Сумерки памяти

* 22 *

— Здравствуй, — сказала я, проходя в гостиную. — Ты меня давно ждешь?

— Да, — улыбнулся он, — больше тысячи лет.

Мы рассмеялись и сели на диван.

— Хочешь куда-нибудь поехать?

— Думаю, нет, — сказала я, откидываясь на спинку, — почему-то сегодня мне хочется просто сидеть и пить чай. А что, у тебя были большие планы?

— Нет. Кажется, я испытываю те же желания, что и ты. Поэтому давай просто посидим и поболтаем.

Мы вышли на освещенный солнцем балкон, и подошли к перилам.

— Смотри, твои соседи снова играют в шахматы! — воскликнула я. — Тебе никогда не хотелось с ними познакомиться?

— Зачем. Их и так все знают, и кстати сказать, тот, который играет белыми — более приятный в общении, чем второй. Такова жизнь, и тут уж ничего не поделаешь.

Я отошла от парапета и села в кресло.

— Хочешь, я развлеку тебя историями «о днях прошедших давних»? — спросила я, наливая в чашки чай.

— Неужели ты вспомнила что-то еще?

— Да, очень много, хотя далеко не во всех этих видениях мы оказывались вместе.

— Этого вполне следовало ожидать. Но ты, как мне кажется, этим опечалена?

— Конечно, — вздохнула я, — ведь если там наши пути не пересеклись, то это вполне может произойти и здесь.

— Здесь они пересеклись еще девять лет назад, а сольются ли они воедино — вот на самом деле вопрос, который волнует нас обоих.

— Знаешь, — устало махнула я рукой, — иногда мне хочется не думать об этом, а только бездеятельно дожидаться, когда судьба все сама за нас решит.

— Может быть, это и есть наиболее верный подход, — ответил он закуривая.

— А в жизни ты тоже так много куришь, или это только я вижу тебя таким? — спросила я улыбнувшись.

Он задумался:

— Понимаешь, это как и в твоих воспоминаниях, достоверно только наполовину. Ведь согласись, что все то, что с нами происходит ты видишь не очень детально. Эта комната, в которой бросаются в глаза только строго определенные вещи, балкон, с неизменными чашками и креслами. Мои сигареты. Это тот набор вещей и ритуалов, который накрепко связан с миром твоих представлений обо мне…

— А на самом деле? Неужели на самом деле ты живешь в другом доме, ездишь на иной машине, куришь, а может быть и нет, иные сигареты?

— Когда-нибудь тебе, возможно, предстоит это узнать, а сейчас давай поговорим о твоих воспоминаниях. Потому что, не смотря на то, что ты хочешь пребывать в бездеятельности, судьба требует от нас решительных шагов, одним из которых являются именно эти видения былых столетий.

Я откинулась на спинку кресла и посмотрела в небо. Высоко над моей головой в густой лазурной синеве летали птицы, серебристый самолет оставлял за собой белый след. «Когда мы будем вместе, то обязательно полетим куда-нибудь далеко-далеко, — подумала я, — например, туда, где сливаются воедино волны двух океанов, и едва различимая граница их вод простирается до самого горизонта».

— О чем ты думаешь?

— О мысе Доброй Надежды, — сказала я и улыбнулась. — Там плещутся пенные волны моих грез.

— Расскажи мне о том, что ты вспомнила. Я хочу знать о тебе как можно больше.

Я закинула руки за голову и грустно улыбнулась:

— Мне виделись мои жизни во многих местах. Я вспомнила себя в России на рубеже XVIII и XIX веков — недолгая и грустная история о юной барышне, которая умерла раньше, чем познала жизнь и любовь. Я видела себя в незнакомом европейском городе во времена последних крестовых походов — длинная жизнь, самыми значительными впечатлениями которой, были брак по любви, а затем еще одна сильная, но горькая страсть. Еще была совсем коротенькая жизнь — не более двенадцати лет — в которой моим отцом был король небольшого разоряющегося государства. Затем я видела себя в Европе после великой эпидемии чумы — оставшиеся в живых голодные люди пытались там выживать, разыскивая на невозделанных полях колосья прошлогодних урожаев. Там было много смерти и много горя, но в этих руинах человеческих судеб мне посчастливилось встретить любовь — короткая история с красивым финалом. Я могла бы рассказать тебе все эти жизни-полулегенды, но я знаю, что ты хочешь слушать только о тех днях, которые мы проживали вдвоем.

— Да, это правда. Ты должна была вспомнить все свои встречи и расставанья, множество только твоих печалей и радостей, но… Я понимаю, что рискую показаться тебе эгоистом… Но мне хочется знать то, что принадлежит только нам двоим. Этого никто не сможет у меня отнять, потому что такие воспоминания — это история наших душ, много раз соединенных в веках.

— Тогда я расскажу тебе еще две истории, одна из которых произошла в Европе, а вторая на Руси. Какую из них ты предпочтешь?

— Ту, где ты любила меня сильнее.

— Тогда отправимся в те времена, когда во всех дворах европейских королевств и герцогств была очень популярна мода бургундского двора.

Мои воспоминания начинаются с того, что я — юная дочка довольно состоятельных родителей — слушаю мессу в огромном мрачном соборе. Рядом со мной на скамье сидят две мои сестры, брат и родители. Глядя отсюда, я вижу, что все мы, за исключением отца, очень набожны и внимательно вслушиваемся в слова священника, который читает проповедь о смертных грехах. Отца же волнуют более приземленные мысли. Мне трудно это понять, но суть его переживаний сводится к тому, что он очень не хочет отдавать в герцогскую казну какую-то крупную сумму денег, которую он мечтает потратить на моего брата. Возможно, он думает приобрести для него титул или, может быть, большое землевладение. Не знаю, вижу только, что ради этих денег он готов пожертвовать чем угодно.

Месса окончена, и все присутствующие медленно покидают молитвенный зал. Каким-то образом мы проходим в нескольких шагах от придворных, которые бурно обсуждая дворцовые сплетни, тесным кольцом окружают молодого герцога — правителя нашего небольшого средневекового государства. Он очень красивый, и впервые замечая это, я пораженная останавливаюсь всего в нескольких шагах от него. Скользнув по мне безразличным взглядом, он что-то говорит сопровождающим его людям, а я следую за родителями и выхожу из собора.

— Ты, наверное, уже догадался, что этим молодым герцогом был ни кто иной, как ты, — сказала я, прервав ненадолго свой рассказ. — Удивительно, но я снова увидела тебя красивым и богатым. Знаешь, у меня создается такое впечатление, что судьба была к тебе уж очень много раз слишком щедра.

— Нет, — ухмыльнулся он, щелкнув зажигалкой, — просто ты, на твое счастье, не можешь видеть тех жизней, которые мне пришлось прожить в то время, когда нам не суждено было встретиться.

— А что, там было нечто страшное?

— Ну, скажем, что немного менее приятное, чем быть красивым и богатым…

Я вижу, что после церкви мы всей семьей возвращаемся домой. У нас приподнятое настроение, и только отца гнетут невысказанные мысли.

Ближе к вечеру он собирается ехать в герцогский замок. Никто в семье не догадывается о его тайных планах, и потому он не объясняет нам, куда именно он направляется в столь позднее время. Однако, глядя через века, я легко следую за ним в замок и присутствую при разговоре, о содержании которого много столетий назад я даже не догадывалась.

— … так как долго нам еще ждать этих денег? — недовольно спрашиваешь ты у моего отца, который глядя в пол, некоторое время молчит, а потом жалобным тоном просит:

— Вы можете меня казнить, пытать, но такая сумма для меня, это просто немыслимо. Моя семья не в состоянии покрыть этот долг. Это равносильно полному разорению.

Ты смотришь на него и понимаешь, что все эти слова на самом деле только плохо скрытая ложь, и что в глубине души он надеется оставить у себя утаенные деньги и всех перехитрить. Однако не желая потакать этим противозаконным идеям, ты решаешь просто-напросто его припугнуть, пригрозив использовать силу своей власти против его семьи.

— У вас ведь, кажется, есть красивая дочь? — спрашиваешь ты, с намеренно презрительной улыбкой.

— Да, — удивленно отвечает мой отец, но сразу поняв, о чем сейчас пойдет речь, добавляет: — Она действительно молода и прекрасна, но я не совсем понимаю…

— Можете привести ее ко мне, — говоришь ты, будучи абсолютно уверенным, что после твоей угрозы мой отец все-таки отдаст тебе деньги.

Однако отец слишком жаждет устроить дела своего сына и поэтому судьба его младшей дочери — которая все равно не будет продолжать его род, а однажды просто выйдет замуж и покинет отцовский дом, — волнует его сейчас менее всего. Одев на себя маску скорби и жертвенности, он кланяется тебе и, пятясь к выходу, говорит:

— Я приведу ее, все будет так, как вы пожелаете.

Он оставляет тебя пребывать в некотором недоумении, а сам спешит домой, где преподносит нам эту историю под несколько иным углом зрения.

— Наша семья, — говорит он, собрав всех нас на большом совете, — стала жертвой герцогской несправедливости. У нас есть выбор — или мы обречем себя на побег из этого города и будем как последние бродяги ходить по пыльным дорогам в поисках корки хлеба, или… Ах, я не в силах этого произнести…

Он тяжело опускается в кресло и театрально хватаясь руками за голову, делает вид, что его покинули остатки моральных сил. Мать просит его объяснить наконец, что происходит, и он как бы заставляет себя продолжать:

— Герцог сказал, что он простит нам наши долги, в которых на самом деле мы ничуть не виноваты, если одна из моих дочерей придет к нему во дворец сегодня ночью.

Мать в ужасе вскрикивает, а брат молча смотрит на отца, который по всей видимости разыгрывает всю эту сцену с его согласия. Сестры испуганно перешептываются, а я, как самая наивная говорю:

— Я готова пожертвовать собой ради вашего счастья!

Отец со слезами на глазах встает с кресла и обнимает меня.

— Я знал, я верил, что именно твое сердце дрогнет от отцовского горя и ты спасешь нас всех от этого позора.

— Но тогда она сама станет нашим семейным позором, — говорит моя старшая сестра, и зло смотрит на отца. — Неужели вы не понимаете, что и это не выход для нас. После того, как всему городу станет известно, на какой путь встала одна из ваших дочерей, мы обе уже никогда не сможем удачно выйти замуж!

— Ах, что ты такое говоришь, — недовольно отвечает ей отец, — назавтра все узнают, что мы пострадали от жестокости нашего правителя. И все наоборот станут относиться к нам с уважением. Молчи и скажи спасибо, что не тебе придется идти сегодня во дворец.

— Мне?! Да уж лучше бы нам всем идти на улицу, чем знать, что мы продаем свою сестру, — говорит она и выбегает из комнаты.

Отец снова обнимает меня и говорит:

— Помни, что ты нас спасаешь, и ни в чем не перечь тому, кому отныне ты принадлежишь.

— Да, у твоего отца были довольно-таки странные взгляды на жизнь, — сказал он удивленно. — Интересно, а в этой жизни тебе «посчастливилось» пересечься с этим человеком?

— Нет, — ответила я усмехаясь, — и надеюсь, что не посчастливится. Возможно, что там я была так свято уверена в его честности, что не допускала даже мысли о его подлых делах. И именно поэтому здесь меня избавят от его присутствия на горизонте моей судьбы. Хотя кто знает — моя жизнь имеет особенность совершать порой очень крутые виражи. Так что я не застрахована от таких тянущихся из прошлого встреч.

— А твоя мать, сестры и брат? Их ты знаешь?

— Нет. Я смотрю на эти лица, пытаюсь понять и вспомнить, кем бы они могли стать, но понимаю, что мне никто не приходит на ум. Ладно, что поделаешь, туман столетий порой оказывается слишком плотным, чтобы ясно различать в нем, кто есть кто на само деле.

— Так ты попала в ту ночь ко мне во дворец?

— Конечно, ведь моего отца было невозможно остановить.

Мы заходим в большой просторный зал. Я слышу, как звуки шагов гулко отдаются в каменных сводах потолка, и чувствую, как дрожь от неизвестности моего будущего пробирает меня до костей.

Ты выходишь нам навстречу и, видя, что мой отец пришел не один, пораженно останавливаешься.

— Я думал, что вы будете более благоразумны, — говоришь ты, и сложив на груди руки разглядываешь меня. — Неужели деньги для вас дороже дочери?

Отец, как будто не слыша твоих последних слов, молча кланяется и говорит, что он сделал то, что ему велели и пятясь покидает герцогский замок.

Мы остаемся наедине.

— Интересно, — неожиданно перебил он меня, — а как я реагировал на всю эту глупую ситуацию? Неужели я действительно желал завоевать твою благосклонность таким способом?

— Нет, что ты! Ты даже и не помышлял об этом. Получив меня в обмен на ту крупную сумму денег, которую мой отец теперь оставил себе, ты совершенно не знал, что тебе со мной делать. Скажем так — я была тебе просто не нужна. И больше никаких эмоций по этому поводу ты не испытывал.

— И как я себя повел?

— Ты отправил меня спать в покои для гостей, а сам пошел к своему единственному другу, который всегда мог помочь тебе ценным советом.

— А что это за друг? Ты его знаешь?

— Нет, я думаю, что его знаешь ты. И я ничуть не удивлюсь, если в нынешней жизни он снова стал твоим другом или братом.

— И о чем мы с ним говорили?

— Сейчас расскажу.

Я вижу, как недовольно расхаживая взад-вперед по его комнате, ты объясняешь ему сложившуюся ситуацию и говоришь:

— Ты понимаешь, что мне не нужна эта девушка! И я не собираюсь прослыть в народе похитителем девиц. Что теперь мне делать?

— Использовать ситуацию для своей выгоды, — смеясь отвечает он. — Только пожалуйста, в следующий раз, когда вы захотите принудить подданных платить деньги, не угрожайте им подобным образом, иначе вы превратитесь в восточного султана с сотней наложниц.

— Я не вижу в этом ничего смешного, — говоришь ты и садишься в кресло. — В конце концов, у нее тоже могут быть чувства, и я не представляю, как мне теперь с ней быть.

— О чем вы переживаете? Она ваша. И делать вы можете, что угодно. Можете просто прогнать ее обратно домой, и больше не думать об этом…

— Прекрасная мысль, — говоришь ты. — Именно так завтра утром я и поступлю.

— Знаешь, — снова прервалась я, — мне очень неудобно перед тобой, что диалоги, звучавшие более пятисот лет назад, я передаю тебе современным языком. Мне хотелось бы донести до тебя весь колорит старинной речи этих людей, но я не могу этого сделать, так как «слышу» их голоса не словами, а образами. И о том насколько сложно или наоборот чересчур упрощенно они говорят, я могу судить только по своим ощущениям, которые мне очень трудно передавать словами.

— Отбрось все эти лишние переживания, — сказал он, взяв меня за руку. — Я устал объяснять тебе, что вся эта историческая достоверность не стоит и ломанного гроша. Ты не историк и занимаешься здесь не исследованиями об изменениях европейских языков за последнее тысячелетие. Рассказывай так, как ты чувствовала, и если для объяснения происходящего пятьсот лет назад тебе потребуются слова из современного лексикона — не стесняйся, поскольку суть нам с тобой важна гораздо более этой исторической достоверности.

— Хорошо, — вздохнув сказала я, — Буду стараться не обращать внимание на то, как собственный рассказ порой режет мне слух излишней современностью.

Итак, я остаюсь одна в покоях для гостей и всю оставшуюся ночь лью слезы от страха за мою пропащую судьбу. Засыпаю я только под утро, когда в небольшое окно начинает пробиваться бледный свет зари.

Днем ты приглашаешь меня к себе для разговора.

— Можешь отправляться к себе домой, — говоришь ты. — И передай своему отцу, что не в моих правилах покупать женскую благосклонность.

— И ты ушла?

— Да, но дома меня ждал несколько неожиданный прием.

Я вижу себя в комнате моего отца. Он недовольно смотрит на меня и немного помолчав говорит:

— Для чего ты вернулась? Чтобы позорить нашу семью? Ты провела ночь наедине с мужчиной, а теперь хочешь сделать вид, что ты невинна как и прежде? Уходи и не попадайся более мне на глаза.

— Но отец! — ужаснувшись вскрикиваю я, — ведь между нами ничего не было, и потом, вы же сами привели меня в замок!

— Забудь сюда дорогу! — повторяет он и, взяв меня за руку, подводит к двери. — Подумай о матери и сестрах, они не перенесут этого удара.

И вот я оказываюсь на улице перед закрытой дверью собственного дома. «Что мне теперь делать?», — думаю я и, поразмыслив несколько минут, решаю идти обратно в замок.

— Судя по всему, твой отец имел далекоидущие планы, — сказал он размышляя. — Как видно, он хотел, чтобы ты закрепилась во дворце в качестве моей фаворитки, и впоследствии могла помогать ему в каких-то его тайных махинациях.

— Наверное. Но тогда я этого не понимала, и мне казалось, что он просто сошел с ума. Ты же представлял для меня незыблемую власть и авторитет, а потому я решила, не долго думая, идти к тебе за советом.

— И как я тебя встретил?

Я вижу, что ты выходишь мне навстречу из дверей какой-то комнаты. Ты одет в великолепный костюм, и я невольно поражаюсь твоей красоте.

— Мой отец прогнал меня, — говорю я сквозь слезы, и, совершенно не представляя как мне себя с тобой вести, продолжаю, — Оставьте меня во дворце. Мне некуда идти и только вы теперь можете спасти меня от окончательного позора.

— То есть ты хочешь сказать, что добровольно решила стать моей любовницей?

— Нет. Ты не понял. Я хотела только, чтобы ты не прогонял меня из дворца, а оставил в нем жить…

— В качестве кого? — удивился он. — Придворной дамы?

Я засмеялась:

— Это поразительно, но здесь ты реагируешь на эту ситуацию точно также, как реагировал на нее там. Можно сказать, что ты слово в слово повторил наш диалог.

— И к какому же мнению я пришел после всех этих объяснений?

— Ты был просто вне себя от ситуации, в которую втравил тебя мой отец. Но потом, немного подумав, ты успокоился и решил, что не будет большой беды в том, что я поживу у тебя немного. Мне же ты сказал примерно следующее…

— Тебе предоставят покои, в которых ты сегодня ночевала. Можешь гулять в саду, наслаждаться дворцовой жизнью, а я тем временем подумаю над твой дальнейшей судьбой.

Ты оставляешь меня одну наедине с моими невеселыми мыслями, а сам вновь отправляешься за советом к другу.

Он радостно встречает тебя и, не дав тебе сказать ни слова, спрашивает:

— Ну и как прошла ваша ночь любви?

Ты садишься в кресло и смеешься:

— Я честнейшим образом пробовал ее прогнать, но она снова вернулась. Теперь она уверяет меня в том, что отец закрыл перед ней дверь.

— И что? Вы намерены оставить ее у себя?

— Может быть, пристроить ее в монастырь? — размышляешь ты вслух. — Или оставить ее ненадолго здесь…

— Отправьте ее на кухню, — говорит усмехаясь твой собеседник, — пусть приносит пользу и не докучает вам своими слезами.

— Что ты говоришь! — возмущенно вскрикиваешь ты, — она же благородного происхождения. Да и потом, как я могу так поступить с ней?

— А! Значит, она все-таки вам нравится?

— Я не знаю, возможно, в ней что-то есть, но я ничуть не собирался думать о ней серьезно.

Друг смеется, и присев на край стола говорит:

— К чему вы мучаете себя этими размышлениями? Она принадлежит вам, полностью вам доверяет, и на все согласна. Чем вы рискуете? Все равно уже сегодня весь двор будет гудеть о том, что вы завели себе новую фаворитку.

— Да, ты прав, — медленно говоришь ты, — Возможно, что это будет небезынтересно. Тем более что я давно хотел усмирить излишнюю торопливость моей кузины, которая каждую минуту только и думает о нашей свадьбе.

— Подожди, подожди, — снова прервал он мой рассказ, — объясни мне, что это еще за кузина?

Я засмеялась:

— О, эта фигура еще неоднократно появится в моих воспоминаниях, причем играть ей придется не самые приятные для меня роли.

— Она была моя невеста?

— Не совсем так. Понимаешь, она очень хотела выйти за тебя замуж и стать герцогиней, но ты был явно против. Надо сказать, что тебя вообще там мало привлекала перспектива женитьбы…

— А мы с тобой? Что же произошло дальше? Я все-таки сделал тебя своей любовницей?

— Да, но не сразу. Некоторое время ты дал мне на то, чтобы я в тебя влюбилась. А после, когда я уже не могла думать ни о ком другом кроме тебя, ты перешел к более близким отношениям.

— Значит, ты меня там любила?

— О, да! Да и как можно было тебя не любить? Мне казалось, что ты абсолютно лишен каких бы то ни было недостатков.

— А как относился к тебе я?

Я улыбнулась:

— Знаешь, сначала я просто казалась тебе привлекательной, и ты не отдавал мне особенного предпочтения среди всех своих прочих подруг…

— И ты ревновала?

— Конечно! Мне кажется, что в той жизни я пролила из-за тебя целое море слез. Но потом. Потом судьба сыграла с тобой шутку.

— Какую?

— Ты меня полюбил. И это чувство росло в тебе день ото дня. Прошло совсем немного времени, и ты уже перестал даже помышлять об изменах, и все чаще оставаясь со мной наедине, ты начал задумываться о том, что невозможность нашего брака уже не кажется тебе столь очевидной, как раньше.

— Расскажи мне еще какие-нибудь подробности. Любой день, час… Опиши то, что ты видела, чтобы я мог представить себе все, что там происходило.

Я вижу огромный зал с резным деревянным троном, на котором сидишь ты, одетый в какой-то зеленоватый костюм. По обе стороны зала перед тобой стоят придворные и тихо перешептываются — они не могут спокойно относиться к тому, что я на каждом таком дворцовом собрании сижу подле тебя, как подобает только герцогине. Особенно тяжело переживает все происходящее твоя кузина, которая постоянно находится в процессе каких-то новых заговоров и интриг. И даже то, что я сижу всего лишь у подножья твоего трона, а не на равных с тобой, не усмиряет ее ненависти и зависти ко мне.

Другое видение. Я вижу, что мы, обнявшись, стоим в саду.

— Ты согласна прожить так всю жизнь? — спрашиваешь ты.

— Да, — говорю я, — без вас жизнь для меня бессмысленна.

— Но я не могу жениться на тебе, и если у нас родятся дети, то они будут незаконнорожденные.

— Мне все равно, — говорю я, — главное, что вы будете рядом со мной.

Ты улыбаешься и снова задаешь мне вопрос:

— А если бы я все-таки решил на тебе жениться? Ты бы этого хотела?

Я отворачиваюсь и сквозь слезы отвечаю:

— К чему говорить о том, чему никогда не суждено исполниться…

В ответ ты только молча смотришь на меня и думаешь о том, что очень скоро мы поженимся, но прежде времени ты не хочешь делиться со мной этими планами.

Снова вижу замок, большое пиршество и множество народа. Я поднимаю кубок с вином и пью, не подозревая, что напиток отравлен. Там я так и никогда и не узнаю, кто именно из всех моих недоброжелателей хотел моей смерти, но отсюда я ясно вижу, что это твоя кузина. Она так боится упустить свой шанс стать герцогиней, что уже ни перед чем не может остановиться.

Следующее видение переносит меня в мою спальню. Я вижу, что лежу на кровати и умираю. Ты заходишь в комнату и, видя в каком я состоянии, бросаешься ко мне и спрашиваешь:

— Что случилось?

— Меня отравили, — говорю я слабым голосом и закрываю глаза.

Ты некоторое время смотришь на меня, а потом резким движением подхватываешь на руки и куда-то несешь.

Дальше я вижу себя в каком-то очень бедном доме в лесу. Я лежу на кровати покрытой холстом и с трудом пью какой-то пахучий травяной настой из глиняной кружки. Этот дом принадлежит местному знахарю, который живет здесь вдали от города наедине с женой. Видимо, ты отвез меня к нему, как к единственному человеку способному нейтрализовать любой известный в то время яд.

— Так значит, я отвез тебя туда, а сам вернулся выполнять свои государственные обязанности? — спросил он.

— Да, ты оставил меня на попечение этих добрых людей, и тайно от всех приезжал проведать меня в этом лесном жилище. Понимаешь, кроме всего прочего ты хотел использовать их уединение для моей безопасности.

— И ты выздоровела?

— Да, практически полностью, хотя некоторое время тебе пришлось всерьез попереживать за мою жизнь.

— А что ты помнишь еще?

Перед моими глазами проносится видение одной из наших встреч в лесу, уже после того, как я почти выздоровела. Я вижу тебя одетым в какой-то темный, почти черный костюм. Ты полулежишь на стволе огромного поваленного дерева и смотришь на меня. Я сижу рядом в потрясающем красном платье, которое почему-то сшито совсем не по моде того времени, и наклонив голову, разглядываю твое лицо сквозь занавес своих длинных распущенных волос. Вокруг растут папоротники, высокая трава шелестит на ветру, какие-то цветы пестреют в отдалении… Это странное видение, потому что оно не двигается и не переходит во что-то другое. Оно как остановленная лента кино — красивый кадр, вырванный из длинного сюжета.

— А когда ты поправилась, я вернул тебя обратно в замок?

— Да, но не сразу. Сначала ты решил, что мы должны обвенчаться. Это было для меня как гром среди ясного неба. Я уговаривала тебя подумать и не делать опрометчивых шагов. Но ты уже все решил.

— Наверное, я понял, что люблю тебя слишком сильно, чтобы потерять. И потому решил прекратить всяческие окружающие тебя интриги и сплетни.

— Да, именно так ты и сделал. Кроме того, ты куда-то далеко отослал свою кузину, которую, вероятно, заподозрил в причастности к моему отравлению, и вместе с ней прогнал со своих глаз некоторых ее союзников. И таким образом в очищенный от врагов замок мы вернулись уже мужем и женой.

— Интересно, а как народ реагировал на свою новую герцогиню?

Я засмеялась:

— Тебя волнует реакция масс? Да, ты действительно был правителем этого государства, раз тебя интересуют столь странные вопросы. Но я, к сожалению, не смогу тебе дать на них ответ, поскольку я слишком мало помню из этой жизни.

— А дети у нас там были? Ведь они бы уже могли быть моими законными наследниками? — спросил он, целуя мне руку.

— Да. Я смогла там родить одного сына. И в нем я снова с легкостью узнала моего теперешнего ребенка. Представляешь, я родила его там от тебя. Это так приятно видеть…

— А что ты вспомнила еще?

— Знаешь, практически ничего. Я только увидела, что умерла там довольно-таки рано, когда нашему сыну было не более десяти лет. Отчего-то у меня там перед смертью стало пропадать зрение, и я видела все очень расплывчато и неясно, так как будто смотрела сквозь воду. Возможно, то отравление все-таки сказалось на моем здоровье, а может быть у меня снова нашлись какие-то недоброжелатели, решившие повторить неудачную попытку своих предшественников…