95-й. Сны о будущем прошлом

34. СТАВИМ НА МЕСТО МОЗГИ И ВСЕ ПРОЧЕЕ

РЕМОНТ КРОВЕЛЬНЫХ КОНСТРУКЦИЙ

Вовка сел на край кровати и выжидательно на меня уставился.

Я думала, как начать.

— Милый, ты помнишь, как тебе другая жизнь приснилась?

Он задумчиво покивал. А что тут скажешь, опыт не из простых.

— Мне приснилось, наверное, штук двадцать всяких вероятностей. Или пятьдесят. Я чуть в них совсем не запуталась.

Муж выразился непечатно.

— Ага. Поэтому новости рассказывай. А то у меня тихо шифером шурша…

Да уж, крыша не просто ехала не спеша. Крыша собиралась улететь в тёплые края.

— Думаешь, мне тут дело было до новостей?

— Значит, надо кого-то поймать, кому было. Может, охранника спросить? Я думаю, он нам быстро найдёт нужного человека. И куда вы моё платье дели? Я ж терпеть не могу халаты. Тем более такие ушлёпошные.

— Платье твоё в шкафу. Не вставай, я достану.

Вовка посмотрел на мои трепыхания, помог переодеться и вышел за дверь. Вернулся со стаканом тёплого компотика (и где только достал?) и новостью, что «щас придёт».

Компот провалился и растворился во мне. В горле было до крайности неприятно. Да, наверное, пару дней от твёрдой пищи придётся воздержаться. Но сахар в кровь пошёл, жить стало веселее, и когда «щаспридёт» вошёл в палату, я хоть и хрипло, но уже бодро приветствовала его:

— О! Склифосовский! А говорил — хирург.

Парень из троллейбуса придвинул табуретку и сел напротив меня, улыбаясь:

— И, тем не менее, хирург тоже.

— Расскажите мне новости, господин хирург. Что там Кавказ? Уже наш? Или пиндосы всё ещё воду мутят?

Склифосовский, уже открывший рот для ответа, нахмурился:

— А при чём тут греки?

— Греки⁈

— Ну, пиндосы? Это же причерноморские греки?

— А что, американцев так ещё не называют? — блин, разговор слепого с глухим, — Ладно, замнём. Но пиндосы — это амеры, вы, если что, имейте в виду.

Н-да, а девяносто шестом к ним ещё такой пиетет, я и забыла…

Короче, новости.

Если совсем кратко, то одновременно произошло несколько событий, которых в прожитой мной первой реальности никак не было.

Исчез Зелимхан Яндарбиев, который после смерти Дудаева временно принял обязанности по руководству Чечнёй. Просто исчез, совсем. Зашёл домой, лёг спать — и как будто испарился. Ни следов, ни звуков. Версии бродили всякие, вплоть до сильно мистических.

Аслан Масхадов, который должен был в августе возглавлять группу чеченских переговорщиков (с нашей стороны в прошлом будущем делегацией рулил Черномырдин), осенью стать главой правительства, а затем, в январе 1997 — избранным президентом воинствующей Чечни, внезапно получил сценарий, в прежней версии событий предназначавшийся Ахмаду Кадырову — Только время для этого события сместилось на восемь лет и три недели вперёд — Масхадов был взорван на трибуне во время речи. И повод был не празднование годовщины победы а призыв к непримиримому джихаду. А в остальном — похоже, тоже с помощью радиоуправляемой бомбы. Говорили, что это арабские моджахеды отомстили чеченцам за смерть Хаттаба. Дескать, они считали, что местные ваххабиты его подставили, сдали федералам. Находящийся рядом Шамиль Басаев получил проникающее осколочное ранение, был доставлен в больницу, но скончался от кровопотери.

Офигеть.

ВВП был назначен полномочным представителем президента по делам Чечни. Внезапно, но в свете изменившихся событий — предсказуемо. На данный момент он находился в Грозном, вёл переговоры. С чеченской стороны делегацию возглавлял Ахмат-Хаджи Кадыров.

— Молитесь, чтобы Владимир Владимирович его убедил. Ахмат Кадыров — правильный чеченец. Он сможет собрать разобщённых и начнёт разворачивать ситуацию в мирную сторону.

Не говоря уже о сыне. Вот уж кто организует и объединит регион! Господи, неужели всё сложится лучше для всех? Для России? Для Чечни? Для всего Кавказа?

Картинка поблёкла и растворилась.

Прошлое будущее.

Мы лежали в постели и обнимались.

— Ну, ты меня напугала, честное слово.

— Да я сама-то… Думала, не выберусь уже из этих лабиринтов вероятностей. Такое, знаешь, ощущение, что ты видишь весь возможный пучок событий. Вокруг темнота, а эти ниточки такие… как светящиеся Васькины палочки. Только гибкие и как будто живые. И они пересекаются, разделяются, иногда скручиваются… Летишь вдоль них и словно смотришь несколько фильмов одновременно… — я крепко-крепко прижалась к его плечу, — Больше всего я боялась потеряться. Потерять тебя.

Муж поцеловал меня в макушку:

— Я бы всё равно тебя нашёл. Ты мой огонёк, который ведёт меня вперёд. Моё счастье.

— Я люблю тебя, солнце моё. Во всех мирах и на любых планетах.

— Я люблю тебя, радость моя.

И мне казалось, что наш шёпот разбегается эхом в отражениях времени и пространства.

Вместе.

Навсегда.

Я ДОМА. МОЖНО РАДОВАТЬСЯ?

24 апреля 1996, среда.

Нас отпустили домой. В смысле — меня отпустили, обширный дохтур в белом халате с пуговицами вынес вердикт, что я в поряде. А Вовку отправили со мной. И всё получилось довольно ловко, потому как не успели нам выписку вручить, а тут как раз папа приехал меня проведать — а я домой собираюсь. Он нас вместе и довёз, раз такое дело.

Охранники куда-то исчезли. Слились с пейзажем, я так подозреваю.

Дома уже знали, ждали нас с накрытым столом. Мама пребывала в некоторой прострации. Если папа как минимум предполагал какие-то нестандартные связи и взаимоотношения с определённым кругом лиц (в конце концов, он меня дважды в поездках сопровождал), то для мамы экстренное водворение меня в отдельную палату, размещение рядом охраны и вот это вот всё стало некоторым шоком. Настолько, что она, по-моему, опасалась со мной разговаривать на эту тему. Ну, знаете, типа «меньше знаешь — крепче спишь».

А вот бабушка была просто рада, что я вернулась. Плакала, встречала нас пирожками. Боже мой, ей же стоять у плиты трудно… Короче, я тоже плакала, все расчувствовались, обнимались и рассказывали, как они дружно испугались и переживали.

Пока сидели — зазвонил телефон. Вову, какое-то его армейское начальство. Я прислушивалась из-за стола, пыталась угадать, что происходит. Он заглянул в зал:

— Любимая, меня вызывают в ИВВАИУ.

— Срочно?

— Да, я поехал.

Отец поднялся:

— Так давай, я тебя подкину, мне тоже уже пора.

По-любому, отдельно поговорить хочет.

Я выползла из-за стола в коридор:

— Вов, ты вернёшься сегодня?

Он обнял меня, прижался щекой к макушке.

— Я даже не знаю.

Да блин, когда кончится уже эта армия…

Папа дождался своей очереди, обнял меня тоже:

— Ну всё, доча, пока.

Мама с Василичем тоже как-то вдруг засобирались, и остались мы с бабушкой вдвоём. Посидели обнявшись, погоняли чаёв, а потом баба как-то враз устала. Силы, видать, кончились. Я отправила её полежать, постояла посреди зала и решила, что настало время разгребать завалы.

Во-первых… Во-первых, институт. Поигрались, и будет. Я позвонила на кафедру, попросила соединить меня с деканшей.

Филимоновна была в своём репертуаре. Сурово выразила мне сочувствие. Я прям представила её строгое лицо с небольшой складочкой между бровями.

— Я так понимаю, Оля, вы пока дома?

— Да. Прописан домашний режим.

— М-хм, м-хм… Хотите оформить академический отпуск?

— Напротив, хочу подать заявление на сдачу текущего и последующего курсов экстерном.

Мда, редко кому удавалось удивить Филимоновну. Однако не та она была дама, чтобы хлопать крыльями. Помолчала секунд пять — да на этом и всё. Уточнила только:

— Вы уверены в своих силах?

— Процентов на восемьдесят семь. Согласно секторной логике, это является гарантией результата.

— М-хм… — я практически увидела, как она кивает, — В таком случае нам нужно определиться с темой диплома.

— Тема определена — собственно, то исследование, которое побудило меня перевестись с филфака на дошкольное. Да и работа уже написана. Мне, фактически, нужен только официальный рецензент, а руководителем можете вписать любого преподавателя, кого вам удобно.

— Даже так?

— Да, если это приемлемо, я завтра с подругой передам распечатку. И заявление на экстернат заодно.

Не буду мучать вас дальнейшим пересказом разговора — там уже разные мелочи и детали.

Не успела я с Филимоновной поговорить — звонок в дверь. Анна прискакала.

— Ну, ты чё, мать⁈ Обалдела, что ли, в реанимацию попадать⁈

А что, ещё и реанимация была? Я тут вообще не в курсе.

— Ну, звиняйте…

— Рассказывай!

В палату ко мне, по ходу, пускали только отца, мать и мужа.

— А чё рассказывать? Отвал башки. Причина науке неизвестна. Пошли чай пить, с перемячами!

Оказывается, всю субботу Анна героически подменяла меня в «Белом вороне».

— Народу привалило, слушай!..

— Дохренилион?

— Ага. Прихожку и два зала побелили. Окна все помыли, красотища.

— Так там же нет ничего, ни вёдер, ни тряпок?

— Всё принесли! И стремянки, и валики!

— Ленинский субботник, короче?

— Ага. В правой стороне, где мы с тобой тогда в кабинете сидели, помнишь — мужики кафель почти закончили.

— Ну, круто.

— Вообще, вид другой сразу. Краску надо, в следующую субботу красить придут.

— Краску купим…

Протрепались мы три часа про всякое, и тут она вспомнила, что маман велела ей на ужин картошки начистить! Понеслась! Чуть я не забыла ей в нагрузку распечатки мои выдать.

— Ань, Филимоновне завтра отдай.

— А что это?

— Диплом, она знает.

Проводила я Анну и хотела уже переключиться в режим Ярославны — смотреть в окно и тосковать в ожидании мужа. Или хотя бы звонка мужа. Но тут вспомнила, что из всех завалов разобралась только с институтом. Так что «на Путивле, на забрале» пока откладывалось на неопределённый срок.

И ЭТО СЕРЬЁЗНЫЕ ВОПРОСЫ, МЕЖДУ ПРОЧИМ!

Тэ-э-экс, пункт второй — бизнес. Всё время мне почему-то хочется иронично так: «бизьнес». С мягким знаком*. Ну да ладно.

*Ой, анекдот неприличный, вспоминать не будем…

С шитьём было всё относительно понятно. Тут было занято три человека: Ирка, мама и Василич, раз-два в месяц привозивший с баз расходники. Предпраздничный период показал, что они, в принципе, и без меня справятся, если заранее всё по уму планировать. Вот и оставлю себе стратегию.

Есть у меня, кстати, мысль: вот мы переедем в клуб, мы же и бабушку с собой заберём. Швейку из залов к сентябрю надо убирать — там, согласно моему гениальному стратегическому плану, аэробика и околотанцевальные направления должны вовсю раскрутиться. Во всяком случае, исходя из моего прошлого опыта, так должно быть. И куда всё это тащить? Правильно, как раз в квартиру. Устроить в ней мини-швейный цех, чего помещению простаивать?

А в стратегическое планирование швейного производства у меня, вроде, вполне ничего себе получается.

Вот, например, приехали мы в прошлый раз на нашу тканевую базу, а там новый привоз. И такой он… странноватый на наш вкус. Клетка, больше на рубашечную похожа. Горохи белые на ярком фоне. Ну, такое… Цвета… не то что бы кислотные, но… плакатные. И тут я поняла, что мне это всё напоминает! Пиндосскую пропаганду семейной «американской мечты» из пятидесятых. Или рисунки с толстушкой Хильдой и прочий пин-ап. «Берём!» — говорю. Составила схемы сочетаний, заказала баннер на стенку рядом с дверью магазина, слоган: «новая коллекция постельного белья — АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА!» — и завлекательная картинка в нужном стиле рядом. Кричалку под это дело составила. И что вы думаете? Приунывшие продажи поползли-таки вверх. В девяностых люди ещё грезили призраком града на холме.

Да, я эксплуатирую стереотипы. А разве не это — основа торговли?

Короче, посчитала я, и вышло, что не требуется от меня больше строчить аки пулемётчик. Всё равно выйдем в плюс. Пусть не в такой огромный, но по итогу… не буду сейчас вас цифрами морочить, тем более что менялись они каждый месяц, и тем не менее, десять-двенадцать средних зарплат выходило.

Плюс парикмахерская, опять же. Обувщик. Курочка по зёрнышку клюёт.

Вот с пристроем в Юбилейном у меня пока не очень всё прогрессировало. Прикинула я резервы — ну никак. Я не так чтобы сильна по части строительства, особо объяснить не смогу, но пока он застрял на стадии 'есть фундамент, стальной каркас и закруглённая крыша. Одним словом, напоминало это гигантскую остановку. Чтоб внутри не шарились и не гадили, обтянули мы конструкцию баннерным полотном и временно заморозили. Всё-таки клуб сейчас важнее. Там, конечно, сейчас побелится-покрасится — и уже можно и тренировки проводить, и танцевальные занятия, пусть даже пока без зеркал.

А ЕЩЁ ЖЕ БЫТОВУХА!

Жить как?

В смысле — в той как бы квартире, в которой пока есть только голые стены, а из всех прелестей только выделенная ванная, точнее, пустая бетонная коробка под будущую ванную, «бэз никому»? Не буду же я просить людей потолки мне белить и плитку клеить на общественных началах? Обои лепить? Да и полы там, как во всём этом бывшем магазине — бетонные. Холодно же. Надо хотя бы линолеум, что ли. А в спальнях лучше ковровое покрытие, цельное, чтоб бабушка не запиналась. С возрастом, помнится, она частенько падать стала.

А ещё мне до смерти надоело жить без удобств под рукой.Стиралка-автомат, микроволновка, быстрый чайник и большой холодильник — программа-минимум. И телефон туда надо провести. Две линии хотя бы — общественную и для бабушки.

И музыкальный центр! Занятия-то под что вести?

За этими глубокомысленными размышлениями меня застал внезапно вернувшийся муж. Я страшно обрадовалась.

— Ух ты! Как тебе удалось на ночь вырваться, колись?

Вовка явно гонял какие-то свои мысли и прям конкретно зависал.

— Ну, Вова! Проснись! Рассказывай давай! По порядку! А то я так не люблю, с пятого на десятое.

Размораживался он с некоторым трудом.

— По порядку… Приехал в ИВВАИУ — сразу к дяде…

Дальше из контекста я поняла, что к дяде не по причине родственных тёплых чувств, а потому что дядя как раз занимал определённую должность. Потом дядя вышел, а беседу с Вовкой продолжил некий товарищ, о котором он не особо захотел распространяться — «не надо это тебе». Поня-а-атно.

— Суть-то в чём?

— Суть… В обеспечении твоей охраны. Внешняя тоже останется.

— Неочевидная, я так полагаю?

— Да. И в качестве ближней — я. Но мне категорически не хватает квалификации. Поэтому буквально с завтрашнего дня для меня составлен план занятий. Часть — в группах, часть — индивидуально. Буду утром уходить и часов в семь-восемь возвращаться. Ты пока сидишь дома, лучше никуда не выходи.

— Ну, придумали тоже, домашний арест! Погоди, я не поняла, а училище? Мы ж хотели, чтоб ты второй год дослужил — и подать на отчисление?

— Всё, уже отчислен. Переведён дослуживать срочку в специальную роту охраны, причём какая-то московская часть, а тут я типа в служебной командировке.

— Ух ты, класс! А тебя всегда на ночь отпускать будут?

— Ну да. Я ж тебя охраняю.

— А-а-абалдеть! Очень мне нравятся такие порядки! — я повисла у мужа на шее, — Слушай… А потом? Тебе служить-то два месяца осталось.

— А потом буду зачислен специальным сотрудником. Поскольку некоторые тут особо ценные кадры…

— Типа в ФСБ? А охранять будешь опять меня?

— Ну да.

— Ловко, — и тут до меня дошло, — А что, есть подозрения?..

— Есть некоторые. Но пока умеренные. Так что жить мы будем как обычно.

— А если…

— А если подозрения начнут конкретизироваться, то, скорее всего, поедем в какой-нибудь закрытый военный городок.

— Фубля. Не хочу такое. Я не умею быть космонавтом, и женщины меня не любят…

Вовка слегка отстранился:

— Почему — космонавтом?

— Ну-у… В закрытых сообществах мне тяжело. Там где народу мало, как на космическом корабле. Всё время кого-нибудь треснуть хочется. А им хочется коллективно треснуть меня.

— Понятно. Будем надеяться, что до этого не дойдёт.