17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера том II

Нюрнберг, Территория съездов НСДАП, 5 мая 1943 12:07

Ну и как мне начать мою речь?

Бумажки я, естественно, не заготовил, я не хотел выглядеть, как Леонид Ильич Брежнев. Хотя бумажками не брезговал и сам Гитлер, но я желал быть круче Гитлера.

Как мне обратиться к нации? «Товарищи»? «Фольксгеноссе»? «Дамы и господа»?

— Мою возлюбленные храбрые германцы… — начал я.

И вздрогнул от того, как грянул мой голос в десятке громкоговорителей разом. Звук был столь оглушительным, что наверное сам Сталин в Москве слышал.

Конечно, я заготовил речь у себя в голове заранее. Вот только теперь она от страха, а то и от алкоголя, у меня из головы просто выветрилась.

Немцы смотрели на меня, то на меня, то на Айзека.

Я решил сказать правду…

— Вас обманули!

Я оглядел толпу. Внятной реакции — ноль. Немцы явно ждут стандартного продолжения, ждут, что я дальше начну болтать про обманщиков евреев, как это тут принято. Но как бы не так.

— Вас обманули, — повторил я, — Вас обманули! Мир, в котором вы живете — есть мир тотальной лжи! Вам просто насрали в мозги, мои храбрые германцы! Но кто это сделал, кто насрал в мозги германской нации? КТО это сделал? Я вас спрашиваю!

Молчание на несколько секунд. Потом какой-то толстый ветеран СА, стоявший ближе к трибуне ожидаемо предположил:

— Евреи!

— Евреи, евреи… — повторило еще несколько глоток.

Но крики были жидковаты, видимо, орать без приказа немцы не привыкли, интерактивность моей речи была им в новинку.

— А вот и нет, — ответил я толпе, — Не евреи! Мимо! Вы не угадали. Разве евреи развязали войну, в которой уже погибли миллионы немцев? Войну на два фронта кто развязал, евреи что ли? Кто угробил наше немецкое производство, переделав его полностью под военные нужды, а потом подставив под бомбы наших врагов? Разве евреи? Точно ли евреи? Кто виноват в нашей нынешней нищете, в том, что наши родные и близкие гибнут на фронтах?

Кто виноват в том, что мы умираем под бомбами, в том, что гестапо хватает невиновных людей посреди бела дня и бросает их в тюрьмы без суда и следствия? Кто виноват в том, что в Германии больше нет свободы, что Германия превращена в один большой тюремный каземат?

В том, что в Германии воцарилось беззаконие, кто виноват?

Я замолчал.

А вот теперь немцы пребывали в полном замешательстве. Я видел это по глазам. Они еще не успели испугаться, они пока что вообще не понимали, куда я клоню.

— Вспомните, как вы жили! — безжалостно продолжил я, все больше входя в азарт, — У нас в Германии когда-то был закон и порядок. У нас был парламент, у нас была свобода, у немцев было право самим выбирать себе власть. У нас была наука! Куда делась наука? Я скажу вам, куда: она была уничтожена, когда Гитлер выгнал всех ученых-евреев, всех ученых-социалистов и демократов.

Когда из ученых у нас остались одни тупоголовые фанатики-нацисты — тогда наука и закончилась. И после этого кто-то еще удивляется, почему мы проигрываем на всех фронтах! А мы на них, да будет вам известно, проигрываем полностью. Американцы через месяц захватят Италию. Русские через месяц уже войдут в Прибалтику! Хотите честный прогноз исхода этой войны? Так вот он, ваш честный прогноз, кушайте его. Война проиграна.

Ибо нельзя выиграть войну, когда Гитлер, повторюсь, разгромил всю немецкую науку. Просто так разгромил, потому что она не соответствовала его расовым представлениям. Вспомните еще! Когда-то у нас было искусство, немецкие режиссеры и писатели когда-то были лучшими в мире… Где они сейчас? Правильно: за границей или в концлагерях! По той же причине, по которой там находятся немецкие ученые. Просто потому, что идиот Гитлер решил разгромить нашу немецкую интеллигенцию.

У интеллигенции, видите ли, оказался не тот размер черепов. Но простите меня, разве ценность интеллигенции определяется размерами её черепов, а не содержимым этих самых черепов? Итого: у нас ни науки, ни искусства. А у наших врагов тем временем все это есть! Вы в курсе, сколько немецких интеллектуалов уехали в США, например? Да, конечно, знаю, что многие из вас сейчас думают… Что ученые еще туда-сюда, но зачем нам искусство в условиях войны?

Таким дуракам я намерен напомнить: искусство — это душа нации.

Чем немцы при Гитлере заменили искусство? Чем они заменили своих писателей, поэтов, художников, режиссеров, скульпторов, архитекторов? Продукцией министерства доктора Геббельса? Ну так эта продукция — дерьмо, просто дистиллированное дерьмо, ориентированное на самый тупоголовый скот!

А искусство, как я только что сказал — душа нации. Выходит, что ваша душа нации — это дерьмо? А как вы собираетесь выиграть войну, если у вас вместо души дерьмо? На что вы собрались опираться в этой войне, если ваш дом построен на дерьме?

Я замолчал, повисла тяжкая тишина, такая, что в ней можно было увязнуть. Но я не спешил разбить эту тишину, я ждал…

Но не дождался ничего. Немцы теперь были дезориентированы.

— Итого. Немецкая наука разгромлена. Не евреями разгромлена, а Гитлером. Я был недавно на оборонном производстве, я видел, какую чушь там строят. Гигантские танки, какие-то абсурдные минные тральщики, порождение мозга безумца… И никто не занимается толком, например, ядерным проектом, ведь ядерная физика, как объявил фюрер — еврейская физика! А вы в курсе, что ядерная бомба — это оружие будущего, что одна ядерная бомба уже через пару лет сможет стереть с лица земли ваш поганый Нюрнберг?

Ни науки, ни искусства у вас больше нет. Нет даже закона, в стране царит хаос. Чиновников чуть ли не больше, чем военных, каждый плевок требует согласования в нескольких ведомствах, у нескольких фюреров! Бюрократия! А бюрократия — это хаос. И за любое малейшее слово против такого плачевного положения вещей — вас тут же потащат в гестапо. Поэтому вы все только боитесь целыми днями и ночами. Боитесь не только английских бомб, но и своих немецких гестаповцев.

И поэтому молчите.

Так что ли должен выглядеть, так что ли должен себя вести храбрый германец? Я очень сильно сомневаюсь в этом, друзья. Я сомневаюсь, что наши славные предки стали бы такое терпеть. Я клянусь вам, что ни Бисмарк, ни Генрих Первый, ни отважные тевтонцы, ни даже Мартин Лютер не стали бы Гитлера терпеть ни секунды. Они бы ему в рожу плюнули, этому вашему Гитлеру.

Я в очередной раз сделал паузу, замолчал.

Теперь я, конечно, не слышал, но видел: кто-то начал перешептываться. Какой-то старенький ветеран Первой Мировой на трибуне упал в обморок, к нему уже спешили медики.

Если в меня будут стрелять — то только сейчас. Вот сейчас самый опасный момент.

Но никто не выстрелил.

А глядели немцы теперь все больше на Айзека, а не на меня. Айзек же явно ощущал себя сейчас предельно некомфортно.

Я же совсем осмелел и вошел во вкус, я теперь жаждал диалога:

— Гитлер разрушил всё! Привел Германию к катастрофе! Кто хочет возразить мне? Говорите! Докажите мне, что не все немцы — подлецы и трусы, черт возьми!

Из стоявших возле трибуны возразить мне осмелился только толстый ветеран СА, тот самый, который орал про евреев.

Он сложил руки рупором и крикнул:

— Армия! Фюрер вернул нам армию!

Я на это дьявольски расхохотался:

— Армия! Ну конечно! Вот тут один штурмовик подсказывает мне: Гитлер дескать вернул Германии армию. Так на это я вам, напомню, друзья. Несколько вещей. Первое: эта армия воюет, как дерьмо, эта армия отступает и на Западе, и на Востоке, эта армия никакие свои задачи не выполнила. И это неудивительно: ведь эта армия обезглавлена. Гитлер выдавил всех талантливых офицеров сразу же после прихода к власти. Просто потому что боялся их!

А другие талантливые офицеры этого вашего Гитлера ненавидели и ненавидят до сих пор. Да будет вам известно, что они устроили 1 мая в нашей стране государственный переворот. Государственный переворот, в условиях войны! Вы же не думаете, что Бека назначил Гитлер? Нет, Бек сам себя назначил.

Вот как при Гитлере устроена армия, Гитлер сделал армию недееспособной и довел Германию до государственного переворота в условиях войны. Обратите внимание: не в Лондоне переворот, не в Вашингтоне, не в Москве даже, а у нас!

Так и кто после этого слабее? Мы слабее. Армия все свои задачи запорола. Еще возражения?

Вот теперь толпа переговаривалась уже открыто, не скрываясь. Над полем стоял гул, будто тут перевернули миллион пчелиных ульев разом.

Основная реакция: страх.

Я видел это по глазам, до немцев дошло.

Я все еще жаждал диалога, я даже поглядел на толстяка из СА, но тот приткнулся и молчал.

Людей, способных к диалогу со мной, тут сейчас не было.

— Подытожим еще раз, — с удовольствием крякнул я в микрофон, — Ни науки, ни искусства, ни закона, ни армии. И проигранная война в придачу. Зачем Гитлер вообще эту войну начал? Есть тут готовые ответить мне? Разумеется, нету. Тем не менее, факт остается фактом — Гитлер начал эту войну. Не евреи, не американцы, не англичане, не Сталин. Гитлер нападал. Нападал, не думая, прикрываясь вами, как живым щитом, используя вас на манер живого тарана. Фюрер использовал вас, как стадо баранов! Фюрер хотел войти в историю. Ну что же… Он в неё вошел. А вы как же? Вы сами как, я спрашиваю? У кого из вас уже погибли родные и близкие? Поднимите руки. Поднимите, я говорю! Не бойтесь. Бояться уже поздно…

Они на самом деле подняли руки. Где-то треть из собравшихся на поле. И я был уверен, что руки подняли далеко не все из тех, у кого кто-то погиб. Многим хотелось поднять руку, но они еще боялись, они еще сомневались, они еще опасались, что все мои речи — просто гиммлеровская провокация…

— Ну вот, — констатировал я, — Сами видите. У многих из вас родня уже в могиле из-за этой войны. А сколько людей еще погибнет? Миллионы! Зачем они погибнут, за что? Война, повторюсь, ПРОИГРАНА. Так за что они погибнут? За наш послевоенный позор, когда весь мир будет считать немцев варварами, дикарями и идиотами? Смысл — он в чем? Смысл этой войны для Германии?

Толпа бухтела.

Кажется еще секунда — и тут все забьются в массовом эпилептическом припадке. Цеппелин-фельд теперь был одной большой пороховой бочкой, только спичку поднеси — и начнется. Что именно начнется? Этого даже я не знал. Я немцев явно раззадорил, но вот в какую сторону — этого я и сам не понимал. Они сейчас или бросятся рвать нацистов, или бросятся рвать меня. Да они и сами пока что не знали, что им дальше делать, их реакция пока что была чисто невротической…

— И это всё, еще не считая творящегося в концентрационных лагерях, — хладнокровно продолжил я, — А там, на секундочку, сейчас находится около миллиона немцев. Миллиона! Если бы вы только видели, что там происходит… Благодарите Бога, что не видите. Впрочем, я не собираюсь вас щадить. По моему приказу снимки происходящего в концентрационных лагерях сегодня же будут опубликованы в газетах и на досках объявлений по всей Германии. Так что вы это всё еще увидите.

И тогда ужаснетесь, что Гитлер сделал с немцами. Да-да, с такими же немцами, как вы, которые честно служили Германии и работали на её благо, которые говорили и думали по-немецки. Но Гитлер их всех объявил евреями и коммунистами, хотя если вдуматься… Чем они отличаются от вас? А ничем. А теперь я повторяю свой вопрос, мои возлюбленные германцы. Еще раз. Так кто виноват в сложившемся положении? Кто наша главная проблема? Кто наш ВРАГ?

Толпа затараторила, заметалась. Я теперь понимал, что значит «овладеть массами». Пожалуй, сейчас произошло именно это — я немецкими массами успешно овладел. Сказался мой опыт провальных речей в Равенсбрюке и потом в главном управлении ᛋᛋ. Я с тех пор кое-чему научился…

Немцы кричали, но сами не понимали, что они кричат. Их крики не складывались в осмысленные слова. Похоже, что я только что добился массового психоза. Это напоминало какую-то глоссолалию. Как у пятидесятников на мессе, когда верующие говорят на ангельских языках.

Немцы просто орали, просто выплескивали всю накопившуюся боль, весь свой страх…

Но через несколько секунд послышались и содержательные крики, сначала робкие, потом все громче, все стройнее:

— Гитлер!

— Гитлер — враг!

Кричали совсем близко.

Я повернул голову: про врага-гитлера орала какая девочка из «Союза немецких девушек» на трибуне, ей вторил даже какой-то ветеран Первой Мировой, он при этом еще и грозно тряс костылем.

Я поглядел на толстого штурмовика из СА. Этот насупился, глядел на меня стеклянно.

Ясно.

Половина немцев в психозе с непредсказуемыми последствиями, половина — в кататонии, в нервном ступоре.

Интересненько…

Я сейчас уже не боялся буквально ничего. Алхимия масс оказалась делом занимательным, она меня увлекала все больше.

Мальчик-барабанщик из гитлерюгенда тем временем бросил барабанную палочку в мою трибуну, он целил не в меня, а в Айзека. Палочка стукнулась о трибуну и сломалась пополам.

На Айзеке уже лица не было, он вжал голову в плечи, он весь побелел, он был готов сбежать. Я понял, что я увлекся, что ненависть и ярость тысяч немцев сейчас направлена на Айзека, и Айзеку от этого тяжко. Он наверняка ощущает себя сейчас, как в аду на сковородке.

— Человек рядом со мной — не фюрер, — произнес я в микрофон, и все крики тут же стихли, — Не Адольф Гитлер. Это двойник. Его зовут Айзек. А настоящий Гитлер сбежал из страны, еще первого мая. Я пытался убить его, но смог лишь ранить. И я не знаю, где сейчас настоящий Адольф Гитлер. Но в Германии его больше нет, власти он больше не имеет. Так что от Гитлера я вас освободил, мои братья и сестры, мои германцы. Я прогнал Гитлера, потому что я люблю вас, несмотря на всю вашу трусость и глупость, несмотря на то, что вы позволили Гитлеру обмануть вас. Но клянусь: отныне я не оставлю вас моими заботами!

В ответ мне послышались крики, снова нестройные.

Однако мне было уже плевать.

— Я не Гиммлер, — продолжил я, — Не Генрих Гиммлер. То, что вы видите — лишь оболочка, лишь тело. Но в этом теле — душа древнего короля Генриха Первого Птицелова, душа вашего короля, мои германцы.

А вот теперь снова тотальное молчание.

Теперь ступор распространился на всех одновременно. Это была, пожалуй, самая стремительная эпидемия психической болезни в истории. Все поле, все тысячи, разом заткнулись.

Я переборщил. Вот теперь они считали меня сумасшедшим. Проклятый дуализм немцев! Этот народ — наивен, как дети. С одной стороны, готовы фанатично поверить во что угодно, с другой стороны — как только начнешь говорить нечто нерациональное, нечто не укладывающиеся в логику, то реакции не будет вообще. Немецкий мозг такое просто не считывает.

Я был уверен, что среди любого другого народа сразу бы нашлись те, кто порадовался бы «возвращению короля», хотя бы несколько человек. Но не среди немцев. Эти рогом упрутся, но не поверят. Ну что же…

— Остался еще один враг, — хмыкнул я, — Главным врагом был Гитлер, и он сражен мною. Но второй враг здесь! Среди нас!

Я ткнул пальцем в толпу, по толпе прокатилась прямо ощутимая волна ужаса. Немцы завертели головами, принялись искать врагов в рядом стоящих товарищах…

— Друг на дружку можете не глядеть, — свирепо потребовал я, — Ибо враг, о котором я толкую — враг духовный. Этот враг есть порождение гитлеровского безумия, проекция фюрерской шизофрении, его черная магия и его гипноз! Этот враг есть национал-социализм — глупое и вредное учение. Учение, превращающее людей в стадо свиней! И ныне я намерен покончить с национал-социализмом!

Я сорвал с себя фуражку, швырнул её в толпу.

Ветеран СА, в которого я и метил, попытался было эту фуражку подобрать, но стоявшие рядом немцы верно поняли мой посыл и эсэсовскую фуражку тут же затоптали ногами.

Потом я сорвал с трибуны нацистскую драпировку, красный флаг со свастикой, скомкал его. В толпу бросать не стал, потому что черт его знает, что тогда немцы отчудят, вполне могут и устроить соревнование, кто первый порвет нацистскую тряпку, а так и до давки недалеко. А мне Ходынка сейчас ни к чему.

Так что флаг со свастикой я бросил себе под ноги:

— Вот он, гитлеровский национал-социализм! Я попираю его моим сапогом! Попираю вот эту гитлеровскую свастику, эту глупейшую шизофрению! Вы знаете, что свастика — индийский символ? И что цыгане, например, происходят именно из Индии? Так и какого черта, я вас спрашиваю, Гитлер навесил себе на флажок свастику, но при этом убивал самих цыган? Где тут логика, в чем она? А где логика в остальном национал-социализме? Гитлер объявил превосходство арийцев, ха! Но ведь русские — такие же арийцы, такие же индоевропейцы, как и немцы… Более того, даже поляки — арийцы и индоевропейцы. Так считает современная лингвистика! А расовым понятием слово «арийцы» не было никогда, не существует никакой арийской расы. И люди не делятся на расы высшие и низшие. Этот бред — антинаучный бред. И я больше не потерплю никакого бреда. Расизм, расология, нацизм — пошли вон из МОЕЙ Германии, из НАШЕЙ Германии!

Закончив надругательство над нацистским флагом, я протянул руку. Не в нацистском приветствии, а просто в сторону, в требующем жесте. Костяшки пальцев у меня все еще были в крови, после того, как я расколошматил зеркало.

— МЕЧ! — потребовал я, — Король Германии хочет его меч, чтобы покончить с национал-социализмом один благородным ударом! Смотрите, немцы. Смотрите, вот он — конец гитлеризма!

Гротманн уже был на трибуне, он и правда тащил мне средневековый двуручный меч. Меч я взял в замке Вевельсбург, благо, там этого добра хватало. Жалко только, что это был меч не Генриха Птицелова, а более позднего периода. Вроде бы этот тяжелый двуручник был выкован уже в XVI веке.

Меч был вложен мне в руку.

Толпа замерла, завороженная шоу. А на трибуну, выглядевшую теперь голой без нацистской драпировки, тем временем вытащили Геббельса.

Геббельса подлечили, умыли, хорошо накормили, он даже был одет в свой фирменный коричневый костюм.

А я, в свою очередь, вчера потренировался — я рубил моим мечом тыквы, запасенные в Вевельсбурге еще с прошлой осени. И я очень наделся, что снести голову Геббельсу будет не труднее, чем разрубить тыкву. На живых людях я, естественно, не тренировался, хотя директор Аненербе Вюст, считавший себя дипломированным историком, предлагал мне именно это. Однако я это предложение решительно отверг, так что сейчас мне предстояло впервые казнить человека не пистолетом, а мечом.

Двое дюжих ᛋᛋ -маннов из батальона моей охраны поставили Геббельса на колени. Геббельс не был связан, и даже рот ему не заткнули, мне казалось, что так будет эффектнее. Король должен показать всем, что ничего не боится.

— Я обвиняю доктора Геббельса в том, что именно он обманул вас, — объявил я в микрофон, — Именно он насрал вам в мозги, заставил вас своей гнусной ложью довести родину до катастрофы. Геббельс виновен в гибели миллионов немцев. И мой приговор ему — СМЕРТЬ.

Чуть поколебавшись, я еще добавил крылатую фразу Неда Старка:

— Кто выносит приговор — тот и заносит меч, друзья! Моя честь требует лично разделаться с доктором Геббельсом, как с олицетворением нацизма.

Это, конечно же, был тотальный беспредел с моей стороны. Как и все остальное, что я делал. Геббельс еще сегодня утром был в Берлине, под охраной Вермахта, но мои люди с боем отбили бывшего рейхсминистра, похитили его и теперь доставили сюда в Нюрнберг самолетом.

Я прошелся по трибуне, картинно полоснул мечом по воздуху.

Над Цеппелин-фельд висела звенящая тишина. Как известно, человек вообще не способен оторваться от зрелища казни, ничего интереснее чужой смерти не бывает на свете в принципе…

— Я готов умереть за фю… — прошипел Геббельс.

Но закончить фразу фанатик не успел. Мой меч ударил по его шее, вырвал кусок мяса. Кровь брызнула на трибуну, Геббельс упал и захрипел. Вот только голова как была у него на плечах, так и осталась.

Вот черт. Ни фига не вышло.

Я осознал, что теперь, когда Геббельс бьется в конвульсиях, пуская фонтаны крови, я ему по шее уже никак не попаду.

Так что я просто воткнул меч Геббельсу в лицо, еще раз и еще…

Но тварь все хрипела, все извивалась и харкала юшкой. Не человек, а змеюка!

— Чёрт!

Я бросил меч, тот с громким звоном упал на трибуну.

Расстегнув кобуру, я достал пистолет и вогнал в Геббельса всю обойму, пуля за пулей. Включенный микрофон разнес мои выстрелы по полю, сделал их оглушительными, усилил в сотню раз.

И лишь тогда Геббельс угомонился и наконец соизволил сдохнуть. Охрана утащила труп рейхсминистра, оставив на трибуне длинную кровавую полосу.

Гротманн хотел было забрать меч, но я не дал, вместо этого я поднял оружие и сжал его в руке.

— Рейхсфюрер, Нюрнберг окружают войска, — шепнул мне Гротманн, — И бомбардировщики уже подняты.

Ясно.

Ольбрихт явно был уже в курсе, что я тут наболтал. Я бы сейчас отдал всё, чтобы увидеть его постную рожу хоть на секундочку.

Но я жестом показал Гротманну, что мне плевать. А потом указал на Айзека. Гротманн тут же утащил Айзека в фюрер-палаты внутри трибуны. Теперь я остался на трибуне один, если не считать двух самых фотогеничных и рослых охранников, которые торчали за моей спиной еще с самого начала выступления.

Я не собирался убегать. Только не теперь. Show must go on. До самого логического конца, после которого никто уже не сможет противопоставить мне ничто.

Я вернулся к микрофону, положил перед собой окровавленный меч, чтобы все его видели.

— Знаю! — горячо произнес я в микрофон, — Знаю, что вы мне не верите. Но поверить придется. Сейчас же. Я — король Генрих Первый Птицелов, из династии Людольфингов. Ваш король. Родич древних гипербореев. Ныне, в самый темный час немецкой истории я возродился, и я пришел вас спасти, мои возлюбленные отважные германцы. Моя храбрость, в которой вы, я надеюсь, уже убедились — моя храбрость спасет вас! Ваша храбрость спасет вас! А еще нас всех спасет чудо. Вы много страдали, клянусь, вы заслужили чуда. Вы заслужили, чтобы кто-то дал вам веру, развеял все ваши сомнения. И я сделаю это. Ныне ваши сомнения будут уничтожены. Я явлю вам чудо!

Я подал знак.

На трибуну чинно вышел кардинал католической церкви, баварский архиепископ в своем черном облачении. Нюрнберг относился именно к его епархии, а более высокопоставленного церковника я, к сожалению, найти так и не успел.

И даже этого архиепископа мне пришлось уламывать целых два часа, он воротил от Гиммлера нос, как и все они.

Вот только он уже увидел, увидел то, что я сейчас собирался показать тысячам…

И только поэтому поверил мне и согласился мне помочь. Ну и еще мне, разумеется, пришлось подмахнуть документ, возвращающий католической церкви в Германии все её древние права, и даже их расширяющие.

И это было правильным. Какой я король без поддержки церкви?

Кардинал осторожно переступил следы крови на трибуне, поморщился, потом встал рядом со мной. Я пропустил святого отца к микрофону.

— Ныне вы узрите, что намерения этого человека чисты, — провозгласил кардинал, — И убедитесь, что он желает блага Германии и является нашим королем по праву. Вы убедитесь, что Бог с ним. Помолимся. Помолимся за спасение нашей несчастной родины, за возрождение Германии!

Я покосился на кардинала.

Вообще мы так не договаривались. Предполагалось, что кардинал признает меня не просто королем, а конкретно Генрихом Первым. Предполагалось также, что он сейчас официально объявит Чудо Господне, а меня — чудотворцем.

Однако не прокатило. Видимо, кардиналу христианская совесть помешала официально анонсировать чудеса, равно как и топить за реинкарнацию. Так что текст своего и так короткого выступления кардинал самовольно сократил еще больше. Ну да ладно. И так сгодится.

Архиепископ жестом благословил толпу. Кто-то из собравшихся даже перекрестился, даже забормотал молитву — невиданное зрелище для территории съездов НСДАП.

Повисла тишина. Поднялся тихий и теплый майский ветерок…

На трибуне появилась моя дочка Гудрун.

Волосы заплетены в две косицы, сама в белоснежном длинном платье, как у невесты. На шее у Гудрун висел на ленте рыцарский крест — с мечами, дубовыми листьями и бриллиантами. Я выполнил мое обещание и вручил его дочери. В руках Гудрун несла корзинку яблок.

— Моя дочь, — представил я Гудрун немцам, — Принцесса Гудрун, моя наследница. Смотрите на неё! Не пытайтесь делать выводы или осмыслять то, что видите. Просто смотрите!

Гудрун встала на правой стороне трибуны. Все было просчитано, вокруг девушки было чистое пространство радиусом пять метров.

Гудрун помахала толпе рукой. Потом достала из корзинки яблок лежавший там сверху предмет — белоснежный кувшинчик гипербореев, недопитый до конца, запечатанный воском.

Девушка сорвала печать, сделала маленький глоток гиперборейского мёда.

Потом улыбнулась толпе. Прошла минута, две…

Всё было как там, в бункере Аненербе, когда Гудрун пила мёд в первый раз.

Тысячи глаз округлились от восторга и ужаса…

Я же убедился, что яблоки дал ей не зря. Яблоки тут делали все шоу, доказывали, что это на самом деле чудо, а не мистификация.

Гитлер и Гиммлер в Нюрнберге

Михаэль фон Фаульхабер, архиепископ Мюнхена и Фрайзинга в 1917–1952 гг. В реальной истории колебался в своем отношении к нацизму. Публично выражал сочувствие пострадавшим в ходе погромов евреям, через Гёрделера был связан с антигитлеровской оппозицией. Однако впоследствии принял сторону фюрера, заговор 1944 года поддержать отказался, заговорщиков осудил, призывал к молитвам за здоровье Гитлера.