17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера том II

Пруссия, Тевтобургский лес, 4 мая 1943 09:48

Мы покинули замок ранним утром, как только я ознакомился с текущей политической ситуацией и сделал все нужные выводы.

Минут пятнадцать мы ехали до Тевтобургского леса, потом ехали по лесной дороге, потом кончилась и она.

Мы углубились в скалы, поросшие ёлками и буками. Места здесь были таинственными и глухими, в низинах болотистыми. Тут почему-то даже птицы не пели, я слышал только кваканье лягушек, да еще одинокая кукушка прокуковала один единственный раз. Возможно, хотела сообщить, сколько мне осталось жить? Не лет, а дней, естественно.

Очень скоро скрип еловых ветвей на ветру вообще остался единственным звуком, сопровождавшим нашу экспедицию Аненербе.

Некоторых сотрудников этой оккультной организации я уже взял с собой, тех, что были в замке — а именно тех самых клоунов, которые изображали вместе со мной «черных апостолов» во время первомайского ритуала. Возможно, именно их криворукость и привела к тому, что я занял тушку Гиммлера, кто знает. Впрочем, про начинку тайного бункера никто из них был не в курсе. Возглавлял «апостолов рейхсфюрера» Ганс Шляйф, шеф археологического отдела Аненербе. Шляйф имел невыносимо уродливую внешность, рожа у него была такой, как будто по ней катком проехались, а его речи сквозили явственной умственной отсталостью.

«Исследования» Шляйфа в свою очередь, как мне поведал Гротманн, были настолько бредовыми, что от них воротили нос даже остальные сотрудники Аненербе. Шляйф утверждал, что раскопал где-то возле Мюнхена Атлантиду, но показать результаты своих раскопок так никому и не осилил. Но одного у Шляйфа было не отнять. Вместо Бога он верил в Генриха Гиммлера, он полагал богом меня. Моя история о том, что я реинкарнация короля Генриха Птицелова, не вызвала у Шляйфа даже тени сомнения.

Тут же со мной был и комендант Тауберт, он вел нас, он единственный в замке знал, где сокрыт тайный бункер. Обергруппенфюрер Тауберт в ночном обряде 1 мая тоже участвовал. Остальные девять моих сподвижников по Аненербе были мелкими фюрерами, недостойными даже упоминания. Гиммлер вынужден был набрать их в качестве жрецов для своего ритуала лишь потому, что других вариантов не было, над увлечениями рейхсфюрера потешалось (за спиной, конечно) даже большинство эсэсовцев, из тех, кто был в курсе рейхсфюрерских мистерий.

А вообще, судя по разъяснениям, которые мне дал Гротманн, мое Аненербе и правда было беспощадно прорежено фюрером, сразу после начала войны. Большинство специалистов по оккультизму были просто-напросто отправлены на восточный фронт, где и сгинули. Такова была месть фюрера Гиммлеру за его неподобающие занятия.

Впрочем, несколько высокопоставленных лиц все же пережили фюрерские чистки, и этих знатоков оккультизма привезли сюда тайно, только этим утром.

Я решил не тащить их в замок, а встретиться с ними сразу у секретного бункера. Их туда должны были доставить эсэсовцы из моего личного штаба, посланные Гротманном еще вчера, когда я заказал инспекцию бункера. Эта группа гиммлеровских оккультистов должна была прибыть к бункеру с юга, со стороны села под названием Борхен.

Но привезли мне не всех.

Ряд ключевых чиновников Аненербе Гротманн из списка вычеркнул, потому что они имели отношение к экспериментам над людьми в концлагерях. Гротманн сделал это даже без моего указания, а сообщил мне о своем решении уже постфактум, ибо теперь был в курсе, что я не сторонник экспериментов над людьми. Я это решение Гротманна одобрил.

Так что из лиц, причастных к подобной мерзости, доставить мне должны были одного Вольфрама Зиверса — штандартенфюрера ᛋᛋ, курировавшего Аненербе по линии моего личного рейхсфюрерского штаба. Зиверс знал, как пройти к бункеру, более того: знал, что в нём внутри. Еще знал Рудольф Левин, оберштурмбаннфюрер ᛋᛋ и вроде как действующий маг, специалист по колдовству. И еще двое были в курсе: директор Аненербе штандартенфюрер Вальтер Вюст и Юрьё фон Грёнхаген, фольклорист, не имевший ни образования, ни даже эсэсовского мундира или звания.

Итого — не считая потерявшего память меня, пятеро в курсе, где бункер находится, и лишь четверо знают, что в бункере внутри. И именно с ними я и должен был встретиться уже возле самого бункера.

Ситуация интриговала, я все больше волновался.

Впрочем, в бункере ведь могло оказаться никакое не вундерваффе, а туфта, просто какое-нибудь дерьмо, которое Гиммлер припрятал в припадке паранойи или собственничества. Рейхсфюрер был человеком странным, я бы не удивился, если бы обнаружилось, что бункер набит какими-нибудь черепами древнегерманских волков, а то и людей. А то и дерьмом буквальным, древним, арийским и окаменевшим. С Гиммлера станется.

Сам я взял с собой к бункеру представительную делегацию. Не только моих «черных жрецов», но и сотню человек личных телохранителей и охранников из замка. Чтобы в случае чего защитили меня и от бункерной хтони, и от убийц, посланных Мюллером или Ольбрихтом, если они заявятся в этот лес.

Еще я захватил с собой парочку бывших сотрудников Равенсбрюка, которых тоже притащил в Вевельсбург — этих, чтобы в случае чего скормить их хтони, обитающей в бункере. Я, как и все, играл в игры, смотрел фильмы. Так что знал, что разбуженное нацистами древнее зло обычно первыми убивает статистов. И бывшие охранники Равенсбрюка идеально подходили для этой роли.

Я был готов ко всему.

Еще я взял с собой дочку Гудрун. Девочка была в восторге, я же решил, что пора ввести Гудрун в курс моих дел. Кроме того, в её возрасте я бы отдал всё, чтобы посетить секретный бункер Аненербе. Так что мне хотелось сделать дочке приятное, хотя бы чуть-чуть позаботиться в её лице о детях Германии. Не всё же мне людей убивать?

Ну и Карла Юнга я тоже захватил. Потому что осознал, после событий в Равенсбрюке, что помощь психиатра мне может понадобиться в любой момент. Наконец, Айзека и Аденауэра я тоже потащил к секретному бункеру, хоть они оба и активно сопротивлялись.

Айзека я вынужден был держать при себе, не спускать с него глаз ни на секунду, ибо вот за ним теперь будут охотиться возможно даже больше, чем за мной. Айзек в принципе разоблачен, но при желании его все еще можно использовать, как фюрера. Интернета в 1943 еще не изобрели, так что новости тут распространяются медленно. А напечатать в газетах или сказать по радио, что фюрер — ненастоящий, хунте до сих пор не хватало мужества. Так что никуда Айзек от меня не уйдет, не дальше, чем на три метра. Я приказал моей охране контролировать его круглосуточно, даже когда он нужду справляет. Родная сестра Айзека еще вчера была освобождена по моему указанию из Моабитской тюрьмы и спрятана под чужим именем. Чтобы хунта с Мюллером не добрались до женщины, и не могли бы надавить на Айзека через неё.

Что же до Аденуэра… Аденауэр ругал меня последними словами, он использовал весь куцый запас немецкой матерщины, он требовал, чтобы я его отпустил или хотя бы оставил в замке, а не тащил «бродить по болотам в компании безумцев, колдунов и вырожденцев». Но я был непреклонен. Я сначала привез Аденауэра силой в Вевельсбург, а теперь взял его на прогулку к бункеру. Я все еще считал Аденауэра моим советником, хоть он и был против. Но что мне его «против», когда речь идет о судьбах мира и Германии?

Тем более, что все пророчества Аденауэра, высказанные вчера, сегодня подтвердились. Поэтому я пообещал Аденауэру, что непременно его отпущу, но лишь после того, как он сходит со мной в тайный бункер и даст совет по поводу его содержимого. Если содержимое будет представлять интерес, разумеется.

— Пришли, рейхсфюрер! — торжественно провозгласил обергруппенфюрер Тауберт.

И ткнул пальцем, украшенным эсэсовским кольцом «Мертвая голова», в какое-то болотце.

Места тут были живописные, глухие и для секретного бункера более чем подходящие. Мы сейчас стояли на склоне невысокого каменного холма, одного из тысячи, составлявших гряду. Гряда тянулась через лес, и лес скрывал её со всех сторон. С воздуха это место не заметишь, и на земле без толкового проводника его никогда не найдешь.

Холм впереди нас резко обрывался вниз, и в метре внизу, прямо в теле холма и располагался бункер.

Я встал на колени, свесил голову и даже увидел двери — стальные, выкрашенные серой краской, под цвет камня. Двери большие, сюда мог свободно заехать грузовик. Но чтобы заметить эти двери, даже подойдя к ним вплотную, нужно было приглядеться. Краска явно регулярно обновлялась. Никакой тропы внизу не было, только кочковатая заболоченная полянка, окруженная деревьями, бункер ничто не демаскировало.

Я поднялся на ноги и отряхнулся.

— А где система уничтожения бункера?

— Повсюду, рейхсфюрер, она повсюду! — доложил Тауберт.

Тауберт был уже в курсе, что у меня проблемы с памятью, но освежал он мою потерянную память с удовольствием. Этот человек явно обожал рейхсфюрера, каждая его фраза просто сквозила почтением, если не восхищением.

— Вон, глядите.

Я не сразу понял, о чем Табурет толкует, но, приглядевшись, на самом деле узрел расставленные повсюду на холме ящики, тщательно замаскированные и выкрашенные той же серой краской.

— Торпекс, рейхсфюрер, — сообщил Тауберт, — Мощнейшая взрывчатка, трофейная, мы захватили её у англичан. Все точно рассчитано, эти ящики расставляли профессиональные геологи-подрывники. Позже ликвидированные по вашему приказу, естественно. Я регулярно проверяю содержимое ящиков и слежу, чтобы взрывчатка не испортилась. Достаточно подорвать хотя бы один ящик — и тут взлетит на воздух всё, прогремит взрыв, который немедленно спровоцирует горный обвал. И этот бункер будет похоронен под камнями навечно, более того — обвалится вся гряда, отдельные обвалы произойдут в радиусе полутора километров. Так что если взорвать ящики, то этот бункер уже никогда и никто не обнаружит.

— Хех, — я хмыкнул, — Это правда, дружище Тауберт. В 2023 году этот бункер так и не найден.

— Рейхсфюрер! — вмешался главный археолог Аненербе Шляйф, — Существует ли в 2023 году Рейх? И покончено ли там с евреями?

Эту хрень я ответом не удостоил.

Одно радовало: мои сотрудники Аненербе меня на самом деле обожали, они боготворили меня, мои россказни о том, что я живу уже тысячу жизней, их не смутили ни на секунду. Вот если бы хунта состояла из этих молодчиков, а не из скептиков-Ольбрихтов, я бы уже давно закончил войну и, пожалуй, на самом деле правил бы после этого Германией еще тысячу лет.

Но увы. Люди уровня Шляйфа власть не захватывают, собственно, Шляйф вряд ли мог адекватно управлять даже взводом.

Внизу нас уже ждали, на болотистой полянке перед бункером стояло человек пятнадцать мужиков — мои сотрудники, прибывшие сюда со стороны Борхена. В отличие от моей группы, эти топали не по скалам, а по весенним болотам, так что наверняка промочили себе сапоги.

Нам потребовалось еще несколько минут, чтобы спуститься вниз, к дверям бункера, для этого пришлось искать пологий склон каменного холма.

Уже внизу Гротманн представил мне прибывших:

— Вот это люди из вашего личного штаба, рейхсфюрер…

Я пожал руки нескольким офицерам, Гротманн тем временем привычно объяснил им, что у рейхсфюрера проблемы с памятью из-за черных ритуалов.

Далее Гротманн отрекомендовал мне ведущих эзотериков Рейха:

— Карл Крафт, он не сотрудник Аненербе, но виднейший в Германии астролог. Я счел необходимым доставить его вам сюда. Мне пришлось выручать его из концлагеря, из Заксенхаузена… Как вам известно, Гитлер ненавидел астрологию. А вот это Карл Виллигут, его я привез сюда из другого, хм, учреждения… Виллигут — прямой потомок древнего бога Тора, если вам будет угодно, рейхсфюрер. Ранее он исполнял роль верховного жреца во время ритуалов ᛋᛋ, пока фюрер не приказал вам избавиться от господина Виллигута и не запретил публичные языческие ритуалы. Вальтер Вюст — директор Аненербе. Вольфрам Зиверс — куратор Аненербе в вашем личном штабе. Рудольф Левин — шеф зондеркоманды «H», по вашему указанию собирал в тайне от фюрера материалы по оккультизму и ведьмам. Герман Вирт — бывший шеф Аненербе, крупнейший специалист по Гиперборее, уволен приказом фюрера, с запретом занимать государственные должности. Ну и Юрьё фон Грёнхаген, антрополог и собиратель фольклора.

Мда… Ну и команда.

Познакомившись с этим сборищем оккультистов, я осознал, что Гитлер на самом деле в свое время разгромил Аненербе практически полностью. То, что я видел сейчас, было жалкими ошметками былого величия. Да и то, этим мужикам еще повезло, что фюрер не отправил их в газовые камеры или на фронт.

Неудивительно, что Гиммлер все это время скрывал от фюрера секретный бункер. Судя по биографиям вот этих господ, оккультизма Гитлер не переносил в принципе. Это теперь многое объясняло, например, зачем Гитлер вызвал меня к себе первого мая, и почему фюрер был в такой ярости по поводу гиммлеровских ночных ритуалов в замке.

— Ну хорошо, — кивнул я, — Рад вас всех видеть, друзья. Бункер сейчас будет вскрыт. У кого второй ключ?

Первый ключ был у меня самого, мне его передал еще в замке Тауберт. Но чтобы открыть бункер — требовался и второй ключ. Второй оказался у Зиверса.

Однако, прежде чем лезть за Копьем Лонгина или дисколетом, я решил все же уточнить:

— Как вам уже пояснил Гротманн, у меня провалы в памяти. И я не помню, что в этом бункере. Что-то опасное?

Ответил мне директор Аненербе Вальтер Вюст:

— Отчасти, герр рейхсфюрер. Если не совершать определенные действия — то объект в бункере полностью безопасен.

— Определенные действия?

— Не вскрывать контейнер, рейхсфюрер. Вот этого делать нельзя.

— Что? А зачем я, по-вашему, сюда приперся, как не вскрывать контейнер? Ладно, плевать. Нет времени. Заходим. Объясните мне все по ходу дела, господа.

Замочную скважину на огромных дверях я обнаружил только с помощью Тауберта. Мой ключ повернулся легко, а вот с ключом Зиверса пришлось повозиться. Тауберт, конечно, все эти годы смазывал замки, но сюда никто не входил уже шесть лет, с самого 1937.

Наконец Зиверсов ключ провернулся в скважине, двое моих эсэсовцев не без труда распахнули тяжеленные ворота, уже успевшие частично врасти в болотистую почву.

Я ожидал, что из бункера на меня пахнет сыростью и плесенью, как это обычно бывает, но ничего подобного. Выдолбленный в скальной породе бункер был дополнительно отделан бетоном, так что внутри царила полная стерильность.

Тауберт тут же включил фонарь и бросился к стоявшему в углу бункера генератору, чтобы залить горючее и дать освещение. Бункер был электрифицирован, Аненербе в свое время позаботилось даже об этом.

Я уже хотел войти, но Гротманн остановил меня:

— Может, лучше дождемся света, шеф?

Я удивился:

— Боитесь древней мистики, Гротманн? Не ожидал от вас. Впрочем, вы правы, подождем. А пока что расскажите мне, что тут вообще хранится.

— Пусть Грёнхаген вам расскажет, рейхсфюрер, — переложил ответственность на товарища директор Аненербе Вюст.

Я поглядел на Грёнхагена.

Конечно, шизофреники из Аненербе все были людьми примечательными. Прилично тут выглядели только измученный концлагерями астролог, явно интеллектуал, да еще сам директор Вюст — типичный эсэсовец-служака, с абсолютно стандартной немецкой мордой.

Но остальные — явно патентованные безумцы. У специалиста по оккультизму Левина вообще рожа такая, что мне уже захотелось возродить святую инквизицию и отправить его на костёр.

Однако самым странным был указанный фон Грёнхаген. Собственно, этот не похож ни на шизофреника, ни даже на эсэсовца. А похож больше всего на типичного советского геолога, из фильмов. Суров, бородат, одет в куртку и свитер, только оленей на свитере и гитары не хватает для полного соответствия образу. И он единственный из всех здесь догадался надеть на нашу прогулку нормальные болотные сапоги.

— Совсем ничего не помните, рейхсфюрер? — уточнил фон Грёнхаген.

— Ничего. Говорите.

— Что ж, провалы с памятью — дело обычное. Я еще не на такое насмотрелся в моих экспедициях. В общем, если коротко… Летом 1936 года я возглавил экспедицию в Карелию.

— В Карелию? В советскую Карелию?

Вот к такому судьба меня не готовила, я понятия не имел, что экспедиции Аненербе ездили в СССР.

— Не в советскую, рейхсфюрер. В финскую, — уточнил фон Грёнхаген, — Мы искали следы древней гиперборейской цивилизации. Предполагается, что Карелия была их южным форпостом, а сам центр цивилизации находился в Арктике.

— Точнее в районе северного полюса, — с удовольствием вставил Вирт, уже пожилой мужик помятого вида и крупнейший специалист в Рейхе по Гиперборее.

— Экспедиция прошла успешно, — продолжил фон Грёнхаген, — Нам на самом деле удалось обнаружить древний город гипеборейцев, точнее его останки в скалах, недалеко от сопки Укко-Коли. Но этому городу были уже тысячи лет, он частично был погребен под завалами… Мы запросили огромное финансирование для раскопок, но фюрер, узнав об этом, приказал нам экспедицию свернуть и срочно вернуться в Рейх. И вроде бы устроил вам взбучку. Так что экспедиция была прервана самым варварским образом.

И тогда вы дали мне приказ устроить еще пару горных обвалов и похоронить останки гиперборейского города, чтобы до них не добрались финны. Вы еще сказали, что если гиперборейский город не смогут исследовать немцы, то его не сможет исследовать никто. Что мы и проделали, мы там все повзрывали. Поэтому теперь до этой древней Гипербореи никто не докопается в ближайшие лет пятьдесят.

Мы успели лишь вывезти несколько артефактов, они в этом бункере и хранятся.

Разумеется, вы скрывали их от фюрера, ибо он был тогда в ярости из-за ваших трат на экспедицию, он наверняка уничтожил бы артефакты, если бы обнаружил. Вот почему в этот бункер никто не заходил с самого 1937.

— Ясно. А что за артефакты-то?

Но в этот момент генератор зашумел, в бункере зажегся свет.

Вот черт. Оглядевшись, я испытал острое разочарование. Никаких дисколетов в бункере припарковано не было. Собственно, дисколет сюда наверняка бы и не влез. Несмотря на огромные ворота, бункер представлял собой выдолбленное в скале помещение площадью всего в пару десятков квадратных метров.

А находилось тут всего лишь три ящика. Два деревянных и небольших, маркированных грузами ᛋᛋ, и третий — большой контейнер, выше человеческого роста, металлический и без маркировки. Размеры контейнера были таковы, что в него бы влезло штуки четыре стиральных машин.

— Ну и что из этого опасно открывать? — поинтересовался я.

— Контейнер, — забеспокоился директор Вюст, — Я же сказал: контейнер. Все остальное смотреть можно, но контейнер ни в коем случае не трогайте, рейхсфюрер.

Ага. Как бы не так.

Я оглядел мою «команду по спасению мира от фашизма».

— Ну вот что. Со мной идут Гротманн, Вюст, фон Грёнхаген… И Вирт еще, нам пригодится специалист по Гиперборее. Юнга и Аденауэра тоже давайте сюда. И еще пару эсэсовцев, тех, которые из «Мертвой головы», из охраны Равенсбрюка.

Последних я взял с собой, чтобы скормить их в случае чего той твари, что сидит в загадочном контейнере. А Юнга и Аденауэра я взял, потому что мне были нужны разумные люди рядом.

— Остальным ждать снаружи, в бункер не ходить, — распорядился я.

Не хватало еще трогать древний артефакт в компании безумцев. Не говоря уже о том, что с Левиным и Виллигутом находится в одном помещении было банально неприятно, а то и просто опасно. Левин глядел на меня так, как будто хотел навести порчу, а у Виллигута вообще ни проблеска адеквата в глазах.

— Папа, а как же я? — послышался обиженный голосок моей дочери.

Гудрун была одета в форму ᛋᛋ -мана, которую ей подобрали по размеру в замке, но форма все равно висела на девочке мешком. В замок мою дочку привезли в её униформе «Союза немецких девушек», которая для прогулок по скалам и болотам не годилась, потому и пришлось нарядить Гудрун эсэсовцем.

Сейчас дочка глядела на меня во все глаза.

— Уговорила, — вздохнул я, — Ты тоже.

Почему бы девочке не поглядеть на гиперборейский артефакт, в конце концов?

Я в компании указанных лиц вошел в бункер.

Первым мы вскрыли деревянный ящик. Внутри ожидаемо оказалось какое-то дерьмо — черные круглые диски, металлические, покрытые непонятными знаками. Целый ящик непонятных дисков. Я будто снова оказался в России 90-х на барахолке, где продавали CD.

Нет, это точно не дисколеты, вот на этих дисках не полетишь. Впрочем, это и не дискеты для гиперборейских компьютеров. Просто какие-то древние записки на непонятном языке. Нечто вроде шумерских табличек, только те были глиняные, а эти из металла, и круглые.

— Ну и что это за карельский народный фольклор? — разочарованно поинтересовался я.

— Рунические записи, на гиперборейском, — доложил фон Грёнхаген.

— И что в них написано?

— Никто не знает, шеф, мы же не умеем читать гиперборейские руны. От наших германских они сильно отличаются, как видите.

— Вирт? — потребовал я ответа у крупнейшего специалиста по Гиперборее.

Вирт взял один из дисков, покрутил в руках, надел очки, попытался читать. К чести Вирта, пудрить мне мозги он не стал.

— Не знаю, рейхсфюрер, — честно признался Вирт, — Мне показывали одну такую штуковину, еще шесть лет назад, сразу после карельской экспедиции. Однако, увы, я не могу это прочесть, гиперборейский язык не дешифрован.

— Собственно, мы на самом деле уже успели исследовать эти таблички, в 1937, — доложил Вюст, — Но никакой информации мы из них не выжали.

— А что по металлу? Что это за материал?

— Непонятный материал, шеф. Состав неясен. Воспроизвести мы его не можем, хоть он и очень прочный, прочнее стали, и во много раз её легче. При желании из этих табличек можно сделать пару защитных панцирей для солдат. Или обшить ими один танк.

— Хм… Я подумаю над этим.

Идея-то неплохая, если металл и правда прочный, не имеющий аналогов. Вот только это же варварство, а вдруг на этих табличках и правда написано нечто важное? В любом случае, надо будет потом более подробно исследовать материал, из которого эти диски изготовлены.

Потом был вскрыт второй ящик.

Внутри оказалась стеклянная банка, в таких обычно маринуют огурцы. В банке плескалась какая-то темная жижа, непонятного цвета и структуры.

— А это что? Содержимое гиперборейского нужника, я так понимаю?

— Возможно, — ответил фон Грёнхаген, — Мы точно не знаем. Мы это толком не исследовали. Но в городе гиперборейцев была яма, заполненная вот этим веществом. Я взял оттуда образец, который вы сейчас и наблюдаете. Вещество никакой опасности не представляет. Но и пользы, видимо, тоже не несет. Могу только сказать, что это не горючее, а какая-то органика неизвестного происхождения.

— А банка?

— Банка не гиперборейская. Она из-под соленых лимонов, рейхсфюрер. В составе моей экспедиции был итальянец, он и предоставил банку. Ну знаете, итальянцы любят лакомиться солеными лимонами…

— Ясно.

Я разочаровывался все больше. Конечно, если я еще проживу некоторое время — надо непременно передать и банку, и диски квалифицированным ученым. Вот только я сильно сомневался, что даже они смогут извлечь из этого нечто продуктивное.

Теперь остался только контейнер, тот, который мне отрекомендовали, как опасный.

— Ну а там что?

Сотрудники Аненербе переглянулись.

— Мы не знаем, рейхсфюрер, — сказал Вюст.

— То есть? Контейнер же явно не гиперборейский. Фон Грёнхаген, объяснитесь.

Фон Грёнхаген теперь выглядел чуть растерянным, даже напуганным:

— Тут сложно, рейхсфюрер… В общем, дело было так. Наши финские рабочие забрели в какой-то подземный зал гиперборейского города. И что-то там нашли. Что именно — я так и не понял. Но что-то крупное. Я предоставил им контейнер для транспортировки, чтобы они вытащили эту штуковину, которую они нашли, наверх. Штуковину погрузили в контейнер, его мы достали через пролом в потолке подземного зала, лебедкой. Потом стали тащить рабочих оттуда же, но они… Короче, они все сошли с ума, рейхсфюрер. Тронулись головой, не могли сказать ничего членораздельного. И мы их всех на обратном пути сдали финнам, те поместили их в дурдом, где они, насколько мне известно, находятся до сих пор. Никто из них в себя так и не пришел. Так что в этом контейнере — нечто, что сводит с ума любого, кто взглянет на него.

Так.

А вот это уже интересно. Может доставить этот контейнер Ольбрихту, в качестве прощального подарка от рейхсфюрера? Или Мюллеру?

— Но неужели уже тут, в Германии, контейнер не пытались открыть?

— Пытались, — сообщил Вюст, — Там темнота внутри.

— Темнота?

— Именно. Просто темнота. Абсолютная черная тьма. Ничего не видно. И никакой свет её не освещает, ни один фонарь. Пробовали совать туда кинокамеру — она ничего не снимает, а фотоаппарат ничего не фотографирует.

— А если в эту тьму зайдет человек…

— Пробовали, рейхсфюрер. Результат тот же, что и с финскими рабочими. Человек заходит в контейнер, а выходит безумным. Сходит с ума навсегда.

— Класс. А как же тогда финны вообще погрузили эту штуковину в контейнер?

— Неизвестно, — пожал плечами фон Грёнхаген, — Я при этом не присутствовал, шеф. А если бы присутствовал — то тоже сейчас был бы в дурдоме, а не говорил с вами.

Я призадумался, но ненадолго. Что я в конце концов теряю?

— Открыть, контейнер, — приказал я.

— А вы уверены… — протянул Вюст.

— Уверен. Открывайте. Я так понял, если не входить в контейнер — то вреда же не будет?

— Если не входить — то не будет, — заверил меня фон Грёнхаген, — Но вот руку туда совать не советую. Любой контакт с тьмой внутри контейнера сводит с ума. Мгновенно.

— Ясно. Открывайте. Приказываю.

Ганс Шляйф, штандартенфюрер СС, шеф отдела раскопок Аненербе. В реальной истории покончил с собой в Берлине в апреле 1945, перед этим убив свою жену и детей.

«Экстернштайне», скальные образования в Тевтобургском лесу, современное фото. Гиммлер полагал Экстернштайне местом положения древнего германского святилища, здесь проводились многочисленные археологические изыскания Аненербе.

Totenkopfring, кольцо «Мертвая голова» — эсэсовская награда, приказы на награждение пописывались лично Гиммлером. После смерти награжденного кольцо возвращалось Гиммлеру, кольца умерших эсэсовцев (большая часть которых погибла в бою) хранились в замке Вевельсбург, в специальной ритуальной гробнице. Весной 1945 все кольца из Вевельсбурга были захоронены где-то в Тевтобургском лесу, под искусственно вызванной лавиной. Не найдены до сих пор.

Вальтер Вюст, президент (в 1937–1938 гг.) и директор (1939 — 1945) Аненербе. Также шеф отделов индогерманской арийской культуры и языков и индогерманского арийского языкознания и культурологии в Аненербе. После войны приговорен германским гражданским судом к трем годам лагерей.

Юрьё фон Грёнхаген, руководитель карельской экспедиции Аненербе 1936 г. В 1937–1939 шеф отдела индогерманских и финских культурных связей Аненербе. В 1945 арестован британцами, потом передан финнам, как гражданин Финляндии. В 1947 освобожден, фактов какого-либо участия в преступлениях нацистов судом не установлено.