95-й. Сны о будущем прошлом

18. А ВОТ И ПРОКОЛ

ВОТ ЭТО НИ ХЕРА СЕ…

Вы меня простите, но бывают у меня такие мгновенные ассоциации с песнями или анекдотами. Вот и в этот момент, когда я газетку-то развернула, в голове заорала первая строчка припева песни «Моя роза» группы «Заточка». Две тыщи двадцать первого года выпуска, к сожалению. И он куда более нецензурный, кхм…

Короче в газетке лежало бабло. Государства Пиндосия. Двадцать пять тысяч восемьсот тридцать долларов…

Я смотрела на кучки — ну, я ж достала и пересчитала, разложила по всему дивану по десять штук в стопочки — и в моей голове роились варианты.

С точки зрения бизнеса — деньги не сказать чтоб большие. Ну, по ценам две тыщи двадцатых это примерно два миллиона рублей. А вот по бытовым меркам девяносто пятого это просто охренилион.

Блин. Теперь ещё надо думать, куда это спрятать. У друзей наших, помнится, в девяносто восьмом квартиру вскрыли — вывернули все шкафы до единого, все банки с крупами по полу рассыпали — потому что прятали люди в одежду, в продукты…

Можно было, конечно, на эти деньги квартиру купить. Но тут возникал следующий вопрос: потом, когда эти самые баксы понадобятся, где их взять? Потому как с обменом было чрезвычайно напряжно.

Может, на квартиру попробуем отдельно заработать?

А банкам я вообще не доверяю, после распада СССР как они нас кинули…

Ладно. Буду думать. А пока… Я сложила всё в полиэтиленовый пакет, плотно завернула, заплавила утюгом. Потом ещё раз — во второй, тоже заплавила. От влаги. Нашла старую жестяную коробочку в виде чемоданчика, упаковала туда — чтоб мыши не погрызли, мало ли. Замотала в полотенце. Выгребла из-под ванны всякие моющие-красящие, которые там стояли и затолкала свою конструкцию за ванну, между её дальней стенкой и стеной. Забила, можно сказать. И все банки-бутыльки обратно как было составила. Всё, туда точно никто не лазит. Это я знаю на сто процентов, потому как всю сантехнику, трубы и прочее буду менять я, году, не соврать, в две тыщи пятом. И когда ванну чугунную будут вытаскивать, я лично буду выгребать из-под неё хлам, скопившийся аж с советских времён.

Ну вот, со спокойной совестью буду рубаху шить.

КАК — ВСЁ?

Часа в три приехали мужики. Жизнерадостный Василич поднялся вместе с Вовкой и осчастливил меня сообщением, что маман всё исшила, ей бы ещё тканей.

— А их нету, — говорю.

— Как⁈

— Да так. Одни куски остались. Я ж тут как стахановец-передовик впахиваю в три смены, себя не жалеючи.

И вообще. Меня позавчера, мать вашу, чуть за эти пододеяльники не убили. Да и похер, пляшем! Чего рефлексировать-то, правда?

Хотя, я ж сама просила Вову маме ничего не говорить и Саше тоже. Пусть узна́ют не от нас и как можно позже.

— Так поехали, купим, пока время есть? — бодро предложил Василич.

Явно у них хороший день сегодня, вон какой довольный.

— Чё, прям так? Может, хоть лица помоете?

Приехали мы в тканевый магазин, а там всё, как я им посоветовала: буквы вывески по фасаду аршинные, чёткие, а у поворота даже не штендер, а трёхметровый указатель поставлен. Ну… тогда кто только вдоль дорог своей рекламы не лепил, и как-то сходило… И секцию забора на подъезде к магазину убрали. Вот! Могут же, когда пинка дашь! Это я про руководство умирающего завода, на чьих площадях всё происходило.

Хозяйки узнали нас, обрадовались.

— Девушка, спасибо вам большое за советы!

— Пошёл народ?

— Тьфу-тьфу, пошёл. Нам тут предлагают второй зал взять, мы думаем — может, под плательные ткани?

А что, оптовки тканевые вполне ничего себе работать будут. Почему бы и не здесь?

— А вы попросите у хозяев помещения скидку на разгон. Всё равно у них помещение стоит. Там, небось, и ремонт какой-никакой придётся делать. Поговорите, в лоб же вам не дадут, — наверное, — можно заодно и нитки-пуговицы оптом. Фурнитуру всякую. Только вдвоём вы не вывезете уже. Особенно с мелочью, тырить ведь будут. А вывеска у вас уже есть, универсальная. Смотрится с дороги хорошо.

— Мы вам так благодарны!

Я мило улыбнулась:

— Надеюсь, ваша благодарность будет осязаема. Мне вот цены ваши в прошлый раз сильно понравились, — хозяйки помялись, и я поняла, что старый ценник был если не в убыток, то точно уж не в прибыль, — Дам вам ещё один ценный, наиценнейший совет. Закажите в типографии маленькие картонные прямоугольнчки, типа визиток. Вот примерно такого размера, — я показала на листочке, — С названием вашего магазина, адресом, желательно — телефоном и подписью «скидка 5%». «Ткани» и «скидка» должно быть крупно, чтоб аж в глаза кидалось. И таким же цветом и шрифтом, как у вас на фасаде. Если рядом заведётся ещё один магазин тканей — а такое вполне возможно, ибо подобное притягивается к подобному — люди с повышенной долей вероятности пойдут к вам. Потому что заявленная скидка — это как бы деньги, которые условно есть, и хочется их как будто бы получить. А для меня, как для самого лучшего покупателя, дизайн- и бизнес-консультанта, подойдёт, например, вип-карта любимого клиента со скидкой процентов в тридцать, — они переглянулись, — Девочки, не жадничайте. Я вам, как золотая рыбка, ещё пригожусь. Честно-честно.

Одна, видимо, старшая, махнула рукой:

— А! Только, чур, нашим конкурентам подсказок не давать!

Господи, чисто дети…

— Договорились. А вы, случайно, раньше не в детском саду работали?

— Да! А как вы узнали?

— Угадала.

Угадаешь тут, когда больше сорока лет с подобным контингентом общаешься. Отпечаток профессии, так сказать.

Ценник в этот раз был уже не две тысячи, а три восемьсот. Со скидкой уж сами посчитайте. Я решила в крайности не впадать, все оставшиеся деньги за́раз не тратить и квартиру сильно в склад не превращать. Тем более, родителям надо долги раздать и за пошив ещё…

Короче, вышло двадцать четыре рулона. Восемь самых ходовых расцветок. Сперва я опять представила, как всё загромоздится, а потом вспомнила, что есть же мама, и девять рулонов сразу ей отправила.

Блин, попаданчество в декорациях производственного романа… Зато движуха!

Вечером Вовка за компьютер сел на пару часиков, а я за швейную машинку, с пододеяльниками. Рубаху-то пришлось недошитую к бабушке в комнату быстренько спрятать. Сурприз, как-никак. Мужики сказали, завтра в садоводствах последний день, а в пятницу поедем изображать лоточников. Отпуск отпуском, а работать надо.

20 июля 1995, четверг.

На четверг у меня было два плана: доделать макеты и дошить рубаху. Даже не знаю, за что вперёд схватиться. Решила шить. Всё равно на печать у меня опять не хватит. Вот я экономист, бляха муха, то одно, то другое не учту.

Вчера вот вообще забыла, что у меня упаковки почти не осталось. На Выезде Василич напомнил — ну и… Опять сто тыщ в кошельке. Ладно, хоть не шесть.

Пока то да сё, поставила мозговую косточку вариться, в промежутках между шитьём набодяжила борща. Вовка борщ очень уважает, да и я тоже.

Блин, не могу я жить в безденежье. Отвыкла уже. Как вспомню те суповые наборы, которые мясокомбинат продавал. Были двух видов. Подешевле — почти голые кости. И подороже — с кусочками буро-чёрного мяса. За этими суповыми каждое утро очередь на рынке стояла, особенно после обрушения рубля в девяносто восьмом. И я в ней стояла регулярно. Расхватывали минут за пятнадцать! Потом вообще записываться стали. Боже мой, чтобы я такое ещё и по записи покупала — увольте.

Хочу нормальный доход. И нормальную сахарную косточку в супе. С мясом.

Рубаху я дошила к обеду. Есть без Вовки не хотелось, так, чая с печенькой попила. Я вообще на чае могу сутками функционировать.

Потом засела за макеты. И доделала! И даже умудрилась сохранить на эти странные дискеты, следуя подробнейшим инструкциям, записанным в специальную тетрадочку.

А потом приехал мой любимый. Накупил пакет вкусняшек, фруктов всяких. Слава Богу, кончились его халтуры. Хочу, чтоб в отпуске он побольше был со мной. Пусть сидит играет даже, я всегда могу подойти, обнять…

ДЕНЬ ОТКРЫТИЙ

21 июля 1995, пятница.

Утром Вовка проснулся неожиданно рано. Я почувствовала, как он вздрогнул и плечи напряглись. А перед этим было ощущение мелкой-мелкой дрожи, как будто тело отзывалось на поток времени, текущий с очень высокой скоростью. Очень знакомо. За окном серел ранний летний рассвет.

— Ты чего?

Он молча подскочил и побежал в кухню. Я пошла следом. Что происходит-то? Вовка пил холодную воду. Кружку. Вторую.

— Милый, что случилось?

Он посмотрел на меня непривычно тёмными глазами:

— Я видел очень странный сон.

Кажется, я знаю, что это за сон. Владимир Олегович, как и обещал, нашёл дорогу в эту реальность. Не просто подглянуть, а так, чтоб конкретно. Как он тогда сказал… «Неужели ты думаешь, что я дырку не найду, в которую ты прыгаешь…» Нашёл. И нашёл второго себя.

Я решительно усадила его на табуретку, забралась на колени.

— Рассказывай.

Это было очень, очень необычно, слушать с этого конца. А с другой стороны — привычно. Сколько снов о путешествиях по мирам я выслушала? Десятки? Нет, скорее, сотни. И даже был один сон из совсем дальней ветки реальности, где мы с Вовой не встретились, вот там он тоже с собой, взрослым уже, общался.

Вовка рассказывал и рассказывал. Вспоминал какие-то подробности. Взбудоражен он был, просто капец. Кажись, Владимир Олегович-старший перестарался. Аж согнуло парня.

— Я тебя видел тоже. Нам там уже по сорок с лишним лет. Только встретились мы поздно… — я начала гладить его по голове, перебирать волосы, и он прижался ко мне прямо с каким-то отчаянием, — Ты понимаешь, Олька, я за эту ночь целую жизнь прожил…

— Конечно, понимаю. Думаешь, мне легко? — он вскинулся и посмотрел на меня почти безумным взглядом, — Что? Думаешь, почему я тогда у вас в части в обморок упала? Увидела тебя и узнала. Вспомнила сны про другую себя. И про другого тебя. Другой поток реальности.

Я не знаю, насколько сейчас Вовка адекватно меня воспринимал.

— Ты знаешь, он мне столько всего рассказал. И показал…

Я погладила его по голове:

— Ч-ш-ш-ш… спокойно… У тебя сейчас каша в уме и всё вперемешку. Это пройдёт, всё устаканится. И Владимир Олегович ещё придёт. Он же ходок по мирам. Он и тебя научит, будь уверен. Увидишь множество вселенных.

Он с подозрением на меня посмотрел.

— Сотни, — подняла брови я, — Или даже тысячи. А теперь пошли спать, а то так и неврастению заработать недолго.

Мы улеглись, только не как обычно (я у него на плече), а наоборот, я повыше, а милый мой, всё ещё пребывающий в душевном смятении, устроил голову у меня на груди. Я перебирала его волосы, пока он не успокоился и не задышал ровно. А потом тоже уснула.

На этот раз мы проснулись часа через четыре.

— Вот ты ранний, а…

Вова, по-моему, умудрился за эти четыре часа как-то переварить ночную информацию, потому что был решителен и даже непреклонен.

— Пошли.

— Куда? — удивилась я.

— Заявление подавать. Ты должна быть моей во всех мирах.

Я засмеялась.

— Я и так твоя.

Он притянул меня к себе и с показной суровостью возгласил:

— Я не понял, ты против, что ли? — и в этой фразе так четко услышались интонации взрослого, знакомого мне Вовы, что аж мурашки по рукам побежали.

— Я, конечно, за. Но хотелось бы некоторого минимума романтики, — он уже вдохнул воздуха, чтоб выдать мне нечто феерическое, но я ткнула его пальцем в грудь, — Никаких цветов!!! Пронесись до остановки, там в киоске с мороженым торт был романтишный в виде сердечка. Хочу красивую мороженку! И красивое предложение. А то ваше, Владимир Олегович, больше похоже на команду. Я, в конце концов, первый раз замуж собираюсь. И надеюсь, что единственный, — ну, имеется в виду, здесь. Кхм…

И что бы вы думали? Пошёл, купил мороженку, как я и просила, сердечком. Нарядился в парадку. Я, глядя на это действо, тоже скорее переоделась. А то он в парадной форме, а я в майке и труселях!

А потом взял меня за руку и опустился на одно колено — Боже мой, чисто принц…

— Любимая, будь моей. В горе и в радости. Навсегда.

— Пока смерть не разлучит нас? — я снова расчувствовалась и заплакала, и полезла обниматься, и всю торжественность поломала. Вот такая я чувствительная и сентиментальная.

А мороженку запихали в морозилку, потому что опасались не успеть до приезда Василича. И понеслись. Фигурально выражаясь.

Дальше мы вышли из дома, и Вова вознамерился в центральный загс ехать.

— Да ну! Нафиг нам это надо, мы что, торжественную регистрацию собираемся устраивать? Мы сейчас бодро дотопаем до Приморского, — это буквально в пятнадцати минутах ходьбы, — Там и очередь в разы меньше, и банк рядом.

— А зачем нам банк?

— А госпошлину платить?

— А-а, точно.

Да, это было обычное казённое учреждение тех лет, немного обшарпанное, с усталыми тётеньками, с наполовину непонятным регулированием, потому что старые законы вроде бы работали, но регламентировали отношения внутри государства, которое перестало быть. А новые напишут только через несколько месяцев, а то и лет. Вот, к примеру, госпошлина…

Ладно, по порядку.

Очереди особой не было, служащие что-то там ходили за своими окнами, потом одна махнула нам:

— Идите сюда!

Мы подошли к окошку, Вова подвинул мне стул.

— У вас какой вопрос? — устало спросила тётенька.

— Заключение брака, — сурово ответил Вовка.

— Вы там, — она потыкала пальцем вбок, — второй стул возьмите. Писать надо будет.

— Хорошо.

Мы заполнили заявления, и женщина сказала:

— Сбербанк знаете где? Идите, оплатите госпошлину, вон там на стенде реквизиты, перепишите. И чтобы сумма правильная была. А потом ко мне.

А теперь, внимание! Сумма! Пятнадцать рублей. Я сразу вспомнила, мы с первым мужем также подавали. Он ещё вернулся и уточнил: может, пятнадцать тысяч?

Нет. Рублей.

Это как сейчас вас попросили бы заплатить пошлину двадцать пять копеек! И не перепутать ни в какую сторону!

Просто регулирующий документ в самых последних правках был от 1989 года, когда средняя зарплата была ещё рублей сто — сто двадцать. Ну а теперь килограмм свинины пятнадцать тысяч. Тыщу пар поженить можно. Но взыскать эту копеечную пошлину обязаны — иначе никак.

Мы пошли в банк. Вот там была уже очередь. Пока стояли, пошарили по кошелькам-карманам, нашли каким-то чудом монетку в пятьдесят рублей, оплатили. Нам ещё сдачу насыпали какими-то совсем уж дивными рублями. Я сперва не хотела брать, смысл в них, если в половине магазинов висят объявления, что даже сотки бумажные старого образца (голубенькие такие) не берут, а потом думаю — оставлю на память, пусть будут.

Вернулись. Тётенька проверила все наши бумажки, открыла календарь:

— Так. Двадцать первое сегодня? На двадцать первое августа, понедельник, десять утра пишу вас.

Вовка подался вперёд:

— А раньше никак нельзя? У меня девятого отпуск заканчивается.

— Ну, вам же должны ещё отпуск дать, по семейным обстоятельствам, — строго поджала губы тётя, — Я вам выдам справку о дне бракосочетания, представите её начальству, кто там у вас. Десять дней по закону.

— А вдруг их прямо с отпуска в Чечню отправят? — вырвалось у меня.

Вот и прозвучал мой страшный страх. Я буду трястись по этому поводу, пока срок службы не закончится. И такой поворот событий вполне мог случиться. Боже, сохрани…

Выражение лица у женщины изменилось. Она пригорюнилась, подпёрла щёку кулаком и спросила в пространство:

— Наташ?.. Если есть опасения, что парня в Чечню забрать могут?..

— Да запиши их пораньше, — глухо откликнулись из-за деревянной крашеной перегородки, — Уважительная причина.

Наша тётя полистала свою толстую, ручкой разлинованную тетрадку:

— А вот на третье августа место есть на девять утра. Придёте?

— Конечно, придём! — хором ответили мы.