2-герой-2

Глава 6 МАЛИНОВОЕ ЗЕРНО И ИНЫЕ ПРОЧИЕ

Юконский почтальон, доблестный воин, нареченный много лет назад Самым Старым Почтальоном за настойчивость и въедливость Малиновым Зерном, с крайнего детства отличался редкостной, даже для индейца, молчаливостью. Буря могла бушевать у него в душе, разрушая прекрасные подводные города, но на поверхность, в лучшем случае, выныривала пустая бутылка из под пива, да пара старых открыток со смывшимися адресами… Однако — сегодня, 15 марта 354 года, все было не так. Сегодня буре оказалось мало океана, и океан вышел из берегов.

Сказать, что Малиновое Зерно пребывал в ярости — значит ничего не сказать. Сказать, что Малиновое Зерно был потрясен — значит то же самое. О да, дорогие читатели, Малиновое Зерно пребывал в ярости, он был потрясен, а также раздавлен, и неизмеримый стыд душил его шелковыми пальцами; словом, насколько вы, читатели дорогие, способны представить себе комплекс негативных чувств, могущих владеть одним человеком в конкретный момент времени — вот так чувствовал себя Малиновое Зерно, вернувшись на "Китовый Ус" после морального изнасилования его в канцелярии войскового есаула Полугая, и он не сдерживал свои чувства внутри. Впервые в жизни Малиновое Зерно не то что не мог взять себя в руки, — он не хотел этого делать.

Недаром мы начали перечисление чувств, владевших Малиновым Зерном, именно с ярости. Ярость! Праведная ярость была направлена прежде всего вовнутрь, и тренированный недоеданием желудок уже весь спекся и хрустел, и Малиновое Зерно, чтобы тотчас не погибнуть, обычные, обыденные действия, сопровождал эффектами, в высшей степени недостойными юконского почтальона, потомка своих предков. Он запер внешний люк — применяя каблуки пилотских ботинок для нажатия на необходимые кнопки. Он запер автоматику шлюза — разбив локтем соединительный пакет в шкафчике на стене предшлюзового помещения. И он прошел по кораблю от вакуум-камер прямиком в рубку — распахивая перед собой двери мощными пинками.

Провели, как маленького, как женщину посулами, без порток пустили, ковыляющего и шлепающегося…

В рубке все было, как всегда, и это было совершенно неправильно и оскорбительно. Так не должно теперь оставаться. Теперь все будет иначе. Малиновое Зерно едва удержался, чтобы не швырнуть в осевой экран папкой, которую нес в руке. Но он удержался. Никто не знает, чего это ему стоило. Он швырнул папку на штурманский деревянный столик. Бортовой калькулятор, установленный над столиком, отразил весело сияющую огненными надписями папку в стекле и полированном пластике, из которых был сделан, прибавив Малиновому Зерну раздражения, удвоив свидетельство его позора. Чтобы окончательно не уподобиться среднестатистическому бледнолицему, почтальон уселся в развернутое спинкой к ходовому пульту кресло, подтянул под себя ноги, сунул в рот мундштук, крепко сжал его белоснежными зубами и уставился в потолок, искусно декорированный угловатым орнаментом, не имеющим никакого смысла, и, таким образом, нейтральным в смысле усиления резко отрицательного внутреннего настроя Малинового Зерна.

Хотя, чего же таить греха, сдерживаясь? Бессмысленно! Лицо потеряно, имя опозорено, честь — унижена. Обманули! Силой, пытками, деньгами — почтальона не сломить. Добрым словом, веселым смехом, рюмкой джина — сломили. Ой-ой, как стыдно! Поимели, да как поимели, поимели таким способом, что Малиновое Зерно если и сохранил где-то невинность, так разве что в правом ухе, поскольку в нем наушник торчал… Малиновое Зерно зажмурился от стыда и затряс головой, стараясь отогнать подступавший из пространства к глазам позор, жгучий, высасывающий… Но лишь почтальонская шапочка слетела от тряски с головы, и чудные длиннейшие волосы упали из-под нее, облепив щеки, лицо и плечи… Малиновое Зерно отбросил большими пальцами волосы от лица и потрогал лицо. Мокрое, холодная крупная испарина. Малиновое Зерно покосился в сторону калькулятора. Никуда папка не делась. Малиновое Зерно дотянулся до нее и приблизил к глазам. Квитанция, горевшая на папке, была надлежащим образом оформлена, стояла печать порта, статус "посылка вручена"… но в графе "Подпись Получателя" не было единственно возможной фамилии «Какалов». А была там, ни к селу, ни к городу, дурацкая фамилия "Полугай".

Развели меня, да как развели, подумал Малиновое Зерно. Поверить не могу! Он издал глухой стон. Он не мог уже сдерживать свое воображение. Тени Великих предстали перед ним, и Малиновое Зерно поник головой, прижав подбородок к груди в районе бешено стучащего сердца.

Какие слова бы сказал тебе, о Малиновое Зерно, гордо ушедший с почтой к предкам Первый почтальон Свитка? И как бы ты оправдывался перед ним? Вот он, стоит перед тобой, опираясь на посох, сделанный из лунного щупа, в старом, истлевшем от кислотных осадков, американском лунном скафандре, печальный Свитка Джон. Основатель Почтового Дома Юкон, возивший почту по периферии Солнечной Системы на древнем «Союзе-ТМ», купленном на распродаже за копейки, заработанные в тюрьме, на «Союзе-ТМ», с нелепо торчащим сбоку агрегатного отсека процессором Кумока, самостоятельно собранным из списанных деталей… "Почтовые Юпитерианские Линии" — надпись на груди скафандра… Подними глаза и молви, потомок, говорит Свитка Джон, сгинувший в девятом году за Плутоном с пятьюстами килограммами почты в орбитальном отсеке… И недобро сверкает, слепя Малинового Зерна, золотистым светофильтром, полуопущенным на мутное стекло гермошлема… Но молчит Малиновое Зерно, ибо нечего ему сказать Свитке Джону. И в мгновенном сиянии электрической дуги исчезает Свитка Джон, уступая место Щербатому Соплу, почтальону, доставившему в пятьдесят восьмом почту на провалившийся из-за навигационной ошибки под некросферу Бетельгейзе звездолет Королевской Марса Академии Наук «Дипспан»; Щербатое Сопло, доставивший почту, оформивший квитанции и передавший в Почтовое Управление их по радио, потому что из надзвездных некросфер никто никогда даже на процессоре Кумока не выбирался… Отвечай мне, почтальон, зачем я оставлял навсегда все звезды? чтобы вручить перепившейся команде «Дипспана» несколько писем, полтонны бананов и беруши, заказанные штурманом по почте? — так спрашивает Щербатое Сопло, а за его плечами глумливо скалятся привидения, живущие под некросферой Бетельгейзе… Но почтальон не отвечает, нечего сказать ему, и Щербатое Сопло презрительно ухмыляется синими губами и тает, как паразитный сигнал на плоскости монитора, обнаруженный и съеденный дикликером… А вот и молодой мертвый Чистый Лед пришел, пилот "Ярящегося Ужа", девятнадцать месяцев шедший от места катастрофы почтовика, сбитого атмосферным айсбергом над экватором Сноу-Сноу, только что тогда открытой… девятнадцать месяцев, в обесточенном спецкостюме, без связи, тридцать килограмм почты в заплечном мешке, лучевой карабин да нож, через инейную сельву… девятнадцать месяцев, он поднялся от экватора до пятой параллели, и доставил почту на первый Западный форпост человечества в Галактике, — доставил почту и оформил документы, уже смертельно больной… Девяносто восьмой год. Чистый Лед, оправдавший свое имя сполна, растаял, не сказав ничего, зато сложился из настенного орнамента Ахиллесова Пята, говорун и бесстрашный, герой, отыскавший прославленного пионера Генри Маккаферти, сошедшего с ума в рейде через пустыню Байкала, ЕН-5226, отыскавший и вручивший хихикающему обросшему выгоревшему Маккаферти юбилейную открытку от международного Жюль-верновского общества, оформивший документы и немедленно вслед за этим сошедший с ума в полемике с «миражниками» Байкала… Много слов произнес Ахиллесова Пята, все их услышал Малиновое Зерно, но не нашелся, что же сказать великому почтальону в свое оправдание… И, ковыляя, ушел Ахиллесова Пята сквозь стену рубки, продолжать спор с неведомыми оппонентами… И громовой удар потряс "Китового Уса", и из пола взмыл под потолок, едва не стукнувшись лысой макушкой об осветительный плафон, двухметрового роста Великий Карнера Доусон, бледнолицый индеец, в сто пятидесятом доставивший правительственную почту на все четыре Южных Форпоста (Греция, Зеркало, Власюки и Волынов-6), на поврежденном «Глюке», прототипе юконской "собачьей упряжи", на «Глюке», травившим атмосферу, с искрящим прямо в собственный корпус питателем-сингулярником, — после лобового столкновения с обломком твердого газа еще на границе Юконской Области… Почта была срочная — номерные бюллетени для голосования, как раз шли выборы Президента СМГ… Карнера Доусон вперил огненный взор в поникшего в кресле почтальона и загрохотал: "Нарекаю тебя — Потерявший Почту! Нарекаю тебя — Вовеки Неграмотным! И нарекаю тебя — Позором Юкона! Щенок! Обрежь свои волосы, чтобы не удерживалось выше твоего скальпа гордое перо! Затупи нож, чтобы не мог ты им перерезать заевший фал! Выброси в космос свой табак, чтобы не осквернить его нахождением в твоих легких! Мне, белому, стыдно за тебя, индеец! Ступай к женщинам наполнять кислородом баллоны и вязать на диване в диспетчерских в ожидании мужчин-пилотов! Ступай к детям… Нет! К детям нельзя идти тебе, не должны они видеть даже силуэта Потерявшего Почту! Юкон! горе тебе! Ибо сказал Первый: если выйдет из чресел Юкона Потерявший Почту, — потеряет тогда Юкон кислород атмосферы и воду рек. Горе вам, жившие, живущие и еще не рожденные! Юконский индеец отдал почту НЕ АДРЕСАТУ! Смерть пространству, умри, Кумок!.." И молвив так, Карнера Доусон застрелился на глазах потрясенного Малинового Зерна, и, с жалобным стоном, вытек сизым дымом прочь из рубки через выхлоп кондиционера. И тогда Малиновое Зерно вскочил на ноги.

И оцарапал себе лицо, вырвал несколько сотен волос из скальпа, и поклялся:

— Я, Малиновое Зерно. Каждый следопыт хоть раз, но терял след. Каждый стрелок хоть раз, но промахивался. Каждый бог хоть раз, но сходил на землю. Хоть раз, но параллельные прямые перекрещиваются. Я, Малиновое Зерно, потерял почту. Но я, Малиновое Зерно, верну почту. Я, Малиновое Зерно, найду адресата и исправлю квитанцию. Я, Малиновое Зерно, не умру, пока не исполню оплаченный отправителем заказ. Я, Малиновое Зерно, юконский индеец, пилот "Китового Уса", и я сказал так.

Словно в ответ на торжественные и высокие слова, раздался голос:

— "Китовый Ус", здесь диспетчерская порта, сменный диспетчер Каширов. Подтверждаю окончание вашей визы на «Стратокастере». Даю «добро» на старт. Прошу вашего взаимодействия с диспетчерской для исполнения процедуры старта "Китового Уса" из порта «Стратокастер». Пилот Малиновое Зерно, примите связь!

Лицо Малинового Зерна было лицом истого индейца, когда он ответил в микрофон:

— Диспетчер, здесь "Китовый Ус". Прошу продления визы для выяснения возникших обстоятельств.

— "Китовый Ус", какого рода возникли обстоятельства и на какой срок требуется продлить визу?

— Обстоятельства личные, а срок — неопределенный.

Индеец не хотел унижаться, говоря ложь.

— "Китовый Ус", ждите ответа.

Как раз ждать Малиновое Зерно не собирался. Посылку нужно было вернуть немедленно. Возможно, что ее еще не вскрыли.

Посылку действительно не вскрыли. Пластиковый, залитый во многих местах пропечатанным сургучом, синий ящик стоял в маленьком настенном сейфе Полугая. Чтобы ящик поместился, Полугаю пришлось перенести секретные документы в спальную и вывалить их прямо на диван. Ему, конечно, не терпелось узнать, что же такого могли прислать государственному преступнику, да еще юконской, очень дорогостоящей, почтой, но Полугаю было некогда. На борту "Коня Белого" находился и бушевал Мон Шер Великолепный.

Миша Краснодевко исполнил приказ в точности. Но, если на взятие в оборот молодого, явно растерявшегося от обилия и высокости предъявленных ему полномочий, почтальона, потребовалось десять минут, то Антуан Светосранов требовал на себя неопределимое количество времени.

— Я вам в сотый раз объясняю, — устало говорил Полугай. — Вы задержаны для выяснения обстоятельств, господин Светосранов. Имеются свидетели, свидетельствующие…

— Кто они, эти ваши свидетели, где они, предъявите мне их! — орал Светосранов. — О боги, ядовитые и надменные, какую шутку вы играете со мной! Вы что, товарищ военный, о себе полагаете? Что вы бог, и король, и управы на беззаконие нету? Да я же только что, на ваших глазах, прилетел на «Стратокастер»! И я, как добрый гражданин и как общеизвестное лицо, требую допустить ко мне мою свиту и моих адвокатов. И я требую…

— Господин Светосранов, — говорил Полугай спокойно, призывая для воплощения спокойствия в речи почти все свое мужество и все, без остатка, терпение. — Вы можете требовать все, что вам заблагорассудится, но ни одно из требований не исполнится, пока я не получу вразумительного ответа на вопросы: где находится Дональд Маллиган, как вы проникали на борт военного звездолета, как вы его затем покинули? Заметьте, я все еще вежлив, хотя идет военная операция, и я вправе применять к вам — по личному моему усмотрению — активные методы. Прекратите отпираться, неумно же, в самом деле! Вы были сегодня на борту «Стратокастера», вы препятствовали — возможно и невольно — аресту государственного преступника, вы проникли на борт военного судна, а затем покинули его неизвестным способом, и разъяснить все это вам придется, господин Светосранов. Будьте благоразумны. Где Маллиган?

— Да не знаю я! — заорал Светосранов. — Я только что прилетел! Мне он самому нужен, у меня уже и деньги вложены! Концерты назначены! Что вы мне тут шьете, злой гений!? С ума сойти, никогда со мной еще не бывало…

— Господин войсаул, Генеральный Штаб на связи, — сказал, заглянув в каюту, где Полугай допрашивал Светосранова, урядник Ряхлов. — А также требует встречи полковник Крекерборг.

Полугай встал.

— Подумайте, гражданин Светосранов, — сказал он веско. — Вы всегда были добропорядочным и полезным членом общества. Попали в переделку, — так выбирайтесь же из нее! А мы вам поможем, всей душой, гражданин Светосранов!

— Вы им лучше расскажите у себя в Генеральном Штабе, как вы мучаете бедного артиста, всенародного любимца и личного друга Королевы Американской Сары! — ответил Светосранов, впрочем, уныло. Без свиты и без зрителей он чувствовал себя плохо. До него стало доходить, что происходящее с ним не есть глупый роман или злостный розыгрыш. Происки конкурентов? Светосранов просмотрел в уме портреты тех из них, кто способен был на подобную низость. Но ни у одного из них не имелось столь обширных и специфических связей в Генеральном Штабе… Светосранов выпил из серебряной фляжечки капельку драгоценного коньяку. Левая щека его странно задвигалась, а глаза остекленели. Н-ну… ладно. Светосранов рассердился всерьез.

Антуан Светосранов, как и всякий штучный человек, имел массу различных качеств. Например, он совершенно не терпел, когда его "Я!" ущемляли к чему-нибудь принуждением. И более капризного человека днем с огнем было не сыскать даже и среди людей штучных.

Именно высокая степень капризности натуры Антуана Светосранова помогла ему сделать головокружительную карьеру. Для него существовал только один авторитет. Он сам. С ним бессмысленно было искать компромисса. Повинуясь неистребимому духу противоречия Мон Шер Великолепный шел во всем до конца, и "неизменно враг повержен!" — будь то идиотская гонорарная политика глупой звезды, будь то происки конкурента, будь то нелетная погода, или недостаточная свежесть икры на бутерброде. Волшебным образом Светосранов лавировал между строк Закона о недобросовестной конкуренции, неписаных законов общежития и Правил Космического Движения. Нельзя было сердить Антуана Светосранова! С ним можно было только сотрудничать. Непрерывно говоря комплименты и кормя его его любимыми пирожными с маком.

Оставленный войсаулом Полугаем наедине со своим гневом, Светосранов, выпив коньяку и подумав, разбил в канцелярии все, что билось, разрисовал непристойными фигурками стену, бросил на стол Полугая тысячу королевских в возмещение ущерба и принялся колотить кулаками в дверь. Вдруг дверь отворилась. За ней никого не было.

Малиновое Зерно договорился-таки с диспетчером, оказавшимся нормальным парнем, понимающим и все такое, и продлил свою визу до пяти вечера. Но диспетчер тут же и ограничил индейца, с диспетчера голову снимут, если индеец выйдет за пределы ангаров, ты, друг-пилот, пойми, втолковывал диспетчер, у нас тут такое, на шипоносце, чуть ли не мятеж в состоянии подавления, не подводи меня, а если что, то я тебя не видел, а ты меня не спрашивал, лады? Малиновое Зерно, конечно, был лады.

Почтальон быстро исправил косметические разрушения, произведенные им в шлюзе "Китового Уса", открыл внешний люк и съехал по поручням трапа на руках вниз. Огляделся. Неподалеку, у передвижной переборки ангара, стояли несколько техников и внимательно рассматривали корабль Малинового Зерна, тыча пальцами куда-то вверх, разговор у них происходил, вероятно, высокопрофессиональный. Малиновое Зерно направился к ним. Техники заметили почтальона и замолчали, разворачиваясь ему навстречу из кучки в шеренгу. На лицах у них написалось острое желание привлечь владельца невиданного звездолета к спору в качестве арбитра и толкователя непонятного.

— Я Малиновое Зерно, юконец, — представился индеец и по очереди пожал всем техникам руки. Техников было пять человек, одна из них была девушка. Ей Малиновое Зерно, искушенный в обычаях бледнолицых, руку попытался поцеловать, вызвав у девушки легкое недоумение и добрый смех у остальных. Малиновое Зерно извинился.

— Разрешите мне постоять с вами и расспросить вас, — сказал Малиновое Зерно.

— Да стой хоть год, — произнес один из техников, бригадир, по имени Маттесон. — И кстати же ты появился! Мы уже драться хотели. Вот скажи нам, индеец, вот мы смотрим и спорим, как у тебя корабль вооружен ходом, горизонталью ли, или откасательно?

Вопроса Малиновое Зерно не понял. Впрочем, так и так он не ответил бы на него. Почтовики серии "собачья упряжь" строились на Старом Плутоне (Плутон-2, верфь Хелен Джей Ларкин, отстояла от своего солнечного старшего брата на двенадцать парсек, находилась у ЕН-42202, по соседству со штабной планетой Западной ППС Аякс; Старый Плутон и Плутон-2 часто путают, а их путать нельзя). Проект "собачьей упряжи" был проект строго секретный, юконцы сами создали для себя такой корабль, какой им был нужен, и "собачья упряжь" никогда не продавалась на сторону, ни в каком виде. Совершенно особенный корабль, неотъемлемая часть Юконской Почты. Всего их было девяносто девять, по кораблю на действующего Почтальона. Только смерть пилота и разрушение корабля влекли за собой Конкурс среди Учеников и заказ на Старый Плутон. Выигравший Конкурс молодой Почтальон принимал новенький корабль, нарекаемый Старыми многочастным именем — именами погибших предшественников и новым собственным. У некоторых почтовиков было до десяти имен, лидером являлся корабль почтальона Волкозуба, носящий имя из четырнадцати корней. "Китовый же Ус" Малинового Зерна полностью назывался "Снежный Мираж Имеющего Клык Тюленя — Китовый Ус". Кораблю недавно исполнилось девять лет, что внимательному читателю автоматически сообщает о стаже работы Малинового Зерна. Малиновое Зерно был уже очень опытным Почтальоном, уважаемым и занимавшийся особо сложным делом — доставкой бандеролей "частное лицо — частное лицо".

Как выше сказано, "собачья упряжь" есть специально спроектированный юконцем для юконца корабль. Гордыня и разум конструктора, обреченного следовать опыту и учебникам по кораблестроению белого человека, заставила его, тем не менее, несколько раз открыть Америку с другой стороны. И получился у него спринтер со стайерским запасом дыхания в космосе, и с атмосферными летными характеристиками спортивного флаера. У конструктора хватило ума запатентовать ноу-хау и наложить на него табу. Крупные судостроители сунулись на Юкон с деньгами, бусами и огненной водой, но получили лишь вежливо-презрительный отказ от сотрудничества. С индейцами десяток лет назад пыталась договориться и Хелен Джей Ларкин, и это был редчайший случай ее полного поражения.

При потрясающих летных качествах, обитаемые помещения корабля были сделаны индейцем для индейца. Настоящий воин вволю мяса ест только дома, у очага, вернувшись победителем; на тропе войны излишества и удобства только расхолаживают. Опять же, лишний вес, незаметный для процессора Кумока, но каждым граммом своим понижающий полезные свойства корабля при ходе на «норманне». Общий кубометраж герметичных помещений, включая склад для почты, составлял всего восемьдесят шесть метров — при трехсотпятидесятитонном водоизмещении "собачьей упряжи". По поводу же вооружения почтовика сказать можно только одно: юконец-конструктор не стал мудрствовать и просто вписал в проект башенную турель крейсера «Росток» и лазерный пояс десантного «катрана». К сожалению, невозможным оказалось купить лицензию на установку кавитатора — с продажей оружия массового поражения в частное пользование государство было очень осторожно.

А из систем жизнеобеспечения вентилирующая установка хороша была на «упряжи». Индейцу проще не поесть, чем не покурить. Все индейцы курили. Оригинальный комплекс вентиляции "горний воздух" в свое время получил Гран-при на Выставке Достижений Человеческого Разума: юконцы, презиравшие общепринятые духовные ценности бледнолицых, вовсе не чурались денег. Впрочем, впоследствии, на продажу технологии "горний воздух" табу было наложено также.

— Зерно не техник, — ответил Малиновое Зерно, стараясь придать словам своим виноватый оттенок. — Зерно не может честно разрешить ваш спор. Я вожу корабль, я доставляю почту, но я не знаю, как устроен двигатель.

— Так, а если в космосе что откажет? — поразился другой техник, Оппсон. — Безделка какая откажет, как же ты тогда?

— С безделкой почтальон разберется, — молвил Малиновое Зерно. — А все остальное — уже катастрофа.

— Ну говорю же, отмороженные ребята, — заявил Маттесон. — Индейцы, одно слово! Как в кино.

— Да, мы индейцы, — подтвердил Зерно. — Однако, не помогут ли мои собеседники понять кое-что мне?

— Валяй! Чего ты хотел? — спросил Маттесон. — Как это у вас? Хау.

— Я давно знаю воинов с Запада, — сказал Зерно. — Я возил почту на Аякс, на Питтсбург, я возил бандероли на «Камкай», я возил почту на Боромир и на «Ямаху». Всюду мне встречались честные люди, воины. Это так. Сегодня я встретил бледнолицых с бородатыми носами. Я удручен встречей с ними.

— Тебя что, друг, кинули здесь? — спросил Оппсон. — Кто?! Мужики! Не попустим…

— Нет, друг, меня не кинули. Я индеец. Но я любопытствую. Сегодня мне встретились иные воины. Не пограничники. Спесивые и не знающие открытого боя. Со лживыми языками и приторными улыбками. Кто они?

— А… — проворчал темнокожий техник Фарруга Нельсон. — Это он на казачков налетел… С бородатыми носами… Га-га-га!.. Инспекция, друг индеец! Набежало их сюда, аж скорость села у шипоносца… Ребята! — сказал Нельсон. — Кстати! Сегодня заваруха наверху была, не знаете?

— Какая заваруха? — спросила девушка.

— Шпионов каких-то искали. Вроде бы казаки шпионов нашли. Или саботажников.

— Саботажников?! — спросила девушка. — Откуда ты знаешь?

— А я знаю? Я же спрашиваю.

Малиновое Зерно слушал. Девушка достала из нагрудного кармана комбинезона общевойсковой коммуникатор и стала с ним возиться, отойдя в сторонку. Малиновое Зерно наблюдал.

— Да, ребята, сидим мы целыми днями в трюме, — сказал Маттесон горько. — Света белого не видим. Однажды флажок со смены отобьем, выйдем наверх, а там уже никого нет, война кончилась и большой взрыв произошел… Я что предлагаю? Врезаться в пакет под диспетчерской и пустить боевую связь по громкоговорителям. Хоть "свистать всех наверх" не пропустим. А корабль у тебя, индеец, интересный. Хоть и врешь ты, что не знаешь, как у него ход выправлен… Ну, индеец не врет, а сохраняет тайну, ясно, не обижайся. Мне только не понятно, как же ты в атмосфере ходишь, если у тебя так корма подпущена…

— Ну так и ходит! — сказал доселе молчавший техник, с неизвестной фамилией. — Подпуск-то допустимый, смотри по отражающим… вот ватерлиния, а это уже будет откасательная!

— Где же тебе это будет откасательная, когда гребень стоит так низко! — возразил Оппсон. — Он же неподвижный, там же лазерный пояс, дубина!

— Как это он неподвижный! — горячо сказал неизвестный техник, Малиновое Зерно хотел уже тихо покинуть поле спора, но остановился, услышав голос девушки. Она твердо подошла к Маттесону, начальнику бригады и потребовала:

— Люк! Ну-ка, дай мне отпуск наверх.

— Зачем тебе, Энди? Дорогуша, смена — она для всех смена. Взялась — так соответствуй!

— Ты мне, Люк, мозги не прополаскивай, — твердо сказала девушка. — Нужно мне наверх, и все тут. Я у тебя жалованье не получаю, а помогаю вам, неумехам, поскольку без дела сидеть при женишке не люблю. Выпускай меня наверх.

Малиновое Зерно ожидал, что грубую скво тут же подвергнут усмирению, но ошибся: скво наоборот получила отпуск немедленно. Сбросила на пол перчатки и побежала прочь. Малиновое Зерно решил использовать случай. Он догнал девушку уже у выхода из ангара.

— Могу ли я просить об услуге у вас, — сказал он.

Девушка остановилась, осмотрела Зерна с головы до ног.

— Мне некогда, дружище, — произнесла она. — Что ты хотел?

— Проводите меня наверх, как будто я — ваш ухажер.

— Чего?!

— Выслушайте меня. Я, Малиновое Зерно, не посягаю на вашу честь никаким образом. Мне нужно восстановить свою. Вы — западный воин. Воин воину глаз не выклюет. Я откровенен с вами. Могу я просить помощи?

— А что случилось? — Девушка спешила, дьявольски спешила, но что-то в голосе индейца ее останавливало.

Малиновое Зерно сказал:

— У меня конфисковали почту. Я привез почту воину и аяксу Збигневу Какалову. И у меня ее конфисковали. Казаки.

Отчего-то его слова произвели на девушку громадное впечатление. Она захлопала глазами, большой ротик ее приоткрылся. Вероятно, подумал Малиновое Зерно, она знакома с адресатом. Индеец ошибается только один раз.

— Ты привез почту Збышеку? Ты его видел? — спросила девушка, подходя ближе, так что индеец вынужден был отступить, чтобы девушку ненароком не задеть и не скомпроментировать.

— Я не видел его. Я понял так, что Збигнев Какалов, мой адресат, арестован. Меня пригласили на корабль, где были одни только казаки, предъявили очень высокие документы и забрали посылку, мотивировав конфискацию государственной необходимостью. Ранее я узнал, что мой адресат болен и находится в госпитале. Но там его нет. Помогите мне. Мне нужно вернуть почту. Мне очень трудно просить у вас, женщины, помощи. Но у меня локальная виза. Я только хочу оправдать свое нахождение на шипоносце вне ангаров, словно бы я — ваш ухажер. Простите.

Девушка протянула руку.

— Меня зовут Энди, — произнесла она. — Энди Костанди. Я хорошо знаю Збышека. Пошли. И незачем разыгрывать спектакль. Проведу просто так. Но сначала зайдем ко мне домой… Это недолго. Хорошо?

— Малиновое Зерно не забудет о своей благодарности.

— Да ладно тебе, почтальон! — сказала Энди Костанди. — Но что же у нас тут происходит, на Западе?..

Безделье и развлечения наскучили Энди гораздо быстрее, чем Дону. Все одинаково, сыто-пьяно, весело до приторности и, в конце концов, смертельно скучно. Первое время Энди таскалась за Маллиганом в состоянии сомнамбулическом, поскольку все боялась поверить, что Дон жив и даже не особо ранен. Она оправилась довольно быстро, и некоторое время таскалась из собственнических соображений, когда ей казалось, что любая шлюха Дончика с толку собьет. Затем она окончательно пришла в себя и день-два искренне веселилась, не обращая на зачастую вполне симпатичных шлюх никакого особенного внимания, тем более, что Дон всерьез блюл честь и здоровье. Затем Энди наскучили посиделки вовсе, главным образом оттого, что, как выяснилось, каждая из посиделок превращалась автоматически в концерт Музыкального Быка. Энди обожала Дона, но репертуар его выучила наизусть уже на «Ямахе», и от некоторых песен ее уже тошнило. (Особенно раздражала ее, почему-то, выверенная для каждого номера мимика Маллигана.) Она оставалась дома, навещала Збышека, пила с ним чай, сидела с ним, когда он спал; она читала; в один прекрасный момент — несколькими днями ранее описываемых событий — Энди остервенела, явилась к начальнику смены технического обслуживания порта «Стратокастер», предъявила документы и потребовала дела. Начальник смены, который, кажется, даже и домогался благосклонности Энди на одной их вечеринок, покраснел, увидев ее, и немедленно предоставил ей пропуск на работу и представил бригадиру бригады монтажников внешнего оборудования, Люкольду Маттесону. Маттесон немедленно предложил выпить и переспать. Выпить Энди не отказалась. От пересыпания в приятных выражениях отказался сам Маттесон, несколько позже, когда Энди поведала ему, что родилась на Южном Уэлльсе, планете, крупнее Земли в два с половиной раза.

Работа привела Энди в преотличнейшее расположение духа, и Дон снова ей полюбился в полном объеме, и снова стал казаться почти гениальным и единственным из возможного. Что касается его любви к распеванию одних и тех же песен на одних и тех же вечеринках, то пусть его, перебесится, когда время подойдет. За честь Дона Энди перестала опасаться, сообразив, что вряд ли Дон способен на что-нибудь легкомысленное наутро, в течении дня и вечером, после сладостной тяжелой ночки с ней, Энди.

Работа на «Стратокастере» сильно отличалась от аналогичной работы на «Ямахе». Нравы на флагмане были гораздо свободнее, регламент отношений "субъект — субъект" строился по принципу "кто умнее — тот и прав". Аура, окружающая генерала Ларкин и распространяющаяся от нее на весь Запад, на «Стратокастере» имела концентрацию почти осязаемую, словно бы атмосфера флагмана состояла из веселящего газа со вкусом духов генерала. Энди своими глазами видела, как Главный Навигатор Цуккер играет в расшибалочку с сержантом-пилотом. Все-таки командира «Ямахи» Дана Бояринова, женщину умную и простую, Энди не представляла панибратствующим с каким-нибудь младшим чином… Однако, свобода свободой, но дело на «Стратокастере» стояло туго, обязанности исполнялись творчески, с комментариями, но — от и до, и в охотку.

Тем более резок был контраст между пограничниками Ларкин и казаками войсаула Полугая. И тем более испугалась Энди, услышав — даже и краем уха — о каких-то беспорядках наверху. Ей моментально представился окровавленный Дон, отбивающийся один ото всех, наседающих на него, она легко представляла себе также причину мятежа — шел Дон по коридору и обозвал казака дураком. С Дона станется, а правда глаза колет. Вот тебе и мятеж.

Самое интересное, что портовые диспетчеры до трех часов дня не знали о смерти Хелен Джей, сейчас уже трудно сказать — почему. Да, диспетчеру позвонили и сообщили, но он пропустил дурацкую шутку мимо ушей, занятый ведением приближающихся "Китового Уса" и звездолета Светосранова… Ну, действительно, — дурацкая шутка, кто ее запоминает, а тем более, станет распространять?

Карточка-пропуск Энди открыла люк и они, с Малиновым Зерном рука об руку, покинули территорию ангара-26.

В предшлюзе "Коня Белого" стояли ад кромешный, содом с гоморрою и геморроем. Сотоварищи Светосранова, числом до пятнадцати, шумом великим и развязностью неописуемой, довели охрану до мозгового спазма. Командир наряда, младший урядник Курицын не знал, что тут поделать: застрелиться самому или перестрелять этих баб, похожих на мужиков, и мужиков, похожих на баб. Перед бледным, с белыми кулаками, Курицыным, непрерывно стоял долговязый во фраке и тыкал Курицыну под нос поочередно то кредитной «Метагалактикой», то сверкающим удостоверением Действительного Члена Академии Права СМГ. Наряд, выдвинув своего старшего вперед, жался к люку крейсера.

Стационарный предшлюз, устанавливаемый к борту надолго прибывшего в порт звездолета, удерживался в пространстве ангара системой стальных ферм, и, по расчетам конструкторов, его невозможно было повредить простым раскачиванием. Однако сотоварищам Мон Шера Великолепного это уже стало удаваться, когда, к великому облегчению Курицына люк "Коня Белого" распахнулся и, перед разом замолкнувшей юродивой толпой, появился мрачнейший и злющий Полугай. Курицын, не в силах сказать ни слова, молча развел руками.

— Я уже стрелять собрался, господин войсковой есаул.

Полугай нашел только одно цензурное слово, подходившее для выражения чувств, овладевавших сейчас Полугаем самыми различными болезненными способами, — при виде сверкающей толпы педрил и лесбиянок с туго набитыми кредитными карточками, при воспоминании о тошнотворном Светосранове и о только что законченном разговоре с Матвеем Кребнем, Кирьян Полугай сказал:

— Б-ба-а-арррдак!

И добавил еще несколько слов. Кто-то в толпе сотоварищей тихо и восхищенно ахнул.

— Дорогие друзья, — вежливейше произнес войсаул Полугай далее. — Вы имеете находится на территории военного корабля. Приказываю вам, как командир корабля, очистить территорию. Даю вам минуту. Затем прикажу своим людям выдворить вас вон силой. Задержанный мной для выяснения некоторых вопросов господин Светосранов будет свободен через несколько минут. Господа, мой корабль начинает предстартовую процедуру. Прошу вас не мешать. Честь имею. Курицын. Проследить.

— Есть, господин войсковой есаул! — радостно воскликнул младший урядник. — Ребята! Оттеснили гражданских!

Старший помощник Полугая есаул Гневнев поджидал командира сразу за дверью вакуум-камеры. Это была их первая встреча сегодня. Гневнев козырнул и протянул руку. Полугай пожал ее.

— Ну и командировочка выдалась, Кирьян Антоныч, — сказал Гневнев. — Так, я понял, уходим, наконец?

— Да, Давыдыч, уходим, слава богу. Кребень сюда придет, лично, завтра. Мне тут делать нечего больше. Корабль готов?

— Весь день в двигателе просидел, Кирьян Антоныч. Готово. Куда вас доставить прикажете?

Гневнев, заслуживший есаула за штурвалом звездолета, был только и исключительно летчиком-космонавтом. Когда он командовал кораблем, Полугай мог спокойно пить, ни о чем не заботясь. Чем он и собирался заняться тотчас, отпустив Светосранова и проверив пост при арестованном.

— Да мы пока, Давыдыч, далеко не отойдем. Встанем на оптической от шипоносца и будем ждать курьера. Он уже рядом. Арестованного повезет. А там видно станет.

Разговаривая, они пришли на круглую площадку, от которой распределялись основные массы "Коня Белого". Гневнев повернул в рубку, а Полугай остановился тут, на площадке, внезапно забыв, кто он и что ему надлежит делать. Такого с ним никогда не случалось. Приступы бешенства от непреодолимости обстоятельств — да, бывало, не раз, это нормально. Почти нормально… Сегодня, например… Нервы, все мы люди… Но мгновенная полная дезориентация — это слишком. Стареешь, войсаул, подумал Полугай медленно, причем, как-то неправильно ты, войсаул, стареешь: службу так близко к сердцу принимать нельзя, годы не те, не тот и энтузиазм… Будь честен, войсаул: впервые от тебя ушел тот, кто не должен был уйти. Вот в чем дело. Маллиган. Нагадил в душу, мерзавец, шпион… Полугай очнулся и ему стало еще хуже, когда он осознал, в какой идиотской позе стоит, и увидел, перед собой личико Ряхлова. Ряхлов попятился от зарычавшего на него отца-командира.

— Вернулся Епифанов, господин войсковой…

— Что там?

— Хорунжий Епифанов просится на доклад. Они нашли ордер.

— Какой ордер? — спросил Полугай, охренев.

— Ордер на арест Маллигана. Какой Мон-Зуд утерял. Королевский Ордер.

— Где?

— В рубке, господин…

Ряхлов говорил в пустоту. Полугай исчез. Ряхлов перевел дух. Огляделся. Закурил, погоняя дым ладошкой в сторону шлюза. Ожил коммуникатор.

— Здесь Ряхлов, слушаю вас, — откликнулся Ряхлов.

— Это… казачок… Это Хуторянский. Ну-ка, по-быстрому, слетал в командный пост шипоносца, пропуск я тебе выписал, опечатай-ка штурманский сейф. Приказ пришел. Мне в лом, а батька занят. Быстро давай, время пошло.

Хуторянский, старший радист, сегодня, вдобавок, — начальник караула, олицетворял для урядника Гены Ряхлова мор, и глад, и семь казней египетских. Поэтому Гена забеспокоился, оправил мундир и ответил:

— Есть, господин подхорунжий! Тотчас, господин подхорунжий, рад стараться.

Он не был рад стараться. Но побежал. Здесь вполне можно написать: куда глаза глядят. Перемещаться в одиночку по враждебному «Стратокастеру» Ряхлову было довольно страшно. За сегодняшний день он насмотрелся на бунтовщиков-аяксов и наслушался их. Но как раз пограничников, как выяснилось в недалеком будущем, Гена Ряхлов опасался зря: он так ни одного воочию и не увидел.

Поскольку за первым же поворотом наткнулся на Малинового Зерна.

— Минуточку, — сказал индеец. — Позвольте вас побеспокоить. Здравствуйте. Я Зерно, юконец.