Министр иностранных дел Великобритании и лидер Палаты общин Энтони Иден нагнал Черчилля, когда Черчилль уже садился в машину.
Министерское совещание только что закончилось, но про главное Черчилль на совещании не сказал ни слова.
Шофер уже собирался захлопнуть дверцу премьерского лимузина, но Иден придержал её:
— Экскьюз ми, сэр…
— Закройте дверцу, Иден, — потребовал Черчилль, уже устроившийся внутри автомобиля, — Ну или садитесь сюда сами. Я должен быть в Вестминстере через десять минут. Мне затруднительно будет туда доехать, если у меня на двери будет болтаться министр иностранных дел Великобритании.
Иден сел в машину, Черчилль подвинулся, хотя при его габаритах это было нелегко. И вот уже после этого Иден захлопнул дверцу лимузина.
— Могу я узнать, что вы забыли в Вестминстере, сэр? — поинтересовался Иден, когда машина тронулась с места.
— Можете, — подтвердил Черчилль, — Я вызвал туда архитекторов и строителей. Я собираюсь завтра же поставить вопрос о восстановлении дворца.
Вестминстерский дворец до войны был местом заседания Палаты общин, но здание сильно пострадало от немецких бомбежек еще в 1941.
— Работы по восстановлению вылетят нам в копеечку, сэр, — заметил Иден, — Вроде мы собирались заняться этим после войны.
— Верно, — согласился Черчилль, — Война, считайте, окончена. Дальше она продолжится без нас.
— Мда? А я полагал, сэр, что дальше будет мир. Собственно, именно об этом я и собирался с вами поговорить, о мире.
— Говорите. Разговоры о мире — дело хорошее. В отличие от мира.
— Я надеялся, что теперь, когда германское командование выполнило требования Сталина и отвело войска от Ленинграда — вы скорректируете мою позицию на переговорах с Гёрделером, — честно признался Иден.
— Нет, — коротко бросил Черчилль, — Позиция та же самая. Мы на этапе подготовки к переговорам. И будем на этом же этапе еще пару месяцев минимум. Но. Гёрделер должен думать и надеяться, что мы в ближайшее время и правда начнем с ним переговоры. Вот и вся ваша позиция, сэр. Продолжайте потчевать нашего друга Гёрделера обещаниями, пока он не лопнет!
Иден призадумался:
— Однако тогда мы опоздаем. Бек и Ольбрихт заключат мир со Сталиным, и тогда…
— Хах! — перебил Черчилль, — Неужели вы считаете, что я выжил из ума, сэр? Мир Бека со Сталиным был бы настоящей катастрофой. Большевистско-нацистский блок — это катастрофа для всего свободного мира, это помножило бы на ноль все наши усилия в этой войне, все жертвы, которые принес британский народ на алтарь победы. Но не переживайте, такого не будет.
— Не будет?
— Ни в коем случае, — заверил Идена Черчилль, — Сталин сегодня же ударит отступающим немецким войскам в спину. Это будет мощнейшее контрнаступление советских войск, немцы будут разгромлены на всем северо-восточном фронте. Так что катастрофу сегодня пожнут немцы, а не мы. Только не считайте, пожалуйста, Бека дураком. Он не дурак, его просто загнали в угол, не оставили ему выбора. Ему придется отступить. Не я довел до этого, а Гиммлер.
Выбор есть у Сталина, но Сталин человек, как известно, обидчивый. Сталин-то в 1939 честно намеревался поделить с Гитлером Европу. А Гитлер ответил ему вероломством, напав на СССР. И теперь Сталин мучительно размышляет, как ему поступить с немцами. Заключить мир? Или ответить вероломством на вероломство? Я прямо чувствую, как у Сталина в душе идет борьба, как качаются чаши весов у него в мозгах. Война или мир?
К счастью, я уже положил гирьку на чашу весов войны. Не через ваше ведомство, Иден, а по нашим старым каналам, конечно. Я уже намекнул Сталину, через лорда Бивербрука, что его решение ударить отступающим немцам в спину — будет нами полностью одобрено и вызовет наши бурные аплодисменты.
Так что никакого мира не будет, сэр.
Наоборот, война в континентальной Европе продолжится и дальше, с нарастающим остервенением. После сегодняшнего удара Сталина дальнейшие переговоры между большевиками и нацистами станут попросту невозможными, немцы Сталину перестанут верить.
Иден кивнул:
— Мне понятны резоны. Когда нацисты и советы будут обессилены взаимной войной — тогда мы и высадимся в Европе. И соберем все сливки?
— Именно так. А до тех пор, пока они воюют — мы будем союзниками и тем, и другим. Только Сталину мы все еще будем союзниками официальными, а военной диктатуре Бека — неофициальными. Вот поэтому-то и продолжайте ваши переговоры с Гёрделером в том же духе. Побольше обещайте, поменьше делайте. Помните, что каждое ваше слово, каждый ваш реверанс в сторону Гёрделера — это спасенный британский солдат, это не упавшая на мирных британцев бомба. Две худшие тирании на планете, большевистская и нацистская, душат друг дружку. Пусть душат дальше. Если два волчары решили перегрызть друг другу глотки — лев не против, сэр.
Иден вздохнул:
— Мне это понятно. Но это ставит меня в сложное моральное положение. Я не привык обещать и не делать…
— Привыкайте, сэр, — чинно ответил Черчилль, — Привыкнуть можно к чему угодно, было бы желание. Главное, чтобы Гёрделер не привык к вашим пустым обещаниям и не заподозрил неладное. Так что сделайте на переговорах с ним вид, что внутри нашего кабинета идет ожесточенная борьба. Что ряд министров выступают за немедленный мир с Германией, вот только жирный боров Черчилль мешает. Но как только Черчилля сместят… Не мне вас учить, Иден.
— Сэр, я должен вам честно признаться, — заявил на это Иден, — Я все же считаю, что мир с Германией был бы достойным вариантом. Ни Бек, ни Гёрделер не являются нацистами, так что ваше видение ситуации в Европе, как борьбы двух диктатур, мне кажется устаревшим.
— Да ну? — Черчилль скептически хмыкнул, — А что, Адольф Гитлер больше официально не фюрер Германского Рейха? Или немцы больше не верят в национал-социализм? Или Германией больше не правят гауляйтеры? Или НСДАП распущена? Или гестаповцы все уволены? Или детям в немецких школах не преподают больше расовые доктрины? А ᛋᛋ кто возглавляет, не палач Мюллер? А может быть, сэр, в Германии прошли свободные выборы? Нет, нет и нет. Германское государство остается нацистским по своей сути. И ни Бек, ни Ольбрихт, ни Гёрделер ничего с этим поделать не смогут, тем более в условиях войны. Нацизм — это идеальный мотор для машины войны. Так кто же будет менять мотор, когда машина летит на полной скорости?
— Гиммлер вроде пытался… — вставил Иден.
— Гиммлер сошел с ума, — отмахнулся Черчилль, — Кроме того, он уже фактически труп. Разведка доложила, что Гиммлер сегодня должен сложить с себя все полномочия. После чего он будет немедленно арестован. А если не сложит полномочия — будет убит, решение Ольбрихтом уже принято. Так что не говорите мне о Гиммлере, сэр, этого безумца уже можно не учитывать, этой фигуры на доске не будет уже завтра.
А остальным немецким правителям придется и дальше сохранять нацистскую Германию, потому что только такая Германия и в состоянии воевать. Вот почему нам не нужен с ними никакой мир. Сейчас не нужен, сэр, не нужен мир для Европы. Так что Европейская война продолжается, и это дает нам шанс временно вывести из войны Британию.
Чтобы вернуть её в эту войну позже, сильной и окрепшей. Тем временем наши враги истерзают друг друга и истекут кровью. В этом смысле: все мои обязательства перед британским народом, возложившим на меня власть, соблюдены в полной мере. Это — стратегия победы для британцев, сэр.
Иден молчал, он понял, что решение Черчиллем принято, что спорить тут бесполезно. Лимузин тем временем подъехал к Вестминстерскому дворцу.
День был туманным, пасмурным, сегодня точно бомбить не будут. Да больше и некому было бомбить столицу — Иден и Гёрделер еще второго мая договорились о прекращении взаимных бомбежек Лондона и Берлина. Неужели для Британии это и правда конец войны, точнее, большая временная передышка, как и сказал Черчилль?
— Нет, бомбить сегодня не будут, — хмыкнул Черчилль, вылезая из лимузина и раскуривая сигару.
Иден вздрогнул.
— Как всегда читаете мои мысли, сэр…
— Элементарно, Ватсон, — ответил Черчилль, — Вы поглядели на небо, так что разгадать ваши мысли мне было нетрудно. Кстати, помните наш последний авианалет на Берлин, первого мая?
Иден кивнул. Авианалет, самый массированный за всю весну 1943, окончился полным провалом, большая часть самолетов была просто потеряна. Целью налета тогда была клиника «Шарите», где по сообщения разведки собралось все руководство Рейха, включая Гитлера, Гиммлера и Бормана.
— Это Гёрделер и дал нам наводку, — сообщил Черчилль, с наслаждением пуская сигарный дым, — Он сам был там же, в «Шарите». Человек был готов даже пожертвовать собой, лишь бы помочь нам уничтожить нацистских фюреров. Учтите это, когда будете дальше вести с ним переговоры. Такому человеку, как Гёрделер, будет сложно долго вешать лапшу на уши. Но долго и не придется. Очень скоро, когда Сталин начнет контрнаступление, у немцев просто не останется выбора. И тогда они будут благодарны нам, без всякого официального мира, просто за то, что мы не будем активно помогать Сталину добивать Германию.
— Ваш план, в отличие от немедленного заключения мира, предполагает гибель огромного количества людей, сэр, — честно озвучил свое мнение Иден.
Черчилль на это только пожал плечами:
— Да. Но все же меньшего количества людей, чем погибли бы в мире, где правит альянс большевиков с нацистами. Подумайте лучше о том, какое количество человек смогут убить вместе гестапо и НКВД, если поделят Европу. Вы хотели бы видеть Европу, состоящую полностью из концлагерей, Европу, огороженную колючей проволокой, всю перекопанную канавами, куда сваливают трупы? Я лично — нет. Так что мой план — победа не только для британцев. Но и для Европы, для мира и христианской цивилизации, для всей планеты, для будущих поколений.
— Очень на это надеюсь.
Иден хотел уже откланяться, он не собирался сейчас осматривать с Черчиллем Вестминстер, Идена срочно ждали в его собственном ведомстве.
Но Черчилль задержал министра:
— И вот еще что. Помнится, на нашей московской встрече со Сталиным, год назад, Сталин сказал мне: «Вы, британцы, боитесь воевать. Но рано или поздно вам придётся воевать, нельзя выиграть войну, не сражаясь». Ныне я намерен доказать Сталину обратное. С этого момента я намерен выиграть войну, почти не сражаясь, сэр.
Энтони Иден, министр иностранных дел Великобритании в 1940–1945 гг, затем в 1951–1955 гг. Британский премьер-министр в 1955–1957.
Вестминстерский дворец после немецких бомбежек 1941.