Сумерки памяти

* 3 *

Давным-давно в одном небольшом городе жил бедный сапожник со своей молодой женой и маленьким сыном. Несмотря на то что был он человек работящий и честный, деньги очень ненадолго задерживались в его доме, да и вообще были в его семье большой редкостью. Какие бы усилия ни прилагал несчастный молодой человек, чтобы заработать побольше — все это, как правило, оборачивалось прахом.

Однажды, как раз в тот год, когда его жена ждала второго ребенка, сапожник шел через главную городскую площадь отдавать заказ торговцу скобяными изделиями. На минуту задумавшись, он чуть не угодил под копыта какого-то знатного всадника, проезжавшего в этот момент мимо. Лошадь встала на дыбы, а сапожник легко увернулся и отпрыгнул в сторону.

— А ты ловкий малый! — воскликнул незнакомец и бросил молодому человеку две монеты. — Если тебе надоел этот пыльный городишко и если ты не хочешь всю жизнь разносить по домам чужие башмаки, то можешь последовать за мной в мой родовой замок — будешь работать управляющим, получишь надежный дом и хорошие деньги.

— Спасибо, благородный господин! Я бы с удовольствием, да у меня ребенок маленький, и жена в скором времени ждет прибавления. А ведь без них мне жизни нет, — пролепетал растерявшийся молодой человек.

— Что ж, раз ты человек семейный — тем лучше. Думай до утра и, если решишься, приходи на этот постоялый двор, я буду ждать тебя до рассвета, — сказал незнакомец и поехал по направлению к харчевне.

Наблюдавший всю эту сцену торговец скобяными изделиями вышел из своей лавки и, подойдя к размышлявшему посреди площади сапожнику, сказал:

— Знаешь, кто это был? Известный злодей и великий чернокнижник! Он живет в том замке, что стоит за двуглавой горой, и владеет самыми плодородными в тех местах землями. Говорят, что он умеет делать золото из свинца. Держался бы ты от него подальше!

Бедный молодой человек не знал, что и думать. Жену он раньше времени волновать не хотел, а больше посоветоваться было не с кем. Тогда, еще немного поразмыслив и взвесив на ладони две монеты, он решил пойти к гадалке, которая жила на окраине города и, как говорили, могла не только предсказать судьбу, но и помочь дельным советом. Более не раздумывая, сапожник направился к ее покосившемуся дому.

Старая женщина не стала медлить с предсказанием, и как только молодой человек переступил порог ее дома, сразу же указала ему своей костлявой рукой на скамью и прошептала:

— Вижу, вижу, зачем ты пришел. Перед тобой лежит новый путь, и ты не знаешь, как поступить. Вот что я скажу тебе, прелестный юноша — на этом пути тебя ждет смерть и рождение. Все твои дети вырастут богачами, а внуки станут баронами. Ну а об остальном я промолчу. Давай же мне одну монету, из тех двух, что бросил тебе незнакомец, да и ступай своей дорогой.

Домой сапожник пришел еще более расстроенный, чем раньше. «Значит, если я поеду с этим чернокнижником, то в скорости умру, — размышлял он невесело, — однако, жена успеет до моей смерти родить ребенка… Но старуха сказала, что мои потомки будут состоятельными людьми, а ведь это вряд ли произойдет, если я останусь в нашем захолустном городишке и буду, влачить такое же жалкое существование, как и прежде. Нет, бедность для меня равносильна смерти! А значит, лучше мне рискнуть и поехать с этим странным человеком, ну а уж там — будь что будет!».

Так он и сделал. Собрав за ночь свои нехитрые пожитки, вся семья бывшего сапожника отправилась вслед за таинственным незнакомцем.

По прибытии в замок очень скоро выяснилось, что предостережения торговца скобяными изделиями не имели под собой основания — загадочный всадник оказался достойным христианином и честным человеком. Он много лет провел в путешествиях по разным странам, из которых, кроме больших кованных железом сундуков с драгоценностями, привез еще и тропическую лихорадку, год за годом все больше разрушающую его здоровье. Из-за своей страсти к путешествиям он так и не успел обзавестись семьей, да еще и заработал недобрую репутацию колдуна и чернокнижника, именно благодаря которой ни один мало-мальски верующий человек не соглашался идти к нему на службу.

И вот прошло не так уж много времени, а бывший сапожник, а ныне управляющий большим землевладением, оказался настолько способным ко всякого рода хозяйственным делам, что даже окрестные фермеры стали приходить к нему за дельным советом. Жена его благополучно родила второго мальчика и была беременна в третий раз, когда после длительной болезни умер их любимый господин, неожиданно оставив им в наследство все свое состояние.

Прошло еще несколько лет. Дела у нового хозяина шли в гору — земли были плодородны, урожаи обильны, а здоровые дети радовали сердце.

Однажды, объезжая свои владения он увидел на обочине дороги необычную старуху, лицо которой показалось ему знакомым. Он притормозил лошадь и пригляделся.

— Гадалка! — воскликнул он, узнав в ней свою давнишнюю прорицательницу, и спрыгнул с коня, — Вот кого я часто вспоминал! Как видишь, я жив и здоров, не смотря на то, что ты предсказывала мне скорую смерть. Правда, все остальное сбылось в точности — жена моя родила, да не один раз, я стал богат, и если Бог даст, то внуки мои и впрямь смогут стать баронами!

— Эх, глупый ты человек! — прошамкала старуха беззубым ртом. — Ведь я предсказывала тебе именно то, что с тобой произошло. Тогда, несколько лет назад ты был в самом начале своего нового пути. Но скажи-ка мне ты, тот, который слывет одним из самых умных людей во всей округе, разве сейчас передо мной стоит прежний сапожник — бедный и невезучий?! «Нет!» — отвечу я тебе сама. Тот человек умер в середине своего пути, а из его праха родился новый — уверенный в себе, удачливый и состоятельный. Вот, что я хотела сказать тебе в тот жаркий солнечный день, и за что взяла всего одну монету.

— Ну что ж, раз так, — сказал бывший сапожник, — получай-ка ты еще одну монету — я задолжал ее тебе за твою мудрость, которой ты так щедро поделилась со мной много лет назад и которую я тогда не смог оценить по достоинству.

Я села, зажав в руках подушку, вышитую витиеватыми арабесками [12].

— Значит, ты считаешь, что это занятие, то есть в сущности лишь воспоминание о чем-то, что было почти не со мной, может так сильно изменить мою жизнь, что я стану совсем иной?

— Да, и ты поймешь это в тот момент, когда увидишь все.

— Неужели ты действительно думаешь, что можно увидеть все? Мне кажется, что это звучит слишком претенциозно.

— Можно… Нельзя… Дело совсем не в этом. Сейчас, когда ты еще не до конца понимаешь, о чем идет речь, мне сложно объяснить тебе, что «все вспомнить» в данном случае означает сформировать в своем сознании некую систему законов о рождениях и смертях, а кроме того, увидеть прошлые связи с большинством людей, которые с тобой общались ранее или продолжают это делать в настоящем.

— Но я могу увидеть там и тех, с кем я еще не успела познакомиться в этой жизни.

— Конечно, но это будет выглядеть несколько иначе, чем ты представляешь себе сейчас.

— Ладно, я чувствую, что уже рискую надоесть тебе этими глупостями. Лучше уж мне действительно приступить к самому процессу.

— Надоесть ты мне не можешь ни при каких обстоятельствах, и ты это прекрасно знаешь. А то, что пора начинать — так это на самом деле сущая правда.

— Тогда я буду «смотреть», а потом мы все обсудим.

— Согласен.

Я снова легла на диван и, полностью расслабившись, закрыла глаза.

Я вспомнила много, очень много, кажется даже больше, чем ожидала сначала. За довольно-таки короткий промежуток времени я смогла стать свидетельницей разнообразных событий моей жизни, датированных примерно серединой ХVIII века. Я просмотрела эту жизнь от начала до конца, пытаясь не упустить ни одной мельчайшей детали, и спустя некоторое время медленно открыла глаза.

Он по-прежнему сидел в кресле, но уже не курил, как прежде, а задумчиво крутил в руках маленького золотого ибиса [13]с изогнутым острым клювом.

«Странно, — подумалось мне, — мы столько лет знакомы, но только сейчас мне удалось взглянуть на него другими глазами и, может быть, теперь я начну по-настоящему понимать его характер»…

— И что же тебе дали посмотреть на той стороне? — спросил он неожиданно.

От звука его голоса я окончательно очнулась.

— Что дали посмотреть? — проговорила я не торопясь. — Пожалуй, что всю нашу с тобой жизнь.

— Ну, так поделись со мной увиденным, — сказал он, вероятно немного удивляясь моей молчаливости.

— Да — да, конечно. Но я не знаю, как мне передать тебе все то, чему я стала невольной свидетельницей, — сказала я все еще полуживая от сильных впечатлений. — Как описать, что я чувствовала и объяснить все то, что там происходило?

— Просто рассказывай, как это выглядело, только и всего, — сказал он, улыбнувшись, и поставил ибиса на стол рядом с пепельницей. — Чего же ты медлишь?

— Понимаешь, самое главное… — теперь я, наоборот, говорила так быстро, что не могла остановиться. — Да, самое главное, что мы были там вместе. Ведь, я же знала, что мы с тобой никогда… Ты слышишь меня? Никогда не расставались! Это было двести пятьдесят лет назад, но уже там мы принадлежали друг другу…

Он как-то невесело вздохнул, сел на диван и взял меня за руку:

— Успокойся и рассказывай все с самого начала.

— Но я не знаю, какими словами об этом говорить. Там все люди так странно изъяснялись. Их манера выражаться слишком сложна для дословного перевода на наш современный язык.

— Тогда представь себе, что адаптируешь их речь для нашего времени, и все станет на свои места.

— Но в этом случае я не смогу сохранить колорит присущий той эпохе…

— Пойми, что это не главное, — он был явно обеспокоен тем, что я так близко к сердцу восприняла свой первый опыт хождения в иной мир. — Тебе важна только суть, а ее можно передавать любыми словами. Я внимательно слушаю тебя. Говори.

Я на секунду закрыла глаза, откинула со лба прядь волос, и, немного собравшись с мыслями, начала рассказывать.

Сначала я представила себе морское побережье, на котором мы с тобой отдыхали в прошлом году. Там было все как прежде — та же белая вилла с огромным солярием, те же смолистые сосны, ловящие ветвями ветер.

Я мысленно гуляла по берегу и разглядывала волны: рождая легкую пену, они выплескивали на песок мелкие ракушки и темно-зеленые водоросли с застрявшими в них небольшими кусками янтаря, похожие на волшебные ожерелья морских королев. Легкий ветерок, шурша, перебирал листья кустарников, росших в прибрежных дюнах, а грустные чайки жалобно кричали, подхватывая на лету мелкую рыбешку.

Я едва успела подумать о том, что хочу увидеть какой-нибудь венецианский дворец, как неожиданно картина стала меняться — берег моря исчез, плеск волн стих, и через мгновение я поняла, что нахожусь в «воспоминаниях».

Это было очень необычно и захватывающе. Создавалось впечатление, что прокручиваешь в памяти только что увиденный фильм — «слышались» звуки музыки, обрывки разговоров, крики птиц. Интересно было и то, как я могла «видеть» и чувствовать саму себя. Это напоминало сны, в которых иногда наблюдаешь за происходящим, как бы чужими глазами, но одновременно имеешь возможность оставаться в собственном теле, ощущая при этом эмоции как бы двух человек сразу.

Итак, богатое итальянское палаццо. Я стою на верху широкой мраморной лестницы и слушаю звуки клавесина, доносящиеся из открытого окна. Затем, увидев в саду своего отца, подхватываю пышные юбки и стремительно сбегаю ему навстречу. Он обнимает меня, улыбается и начинает разговор, осторожно заглядывая мне в глаза:

— Завтра мы должны поехать в Венецию к твоей тете. Там будет большой бал, на котором ты познакомишься со своим будущим мужем…

Я недовольно отбрасываю от себя его руку и, надув губы, отвечаю:

— Ни за что! Я вообще не желаю выходить замуж. Я хочу жить одна, иметь салон, в котором будут собираться мои друзья, читать стихи, прозу…

Отец тяжело вздыхает и, не оборачиваясь, уходит в дом.

Я тихо шепчу ему вслед:

— Все равно я сделаю по-своему…

Он прервал мои рассуждения веселым смехом:

— Вот о чем, оказывается, ты мечтала двести пятьдесят лет назад! Куда все подевалось? Никаких прекрасных принцев, рыцарей и менестрелей! Где твоя детская наивность и восторженность? Салон, друзья…стихи, проза…

Я на минуту призадумалась:

— Да, ты прав. Характер действительно не очень похож на мой. Хотя в последствии — ты это еще увидишь — кое-какие параллели будут просматриваться.

— Интересно… А сколько тебе там лет? Наверное, семнадцать?

— Да, примерно столько. Я такая юная, высокомерная гордячка, не лишенная, однако, некоторых романтических грез, которые рождаются во мне также неожиданно, как ветер в заливе.

Он вытащил из кармана зажигалку, украшенную паутинным узором [14], и стал непроизвольно крутить ее в руках, периодически высекая пламя.

— Послушай, а почему ты ничего не сказала о своем отце? Он знаком тебе в этой жизни?

— Может быть… Хотя не уверена, — я попыталась восстановить в памяти этот образ, который мне действительно казался очень родным и близким, и еще немного подумав, поняла. — Да, да! Конечно. Но как это удивительно. Представляешь себе? Это мой сын! Мой теперешний ребенок был моим отцом! Кстати, он меня там очень любил и оберегал.

Он улыбнулся:

— Значит, есть надежда, что в этой жизни твои с ним отношения сложатся также неплохо. Хотя… Всякое бывает — ведь там у вас были некоторые размолвки.

Я махнула рукой:

— Мне кажется, что это произошло единственный раз… Да и то, все кончилось так, как он хотел… Тебе интересно?

— Конечно. Продолжай скорее.

Следующий эпизод застает меня уже в Венеции. Я стою у большого зеркала обрамленного позолоченными амурами, и рассматриваю великолепное платье, которое на меня надели, чтобы плыть на бал. Этот наряд мне, как видно, нравится, да и весь мой настрой в этот день более миролюбивый, чем накануне. Я чувствую, что уже с нетерпением жду вечера, так как в глубине души мне очень интересно, кого же отец столь яростно прочит мне в мужья.

И вот, наступает бал. Пламя свечей отражается в многочисленных зеркалах, хрустальных подвесках и бриллиантовых ожерельях. Огненными бликами сияет золотая лепнина. Напудренные дамы в бело-розовых платьях томно смотрят на своих наряженных кавалеров.

Я иду через зал под руку с моим отцом, который, как видно, далеко не последний человек в этом обществе, и от всей души горжусь своей внешностью и богатством.

Передо мной проходят люди, а я иду дальше, от волнения почти не замечая никого вокруг. И, вот, наконец-то отец украдкой кивает мне на мужчину в изысканном камзоле:

— Это он, твой жених.

Я разглядываю лицо этого человека и понимаю, что влюбилась с первого взгляда. Я больше не хочу ни друзей, ни салонов с поэзией и прозой, и в тот же вечер говорю отцу, что согласна выйти замуж.

По его губам скользнула довольная усмешка, которую он, однако, поспешно скрыл:

— Влюбилась с первого взгляда? И кто же был этот счастливец?

Я даже покачала головой от возмущения:

— Делаешь вид, что ничего не понимаешь? Зачем? Ясно ведь, что это был ты.

Он засмеялся:

— И как я выглядел?

Я закрыла глаза:

— Ты был потрясающе красив. Почти как сейчас. Даже не знаю, когда лучше…

Он встал и подошел к столу:

— Я должен закурить, иначе не дослушаю эту историю до конца.

— Что тебя так веселит? — вспылила я. — Что я влюбилась в тебя с первого взгляда или то, что ты кажешься мне таким красивым?

— Не злись. Это нечто сродни зависти к моему собственному прошлому, только и всего. Мы там были женаты, ты влюблена, все так безоблачно…

— А кто тебе сейчас-то мешает? — возмущенно перебила я. — Жили бы также припеваючи.

Ответом мне была тишина.

— Почему ты замолчал?

— Знаешь, дорасскажи мне свою историю. Я больше не буду смеяться. Это было так… Только бегство от самого себя

Я снова недовольно покачала головой. «Опять он ничего не ответил, — подумалось мне. — Однако заставить его говорить, если он не хочет, я не смогу. Придется рассказывать дальше».

— После этого бала я увидела наше венчание, точнее тот момент, когда мы, взявшись за руки, выходили из огромной белой церкви. Гости встречали нас на лестнице и бросали вслед цветы и какие-то зерна. Мы улыбались и шли к парадно украшенной гондоле, которая должна была отвезти нас домой. Отныне я жила в твоем роскошном особняке, выходящем окнами на главный канал. А потом мне показали много картин, которые как бы иллюстрировали нашу дальнейшую жизнь…

— И что же это была за жизнь?

— Я бы охарактеризовала ее как праздное счастье двух влюбленных друг в друга состоятельных людей.

Он снова сел в кресло, и сказал:

— Интересно, а дети у нас там были?

— Нет. Я почему-то не могла иметь детей, и наверно именно от этого свой смысл жизни мы находили в таком вот времяпрепровождении.

— Ну, если не считать отсутствия детей, то вполне приятное, на мой взгляд, времяпрепровождение. Как ты думаешь?

— Еще бы! Золото и бриллианты просто сыпались нам на голову. Да ведь и само по себе это было время, когда излишества в нарядах и украшениях воспринимались как образчик хорошего вкуса. Вообще, надо сказать, что от этого замужества я получила гораздо больше, чем мечтала получить от одиночества. Здесь были и салоны, в которых самые модные поэты читали свои только что вышедшие из-под пера стихи, и закрытые маскарады, на которые допускали только самых близких друзей, и разнообразные балы. Но во главе всего этого была любовь, которая не только не иссякала, а наоборот, от года к году становилась все крепче и крепче подобно сваям этого волшебного города. Что же касается детей, то мы с тобой были… Как бы это сказать? Какие-то самодостаточные. Для полного и исключительного счастья нам вполне хватало общества друг друга. Сейчас конечно это было бы иначе…

Он загасил одну сигарету и прикурил следующую:

— Видишь, как, оказывается, могут измениться характеры за много лет.

Я недоуменно посмотрела на него:

— Если все так непостоянно, то какой же тогда смысл в этих воспоминаниях?

— Как ты не можешь понять! — он стряхнул пепел в акантовый венок. — Все эти личности никуда не делись, а остались и дремлют внутри тебя.

— Ждут случая, чтобы проснуться?

— Узнаешь потом, чего они ждут, — неожиданно мрачно ответил он.

Я встала с дивана и потянулась:

— Уже глубокая ночь, а мы с тобой все болтаем. Лучше бы ты заставил меня спать. Теперь я снова встану с головной болью.

— Это, к сожалению, не в моих силах.

— А я думала, что ты можешь все…

Он взглянул на небо:

— Не так уж и поздно. Мы еще успеем немного поговорить. Ты же не покинешь меня, не дорассказав свои воспоминания?

— Конечно нет. Ведь мне и самой интересно. Вообще, ты знаешь, я удивляюсь, как все-таки жива во мне эта память прошлых жизней. Ведь когда я несколько лет назад была в Венеции, то действительно очень много «вспоминала». Я ходила по этим кривым темным улочкам, спускалась к извилистым каналам, смотрела на проплывавшие мимо гондолы и все время пыталась что-то «увидеть» или заново пережить. Передо мной вспыхивали картины балов, маскарадов, чьих-то объятий в лунном свете. И все это я приписывала лишь сильному впечатлению, производимому на меня этим городом.

Я подошла к остановившимся настенным часам и попыталась раскачать маятник:

— Неужели можно так жить? Только любовь, счастье и развлечения?

Он рассмеялся:

— Мне не верится, что за все это время мы с тобой ни разу не поссорились.

— Да, ты прав, — улыбнулась я, — Было одно недоразумение, обернувшееся впоследствии крупным скандалом.

— Любопытно. Расскажи-ка мне об этом поподробнее.

— С удовольствием, — сказала я и, перестав заводить часы, села на ковер возле его кресла.

Мы, как и прежде, живем в Венеции. Развлекаемся на балах и маскарадах, иногда выезжаем на материк и путешествуем в ближайшие города. Все идет очень гладко до тех пор, пока однажды в каком-то салоне я не встречаю молодую особу, такого же высокого положения как и я, которая очень быстро становится моей подругой. Своим мировоззрением, а надо сказать, что взгляды у нее довольно прогрессивные, она начинает оказывать на меня заметное влияние, и я не то чтобы всегда беру с нее пример, но как бы стараюсь не отставать во многих вопросах куртуазного поведения. Как-то раз, на одном из светских сборищ она по большому секрету признается мне в тайной связи с неким известным человеком нашего круга. На меня это производит сильное впечатление, поскольку я, несмотря на то, что мы живем в обществе с достаточно распущенными нравами, никогда не имею даже мысли о том, чтобы изменить своему мужу…

— А я тоже всегда оставался тебе верен? — перебил он меня заинтересованно.

— Да, конечно! Ты был от меня просто без ума, так что о какой-либо тайной связи с твоей стороны даже не могло быть и речи.

Он рассмеялся:

— А почему ты столь уверенно это утверждаешь? Разве можно такие вещи знать наверняка?

— Ну, там, может быть, и нельзя, но, глядя отсюда, я, как выяснилось, имею возможность чувствовать за тех людей, которые со мной общались. Таким образом, то что двести пятьдесят лет назад было невидимо для моего взора, сейчас может проявиться, и все тайны раскроются.

— Хорошо, что мне нечего было скрывать, а то мог бы выйти некоторый конфуз.

Я снова засмеялась:

— Нет, не вышел бы — я в тебя очень верю…

Итак, подруга признается мне в своем тайном увлечении, но преподносит все это так, что мне становится немного завидно и как бы неудобно за то, что я такая несовременная и, в отличие от большинства моих приятельниц, не имею связи на стороне. При этом интересно, что в моем отношении к тебе все остается по-прежнему — я слишком влюблена, чтобы увлечься каким-нибудь высокородным сеньором, и вовсе не собираюсь менять свой образ жизни.

И вот тогда-то я и придумываю авантюру, которая должна, как мне кажется, очень поднять мой авторитет в глазах подруги и, одновременно, развеселить мое и без того не скучающее сердце.

— И что же такое ты придумала? — спросил он не особенно весело.

— Сейчас расскажу.

Я вижу себя сидящей за небольшим золоченым столиком, инкрустированным перламутровыми цветами — я размышляю над чем-то, глядя в окно на проплывающие мимо гондолы, а затем достаю перья и собираюсь писать письмо.

— Наверное, предполагаемому фавориту?

— Нет, оно адресовано этой подруге.

Я пишу о том, что у меня, разгорелся очень бурный роман с неким N, имя которого я назвать не могу, так как он вращается в чересчур высоких кругах, и о том, что самые пикантные подробности этой связи я расскажу ей при встрече.

Все это я сочиняю настолько увлеченно, что, к сожалению, слишком поздно замечаю, как в комнату заходит мой муж — то есть ты. Я явно не жду тебя в такой час в своем будуаре и поэтому поспешно стараюсь спрятать в пачке бумаг уже запечатанное письмо.

— И неужели я решаю его прочесть? — воскликнул он.

— О! Не только…

Видя мои резкие движения, ты естественно начинаешь подозревать, что у меня, вопреки всем твоим представлениям о моей честности, появились от тебя какие-то секреты, и поступаешь со мной несколько диктаторским способом.

— Интересно, каким?

Ты подходишь к моему столу и молча, глядя мне прямо в глаза, протягиваешь руку, чтобы я сама отдала тебе эту роковую бумагу.

Напрасно я пытаюсь лепетать что-то о небольшом недоразумении, которое там описано, и о том, что все это вообще не является правдой — в ответ от тебя я слышу только слово «письмо!», и мне, естественно, приходится повиноваться.

— И я его прочитал?

— Прочитал и швырнул мне на стол.

— А потом?

После этого и начинается самое страшное. Ты быстро выходишь из комнаты, и через некоторое время я вижу в окно, как твоя гондола уплывает в неизвестном направлении.

— И я, естественно, даже не обернулся?

— Конечно. Ты накинул на плечи черный плащ и, завернувшись в него, даже не удостоил меня прощальным взглядом.

— Какой я, однако, был выдержанный два с половиной столетия назад, — рассмеялся он, — Сейчас бы ты так легко не отделалась.

— Смеешься! А для меня начались часы адских мук. Я выбросила свое злосчастное послание в воды канала, и стала метаться по дому, каждые десять минут выбегая на балкон.

— Интересно, — задумался он, — а сейчас эта твоя подруга стала такой же искательницей приключений?

— Нет, — засмеялась я. — Она замечательная, вот только салоны в этой жизни для нас оказались закрыты.

— Может оно и к лучшему, — ухмыльнулся он в ответ.

Он снова закурил, и некоторое время сидел молча, а потом спросил:

— И как же долго я отсутствовал? Всю ночь и весь последующий день?

— Почти угадал — ты появился только поздно вечером, прошел в гостиную, которая, кстати, там называлась салоном, и молча сел в кресло.

— А что же при этом делала ты?

— А я к тому времени уже успела промочить насквозь пятидесятый носовой платок и, увидев тебя, снова бросилась в объяснения о доказательствах своей невиновности.

— И на этот раз я тебе поверил?

— Точно не знаю, возможно, что да. Однако то, что с тех пор ты жил с огромным осколком ревности в сердце и старался не выпускать меня надолго из поля зрения, мне хорошо видно. Удивляет же меня другое — почему-то именно после этого происшествия наши отношения стали еще более близкими, чем прежде. Тебе не кажется это странным?

— Нет, нисколько, — он встал и закрыл балконную дверь. — Понимаешь, ведь если я тебя там действительно так сильно любил, то это событие очень наглядно продемонстрировало мне существование постоянной опасности потерять твою любовь. Жить же без тебя я просто не мог, и как раз поэтому я не только не довел создавшуюся ситуацию до полного разрыва, а наоборот, как можно быстрее постарался свести ее на нет.

— Но мне кажется, что ты сделал это не сам по себе — ведь я очень упорно уговаривала тебя простить мне это недоразумение и, наверное, в конце концов смогла тебя убедить.

— Ты говоришь так, будто совсем меня не знаешь. Естественно, я несколько часов напролет смотрел на твои потоки слез и выслушивал бесполезные оправдания, однако это вовсе не означает, что они хоть как-то повлияли на мои поступки.

— Почему? — удивилась я.

— Потому что я решил все еще тогда, когда вечером возвращался домой, а твое раскаяние мне было нужно только для залечивания моих сердечных ран.

— А ты, оказывается, был романтик?

— Был? — он удивленно посмотрел на меня. — А сейчас я по-твоему холодный циник?

Я рассмеялась:

— Все в моей голове уже совсем перепуталось — где «был»… где «есть»… Но скажи-ка мне, пожалуйста, ты что, тоже видишь то, что я вспоминаю? Почему ты так легко объяснил мне все свои чувства?

Он довольно долго молчал, а потом произнес:

— Тебе скоро пора домой. Расскажи мне все до конца, а то, действительно, завтра утром тебе придется вставать с головной болью. И, кстати, перестань сидеть на полу.

Я тяжело вздохнула, перебралась в его кресло и снова стала говорить.

После развязки нашей небольшой любовной драмы я вижу много чередующихся картин о том, как мы с тобой живем дальше. Неторопливо сменяют друг друга времена года, извилистые набережные и переулки попеременно то уходят под воду, то снова высыхают от палящего зноя. Изменяются наряды и прически, чуть другими становятся развлечения. Тихо и незаметно мы приближаемся к финалу.

Тебя уже нет рядом со мной, я сижу одна и разглядываю украшения, которые ты дарил мне на свадьбу. В окна залетает печальный ветер с канала, морская сырость начинает пробираться в душу. Не могу сказать точно, сколько мне в этот момент лет, поскольку, глядя сквозь такой слой времени, определить возраст оказывается довольно сложно, но совершенно очевидно, что я еще далеко не старуха.

Отчего-то мне не показывают ни твоей смерти, ни похорон, я не могу услышать, о чем мы говорили и как расстались, но я всем сердцем ощущаю ту страшную тоску, которая охватывает меня от этой утраты…

— И сколько ты еще прожила после этого? — спросил он, неожиданно резко задернув тяжелые шторы на окнах.

— Совсем немного. Я чем-то тяжело заболела, долго лежала в кровати, и тихо ушла из этой красивой, насыщенной любовью и радостью жизни.

— Ну что ж. Вот ты и досмотрела этот небольшой кусок земного бытия двух неравнодушных друг к другу людей. Обсудим все это завтра, а теперь тебе действительно пора спать.