Новый день начался с Эльзы. Когда я вошел к себе в кабинет, секретарша раскладывала свежую иностранную прессу на столике возле черного кожаного дивана, но, тут же подошла и обняла меня, сказав:
— Как же я соскучилась!
Потом страстно поцеловала. А мое общее самооздоровление действовало все лучше, болячки отступали, поэтому и желание росло. Не в силах совладать с собой, я обнял ее крепче и прижал к себе ее бедра. Потом мы упали на диван вместе. Причем, она быстро устроилась сверху. Когда все уже произошло, Эльза сказала:
— Я почти не спала сегодня, всю ночь думала.
— И что же надумала? — спросил я, усевшись на диване и обняв ее.
— Думала, что уже и позабыли вы про меня, Вячеслав Рудольфович.
Я удивился:
— Что за глупости, Эльза?
— Так вы же не подходили даже ко мне всю последнюю неделю, — сказала она.
Я пробормотал:
— Неужели не знаешь, сколько дел навалилось на меня в связи с этим паскудным Ягодой и его «ягодниками»? Да и троцкисты эти, проклятые, постоянных хлопот требуют. А еще сейчас, в добавок ко всему, Сталин отсылает меня в Сибирь.
Она встрепенулась:
— Как? Он вас в Сибирь сослать собрался? За что?
И тут же выпалила:
— Я поеду с вами в ссылку! Чтобы ни случилось, я хочу быть рядом до конца!
Эльза, конечно, меня растрогала горячностью порывов, но я поспешил успокоить ее:
— Ты не так поняла. Генсек меня в командировку посылает, чтобы навести порядок с изъятием хлеба у крестьян-кулаков и начать там коллективизацию.
— Я все равно хочу ехать с вами, — сказала она решительно.
И в этот момент мы услышали, как кто-то вошел в приемную, ведь большая двойная дверь, ведущая из приемной в мой кабинет, на этот раз оказалась открытой. Мы так быстро поддались порыву страсти, что даже не подумали закрыть ее. Эльза вскочила с дивана и, быстро поправив свою зеленую юбку, выбежала встречать посетителя, которым оказался мой заместитель Глеб Бокий.
— Есть интересные новости, Вячеслав Рудольфович, — проговорил он с порога, даже не обратив внимания на мою растрепанную секретаршу.
— Закрывай двери, садись и рассказывай, — указал я ему на кресло для посетителей, а сам уселся за письменный стол.
— Так вот, моя прослушка в Горках зафиксировала телефонный звонок и длинный разговор Троцкого с Блюмкиным.
— Он же, вроде бы, до сих пор в отпуске, — сказал я, вспомнив, что Якова Блюмкина, одного из талантливых агентов ИНО, резидента в Стамбуле, Трилиссер отозвал в Москву в середине ноября прошлого года. Потом, припомнив и еще одну деталь из прочитанного мной в своей прошлой жизни в будущем, что этого Блюмкина в дальнейшем, действительно, связывали с Троцким, я задал вопрос:
— И о чем же они беседовали?
Бокий ответил:
— В том-то и дело, что о разной ерунде. И я думаю, что это какой-то шифр. Но, разгадать его пока не смог.
— Есть ли расшифровка разговора? — поинтересовался я.
И Бокий, вынув из папки машинописные листы, протянул их мне.
Там, действительно, была напечатана какая-то галиматья:
Троцкий: «Здравствуй, Яша! У нас тут большое чаепитие на пикнике. Кружок единомышленников в Горках. А ты как поживаешь?»
Блюмкин: «Ничего плохого. Рыбу ловлю потихоньку. На базар хожу и к родственникам».
Троцкий: «А ты на сома попробуй пробить лунки».
Блюмкин: «Можно попробовать. Но сом — не щука, которая спит под корягой».
Троцкий: «А на охоту не собрался еще? Медведи нынче большие выросли. Расплодились. Берлоги повсюду в лесу».
Блюмкин: «Медведи даже слишком большие. Увесистые. Обычное ружье не подойдет. Нужно удлиненное».
Троцкий: «Ну, а как с охотой на лося? Думаешь уже что-нибудь по этому поводу? Сильно советую».
Блюмкин: «Лось пугливый теперь пошел. С большими рогами. Бодаться будет. Но, если храбрости наберусь, то можно попробовать».
И дальше все в том же духе на две с половиной страницы.
— Хм, действительно, очень похоже на шифр, — пробормотал я.
Текст насторожил и меня именно своей бессмысленностью. Ну, не будут терять время Троцкий и известный чекист на такой дурацкий разговор об охоте и рыбалке! И я сказал начальнику СПЕКО:
— Значит так, срочно ищи этого Блюмкина. Они с Троцким явно что-то замышляют. За Блюмкиным установи плотное наблюдение. Но, пошли грамотную «наружку», чтобы не спалились. Объект очень непростой, любые фокусы может выкинуть.
— А стоит ли допрашивать самого Троцкого? — спросил Бокий.
— Нет, Глеб. Он, наверняка, станет утверждать, что разговор, на самом деле, шуточный получился. О рыбалке, охоте и о том, как Блюмкин проводит отпуск. Больше ничего. И этим мы Троцкого не прижмем и не запугаем, а только спалимся сами. Он сразу поймет, что все разговоры прослушиваются. А нам нужно по этому каналу телефонного общения продолжать выявлять его подозрительные связи. Он и без того осторожен, как видишь, раз говорит какими-то кодированными фразами. Расшифровать эти коды, как можно скорее, входит в прямые обязанности твоего отдела. Так что действуй. Мне нужно, чтобы ты сосредоточился на дешифровке и, разумеется, на самом Блюмкине, — поставил я задачи.
И тут Бокий пожаловался:
— Дело в том, что этого Блюмкина я сразу начал искать. Вот только, после этого разговора по телефону он исчез из квартиры. И никто не знает, где он. Но, мне не кажется, что он мог поехать на охоту или на рыбалку на самом деле.
— Мне тоже, — кивнул я. И спросил:
— Дешифровать когда сможете?
— Пытаемся, — пожал Бокий плечами.
И я про себя подумал: «Только мне еще не хватало, чтобы Троцкий и этот Блюмкин замутили какой-то заговор». Ведь был Яков фигурой известной среди разведчиков разными своими тайными операциями. Прославился он в 1918 году, как убийца посла Германии графа фон Мирбаха. Читал я про версию, что именно Блюмкин убил Есенина, затесавшись в богемную среду под видом поэта. И, вроде бы, являлся он даже прототипом для Штирлица, поскольку стоял у истоков организации знаменитой «Красной капеллы». А еще он был удивительно везучим, благополучно пережив несколько покушений. Выжил даже тогда, когда ему пуля в голову угодила. Но, в той истории, которую я помнил, его все-таки расстреляли. И именно за связь с Троцким.
На Блюмкина донесла любовница. И его обвинили в подготовке убийства Сталина. Когда Блюмкина брали чекисты, он старался сбежать. Для его поимки пришлось организовывать самую настоящую погоню со стрельбой в центре Москвы. В ноябре 1929 года Менжинский, Трилиссер и Ягода приговорили его к высшей мере. На расстреле он пел «Интернационал» и кричал, что-то вроде: «Товарищ Троцкий и я — вот настоящие революционеры! Красноармейцы, стреляя в меня, вы стреляете в революцию!» Смерть он встретил достойно, не сломавшись, не запаниковав и даже не испугавшись, хотя его до этого и били, и пытали во время следствия. А он командовал собственным расстрелом, как ни в чем не бывало, даже с воодушевлением. Словно именно так и собирался уйти из жизни. Прямо не человек, а кремень!
Как только мой заместитель Бокий покинул кабинет, я вызвал к себе другого заместителя Трилиссера, затребовав и личное дело Блюмкина. Когда начальник ИНО явился, я тут же попросил его подробно рассказать мне про Блюмкина все интересное. Поздоровавшись, Трилиссер удивленно взглянул на меня. Ведь я пока не сказал ему, почему меня заинтересовал Блюмкин. Положив картонную папку с личным делом сотрудника на мой стол, мой заместитель уселся в кресло для посетителей и начал говорить, а я, слушая его, листал материалы, подшитые в папку, где на первой странице значилось, что настоящее имя и отчество Блюмкина Янкель Гершевич. Но, сам себя и окружающие называли его Яковом Григорьевичем. Впрочем, имелись у него и оперативные псевдонимы: Яшка Живой, Якуб Султанов, Макс Астафуров и Максим Исаев. Ну точно Штирлиц!
А Трилиссер рассказывал:
— Этот сотрудник у нас на хорошем счету. Он считается одним из мастеров тайных операций. Родился в 1900 году в Одессе в семье мелкого еврейского торговца. Окончил в 1914 году бесплатную талмудическую школу. В 17 лет записался в отряд еврейской самообороны против погромов и вступил в партию эсэров, потом был направлен в Поволжье, как агитатор. Вернувшись, участвовал в революционных событиях и в экспроприации банка Одессы. В начале 1918 года влился в командование 1-го Железного отряда, набранного из добровольцев для защиты революции. Там познакомился с поэтом Эрдманом из Союза защиты родины и свободы. 20 апреля того же года участвовал в экспроприации денег и ценностей из банка Славянска. В мае прибыл в Москву и назначен в ВЧК от руководства партии эсеров заведовать отделом борьбы со шпионажем, а также охраной посольств и предотвращением шпионской деятельности иностранных дипломатов. В рамках этой деятельности, он явился в начале июля в немецкое посольство вместе с одним из сотрудников и убил посла, графа фон Мирбаха, выстрелив в него несколько раз, а потом еще и кинув две бомбы.
После этого происшествия начался мятеж левых эсеров, а Блюмкина объявили в розыск. Он же, меняя имена и фамилии, скрывался, работая санитаром в больницах Москвы, Рыбинска и Кимр. Даже умудрился получить должность в комиссариате по делам земледелия в Кимрах. В сентябре Блюмкин переехал на Украину, где готовил ликвидацию гетмана Скоропадского и немецкого фельдмаршала Эйхгорна. На самом деле, в тот период Блюмкин продолжал и тайное сотрудничество с ВЧК, выдав всю террористическую сеть эсеров, за что в дальнейшем был помилован и даже восстановлен в рядах чекистов. Он был использован нами в попытке покушения на Колчака и в организации ареста адмирала левыми эсерами Иркутска.
Возвращаясь в марте 1919 года на Украину, Блюмкин попал в плен к петлюровцам, которые выбили ему зубы и сломали челюсть. Тем не менее, он смог сбежать и явиться в Киеве в ВЧК, где был задержан. Ему грозил расстрел, но, учитывая его сотрудничество с ВЧК, Троцкий и Дзержинский добились амнистии и ограничились формулировкой, что Блюмкин намерен искупить свою вину, защищая революцию. Тут же Блюмкин написал и заявление о вступлении в партию большевиков. Эсеры пытались отомстить, организовав на Блюмкина три покушения подряд за его предательство. Он получил ранения, но сумел выжить и сбежать из Киева на Южный фронт, где занимал должности начштаба, исполняющего обязанности комбрига, замначальника Особого отдела 13-й армии и Каспийской военной флотилии. Прославился участием в подавлении восстания крестьян Нижнего Поволжья.
В 1920 году Блюмкин назначен начальником охраны Троцкого. В том же году был задействован ВЧК для миссии в Персии под псевдонимом Якуб Султанов, где он помогал в свержении Кучек-Хана и провозглашению в городе Решт Гилянской Советской Республики, в руководстве которой Блюмкин получил должности военного комиссара местной Красной Армии и члена ЦК компартии «Адалят». Осенью он командовал 61-й бригадой Красной Армии против войск барона Унгерна. К концу года Блюмкина возвращают в Москву и направляют на курсы комсостава. В 1921 году он снова получает должность чекиста с заданием заняться расследованием хищений в Гохране. Под псевдонимом Исаев он ездил в Ревель, где, используя легенду ювелира, выявил связи местных перекупщиков краденого с сотрудниками Гохрана, разоблачив преступную схему. Одновременно он продолжал обучение в Академии Генштаба РККА, куда был направлен Троцким. А по окончании этой Академии Блюмкин назначен помощником наркомвоенмора Троцкого. В ИНО он числится с 1923 года…
На этом месте биографии фигуранта я перебил Трилиссера:
— Мне все ясно. Связь Блюмкина с Троцким четко прослеживается. Четче некуда. И вам необходимо срочно принять все возможные меры для задержания этого сотрудника. Есть подозрения, что Блюмкин по распоряжению Троцкого готовит заговор. Но, в чем его суть, мы пока не знаем.
Далее я кратко изложил мою беседу с Бокием, показав Трилиссеру и стенограмму подслушанного телефонного разговора, оставленную мне начальником СПЕКО.