Абсолютная Власть

Глава 12 Угрозы и сомнения

Мы с Базилевским отправились на его автомобиле, а мои дружинники поехали следом на лошадях. Артёму я велел остаться в особняке и одного из солдат поставил дозорным на улице. Не хочу сюрпризов по возвращении.

Здание Дворянского ведомства, которое мы уже видели издали, вблизи выглядело ещё внушительнее. Серое, как склеп, и такое же унылое, оно тем не менее производило впечатление — строгая, монолитная мощь. Люди, снующие вверх-вниз по широкой гранитной лестнице, казались муравьишками на фоне массивного фасада.

Единственными яркими элементами здесь были герб Российской империи, сверкающий над входом, и реющий на крыше флаг.

— Секач, со мной, — приказал я, выйдя из автомобиля. — Остальным оставаться здесь.

— Так точно. А с этими что? — тихо спросил Ночник, кивая в сторону стоящего на углу автомобиля.

Сидящие в нём мужчины даже не пытались скрыть, что следят за нами. Пялились во все глаза.

— Это те же, с кем вы побеседовали в переулке? — уточнил я.

— Угу, — кивнул Ночник. — Видите, у водителя фингал под глазом.

— Ну, если будут мешать — можете добавить им ещё синяков. И не нападайте первыми, нам не нужны проблемы с полицией.

— Так точно, — улыбнулся смуглый дружинник.

На входе в здание стояло несколько вооружённых до зубов солдат имперской армии. С ними было два молодых лейтенанта, один из которых шагнул к нам и отдал честь:

— Добро пожаловать в Дворянское ведомство, господа. Разрешите ваши документы.

— У меня постоянный пропуск, — сказал Базилевский, доставая из портфеля потёртую картонную карточку с печатью.

Мы с Секачом показали лейтенанту свои паспорта. Увидев мою фамилию, офицер не скрыл удивления.

— Простите моё любопытство, вы тот самый Владимир Градов? — уточнил он, возвращая документ.

— Тот самый, — кивнул я.

— Добро пожаловать на родину, ваше благородие. Никто не думал, что вы вернётесь.

— А я вернулся, и у меня большие планы. Мы можем идти?

— Необходимо сдать оружие, — лейтенант посмотрел на нож, висящий на поясе Секача.

— Вообще-то, я охранник его благородия, — насупившись, проговорил тот.

— Таковы правила.

Секач посмотрел на меня, и я кивнул. Дружинник нехотя выложил револьвер и снял с пояса нож. Лейтенант записал информацию в журнал и спрятал оружие в сейф.

— Больше не задерживаю вас, господа, — он кивнул и отошёл в сторону.

— Не нравится мне это, — пробурчал Секач. — Может, оно и по правилам, но за нами хвост. Вдруг нападут.

— В этом месте не стоит опасаться нападения, — сказал Филипп Евгеньевич и усмехнулся. — Здесь причиняют боль иначе.

— С помощью непробиваемой бюрократии? — с улыбкой уточнил я.

— Именно. Канцелярщина, неуважение к личности, внутренние интриги между отделами… Впрочем, я во всём этом как рыба в воде. Не извольте ни о чём беспокоиться, Владимир Александрович.

— Полностью вам доверяю, — кивнул я.

Всё, что он перечислил, было мне знакомо. Если расплодить в государстве слишком много чиновников, всё упомянутое возникает неизбежно, как плесень на хлебе.

Увы, такова судьба всех больших держав — административный аппарат становится слишком сложным и неповоротливым. Для его работы требуется всё больше людей, которые делают систему ещё запутаннее.

В моей Империи мне удалось решить эту проблему, хотя и было непросто. Но в итоге я избавился от бюрократии, чем осчастливил миллиарды людей.

Рано или поздно я и здесь смогу добиться того же. Но пока, увы, придётся сыграть по чужим правилам.

Мы втроём направились вверх по лестнице. Мимо нас сновали служащие в одинаковых костюмах и туфлях, и даже причёски у них походили одна на другую. Если не приглядываться, сложно было отличить одного сотрудника от другого.

Различались только начальники — они, напротив, стремились выделиться из общей массы. Костюмом, пышными усами, украшениями и, конечно, до блеска начищенными знаками чиновничьих рангов.

Забавно было наблюдать за тем, как мелкие руководители свысока смотрели на рядовых сотрудников, но секунду спустя лебезили перед вышестоящими.

— Нам сюда, — Базилевский указал направо, когда мы поднялись на пятый этаж.

Мы направились по длинному коридору с множеством поворотов и десятками одинаковых дверей. Чем дальше мы проходили, тем меньше людей сновало вокруг. Шелест бумаг и разговоры стихали за спиной.

Наконец, мы упёрлись в дверь с табличкой «О. И. Лапшин. Старший регистратор».

— Проблемы будут? — спросил я.

— Всё возможно, — ответил Филипп Евгеньевич, поправляя галстук. — Это странно, что он согласился так быстро нас принять.

— Сейчас узнаем, что его сподвигло, — кивнул я и постучал, а затем открыл дверь.

В комнате оказалось двое. Лапшин, судя по всему, сидел за столом. Второй мужчина стоял над ним, уперев кулаки в столешницу. Оба уставились на меня.

— Здравствуйте, господа, — сказал я заходя. — Простите, что помешали, но помощник моего юриста договорился о встрече.

— С кем имею честь? — принимая серьёзный вид, спросил Лапшин.

Невысокий и пухлый, он напоминал шарик из теста, такой же белый и мягкий. Но Базилевский уже предупредил меня, что с ним надо держать ухо востро. За безобидной внешностью скрывался коварный хищник.

Стоящий над регистратором человек был его противоположностью. Оторвав руки от стола, он расправил широкие плечи и задрал подбородок. Гладковыбритое, волевое лицо прекрасно бы смотрелось на банкноте — столь породистый профиль ещё нужно было поискать. Привычка командовать исходила от него так же ярко, как и аромат дорогого парфюма.

— Владимир Градов, — представился я.

Секач остался снаружи, а Филипп Евгеньевич тем временем вошёл и закрыл дверь. Взглянув на мужчин, он подозрительно прищурился.

— Да, конечно, — натянуто улыбнулся Лапшин и указал мягкой рукой на кресло. — Пожалуйста, сади…

Его дальнейшие слова потонули в громогласном голосе второго чиновника:

— Владимир Александрович! Честное слово, вы могли бы и не представляться! — он гудел, как труба, зовущая к бою. — Как же вы похожи на отца! Безумно рад встрече. Позвольте представиться — Яков Николаевич Наумов, имею честь быть директором Дворянского ведомства.

Он одним шагом преодолел расстояние между нами и крепко пожал мне руку.

— Здравствуйте, Яков Николаевич, — сухо приветствовал его Базилевский.

— Вас я тоже чрезвычайно рад видеть, Филипп Евгеньевич, — Наумов пожал руку и ему, а затем снова повернулся ко мне. — Нет, ну правда! Вы просто вылитый отец. Я очень хорошо знал Александра Петровича. Кстати, помню вас ещё ребёнком, Владимир! Вы здорово возмужали.

— А я вас, к сожалению, не помню, — ответил я, нутром чуя, что дружелюбность директора явно неспроста.

— Не страшно, мы ведь всегда можем познакомиться поближе, — Наумов улыбнулся так искренне, что почти захотелось улыбнуться в ответ.

Я видел, что его улыбка на самом деле фальшивая. Но подделка была высшей пробы, нельзя не признать.

— Непременно, Яков Николаевич, — ответил я. — Буду счастлив подружиться с вами. Но сейчас, простите, у нас есть дело к господину Лапшину.

— Конечно-конечно. Отвлеку вас только на минуту, Владимир Александрович, вы позволите? — не дожидаясь согласия, Наумов протянул руку за мою спину и открыл дверь. — Пусть ваш юрист и Олег Исаакович пока побеседуют, а мы с вами тоже перекинемся парой слов. Наедине. Это важно.

Последние слова директор произнёс с таким нажимом, от которого у слабого духом человека сразу бы задрожали колени. Но я спокойно улыбнулся в ответ и сказал:

— Для меня сейчас наиболее важно решить вопрос с титулом.

— Я как раз хотел поговорить насчёт вашего титула, — улыбка исчезла с лица Наумова. — И лучше сделать это до того, как вы примете какое-либо решение.

Интуиция не подвела — я сразу понял, что Яков Николаевич хочет как-то мне помешать. Из каких побуждений и в чьих интересах он это делает, уже другой вопрос.

— О, ну если разговор касается титула, можете говорить при всех, — сказал я. — Это ведь, так или иначе, касается всех присутствующих.

Наумов попался в мою ловушку. В его глазах на мгновение вспыхнул гнев, как пламя в сковороде, которую тут же накрыли крышкой. Ему очень не понравилось то, как я поставил его в тупик.

— Нам всё же лучше обсудить это наедине, поверьте, — сказал он, повелительно положив руку мне на плечо.

— Мне нечего скрывать от Филиппа Евгеньевича, — сказал я, мягко, но решительно убирая его руку. — Да и господин Лапшин должен быть в курсе деталей. Говорите, Яков Николаевич, я слушаю.

Директор уже не прятал недовольства. Цокнув языком, он поправил на груди золотой значок чиновника, на котором была изображена эмблема Дворянского ведомства, а под ним — цифра «4». Наумов как бы обратил моё внимание на то, что обладает чином четвёртого ранга — весьма высокое положение в Российской империи, которое даже давало право на получение потомственного дворянства.

— Как угодно, — произнёс он. — Прежде всего скажу, что я желаю вам только добра, Владимир Александрович. Мы с вашим отцом дружили, и я искренне сожалею о том, что случилось с вашим родом.

— Бросьте, Яков Николаевич! — вмешался Базилевский. — Вы никогда не были другом покойного барона. Когда началась война, вы и пальцем не пошевелили, чтобы нам помочь. Хотя я неоднократно обращался к вам с просьбами.

— Я действовал по закону, — парировал Наумов.

— Вы вообще не действовали. Даже когда я предоставил вам факты того, как наши противники нарушали правила ведения войны, — нисколько не смутился Филипп Евгеньевич.

— Каждое своё решение я могу аргументировать. И речь вовсе не об этом! — громогласно объявил директор, явно теряя терпение.

— А о чём же? — уточнил я.

— Во-первых, я от всей души советую вам не принимать титул. Во-вторых, есть причины, по котором сделать это невозможно.

— Наконец-то, — улыбнулся я. — А я уж подумал, что всё пройдёт слишком гладко. Выкладывайте, Яков Николаевич. Почему же это невозможно?

Директор стиснул челюсти. Он точно не рассчитывал, что беседа будет проходить в таком ключе. Наверняка надеялся по-отечески поговорить с юным наследником, немного припугнуть и добиться своего. Но вместо этого ему пришлось вести разговор так, как я этого захотел.

— Как вам известно, — свысока произнёс Наумов, — род Градовых внесён в Чёрный реестр по решению Совета Высших.

— Чёрный реестр — временная мера, а не приговор, — пожал плечами я. — Совет не имеет права отнимать титул.

— Да, но в вашем случае необходима процедура восстановления, которая потребует одобрения Совета, — директор краем глаза покосился на Базилевского.

Тот лишь фыркнул и сказал:

— Помилуйте, Яков Николаевич! Вы хотите меня оскорбить? Перед вами прямой потомок главы рода. Восстановление не требуется, это будет стандартное наследование.

— Владимир находился за границей, когда его отец погиб… — начал Наумов.

— Что не является препятствием для наследования! — перебил Филипп Евгеньевич. — Неужели вы забыли, кто я такой? Подобные уловки не сработают.

Ещё одна причина, по которой Яков Николаевич хотел поговорить со мной наедине — он прекрасно знал, насколько сильным юристом является Базилевский. Он рассчитывал, что сможет обвести меня вокруг пальца, нарисовав неодолимые трудности, но в присутствии Филиппа Евгеньевича это было невозможно.

Я бы в любом случае не поддался на уловки директора, но с помощью Базилевского было проще сразу поставить противника на место.

И всё-таки зачем ему это? Неужели граф Муратов любезно попросил, чтобы мне не позволили принять титул? Или это был кто-то другой?

Поняв, что прямой напор не работает, Яков Николаевич решил сменить тактику. На его лице вновь появился улыбка, он коротко рассмеялся и хлопнул себя по лбу:

— Действительно, вы правы! В последнее время столько работы, в голове настоящий сумбур. Прошу простить. Господа, давайте присядем, сколько можно говорить стоя? — Наумов указал на круглый столик у стены, вокруг которого располагались мягкие стулья. — Выпьем чаю и продолжим.

Неплохой манёвр. Сначала отступление, а затем — показное дружелюбие, призванное усыпить нашу бдительность. И конечно, за этим последует новая атака.

— Присядем, — согласился я и направился к столу.

— Олег Исаакович, велите подать чай, — обманчиво мягко попросил директор, быстро догоняя меня и стремясь сесть первым.

— Конечно, — глухо ответил Лапшин, который до этого не издал ни звука.

Он снял телефонную трубку и прокрутил диск, набирая номер из двух цифр.

— Таня, принеси чаю на три персоны. Того белого из Китая.

Положив трубку, Лапшин поднялся и одёрнул серый пиджак. Стоя он был ненамного выше, чем сидя.

— Не буду мешать вашей беседе, господа… — начал было он.

Базилевский перебил его, решительно направляясь к столу и доставая из портфеля стопку бумаг:

— Останьтесь, Олег Исаакович. Пожалуйста, проверьте все документы, которые нужны нам для оформления титула.

— Убедитесь, что там нет никаких ошибок, — произнёс Наумов.

Какой прозрачный намёк на то, что ошибки необходимо найти. Или директор действительно держит нас за дураков, или уже не хочет скрывать, что намерен помешать мне стать бароном.

Это и так было понятно, конечно. Но неписаные правила вежливости предполагали, что подобная борьба должна вестись не так открыто.

Уверенность в собственном авторитете сейчас играла против Наумова. Он рассчитывал, что сможет добиться цели, несмотря на явную незаконность своих действий.

Лапшин молча кивнул и сосредоточенно нахмурился, приступая к чтению документов. Базилевский сел рядом со мной, достал из портфеля маленькую щёточку и обмахнул свой пиджак.

— Итак, господа, — Яков Николаевич наклонился вперёд. — Я понимаю ваше стремление получить титул. Но вы должны знать, что тому есть препятствия.

— С одним мы уже разобрались, — холодно сказал мой юрист, убирая щётку. — Какие вы ещё для нас приготовили?

— Полно вам, Филипп Евгеньевич, — улыбнулся Наумов. — Такое чувство, что вы думаете, будто я специально стараюсь вам помешать.

— Что вы, господин директор, — произнёс я. — Уверен, что вы следуете только интересам закона и ничьим больше.

— Разве может действительный статский советник поступать иначе? — Наумов снова потрогал свой золотой значок.

Я дал понять, что прекрасно понимаю — кто-то за ним стоит. Но он сделал вид, будто не понял намёка и одновременно намекнул, что не стоит обвинять в подобном чиновника четвёртого ранга.

Наше состязание становилось всё интереснее. У меня в груди разгорелся огонь — такая словесная схватка будоражила не меньше, чем настоящий бой.

— Ваш младший брат Михаил, даже будучи в плену, формально остаётся претендентом на титул, — директор без прелюдий перешёл в наступление. — Без его письменного согласия передача титула противоречит статье тридцать четыре Свода законов о наследовании.

Базилевский вздохнул. Кажется, всё это начало его утомлять.

— Согласно пятой статье того же Свода, титул передаётся старшему сыну, если иное не указано в завещании, — сказал он.

Наумов вопросительно посмотрел на Лапшина. Тот испуганно глянул на нас поверх документа и проблеял:

— Да-а, дело в том, что Александр Петрович оставил завещание. Он зарегистрировал его за две недели до кончины.

— Барон не стал бы этого делать без моего участия, — Филипп Евгеньевич встал. — Покажите завещание.

— Вот, держите, — Олег Исаакович достал из ящика папку.

Базилевский взял её и открыл. На ходу читая завещание, вернулся за стол.

— Подделка, — хмыкнул он.

— Я бы попросил, Филипп Евгеньевич, — нахмурился директор. — В моём ведомстве не занимаются фальсификацией документов.

— Я же не сказал, что это вы его подделали, — как ни в чём не бывало ответил юрист. — Должно быть, досадная ошибка, невнимательность младших сотрудников… Один момент.

Он положил открытую папку на стол, при этом повернув её ко мне так, чтобы я мог прочитать. А сам полез искать что-то в портфеле.

Завещание было напечатано на пишущей машинке, что уже было подозрительно — ведь так не надо было даже подделывать почерк. Говорилось, что отец передаёт свой титул моему младшему брату Михаилу. Внизу стояли размашистая подпись и печать.

— Как видите, Александр Петрович назвал Михаила своим наследником, — сказал Наумов. — Однако он находится в плену, не хочет принимать титул и при этом отказывается писать отречение. Положение, можно сказать, безвыходное — без официального отречения вы не можете переступить через брата.

Я ничего не стал отвечать, решив дождаться, что же мой юрист достанет из портфеля.

— Вот это — якобы оттиск баронского перстня, — Базилевский указал на печать. — Однако после начала войны Александр Петрович перестал его носить и спрятал в неизвестном месте.

Базилевский коротко взглянул на меня, и я тут же понял, что он имеет в виду. Вполне вероятно, перстень хранился в той самой банковской ячейке, к которой я смогу получить доступ после оформления титула.

— Вместо этого барон носил другую печатку, лишённую магии. Она была на нём в момент гибели, — сказал Филипп Евгеньевич, намекая на то, что завещание подделали, сняв кольцо с мёртвой руки. После этого он достал из портфеля бумагу и положил рядом с завещанием. — Вот, взгляните.

На документе были образцы подписей и оттиски личных печатей всех членов рода, и моей в том числе. Кроме этого, здесь были подписи самого Базилевского, покойного воеводы и других значимых служителей рода.

Рядом с именем моего отца стояло две печати. Одна — баронская, и другая — личная. Для подписи настолько важных документов, как завещание, полагалось использовать печать барона.

— Сравните, — сказал Филипп Евгеньевич. — Здесь использована личная печатка.

Лапшин приподнялся на стуле, как будто мог со своего места что-нибудь разглядеть. Яков Николаевич внимательно стрелял глазами то в завещание, то в документ с образцами. Отличия были видны сразу — но директор, видимо, просто тянул время, обдумывая дальнейшие действия.

— Таким образом, завещание недействительно, и статья тридцать четыре Свода законов о наследовании неприменима, — поставил точку Базилевский.

— Я поражён, — произнёс Наумов. — Выходит, это и правда подделка! Как подобное могло случиться?

— Вам виднее, как директору, — сказал я.

— Уж будьте уверены, Владимир Александрович, я с этим разберусь! — прогудел Наумов, опалив Олега Исааковича взглядом.

Тот поспешил спрятать глаза, снова вернувшись к изучению наших бумаг.

В дверь раздался осторожный стук, и вошла секретарша с подносом.

— Чай, господа, — проворковала она.

Бесшумно расставив посуду, она наполнила чашки и с поклоном удалилась. Я взял чашку и втянул аромат. Запах белого чая был очень тонким и со сладкими нотками. Вкус оказался нежным и освежающим, с оттенками мёда и дыни. Всё это казалось мне очень знакомым — тело помнило шесть лет жизни в Тибете, не иначе.

— Китайцы знают толк в чае, — сказал я.

— В Тибете тоже пьют китайский чай? — поинтересовался Яков Николаевич. — Я думал, их культура отличается.

— Чаще они предпочитают свой напиток. Варят чай в молоке яка, сбивают его с маслом и солью. Очень питательная вещь, — медленно объяснил я, пока в памяти всплывали нужные детали. — Но обычный чай тоже пьют.

— Чай на молоке, как у степняков? — хмыкнул Наумов. — Никогда не понимал этого сочетания.

Сделав пару глотков, он поставил чашку на стол и сцепил руки в замок.

— Что ж, господа, — сказал он. — Я рад, что мы всё прояснили. С точки зрения закона, кажется, нет никаких препятствий. Мне жаль, что был вынужден ввести вас в заблуждение.

— С нашими документами всё в порядке, не так ли? — спросил я, взглянув на Лапшина.

— Да, к с-счастью, — протянул он. Возможно, он хотел сказать «к сожалению», но вовремя поправился.

На лицо директора будто нашла туча, но он быстро сумел прогнать её. Надежда на то, что Олег Исаакович «найдёт» ошибку, не сбылась. Вполне возможно, старшему регистратору предстоял сегодня очень неприятный разговор — но Лапшин по какой-то причине оказался на нашей стороне.

И это только увеличивало моё любопытство. Сначала он быстро согласился нас принять, затем не побоялся пойти против желаний начальника. Интересно, почему?

— Хорошо, — проговорил Наумов. — Но позвольте мне добавить ещё кое-что. Помните, Владимир Александрович, я сказал, что не советую вам принимать титул?

— Конечно, и почему же? — спросил я.

— Потому что я храню добрую память о вашем отце. Мне бы не хотелось смотреть на то, как последние из его сыновей сгорают в пламени войны, — ответил Яков Николаевич. — Безопаснее будет отказаться от титула, а лучше вообще покинуть наши края. Сами подумайте — у вас не осталось ни ресурсов, ни дружины, а против вас три сильных рода… Разве можно рассчитывать на благоприятный исход при таких условиях? Если вы примете титул, враги не станут сидеть сложа руки.

— Звучит как угроза, — невозмутимо заметил Базилевский.

— Это не угроза, а искреннее беспокойство за жизнь последних членов рода Градовых, — Наумов положил ладонь на стол рядом со мной и заглянул в глаза. — В конце концов, ваш брат в плену у графа Муратова. Сами понимаете…

— При случае передайте графу Муратову, — твёрдо глядя в глаза директору, произнёс я, — что если с моим братом что-то случится — то весь его род, как вы выразились, сгинет в пламени войны. От них не останется даже пепла. Как и от тех, кто им помогает.

В комнате воцарилась тишина. На лице Наумова мелькнула тень улыбки, после чего он поднялся и поправил пиджак.

— Интересная вышла беседа, господа, — сказал он. — Больше не буду отнимать ваше время. Всего доброго.

Он широкими шагами направился к двери. Уже коснувшись ручки, обернулся и сказал:

— Подумайте, Владимир Александрович. Обратного пути не будет.

После этого он вышел в коридор, и Лапшин, не скрываясь, облегчённо выдохнул.

— С ума сойти, — пробормотал он. — Так я и думал, что с этим делом будет непросто…

— Поговорим откровенно, Олег Исаакович, — Базилевский повернулся к нему. — Вы поэтому так быстро согласились нас принять — позвали директора и рассчитывали, что он нам помешает?

— С чего бы вдруг, — оскалился регистратор, как собака на цепи. — Я что, по-вашему, идиот? Ваш человек ещё вчера ко мне приезжал, я ждал звонка… Но похоже, кто-то другой доложил Наумову о вашем визите. Он явился ко мне в кабинет буквально за десять минут до вас.

— Подождите-ка, — сказал я. — Наш человек приезжал вчера?

— Да, и мы договорились, — с упором на последнее слово произнёс Лапшин. — Как видите, даже давление директора не заставило меня изменить решение. Давайте уже подпишем бумаги и покончим с этим!

Мы с Базилевским вопросительно переглянулись. Чем дольше мы находились в этой комнате, тем больше вопросов возникало.

Выходит, кто-то со стороны позаботился, чтобы мне поскорее передали титул? И даже более того. Судя по словам регистратора, ему дали на лапу, чтобы он всё оформил. Потому он и согласился принять нас день в день.

Но вот вопрос — что за человек это был и от кого? Неужели у рода Градовых есть тайный союзник?

Или, что не менее вероятно, в стане врагов плетутся свои интриги…

— Кто приходил к вам вчера? — напрямую спросил я.

— Вы издеваетесь? — Лапшин исподлобья посмотрел на меня. — Вам виднее, это же был ваш человек.

— Я никого не посылал.

Олег Исаакович скрипнул зубами и кивнул:

— Конечно. Вы никого не посылали. Я ни с кем не встречался. Всё так и было.

— Вы не поняли. Я действительно никого не посылал. Тот, кто связался с вами от моего имени, действовал в собственных интересах.

Лапшин застыл, а затем раздражённо бросил ручку на стол и закрыл глаза ладонью. Посидев так немного, он выпрямился и произнёс, натянув на лицо подобие улыбки:

— Господа, произошло недоразумение. Я, видимо, с кем-то вас перепутал. Конечно же, никто от вас не приходил, да и вообще, я веду дела исключительно по официальным каналам.

— Конечно, Олег Исаакович, — кивнул я. — Тогда давайте же закончим с оформлением титула.

Похоже, мне самому придётся выяснять, кто это был и зачем помог мне.

Скоро мы подписали все необходимые документы, и я получил свидетельство о том, что отныне являюсь бароном и главой рода Градовых. Бумагу я передал Базилевскому на хранение, а тот пообещал убедиться, что все необходимые записи внесут в реестр.

— Удачно? — спросил Секач, когда мы вышли из кабинета. — Тот господин с золотым значком, когда вышел, аж рычал от ярости.

— Это потому что он не смог нам помешать, — ответил я.

— Значит, вы теперь барон? Поздравляю, ваше благородие!

— Спасибо, — кивнул я. — А теперь едем в банк. Хочу узнать, что отец оставил мне в наследство.