Содрогнулось само мироздание и раздался рёв одного из великих демонов Тзинча. Сам Гаргатулот, что был изгнан в варп после неудачной попытки совершить начатое очнулся от своего сна, начав взглядом окидывать поле боя. Повелитель Перемен взвывал к нему или… или же наоборот?
По сути своей Тёмные Боги являлись необычайно сильными сущностями, такими огромными, что понять их было не легче чем каждую каплю океана. Однако у каждого из них существовали сущности поменьше. Как Маска для Слаанеш, так и Гаргатулот для Тзинча являлся его осколком, в данном случае осколком самого Знания. И будучи сущностью совершенного иного порядка он не просто был каким-то слугой Тзинча, он был тем, кто был весьма значимой частью Бога.
Без преувеличений своими действиями он создавал новые идеи и формировал Тзинча, равно также как мои отголоски формируют меня. Такую же роль играл например и Перевёртыш, а также великое множество демонов, которых называли Великими. Все вместе они являлись значимой частью сути своих Богов, буквально их детьми или вернее осколками самих Богов.
— Так вот кто нарёк себя Многоликим… — прошептал Гаргатулот, у которого было со мной куда больше общего, чем могло показаться на первый взгляд.
Ещё в Эру Раздора родился этот демон, чья мощь уже тогда была крайне велика. Хотя конкретную дату назвать сложно, ведь времени в варпе как такового не существует. Скорее будет правильнее сказать, что Гаргатулота в первый раз заметили в те времена. И уже тогда из-за его могущества никто не мог принять его за простого человека, что было чревато последствиями.
Впрочем, те времена были полные крови и войн, а в них даже такого рода сущности могли добиться чего угодно, став королями и правителями. И Гаргатулот путешествовал через души слабых людей, становясь то жестоким генералом, то безумным учёным, а порой промышлял космическим пиратством и чем только не занимался, лишь бы собрать как можно больше знаний, являясь самим воплощением этого слова.
Словно губка он впитывал всё, что мог взять от физического мира, от такой заманчивой Материи, которая была притягательная для существ Имматериума. И принцип его силы был очень похож на тот, которым владел я. Более того, в отличие от меня он проживал тысячу жизней одновременно, тем самым превращая сбор знаний и в какой-то конвейер. Он был одновременно и самой желанной женщиной в галактике, что совращала правителей систем, и адмиралом, что вёл армаду на завоевание соседних миров. Он был всем и сразу.
Хотя порой он отвлекался от своей цели, будучи куда более сложной и комплексной личностью, как и любой Великий Демон. Он мог скучать и тогда исключительно забавы ради сеял панику и хаос в мирах смертных. Так и текла бы его размеренная жизнь, если бы в один день не пришёл тот, кто всё изменил.
Бог-Император своей дланью повёл Великий Крестовый Поход, а амбиции, которые источал Он, были настолько сильны, что зажгли огонь интереса в душе заскучавшего Гаргатулота. И вот Империум объединился, Хорус предал Отца, а затем… а затем хаоса стало так много, всё стремительно менялось каждое десятилетие и галактика вновь стала крайне интересной для Гаргатулота, так ещё и появилась новая цель: не дать Империуму возродиться.
— Как много времени прошло, а ведь я ещё совсем недавно стоял на Талассокресе, когда Он собрал всех нас вместе. Кажется… кажется тогда было тридцать восьмое тысячелетие, а сам Повелитель Перемен обладал могуществом, что затмило всех других Богов. В неистовых схватках собравшиеся для Откровения демоны сражались, объединялись… а сам Он даровал силы лишь тем, кто был наоборот слабее других, дабы затем спустя тысячи лет слабаки смогли изменить свою судьбу и свергнуть сильнейших.
Те далёкие времена были вовсе не мифом и не сказкой. Подобный случай был задокументирован Империумом. Множество величайших демонов собрались в одном месте, дабы услышать слово Бога. И разумеется среди них было много давних соперников. В результате их противостояний кора Талассокреса была просто… уничтожена, даже мантия планеты разорвалась и лишь дрейфующие континенты вращались вокруг ядра, подобно миниатюрной звёздной системы.
Но в конечном итоге в процессе этих споров остались лишь самые сильнейшие, те кто уже был самодостаточен и силён, или же те, кто смог отлучиться, использовав даже самую малую возможность. Тогда с ними заговорил сам Тзинч. Лично, без каких-то уловок, вопреки мнению, что Тёмных Богов не существует или что они не обладают самосознанием.
Более того, он не просто решил лично пообщаться с ними всеми сразу, он начал говорить с ними о тайнах, что скрепляли между собой прошлое, настоящее и будущее. О вещах такого масштаба, который даже такие сущности как Гаргатулот вообразить толком и не могли. Это была величайшая награда, которая и определила новый состав тех, кто будет властвовать во владениях Тзинча.
Также все они стали частью величайшего замысла, который должен был подвести закономерный итог всему тому, что уже случилось и случится в ближайшем будущем. И одним из этих этапов было появление здесь, пусть и сам Гаргатулот не ожидал, что лично воля самого Тзинча отвлечёт его от следования иному пути.
Я же стоял на коленях и смотрел как меня окружают вихри магии, пропитанной изменчивыми знаниями. Облики сменялись одним за другим, голоса нашёптывали мне и моим отголоскам то, что лучше бы никто из нас не слышал, но вместе с этим после кнута от Тзинча последовала и помощь. Ведь если бы он не прислал Гаргатулота, то здесь бы я и остался, выведя кровавой подписью окантовку собственной глупости.
— Тебе ещё предстоит очень многому научиться, если ты планируешь и дальше бросать вызов тем, кто в силах уничтожить тебя одним взглядом, — произнёс Гаргатулот, что так и не принял физического облика и напоминал собой ветер, что поднимал души и прах всех павших.
Подобно сквозняку он скользил вокруг, но был невероятно силён, даже после своего изгнания. И вот издав громогласный клич, что оглушил почти всех демонов, Инкарна отпустила поводья заклинания, коими она пыталась сдержать разлом и с грохотом осколки реальности полетели во все стороны, соединяя этот участок паутины с варпом.
Она решила, что выиграет последние минуты для Иврейн более грубым методом. Как и выбора в целом не оставалось, ведь Гаргатулот уже был здесь и остановить его мог лишь кто-то равный по силе. И помимо аватара Иннеада таковых сущностей среди эльдар не было.
— На Хорион IX я также заманил и множество эльдарских чародеев. Как же сильно они желали сбросить цепи Слаанеш, как слёзно умоляли даровать им вечную жизнь… и я даровал им это. До самого прибытия Серых Рыцарей они висели распятыми и страдали целую вечность, заслужив то, чего так желали, — говорил Гаргатулот с лёгкостью отражая вихри нестабильной энергии, что источала Инкарна.
Я же находился за стеной ветра перемен, коим являлся Гаргатулот, и постепенно приходил в себя. Силы мои восстанавливались, а на полу лежал меч Слаанеш. И всё ещё уязвлённый уроком смирения от Тзинча, я решился на воплощение крайне безумного плана, который первым заметил Цегорах, тихонько хихикнув в своей Чёрной Библиотеки.
— Крайне дерзкий ход даже для тебя, — прошипела Змея, что сидела внутри меча Слаанеш. — Но мне нравится идея.
И собрав всю волю воедино, объединившись с мощью клинка я направил внутрь него клинок воли, а внутрь физического воплощения меча направил уже сам дар Тзинча. Схлестнувшись воедино два похожих, но в то же время крайне разных потока схлестнулись в схватке, пытаясь поглотить друг друга. Вся моя душа начала расходиться по швам, клинок воли изменялся, а пасть Змеи вцепилась в него и начала вырывать его словно дерево, корни которого проникли слишком глубоко.
— Это безумие! — воскликнул Мордред, бросив на пол пути своё перерождение в заготовленную оболочку и помчался обратно в мою душу, дабы спасти свой фрагмент.
Вместе с этим мобилизовались и все другие отголоски. Даже вдруг очнулись остатки Лазури, которые пока что просто хранились мной и ждали своего часа для использования. А гигантский кристалл, что перевозился через варп Механикусами, внезапно издал импульс энергии, что стало причиной прорыва поля Геллера. То что происходило со мной в процессе борьбы двух даров, грозилось стать взрывом, который не разобьёт меня на осколки, но просто превратив в пыль.
Но если Змею и Слаанеш вела чрезмерная самоуверенность, а Тзинча и его дар — желание превратить меня в раба, то я же делал ставку на холодный расчёт. Клинок Воли и этот меч были дарами, но дарами, которые не слишком сильно отличались по силе между собой. Их борьба была равной и в процессе этой борьбы они очень быстро начали выдыхаться. И именно в этот момент я оскалился, нанося уже свой удар.
— ТОРКВЕМАДА!!! — взревел я, бросая в его огонь остатки души Лазури.
И воспылав лазурным огнём он подхватил все разрушенные участки нашей души, сделав их своей пищей. Огонь был чудовищной силы и начал словно добивать и Клинок Воли, и меч Слаанеш. Он сплавливал их вместе, а я всё больше и больше силы давал этому пламеню, попутно придавая ему нужную форму.
Рукам и ногами, чуть ли не своими телами остальные отголоски начали пытаться сдержать эти две сущности, толкая их друг на друга и вызывая тем самым ещё большее сопротивление. Ведь чем ближе друг к другу были дары двух разных богов, тем сильнее они хотели разделиться. Убить они друг друга также не могли и потому лишь испытывали ещё большие страдания, а когда вот-вот они должны были бы сломленными…
Словно Молот в них влетела Птичка, нанеся финальный удар, сплотив их воедино и затем начав их оплетать, летая по спирали вокруг двух потоков энергии, что теперь сливались в нечто более однородное. В лазурных искрах разлетелся клинок меча Слаанеш, что заменился на полуматериальное лезвие. Однако в то же мгновение физическая оболочка начала стремиться обратно, сковывая силу Тзинча, предавая ей элегантную форму.
Подобно змее металл тёк по этому клинку, а тот начинал расти, словно пытаясь убежать. В какой-то момент змея превратилась в спираль, длинна которой была с мой рост, а клинок воли стал лезвием этого посоха, внутри которого струилась переменчивая нестабильная энергия.
И хоть это были элементы двух разных даров, но глядя на пурпурные отблески внутри потока энергии внутри полуматериального, словно бы эфирного стержня и клинка, нельзя было сказать, что в нём лишь сила Тзинча. Как и чешуя змеи переливалась всеми цветами. Слившись воедино оба дара вобрали в себя то, против чего боролись, став напоминать инь и ян.
А увлечённые своими разборками Боги даже казалось не заметили этого. А даже если и заметили, то не могли ничего сделать. Слаанеш слишком занята была Люцием. Тзинч в свою очередь оставил Гаргатулота и тоже ушёл по своим делам, будто бы и этот момент был частью его плана. Лишь валяющийся рядом полумёртвый арлекин в ужасе наблюдал за рождением чего-то неправильного и противоестественного.
И именно на нём я решил проверить своё новое оружие, перехватив посох-копьё поудобнее и нанеся удар прямо в сердце. Эфирное лезвие оказалось достаточно плотным, чтобы легко разрезать и плоть, и броню. Кроме того и ментальный урон был колоссальным, ведь тот час оружие поглотило душу.
Я же начал чувствовать посох куда лучше, после чего усилием воли начал выкачивать энергию, заставляя эту душу идти ко мне. И из-за того, что оба дара не могли оторваться от борьбы друг с другом, мне удавалось крайне эффективно влиять на них, заставляя делать то, что надо мне, а не им. В результате душа арлекина была брошена прямо в пламя Торквемады, которое начало сваривать трещины.
— Сработало? — удивился Мордред, глядя на проекцию дивного оружия, что теперь было на месте Клинка Воли. — Он… изменился… Но ещё не могу сказать в чём именно это изменение.
Эти же детали меня пока что не волновали. Тзинч мог сколько угодно унижать меня, ставить на колени, но с каждым разом я становился всё сильнее и рано или поздно я найду способ его переиграть. А другим Богам я свою душу просто так тоже не отдам.
Но и воевать с самим Хаосом я тоже не собирался, ведь каждый его представитель не был моим врагом. Он был соперником, который по сути своей уже был крайне похож на меня. И раз уж эти скромные дары мне удалось подчинить, то… есть все шансы, что я смогу справиться и с другими.
— Гаргатулот! — взревел я, стукнув по полу посохом. — Пусти меня и дай добраться до Люция!
И Гаргатулот не стал спорить, а в стене из перемен образовалась брешь, через которую я уже видел Иврейн и горстку оставшихся защитников.