ожесточенных сражениях последних лет. Они были спаяны железной дисциплиной и товариществом.

Все мелкие формирования, которые стекались в его лагерь, командующий включал в состав уже действующих подразделений, которые в свою очередь Дессе пронумеровал а также дал цветовой идентификатор. Теперь на тактических картах наш объединенный флот светился «бело-синими» голографическими стягами в цвет Андреевского флага…

Эти простые на первый взгляд детали имели огромное значение. Единая нумерация и цветовая кодировка позволяли четко отслеживать положение и статус каждой боевой единицы, мгновенно передавать приказы и координировать действия сотен кораблей. А бело-синие знамена стали зримым воплощением единства и боевого братства, напоминая каждому космоморяку и космопеху, за что и под чьим командованием он сражается.

Павел Петрович, облаченный в парадный мундир со всеми регалиями, несмотря на усталость, продолжал совещаться с ближайшими соратниками. Его лицо было сосредоточенным и суровым, но в глазах горела непреклонная решимость и вера в победу.

— Господа, — негромко, но твердо произнес адмирал, обведя взглядом присутствующих. — Я знаю, через что всем нам пришлось пройти, чтобы оказаться здесь и сейчас. Знаю, скольких друзей и боевых товарищей мы потеряли. Но я также знаю, что судьба дала нам шанс покончить с этим гражданский противостоянием, раздирающим нашу Империи, раз и навсегда. Шанс не только отомстить, но и подарить будущее нашим детям и внукам. Ради этого стоит сражаться и умирать. И я верю, что вместе мы сможем победить. Потому что правда и справедливость на нашей стороне…

…Несколько суток противоборствующие стороны усердно готовились к решающему сражению. Наш флот значительно уступал флоту первого министра в численности и поэтому Павел Петрович Дессе вынужден был максимально растянуть свой строй. Это было вынужденное, но необходимое решение. Имея всего сто шестьдесят вымпелов против четырехсот с лишним у противника, «Лис» не мог позволить себе сконцентрировать силы в одной точке.

Командующий сделал это для того, чтобы попросту не быть окруженным, однако такое «тонкое» в один слой построение было очень слабым для эффективного отражения массированного удара сотен вымпелов Птолемея Грауса. Растянутые на многие километры боевые порядки, лишенные глубины и резервов, легко могли быть прорваны сосредоточенным ударом тяжелых кораблей первого министра.

В резерве у себя адмирал Дессе оставил лишь 1-ю «ударную» «бело-синюю» дивизию, не путать с 1-ой «ударной», которая по-прежнему входила в состав Балтийского флота, усиленную кораблями, которые привел к нему я. Эта дивизия, сформированная из лучших экипажей и новейших кораблей, должна была стать последним козырем Павла Петровича. Также в резерве находилась и 12-ая «линейная» дивизия Доминики Кантор.

Мы пока с Доминикой лично не виделись, я решил, что в такой ответственный момент нужно поставить наши отношения на паузу. Сейчас было не время для личных чувств и привязанностей. На кону стояло слишком многое, и малейшая ошибка, вызванная эмоциями или потерей концентрации, могла стоить тысяч жизней. Наш долг как офицеров требовал абстрагироваться от всего, кроме долга и чести. Личные дела могли подождать.

Сначала разберемся с первым министром и его союзной эскадрой, а сама Доминика пусть расставить точки в отношениях с крестным… Непростой выбор встал перед девушкой. Я понимал, через что ей приходится проходить, но также знал, что Доминика достаточно сильна духом, чтобы принять единственно верное решение…

Ладно, вернемся к более насущным делам… Птолемей видя, что боевые порядки «Лиса» состоят всего из одной «линии», решил сразу же перейти в наступление. Самоуверенность и высокомерие первого министра сыграли с ним злую шутку. Недооценив противника и переоценив свои силы, он жаждал одним мощным ударом покончить с ненавистным врагом. Четыре сотни кораблей, собранные в кулак, должны были одним махом смести растянутые порядки «северян», разметав их жалкие силы по просторам космоса. План Грауса был прост и очевиден — навалиться всей массой и задавить числом.

Илайя Джонс, который в тот момент находился на прямой связи с командующим коалиционных сил, не советовал тому так безрассудно и без разведки боем идти в полномасштабную атаку. Американский вице-адмирал, опытный и хитроумный, чуял подвох в кажущейся слабости противника. Он подозревал, что за подобным построением может крыться ловушка или военная хитрость, и настаивал на более осторожном подходе.

— Давайте сначала измотаем дивизии Дессе малыми наскоками, которые ослабят флот «Лиса», а также укажут нам на самые ненадежные его соединения в данном построении, — говорил американец, Птолемею. — Серия коротких, но мощных атак на разные участки вражеской линии позволит нам прощупать ее на прочность, выявить уязвимые точки и заставить «Лиса» раскрыть свои резервы…

Птолемей сохранял молчание.

— Так мы обескровим нашего противника и выявим слабые места в его обороне, а уже потом навалимся всем числом и разбросаем корабли «северян» по космосу… — продолжал увещевать Джонс своего несговорчивого патрона. — Необходимо заставить Дессе первым пойти ва-банк и втянуться сражение в невыгодной ситуации. Тогда наша победа будет неизбежна…

— Мы превосходим флот Дессе по всем параметрам, в этом сомнений никаких, — уверенно ответил на это Птолемей Граус, указывая на цифры своих и вражеских кораблей. — Численность, огневая мощь, качество техники — все говорит в нашу пользу. С таким подавляющим перевесом на нашей стороне нет нужды в излишних ухищрениях и тонкостях. Грубая сила и массированный натиск решат исход боя…

— Подождите, сэр, — пытался остановить первого министра Илайя…

— Если я начну атаковать его «линию», каждый раз небольшими силами, то в каждой такой атаке буду терять в несколько раз больше вымпелов, чем обороняющаяся сторона. Это вы прекрасно знаете, вице-адмирал, это закономерность… — продолжал настаивать первый министр. — На узких участках фронта огневая плотность защитников всегда будет выше. Фокусируя весь огонь на атакующих, они смогут наносить нам несоразмерные потери. И эти потери будут тем больше, чем меньше сил мы будем привлекать для каждого удара. При этом может статься, что мы вообще не выявим слабых мест в построении «Лиса» Дессе, зато сами понесем очень большие потери. Вице-адмирал Джонс, стратегия прощупывания и изматывания противника хороша, когда силы примерно равны и командующий не уверен в своем превосходстве. Но когда ты заведомо сильнее врага, подобная осторожность лишь развеет твой перевес и затянет сражение. Нет, мы должны действовать решительно — собрать армаду в кулак и одним страшным ударом покончить с этим самозванцем и бунтовщиком!

— Потери в кораблях в любом случае будут серьезными, — не отступал Илайя Джонс, пытаясь переубедить первого министра не рубить с плеча. В его голосе звучала неподдельная тревога и озабоченность. Как опытный космофлотоводец, он понимал, что безрассудная атака на подготовленную оборону противника, пусть и ослабленную, грозит обернуться катастрофой. Сотни кораблей и тысячи жизней могут быть потеряны в одночасье, если не подойти к делу со всей тщательностью и осмотрительностью.

— Господин первый министр, вы назначили меня своим помощником и начальником авангарда, зачем, если не слушаете моих советов? — продолжал настаивать американец, глядя прямо в глаза Граусу. В его взгляде читалась решимость отстаивать свою точку зрения до конца, даже если это будет стоить ему должности или расположения начальства. Преданность делу и профессиональная честь были для Джонса превыше всего.

— Я слушаю вас и слышу, вице-адмирал, — перебил его Птолемей, поднимая руку и показывая тем самым, что он не желает спорить, — но сейчас, очевидно, что тактика боя, избранная мной, будет более эффективной… В голосе первого министра звучали нотки раздражения и нетерпения. Он явно не привык, чтобы его решения подвергались сомнению, особенно со стороны подчиненных. Уверенность в собственной непогрешимости и безграничной власти застилала ему глаза, мешая здраво оценить ситуацию.

— В чем же она заключается? — сдерживаясь, спросил Илайя. Только железная выдержка и годы службы помогали ему держать себя в руках перед лицом этого начальственного самодура. Но внутри у него все клокотало от негодования и дурных предчувствий. Он видел, что Птолемей ведет флот к погибели, но был бессилен что-либо изменить.

— У Поля Дессе один слой обороны в его построении, — нервно отвечал первый министр, раздраженный тем, что этот тугодум Джонс не понимает очевидных вещей. — Он максимально растянул корабли по пространству, опасаясь окружения, и даже не удосужился вывести навстречу свою передовую группу, чтобы хоть как-то смягчить наш первый навал. Птолемей говорил быстро, с жаром, словно стремясь убедить не столько собеседника, сколько самого себя. Он упивался своей мнимой прозорливостью, видя в действиях противника лишь проявления слабости и страха.

— Поэтому мы атакуем немедленно, всеми имеющимися силами. Обладая тотальным численным перевесом, союзный флот рано или поздно прорвет эту тонкую «линию» обороны Дессе и зайдет ему в «тыл»… — продолжал разглагольствовать Граус, все больше распаляясь и повышая голос. В его глазах горел фанатичный огонь, а на губах играла торжествующая улыбка. Казалось, он уже видел себя победителем, триумфально въезжающим в столицу на белом звездолете.

— Кстати, почему данного адмирала называют «Северным Лисом»? Если это прозвище дано Павлу Петровичу за его хитрость и тонкий нюх в планировании боевых операций, то это явное преувеличение. Старик очень предсказуем в своих действиях, которые сумел просчитать, даже я, абсолютно гражданский человек, не имеющий специального военного образования… — продолжал ерничать первый министр, откровенно издеваясь над противником. Его переполняла спесь и самоуверенность. Он не желал признавать ни заслуг, ни талантов своего визави, считая того жалким трусом и недотепой.

— Я знаю адмирала Дессе и его тактику в секторе сражения достаточно, чтобы не согласиться с вами, сэр, — дипломатично ответил Илайя, удивленный недалекостью и легкомысленностью рассуждений первого министра. Вице-адмирал лишь покачал головой, поражаясь тому, как быстро власть и вседозволенность развращают людей, лишая их разума и осторожности. Он понимал, что спорить дальше бесполезно — Птолемей уже все решил и не отступится от своего безумного плана.

— Вот сейчас и проверим, кто из нас прав, мистер Джонс, — пожал плечами Птолемей и объявил о начале общего наступления… Его голос разнесся по эфиру, вселяя в сердца одних — уверенность и предвкушение скорой победы, в сердца других — тревогу и обреченность. Военная машина, запущенная безрассудным приказом, пришла в движение…

Первыми пошли в атаку на врага сводные имперские дивизии Птолемея. Их, как командующий авангардом, повел лично вице-адмирал Джонс. Сто с лишним крейсеров и линкоров огромной волной накатились на своих, некогда бывших товарищей по оружию, теперь сражающихся по другую сторону. Силы, и атакующего, и обороняющегося флотов в данный момент времени оказались примерно равными. Две армады сошлись в смертельной схватке среди холодных и безжизненных просторов космоса. И те, и другие были полны решимости биться до последнего корабля, до последнего человека…

У подразделений Павла Петровича Дессе было преимущество в более удачном расположении кораблей, так как они стояли в «глухой» обороне, прикрывая друг друга и успевая перегруппировываться внутри построения в зависимости от направления удара того или иного «конуса» атакующей стороны. Это был классический пример грамотно выстроенной эшелонированной обороны. Тяжелые линкоры и крейсера, словно неприступные бастионы, составляли костяк боевых порядков. За ними скрывались более легкие и маневренные корабли, готовые в любой момент ринуться в контратаку или прикрыть брешь, образовавшуюся в строю.

У наступающих подразделений не было такой возможности для перегруппировки, сжатые в плотные «клинья», они не могли так же быстро маневрировать, и менять направление, как это делали корабли, вытянутые в оборонительную «линию». Это было главным недостатком ударных построений. Стремясь нанести противнику максимальный урон в кратчайшие сроки, они вынуждены были концентрировать силы в нескольких точках, лишая себя гибкости и возможности быстро реагировать на изменения обстановки. Любая заминка, любой промах грозил обернуться катастрофой — попав под перекрестный огонь, плотные формации атакующих рисковали быть стертыми в космическую пыль в считанные минуты…

В том числе и поэтому первая волна атаки флота Птолемея Грауса не привела к какому-либо положительному для них результату. «Желто-черные» имперские дивизии, так и не сумев пробить порядки «Лиса» Дессе, отошли назад на безопасное расстояние для восстановления мощностей своих энергополей, что они растеряли от заградительного огня «северян».

Когда противники подсчитали потери, оказалось, что атакующие, как ранее и предсказывал сам же первый министр в разговоре с командующим своего авангарда, потеряли в два раза больше кораблей и общих характеристик, чем обороняющиеся. Это был тяжелый удар по самолюбию Птолемея. А ведь стоило лишь прислушаться к голосу разума, стоило лишь взглянуть на вещи трезво — и всего этого можно было избежать.

— Не давайте им времени восстановить поля и собственные порядки! — тут же связался с Птолемеем, вице-адмирал Джонс. Его голос звучал резко и отрывисто, а на лице застыло выражение мрачной решимости. Он понимал, что сейчас решается не только исход сражения, но и возможно судьба всей кампании.

— Теперь уже поздно горевать о погибших кораблях… — продолжал американец, глядя прямо в глаза первому министру. — Каждая потерянная минута приближает нас к поражению. У «северян» достаточно сил, чтобы держаться хоть до скончания времен. Наш единственный шанс — задавить их числом, не давая передышки. Иначе все жертвы окажутся напрасными.

Первый министр сомневался.

— Сразу же посылайте вторую волну на врага! Только в непрекращающихся навалах сейчас залог нашей победы… — подытожил Джонс, всем своим видом давая понять, что не потерпит дальнейших колебаний и промедлений.

Птолемей, послушавшись совета Илайи, приказал теперь адмиралам-князьям вступить в битву. Это было непростое решение для первого министра. С одной стороны, аристократы составляли костяк его политической опоры, и ссориться с ними было чревато. С другой — он понимал, что без их помощи шансы на победу стремятся к нулю. А победа сейчас была для Грауса превыше всего…

Практически уже личные, частные дивизии имперских вельмож: а именно Никиты Львовича Трубецкого, великого князя Михаила Романова и графа Салтыкова наступали не таким сомкнутым строем, как перед этим авангард вице-адмирала Джонса, но они были сейчас со ста процентными характеристиками и также подавляли своей численностью. Почти сто боевых вымпелов ударили по дивизиям Павла Петровича Дессе, и этот удар оказался куда более сильным, чем первый…

«Линия», состоящая из «бело-синих» дивизий, нехотя изогнулась, но и сейчас сумела выдержать этот мощнейший удар. Казалось невероятным, что столь растянутое и ослабленное построение сможет устоять. Но «северяне» в очередной раз доказали свою стойкость и мастерство. Искусно маневрируя и прикрывая друг друга огнем, они смогли погасить инерцию вражеского натиска, не допустив прорыва своих порядков.

Наши храбрые на словах князья, как только осознали, что слой построения противника ни в одном из мест не удалось прорвать, не желая умножать потери в своих частных эскадрах, которые они так рьяно формировали весь прошлый месяц, сразу снизили накал атаки и продолжали сражаться куда менее яростней, чем несколькими мгновениями ранее…

Это был постыдный и малодушный поступок. Едва столкнувшись с серьезным сопротивлением, эти надменные вельможи сразу же пошли на попятную, позабыв о долге и чести. Их больше заботила сохранность собственных кораблей и экипажей, на оснащение и обучение которых были потрачены огромные средства, чем достижение общей победы. Они не желали рисковать своим добром ради какого-то там первого министра и его амбиций. Пусть другие проливают кровь и несут потери, а им и так хорошо…

В итоге, через тридцать стандартных минут ближнего боя вторая волна «желто-черных» дивизий откатилась на прежние рубежи, также, не достигнув никакого результата. Несмотря на свое численное и техническое превосходство, имперцы так и не смогли добиться решающего успеха. Все их атаки разбивались о несокрушимую стену из кораблей и людей, готовых стоять до последнего.

Княжеские эскадры отошли под прикрытие кораблей Птолемея, оставив в секторе недавнего сражения около двадцати своих погибших кораблей. У обороняющейся стороны потери оказались тоже существенными — двенадцать вымпелов флота Дессе были безвозвратно потеряны, еще примерно столько же получили серьезные повреждения…

Глядя на эти ужасающие цифры на экранах, вице-адмирал Джонс мрачнел все больше. Он понимал, что при таком раскладе шансы на победу тают с каждой минутой. Если не переломить ход сражения прямо сейчас, то поражение станет лишь вопросом времени. Нужно было действовать решительно и дерзко, не давая противнику ни минуты передышки.

— Посылайте код-сигнал к новой атаке! — снова закричал на Птолемея, Илайя Джонс, который прекрасно понимал, что именно сейчас как никогда нужно усилить нажим на вражеский флот, чтобы добиться перелома в этом сражении. «Янки» буквально кипел от нетерпения и жажды боя. — Вы еще не осознали, командующий, что нельзя давать Дессе восстанавливать свои порядки и мощности кораблей! Большими временными промежутками между волнами атак мы помогаем нашим врагам! — продолжал он увещевать своего нерешительного патрона. — Каждая потерянная минута приближает нас к поражению.

Эти слова, произнесенные на повышенных тонах и в резкой форме, явно задели самолюбие Птолемея. Он не привык, чтобы его отчитывали словно мальчишку, да еще и в присутствии подчиненных. Гордыня и обида взяли верх над здравым смыслом, мешая первому министру мыслить трезво и конструктивно.

— Так, ведите же свои корабли в бой! — обозлился на него раздраженный Птолемей, который был крайне недоволен отсутствием какого-либо успеха от двух первых волн, да еще этот вице-адмирал «янки» орет на него во все горло, забыв о субординации. — Я устал выслушивать ваши упреки и советы, Джонс! Если вы такой умный, то сами и командуйте своими кораблями. А я посмотрю, как у вас это получится!

— Но, это же вы — главнокомандующий! — изумился Илайя, несколько опешив от подобных слов первого министра. Он просто не мог поверить своим ушам. Как можно во время решающего сражения снимать с себя ответственность и перекладывать ее на других? Это было верхом безрассудства и непрофессионализма. — Только вы должны отдавать приказы во время сражения, иначе наступит хаос… — попытался воззвать к разуму Птолемея американец, но тот был уже не в состоянии слушать кого-либо кроме своей уязвленной гордости.

— Я отдаю сегодня эту прерогативу, вам, Джонс, — ответил Птолемей, понимая, что в сложившейся ситуации лучше передать полномочия более опытному космофлотоводцу. Это решение далось ему нелегко, но он осознавал, что продолжать упорствовать в своих ошибках — значит обречь весь флот на верную гибель. А этого он допустить не мог, ведь на кону стояла не только его репутация, но и будущее всей Империи.

— Приказывайте подразделениям союзного флота, абсолютно не советуясь со мной. Если какой-то из ваших приказов мне покажется неуместным, я его отменю, а в остальном, даю вам карт-бланш, вице-адмирал! о продолжил первый министр, скрепя сердце выпуская из рук бразды правления. — Покажите класс, Джонс. Докажите всем, что вы действительно лучший из моих адмиралов… Или же навсегда заткнитесь со своими советами!

Илайя отключил канал связи и тут же повел свои, восстановившиеся после боя дивизии, в новую атаку. Он еще ожесточеннее, чем в первый раз, набросился на наше построение и уже ни при каких условиях не желал отступать. Джонс прекрасно понимал, что сейчас решается не только исход сражения, но и его собственная судьба. Отступить — значит навеки покрыть себя позором и лишиться всего: чести, репутации, карьеры. Поэтому он бился с удвоенной энергией и самоотверженностью, не щадя ни себя, ни врага. Каждый его приказ, каждый маневр были предельно агрессивны и нацелены на полное уничтожение противника.

Этот третий навал союзной эскадры Птолемея оказался самой кровопролитной схваткой для обеих сторон. Корабли сходились на минимальной дистанции, ведя ураганный огонь из всех орудий и тараня друг друга. Взрывы раскраивали космическую тьму, расцвечивая ее всполохами пламени и сиянием раскаленного металла. Обломки разлетались в стылой пустоте, сталкиваясь и кружась в причудливом танце смерти. Казалось, само пространство содрогается и плавится от высвобожденной энергии и ненависти.

Все понимали, что перелом в битве за Старые Императорские космоверфи близок, как никогда… Исход сражения висел на волоске, и каждый стремился перетянуть чашу весов на свою сторону. В ход шли самые отчаянные и рискованные приемы: лобовые таранные атаки, абордажные схватки, самоубийственные рейды. Никто не хотел уступать, никто не желал признавать поражение. Победа любой ценой — вот что двигало людьми по обе стороны…

Птолемей Граус находясь в «тылу» сражающихся и видя, что Илайе Джонсу удалось связать артиллерийской дуэлью и ближним маневренным боем большую часть кораблей Поля Дессе, ввел в сражение эскадру того самого перебежавшего к нему адмирала Круза, которая до этого все это время находилась в резерве, несколько в отдалении от расположения главных сил союзного флота.

Это был козырь в рукаве первого министра, припасенный именно для такого случая. Свежие корабли, не измотанные предыдущими схватками, вооруженные и оснащенные по последнему слову техники. Птолемей возлагал на них большие надежды, рассчитывая переломить ход битвы одним решающим ударом. Он хотел нанести такой удар в спину зазевавшемуся противнику, от которого тот уже не оправится.

Контр-адмирал Круз, который не очень-то горел желанием сражаться на стороне какого-либо из своих недавних врагов, нехотя повел свои корабли в обход сектора сражения, с намерением зайти нашему построению во «фланг», либо «тыл». Он отдавал себе отчет, что вынужден подчиниться приказу первого министра, от которого теперь полностью зависела его судьба. Но в душе Круз презирал и ненавидел и Птолемея, как и Дессе, считая их своими злейшими врагами и главными виновниками всех своих бед. Поэтому исполнял свой долг он без должного рвения.

Павел Петрович Дессе вовремя заметил приближающуюся группу и приказал двум своим резервным дивизиям выйти наперерез кораблям Круза и купировать возможную атаку противника. Старый лис сразу почуял опасность и угадал замысел врага. Он не мог допустить, чтобы его поредевшие и измотанные боем порядки атаковали с тыла. Это стало бы началом конца. Поэтому адмирал, не колеблясь, бросил в бой свой последний резерв.

1-я «ударная» дивизия и 12-ая «линейная», которые давно рвались в бой, по кратчайшему маршруту вышли на открытое пространство и яростно набросился на врага. Между нами и кораблями контр-адмирала Круза завязалась жестокая схватка. Линкоры и крейсера, словно железные гладиаторы, кружили друг против друга, обмениваясь убийственными залпами.

Наш противник хоть и имел в своих рядах целых полсотни новейших дредноутов, однако не пожелал умирать под пушками этих бешеных «северян». Экипажи кораблей Круза не выдержали нашего натиска и стали в беспорядке покидать сектор сражения… Страх и отчаяние сломили их волю и погасили последние искры мужества.

— Трус, не смей убегать и держи строй! — закричал Птолемей на своего адмирала, связавшись с его флагманом. Лицо первого министра исказилось от ярости и негодования. Он просто не мог поверить в происходящее. — Ты подчиняешься мне, или все еще продолжаешь служить адмиралу Самсонову⁈ — бушевал Птолемей, не в силах совладать с охватившим его бешенством. Он видел в действиях Круза не просто трусость, а прямое предательство и измену. Неужели этот человек, еще недавно клявшийся ему в верности, на самом деле работает на Дессе или даже на Императора?

— Дивизии, которые меня атаковали, невозможно остановить! — закричал в ответ Круз, оправдывая свое отступление, вернее паническое бегство. В его голосе слышались плаксивые и заискивающие нотки, столь несвойственные боевому офицеру. Он всеми силами пытался снять с себя вину за происходящее, переложить ответственность на других. Дескать, он то тут не при чем, это все проклятые «северяне», которые дерутся как одержимые.

— Я физически не могу их сдержать, господин первый министр! Простите… Конец связи… — провыл напоследок Круз и оборвал канал, спасаясь от справедливого гнева своего повелителя. Он предпочел позорно сбежать, лишь бы сохранить свою никчемную жизнь. И плевать ему было на честь мундира, на данную присягу, на судьбы людей, которых он предал. Таков был этот «герой», этот «доблестный» воин.

— Дьявольщина, все нужно делать самому, — воскликнул Птолемей и отдал приказ своей резервной эскадре, стоявшей в охранении флагмана первого министра сняться с координат и вступить в бой. Это было последнее, что оставалось предпринять в столь отчаянной ситуации.

По воле случая основу данной резервной эскадры первого министра в это время составляла та самая 34-я «резервная» дивизия, которой не так давно и совсем недолго командовал я. Это было лучшее из подразделений, находившихся в прямом подчинении Птолемея — укомплектованное новейшими кораблями и отборными экипажами. Птолемей Граус в пылу азарта сам повел свои корабли в атаку на наши с Доминикой дивизии, желая покарать этих «северян» за разгром эскадры Круза. В нем бушевала жажда мести, застилающая глаза пеленой ярости.

Буквально пять минут форсажного ускорения и вот две волны, каждая в более чем полусотню боевых вымпелов встретились друг с другом. Пространство между ними озарилось вспышками плазменных орудий и взрывами ракет. Тысячи тонн металла столкнулись на высоких скоростях, в желании истребить друг друга.

Только сейчас Птолемей заметил информацию на тактической карте, что в составе одной из дивизий противника находится тяжелый крейсер «Одинокий», а также боевые флагманы: капитанов Белло и Наливайко. От этой новости сердце первого министра по спине пробежал холодок. Первый министр сразу же поумерил воинственный пыл и приказал капитанам кораблей 34-ой «резервной» дивизии окружить его флагман дополнительным полукольцом охранения из крейсеров. Теперь его «Агамемнон» оказался в центре нескольких эшелонов обороны, защищенный верными кораблями. Но даже это не могло до конца успокоить Птолемея, ведь он видел, с какой яростью и умением бьются его враги в секторе…

Между тем две наши эскадры сшиблись меж собой, и тут Птолемей с ужасом стал наблюдать, как корабли «северян» уничтожают буквально все на своем пути, неся при этом минимальные потери. В то же время корабли 34-й дивизии, несмотря на все свое техническое и численное превосходство, таяли на глазах под безжалостными ударами противника. Их боевые порядки смешивались, связь и управление нарушались. Страх и отчаяние все сильнее охватывали экипажи, лишая их последних остатков мужества и воли к победе. Командующий союзного флота понял, что как бы ни была хороша в бою 34-я «желто-черная» дивизия, но и она не мог справиться с таким сильным и смелым врагом…

Птолемей, долго не думая, моментально остановил свой линкор «Агамемнон» заведя его еще более вглубь построения 34-ой, укрывшись за корпусами других кораблей, а после снова с тревогой посмотрел на тактическую карту сражения. Чутье подсказывало ему, что дальнейшее участие в бою может стоить ему жизни. А умирать первый министр отнюдь не собирался, особенно сейчас, когда власть над всей Империей была так близка. Нет, он должен выжить любой ценой, пусть даже ценой собственной чести и достоинства.

Панорама на тактическом дисплее открывалась поистине апокалиптическая. Весь сектор боя кипел от плазмы тысяч выстрелов. Сотни кораблей, объятые пламенем и изломанные взрывами, дрейфовали в пространстве, словно жуткий металлический архипелаг. Вице-адмирал Джонс с одной стороны и адмирал Дессе, с другой, носились по всей линии соприкосновения, пытаясь заделывать бреши в своих оборонительных порядках. Они были вездесущи — казалось, они находятся одновременно на десятке флагманов, лично ведя в бой каждое подразделение…

Княжеские дивизии, восстановившиеся после неудачной атаки, по приказу того же Джонса, который взял на себя управление союзными силами, снова вступили в смертельную схватку. Эти надменные аристократы явно не желали оставаться в стороне, пока решалась судьба всей кампании. Каждый из них стремился покрыть себя славой и снискать благосклонность будущего властителя Империи. Или хотя бы смыть позор недавнего бегства и сохранить свои привилегии.

Хотя очередной их навал и не был так силен, как в первый раз, и входили данные подразделения в битву по очереди, все же их присутствие сказалось на общем характере битвы. Плотность огня и ярость сражения достигли своего пика. Все больше и больше корабли Павла Петровича Дессе начинали пятиться назад под непрекращающимся давлением флота союзной Коалиции. Несмотря на всю свою стойкость и мужество, «северяне» не могли противостоять многократно превосходящим силам врага. Каждая атака стоили им все больших потерь и повреждений. Линкоры и крейсера «северян» один за другим выходили из строя, превращаясь в бесполезные обломки…

Командующие обескровленных «бело-синих» дивизий отчаянно просили подкреплений у «Лиса», но тому нечем им было помочь. Все резервы были исчерпаны, все козыри биты. Старый адмирал с горечью и отчаянием наблюдал за агонией своего флота, понимая, что ничего не может изменить. Слишком неравными оказались силы, слишком велик численный перевес врага. Оставалось лишь стиснуть зубы и биться до последнего вздоха, до последнего заряда плазмы, обороняя каждый метр пространства. Единственный его резерв уже сражался на одном из крыльев построения с кораблями самого Птолемея…