Обратно мы ехали гораздо медленнее. Поскольку все те поезда, которые задерживали до этого железнодорожники ради обеспечения приличной скорости нашего передвижения в сторону Сибири, и пущенные за нами, как только наш бронепоезд проехал дальше, теперь оказались по отношению к нам на встречном пути. И с каждым из них приходилось разъезжаться, простаивая на разъездах. Ведь во многих местах имелась всего одна железнодорожная колея. Но, вынужденные простои можно было использовать для организации сеансов связи с Москвой.
Несмотря на то, что первые опыты по внедрению радиосвязи на железнодорожном транспорте американцы проделали еще в 1906 году, чтобы координировать в пути действия диспетчеров и машинистов, на железнодорожных путях Советского Союза радиосвязь появилась только в тридцать шестом. Да и то сначала лишь в виде опытных радиоустановок. А до этого, чтобы воспользоваться телеграфной связью, даже самым важным литерным поездам обязательно приходилось делать остановки. Еще хорошо, если телеграфные линии, натянутые на деревянных столбах вдоль железной дороги, имелись. Вот только не везде были и они. Впрочем, нам повезло, что линия тянулась вдоль путей, а связисты бронепоезда знали свое дело, быстро подключая нас к телеграфу по моему распоряжению даже на маленьких станциях, а на больших они и распоряжений не дожидались, поскольку хорошо знали, что начальству связь необходима. В ее обеспечении и состояла их служба. Когда поезд стоял, надев на ноги специальные «когти», самоотверженные связисты ловко забирались на столбы и присоединяли провода. А как только поезд трогался, эти провода, присоединенные к линии скользящими контактами плоских зажимов, слетали сами. И связисты быстро сматывали их уже во время движения.
Читая донесения в виде телеграмм, расшифрованных Эльзой, я сильно волновался. Мне нужно было немедленно реагировать на все эти тревожные сигналы, приходящие из столицы. И на ближайшем разъезде я приказал начальнику поезда снова организовать подключение к телеграфной линии, дав указание Эльзе набрать шифром телеграмму начальнику СПЕКО, короткое содержание которой написал карандашом на обратной стороне одного из прочитанных сообщений: «Менжинский — Бокию. Приказываю немедленно вывезти Троцкого из Горок в изолятор, подконтрольный вашему отделу. Остальных лидеров троцкистов тоже срочно распределите по изоляторам в разных местах». Когда Эльза отправила сообщение, ответ пришел неожиданно быстро: «Бокий — Менжинскому. Выполнение вашего приказа невозможно. Красногвардейцы троцкистов захватили Горки. Имело место предательство среди наших сотрудников. Сейчас в Горках, по моим сведениям, троцкистами создан оперативный штаб. Туда стекаются войска, лояльные Троцкому. События переходят в фазу открытого мятежа».
«Ну вот и доигрались с пауками в банке! Хотели, чтобы они друг друга сожрали, но все получилось наоборот. Пауки сплотились еще сильнее. Теперь самое главное — это чтобы они не скушали нас!» — подумал я с нарастающей тревогой в душе. И отправил новую телеграмму: «Менжинский — Бокию. Доложите подробнее ситуацию с Трилиссером и Ежовым. И что предпринимает Сталин?» Вскоре последовал ответ: «Бокий — Менжинскому. Трилиссер в бегах. Связь с ним потеряна. Ежов пытается взять всю Лубянку под свой контроль. Но в нашем центральном аппарате продолжается тихий саботаж, в том числе и противодействие усилиям Ежова, хотя он сообщает всем, что ему даны полномочия Сталиным. Меня Ежов пытался привлечь на свою сторону. Пришлось объявить ему, что выполняю и буду выполнять лишь ваши указания. Сам Сталин находится в Кремле. Он приказал усилить охрану. Со мной на связь с его стороны никто не выходил. Мои попытки связаться с ним тоже ни к чему не привели. Трубку постоянно берет секретарь, говорит, что генсек очень занят».
Я отправил еще одно сообщение: «Менжинский — Бокию. Назначаю вас исполняющим обязанности председателя ОГПУ до моего прибытия. Оставайтесь на телеграфе и всеми силами сохраняйте контроль за ним. По возможности блокируйте отправку сообщений другими лицами. Ежову не подчиняйтесь. По возможности примите меры к его нейтрализации. Пошлите директивы на места по пути моего следования всем местным чекистам о сборе по тревоге на вокзалах для обеспечения моей безопасности. В Москве мобилизуйте все силы ОГПУ, милиции и погранвойск против троцкистов. Установите контакты с лояльными военными».
Пропустив несколько поездов на разъезде, мы снова тронулись в путь. За иллюминаторами бронепоезда стояла тьма, но непогода уже не так бушевала. Снежный буран постепенно ослаб и прекратился. А через какое-то время кое-где в облачности появились прорехи, откуда темноту ночи немного разбавлял свет луны и далеких звезд.
Ночь выдалась тревожная. В столице, похоже, намечался переворот. А я находился в этот момент слишком далеко, чтобы повлиять на события непосредственно. Потому я не мог позволить себе пойти спать, пытаясь прояснять обстановку с помощью телеграмм на каждой остановке по пути следования бронепоезда. А обстановка вырисовывалась весьма непростая. Троцкисты, похоже, действовали сами по себе. А Сталин, возможно, дал команду Ежову арестовать Трилиссера, потому что подозревали его в связи с троцкистами, в покровительстве тому же Блюмкину.
А этот Блюмкин затаился так, что найти его никак не могли всем ОГПУ, разумеется, неспроста. Именно после разговора с Троцким он пропал. И произошло это перед всеми столичными беспорядками явно неслучайно. У меня было стойкое ощущение, что роль Блюмкина, возможно, гораздо более зловещая, чем казалось мне поначалу. Возможно, что именно он являлся связующим звеном между Троцким и отрядами красногвардейцев-троцкистов? Или же ему поручили вообще всю оперативную координацию сторонников Троцкого?
Фактически, в последние месяцы, после известных событий, приключившихся в десятую годовщину революции, все эти люди, готовые поддержать оппозиционеров с оружием в руках, во всяком случае большинство из них, находились на нелегальном положении, рассредоточившись по конспиративным квартирам. Они боялись высунуться, потому что чекисты искали их и арестовывали по одному. И вдруг они не только собрались вместе и вооружились, но и заняли Горки!
А это уже серьезная операция, явно проведенная по сигналу и с единым командованием. Похоже, что в том зашифрованном телефонном разговоре, который отделу Бокия до сих пор не удалось расшифровать, главным лидером оппозиции Львом Троцким были даны прямые распоряжения Блюмкину начинать претворять в жизнь какой-то план, задуманный заранее. А у троцкистов, наверняка, некий запасной план захвата власти имелся. Просто в той моей истории они не успели его воплотить из-за того, что оппозиционные лидеры были вовремя сосланы из столицы в отдаленные края. Теперь же, похоже, этот запасной план был задействован ими в полной мере.
Было далеко за полночь. Поезд набрал скорость на перегоне и мерно стучал колесами на рельсовых стыках. Мы с Эльзой по-прежнему сидели вдвоем в штабном помещении и не шли спать. Неожиданно она встала со своего места в углу, подошла ко мне и обняла за плечи, сказав:
— Я тоже прочитала все эти ужасные телеграммы и опасаюсь, что дело нашей революции под угрозой. Враги собираются захватить Москву изнутри. Но вы, Вячеслав Рудольфович, как самый честный и ответственный большевик, спасете положение. Я знаю. Я сейчас только на это и надеюсь. И я не дам им вас убить. Сперва им придется убить меня.
— Что ты такое говоришь, Эльза? Убить меня, да и тебя, не так-то просто. Вот сейчас, например, когда мы находимся внутри этого бронепоезда, где нас защищает не только броня, но и целая рота проверенных бойцов.
— Только мы не всегда будем внутри бронепоезда, — заметила женщина.
— Это верно! — сказал я и рывком усадил ее к себе на колени.
А Эльза не вырывалась, наоборот, прильнула ко мне, но продолжала говорить, разоткровенничавшись:
— Я буду защищать нашу революцию, пока живу. Потому что я верю в справедливость нашего дела. И ради этого я сражалась, не жалея ни себя, ни других. Но, верить в справедливость становится сейчас все труднее с каждым годом. Я хорошо знаю, как живут другие женщины, жены руководителей. Они пользуются всеми благами, которые дает служебное положение их мужей. Они ездят на служебных автомобилях своих супругов за дорогими покупками, каждый день по магазинам, по театрам, по ресторанам. У многих из них такие платья, которые и на мою годовую зарплату не купить. И, при этом, они, в отличие от меня, не рисковали жизнью ради революционных идеалов. Я чувствую досаду…
— Это, наверное, просто зависть в тебе говорит, — подначил я.
Но она вспыхнула, словно порох, неожиданно сверкнув глазами и выпалив, как истеричка:
— Нет, Вячеслав Рудольфович, это никакая не зависть! Просто у меня обостренное чувство справедливости, а эти мерзкие твари попирают его ежедневно! Да у них в квартирах все наворованное! То, что их мужья где-то экспроприируют, они сразу тащат к себе! Они заставляют своих мужей воровать, используя служебное положение! Вот кого надо раскулачивать! Вот кто справедливость попирает! Да из-за этих ненасытных и обнаглевших женщин, под их пагубным влиянием, наши партийцы становятся безвольными тюфяками, каким-то посмешищем, утрачивают связь с народом, стараясь во всем своим этим жадным женушкам угодить! Даже на преступные сговоры идут с нэпманами. И все ради этих тварей! Да где же тут революционное сознание? Утратили многие руководители его под влиянием тупых баб! Я вот защищала революцию ради того, чтобы народ лучше жил, а не для того, чтобы лучше жили эти бездельницы, которым повезло выскочить замуж за ответственных партийцев! На народ-то им наплевать! Иногда мне хочется прикончить каждую из этих зажравшихся сучек, которые новыми советскими аристократками себя считают!
В сущности, она говорила правду. Так все и было. Вот только она почему-то замечала нарушения социалистической справедливости только со стороны женщин, обвиняя во всем более удачливых конкуренток, которые ухитрились выйти замуж очень успешно. В отличие от самой Эльзы. Видимо, у нее наболело. И замуж, наверняка, ей тоже очень хотелось выскочить за большого начальника. И тут я понял, на что она намекает. В невесты ко мне Эльза набивается таким образом? Думает, что ради нее я разведусь с молодой женой и брошу маленького ребенка? Я уже и не знал, как ее успокоить и, не найдя никаких аргументов, просто заткнул этой женщине рот долгим поцелуем, а потом уволок ее к себе в купе.