Sindroma unicuma. Внешние связи

17.3

Поначалу до меня не дошел смысл сказанного. Несвободен от чего?

— Чтобы расставить все точки над i, я поговорил сегодня с Лизой.

Лизбэт-то причем? — удивилась я, не в силах уловить связь. Вообще запуталась, что к чему.

— Я связан с суженой. С предназначенной. С предначертанной, — сказал профессор, обратив, наконец, на меня взор. Увидев, что ему внимают с отупевшим видом, мужчина раздраженно пояснил: — С невестой, коли вам будет угодно на вашем человеческом языке.

— А-а… — открыла я рот и закрыла.

Погодите-ка! Вот что, оказывается, означает слово «несвободен». Красиво звучит. Нужно запомнить.

«Я несвободна!» — выкрикну гордо. Кому бы? Мэлу?

Нет, эффектная фраза — не для него. Она подойдет для кого-нибудь другого.

Тут же представилось, как Мэл обнимает меня, например, при Эльзе и говорит ей: «Видишь, я несвободен». Ох, до чего же волнительное слово, а Мэла — вон из головы.

Стоп. Отмотаем назад. Профессор несвободен, потому что… у него есть невеста?!

Ну… если допустить, что Альрик как-никак мужчина и достаточно зрелый мужчина… Удивительно, почему он до сих пор не обзавелся семьей с парочкой ребятишек, как его сестра. Все незамужние особы, начиная с малышек и заканчивая бабулями, жаждут наброситься на профессора и готовы вцепиться в него мертвой хваткой. Так что вполне, вполне…

И все же сенсационно, хотя проблему не решает.

Какая мне выгода от того, что Альрик несвободен? Пронырливые поклонницы задвинут невестушку как шкаф и, глядишь, она не дождется своего жениха. Окрутят его, осоловевшего от любви, скомпрометируют и окольцуют. И вообще, наличие невесты или как там… суженой — не препятствие для фанаток и тем более не причина, чтобы прекратить размазывание меня по стене.

— Поздравляю, конечно… — пробормотала я неуверенно.

Счастливая избранница профессора — не Лизбэт, это ясно как день. Зачем бы Альрик расставлял всякие точки в разговоре с ней?

Мне стало жаль соседку, вытянувшую короткую соломинку. Девушка надеялась, рассчитывала, искала скрытый смысл в словах своего кумира, мечтала… Хотя ей наплевать, есть ли у профессора мифическая невеста или нет. Лизбэт попрет на таран, не колеблясь.

— Спасибо, — сказал мужчина. — Рановато говорить конкретно…

То есть как рановато? Назвался грибом — полезай в кузов.

— Альрик Герцевич, вы думаете, это стоящий выход из ситуации? — поинтересовалась я пообтекаемее, мол, от наличия таинственной невесты картина маслом не изменится.

— А разве нет? — спросил он надменно, и я прикусила язык.

Забылась. Передо мной не однокурсник и не сосед по общаге. Передо мной преподаватель, профессор, ученый с двумя сотнями званий и вдобавок человек с богатым жизненным опытом.

Ладно, ему виднее. Коли наивный товарищ считает, что после огласки о несвободе поубавится желающих на его сердце и фамилию в свидетельстве о браке, то зря надеется.

— Попробуйте встать, — сказал мужчина, отпуская мою ногу.

Я осторожно наступила на пол. Чудеса, да и только. Словно не падала, расстелившись, и не ушибалась.

— Огромнейшее спасибо, Альрик Герцевич! Не знаю, что бы делала без вас, — от радости я чуть не бросилась к врачевателю обниматься, но удержалась. Во-первых, у него есть невеста, а, во-вторых, неприлично вешаться на шею преподавателя, к тому же, если он харизматичный и мужественный. Обойдусь словесной благодарностью.

Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Стопятнадцатый, принеся с собой запах химических реактивов. В помещении стало еще теснее.

— Здравствуйте, Эва Карловна, — протянул он руку и пожал вложенную ладошку.

Декан не стал здороваться с Альриком. Очевидно, мужчины виделись ранее, иначе Генрих Генрихович вряд ли разрешил бы катать без спроса чужие кресла.

Стопятнадцатый заметил мою ногу без сапога и озаботился:

— Что произошло?

— Эва Карловна упала и заработала ушиб коленного сустава. Я навел ретушь, — объяснил профессор, поднимаясь из кресла.

— Сиди-сиди, — замахал рукой Стопятнадатый. — Как экзамен, милочка? Договоренность по-прежнему в силе.

— Генрих Генрихович, а я сдала. На четверку. Выучила билет, и он мне попался.

Декан задумался, переваривая услышанное, и рассмеялся громким густым смехом.

— Ну, и чудесно, милочка. Гора с плеч вам и мне. Чудеса, чудеса… э-э-э… — замялся, придумывая рифму.

— На веревке колбаса, — закончила я, и Стопятнадцатый еще больше развеселился.

— В самую точку! — поднял вверх указательный палец. — Не мешало бы подкрепиться после трудов наших праведных, но обед подождет. Альрик, каково твое мнение об артефакте?

— Можно идти? — влезла я, застегнув сапог.

— Посидите немного. Пять минут, не дольше, — сказал профессор. — Для упорядочения процесса регенерации тканей.

Посижу, коли требуется для богатырского здоровья. Мне не трудно.

— Хорошо, — бухнулась я в кресло для посетителей с пакетом на коленях. Бедненький, несчастненький, — погладила полиэтиленовый бочок. Видишь, какая злая атмосфера в этом институте, и нам, невидящим, приходится в ней героически выживать.

Мужчины рассредоточились вокруг стола с черным глобусом.

— Как вы предполагали, Генрих Генрихович, стела и сфера — части единого целого. Удивительно, что рычаг, то есть стелу, обнаружили при раскопках мертвой цивилизации на юге, а собственно, шар подняли с морского дна на севере при геологоразведке шельфа. Можно лишь догадываться о причинах их разлучения. Однако взгляните: геометрия форм стелы идеально совпадает с углублением в верхней части сферы. Исходя из данного факта и опираясь на прочие незначительные признаки, я подтверждаю вашу догадку.

— Таким образом, можно утверждать, что перед нами артефакт, похожий на divini oculi[56] или пророческое око, пропавшее с горизонта истории в девятом тысячелетии до нашей эры, незадолго до гибели Атлантиды. Артефакт, способный предсказать будущее.

— А также показать прошлое. Пророческое око рисует основные вехи человеческой судьбы. Ярчайшие моменты, сохраняющиеся в памяти вплоть до последнего мига бренного существования. Хотите попробовать? — предложил Альрик декану.

— Воздержусь, — покачал тот головой. — Хотя мной изучено достаточно материала по данному вопросу, происхождение и суть divini oculi окутаны тайнами, над которыми еще работать и работать, но, увы, не нам.

— Полноте, Генрих Генрихович, — поддел профессор. — Если опасность существует, я бы почувствовал.

Мужчины замолчали, а я тянула шею, чтобы разглядеть из-за спины Альрика непримечательный черный глобус, оказавшийся в действительности бесценным артефактом древности. В обычном кабинете обычного деканата почти обычного института на окраине города, благодаря невероятному стечению обстоятельств, очутилось мифическое око из затонувшей Атлантиды. Стояло скромно в уголке, не привлекая внимания, и два ученых товарища, запросто, будто у себя дома, засовывали руки по локоть в сферу, абсолютно не проникшись величием находки. А я, лентяйка, доучившись до третьего курса, слыхом не слыхивала об этом уникальном артефакте.

— И все-таки воздержусь, — не поддался Стопятнадцатый. — Неспроста рычаг и сфера оказались заброшенными в противоположные части света. Возможно, составляющие были сознательно разъединены.

— Вряд ли. Скорее всего, за око шла непрерывная борьба: войны, убийства, предательства, подкупы, измены. Немудрено, что из-за жажды обладания divini oculi растерзали на части. В любую эпоху — в наше время или девять тысяч лет назад — найдется немало желающих узнать свое будущее.

— Сущность человека не изменить, — пробормотал декан, — вне зависимости от того, ездит ли он на телеге с мулами или мчится в машине по скоростной автостраде.

— Единственно тот, кто запустит око, сумеет разглядеть в переплетении нитей картины своего прошлого и будущего. Разве вас не искушает? — повторил попытку Альрик, словно библейский змей.

— В хрониках упоминается, что артефактом можно воспользоваться единожды, — Стопятнадцатый утер платком пот со лба, и я поняла, что он взволнован. — И увиденного не избежать. Не хочу знать, когда и где умру.

Альрик коротко хохотнул, и смех получился жесткий.

— Полагаю, уход из жизни — не есть ярчайший момент в судьбе человека. По заверениям исследователей око должно показать те мгновения, что заставляют стучать сердце как колеса поезда, набирающего ход. То есть моменты бытия, ради которых стоит жить и бороться за существование.

— Хочешь сказать, divini oculi показывает карамельные картинки прошлого и будущего?

— Не обязательно.

— Смерть близких — тоже повод, чтобы состав разогнался?

— Месть или скорбь могут дать толчок для новых устремлений, — ответил уклончиво профессор.

— Спорный вопрос. И всё же предпочту не знать о своей судьбе. А ты? Хочешь попробовать?

— Мне неинтересно, — заявил безмятежно Альрик. — Предпочитаю непредсказуемость и риск, нежели предопределенный оком выбор. Еще вчера я ставил перед собой одни цели, а сегодня мои планы кардинально изменились. Разве не в этом прелесть незнания?

Ага, вчера хотел совершить материальный перенос крошечного камешка, а завтра опробует переместиться самостоятельно. И забегает по институту черномазый дубль крылатика, замурованного в лабораторном кубе Царицы.

Зря я так подумала, потому что профессор повернулся ко мне.

— Эва Карловна? Не желаете стать первопроходцем в опытном исследовании давно исчезнувшего пророческого ока?

Я?! Вообще-то мне пора в швабровку, на встречу с девчонками. В режиме субботнего дня и так появились незапланированные прорехи, которые нужно срочно штопать.

— Став невольной свидетельницей нашего разговора, вы получили общее представление о древнем артефакте. — Профессор указал на черный глобус с алыми прожилками. — Не волнуйтесь, не произойдет ничего страшного. Мы будем рядом и в любой момент прервем эксперимент.

Оставив пакет в кресле, я нерешительно приблизилась к столу.

— Можно потрогать?

Профессор взглянул на Стопятнадцатого, и тот согласно кивнул. Генрих Генрихович вообще предпочел помалкивать с того момента, как собрат по науке перехватил инициативу.

Мои руки легли на мяч, или, говоря научным языком, на сферу. Её пепельно-грязная поверхность оказалась комнатной температуры, шершавой на ощупь из-за мелких чешуек, похожих на потрескавшуюся от засухи землю. Трещинки были черными, отчего, если смотреть издали, создавалось впечатление, будто шар того же цвета. Сетка кровавых ниточек покрывала странный глобус. Словно ручейки, они текли по трещинкам к северному полюсу, разгораясь и притухая, и завораживая взгляд хаотическим переплетением.

— Как оно работает?

Альрик протянул знакомую прозрачную стелу, ранее занимавшую место на полке.

— Берете рычаг и вставляете в углубление. — Показал на многогранное отверстие в макушке сферы.

Я заглянула в дыру, показавшуюся бездонной. На миг почудилось, что тьма в сердцевине заклубилась, ожив, но обман зрения рассеялся, и вместе с ним пропала мистичность. А ведь профессор и Стопятнадцатый бесстрашно совали руки по локоть внутрь шара. Они залезли бы по пояс, но, к сожалению, отверстие оказалось маловато.

— А дальше?

— Надавливаете без агрессии. Когда рычаг упрется, нужно начать разгон юлы, плавно нажимая на рукоятку.

Под рукояткой профессор подразумевал подставку, к которой крепилась стела.

Я повертела так называемый рычаг, отметив отсутствие на гладкой поверхности загадочных знаков и прочих символов, могущих указать на принадлежность к вымершей цивилизации. Мои руки держали пятигранный кусок прозрачного материала, похожего на янтарь. Какой же это артефакт? Скорее, сырье для будущих брошек или бус.

Щелчок по одной из граней вызвал легкую вибрацию стелы.

— Резонирует, — пояснил Альрик. — От вас потребуется раскрутить око и отпустить рычаг. В дальнейшем из узоров на сфере начнут формироваться картины, и вам останется смотреть на них.

И увидеть свою судьбу. Что было, что будет — как в гадании на картах. Смешно.

На самом деле страшно. Прошлое пугало меня в равной степени, как и будущее. В памяти пронеслись постыдные моменты, о которых я изо всех сил старалась не вспоминать.

— Вы тоже увидите? — спросила, нервно сглотнув.

— Нет. Только вы. Раскручиваете и смотрите, — улыбнулся профессор.

— Откуда знаете, если не пробовали?

— Имею теоретическое представление и верю существующей информации на девяносто девять процентов.

Я нерешительно посмотрела на декана, но тот молчал, потирая нос. Отказаться или нет? Зачем оно мне, мое будущее или прошлое? Чтобы узнать, когда меня поймают на вранье с висоратством?

Мужчины правы, каждый по-своему, отказавшись опробовать око. Как говорят, меньше знаешь — крепче спишь. Не хочу заработать фобию из-за того, что увижу, ведь, по словам профессора, картинки будущего не изменить.

— Возможно, вы увидите мгновения прошлого, закрытые памятью по определенным причинам, — предположил Альрик.

Неубедительный довод. Мне достаточно имеющихся в заначке скверных моментов, чтобы никогда не возвращаться воспоминаниями в детство и юность. Однако в прошлом, среди барахла неприятностей, осталась мама… Место, где мы жили… Сны с запахами и звуками…

Сердце забилось сильнее. Я могу увидеть маму: ее лицо, фигуру! Вспомню нежность её рук, услышу её голос.

— Это гипноз?

— Если принять за основу внушение, то его техника неизвестна, поскольку игнорирует возможности дефенсоров, — сказал профессор.

— Но ведь считается, что человек — творец своей судьбы. Не факт, что видения будущего произойдут в действительности. На свете полно случайностей, и я могу погибнуть под колесами машины, выйдя сегодня за ворота.

— Те вехи, которые вам откроются, — неприкосновенны, однако добираться до них вы можете различными путями. К примеру, завтрашний прием неизбежен, хотя вы имеете право провести по-разному время до его начала.

— Я не поеду в Дом правительства, и судьба изменит свой ход, — заявила упрямо, взглянув мельком на декана. Простите, Генрих Генрихович, за утаивание правды и фарс с отработкой прогула.

— Неужели рискнете? — поднял бровь Альрик.

Вздохнув, я уставилась в окно. Конечно же, никуда не денусь и отправлюсь в светское общество с Петей, чтобы не сойти с ума из-за нарушения долгового обязательства.

Попробовать или нет? — погладила сферу. На одной чаше весов нагромоздились лица и воспоминания: отец, житие у тетки, интернат, перебежки по ВУЗам. На другой чаше остался скудный мамин образ.

Что ждет меня в будущем? Провал на приеме, обнародование грязной тайны невисоратки, скандал вокруг отца и моя погибель. Мэл, сделавший карьеру политика и связавший судьбу с породистой девицей из высшего общества.

К черту Мэла! Я увижу маму.

Очевидно, колебания отразились на моем лице, потому что профессор поспешил заверить:

— Эва Карловна, мы ни в коем случае не принуждаем запускать око, но знайте — второго случая вам не представится.

Отказаться или принять предложение, чтобы увидеть безрадостное прошлое и не менее оптимистичное будущее? Чтобы увидеть маму.

Они не настаивают, они предлагают. Не хочешь — дело твое, но потом не кусай локти, — предупредили прямым текстом. Пожалею ли я, выйдя из кабинета, что не согласилась?

Решившись, вставила стелу в дыру на полюсе глобуса. Та пошла туго.

— Самостоятельно, — добавил Альрик. На его виске билась жилка. — Здесь мы вам не помощники.

Пришлось давить на рукоятку, пока пятигранная стела не погрузилась, застряв наполовину.

— Хорошо, — сказал профессор, с трудом сдерживая возбуждение. — Сцепление произошло. Попробуйте раскрутить.

Приложив усилие, я надавила. Стела не сдвинулась.

— Еще раз! — воскликнул Альрик азартно. — Сильнее!

Я послушалась его совета, и рычаг утонул по рукоятку. Неторопливо разгоняясь, он упруго погружался и выпрыгивал из недр шара.

— Значительная инертность среды, — пробормотал декан.

— Не отпускайте руку, Эва Карловна! — напомнил профессор. — Удерживайте!

С каждым новым утапливанием рукоятка ходила все быстрее и легче, и вдруг шар провернулся вдоль оси. Медленно, а затем всё быстрее и быстрее, он стал раскручиваться, пока не завертелся, расплываясь алой сеткой вен.

Как заколдованная, уставилась я на растекающееся перед глазами красное зарево и погружалась, утопала в нем. Пропали из виду Альрик и Стопятнадцатый, пропал кабинет. Меня затягивало, засасывало, растворяло в разлившемся океане.

Бабочка на руке. Ничем не примечательная, коричневая, с незатейливым рисунком на крыльях. Открывает и складывает. Почему-то решила передохнуть именно так.

Пустой автобус и я на холодном кожаном сиденье у окна. Три ряда колючей проволоки, будка, шлагбаум. Рослый мужчина в пятнистой одежде удерживает ужасного пса, готового сорваться с привязи. Животное заходится в лае, с клыков капает слюна, а глаза налились краснотой. И гавкает собака на меня.

Несколько мальчишек избивают одного на задворках. Скорчившееся тело, голова втянута в плечи и закрыта руками. Мне страшно, потому что я такая же, как и он.

Я лежу на земле, потому что меня толкнули. Как обычно. Ко мне подходит мальчик старше меня года на четыре. Это Алик. Теперь я под его защитой.

Льет дождь. Длинные промокшие шеренги на площадке. Я в первом ряду. Женщина под зонтом зачитывает. Банда несовершеннолетних злоумышленников вскрыла сейф директрисы и сбежала с награбленнным. Мои щеки мокры: от воды, падающей с небес, или от слез — не имеет значения. Алик забыл обо мне.

Я пьяна. Невыносимо пьяна. И счастлива. Я танцую и отпиваю из горла бутылки коричневую терпкую жидкость. Это второй и последний раз, когда я напиваюсь до беспамятства.

Машина стоит на бензоколонке. Отец везет меня на север. На противоположной обочине сидит дворняжка. Пока отец не видит, бросаю собаке пирожок с капустой и, как всегда, промахиваюсь. Он не долетает и падает на дорогу, по которой проносятся машины. Оказывается, у собаки перебиты задние лапы. Она волочит ими, но не решается броситься за подачкой.

Мы стоим на перекрестке. Рядом с продуктовой лавкой разбитая инвалидная коляска, и в ней человек — просит милостыню. На него страшно и неприятно смотреть, но взгляд притягивается против воли. Проклятый, — шепчет однокурсница по колледжу. Нет, это небрежное обращение с заклинаниями, — спорит соседка из общаги.

Какая-то конура, тускло освещенная, в которой двое: я и еще кто-то, не разобрать. По приоткрытым в беззвучном стоне губам и тому, как выгибается мое тело, не остается сомнений, чем я занимаюсь. Мой спутник невидим, он за моей спиной.

Бесконечный коридор по обе стороны. Арки, арки — им нет конца, и множество свечей в темноте, уходящих лентами налево и направо. Бледная тень приближается навстречу, но я не могу разобрать, кто это.

Открытая коробочка на столе, а внутри большое румяное яблоко, обвязанное красным бантиком.

Утро. Потягиваюсь, лежа на кровати. У меня отличное настроение. На соседней подушке осталась вмятина. Вдыхаю запах, который вобрала наволочка, и укладываюсь на нее щекой, обнимая подушку и прижимая к себе.

Бревенчатый дом. Крыльцо. Грабли с красным черенком у грубо сколоченной двери. Пенное облако цветущих деревьев.

Чьи-то руки побрасывают вверх черноволосого ребенка. Малыша. Не разобрать, мальчик это или девочка, но его кудряшки подлетают в такт взлетам, и ребенок смеется — весело, счастливо. Солнце, играющее в листве, бьет в глаза. Я щурюсь.

Кованая решетка тянется вдаль. За высокой оградой особняк с остроконечными шпилями и лужайка с сочной зеленью. Ворота медленно закрываются.

Я на высоком балконе. Не одна. Со мной стоит кто-то и обнимает за талию. А внизу бушует море до самого горизонта. Оно волнуется, и я поднимаю руку. Море взрывается шквалом. Кто рядом со мной? Вижу лишь смутный силуэт и знаю, что он тоже машет тем, кто внизу.

Открытая коробочка на столе, а внутри большое румяное яблоко, обвязанное бантиком.

Бабочка на руке. Обычная бабочка, коричневая с незатейливым рисунком на крыльях. Открывает и складывает. Почему-то решила передохнуть именно так. Маленькие ладошки сгоняют случайную гостью и накрывают руку, испещренную сеткой морщин.

— Эва Карловна! Эва Карловна!

Меня тормошили, призывая очнуться.

— Нашатыря ей! — донесся озабоченный бас.

Чьи-то руки усадили в кресло и сунули под нос дурно пахнущую ватку. Зрение прояснилось, и я разглядела склонившихся надо мной мужчин.

— Как себя чувствуете, милочка? Слышите меня? — спросил обеспокоенно Стопятнадцатый. — Покивайте, если не можете ответить.

Я покивала.

— Эва Карловна, вам лучше?

— Д-да… Вроде бы, — ответила хрипло и ощупала себя. Руки-ноги на месте. Я жива, нахожусь в кабинете, а не утянута в око, и рядом со мной вполне материальные знакомые личности.

— Ну, как было? — не удержался от расспросов профессор.

Несколько мгновений я соображала, о чем он спросил.

— М-м-м… Красочно… реалистично, — запнулась, вспомнив о пьяных танцах и сцене в каморке.

— Каково соотношение картин прошлого и будущего?

И опять понадобилось время, чтобы вникнуть в суть любопытства Альрика. Ну, и вопросики! У меня мозги набекрень, а его интересуют подсчеты.

— Наверное, два к одному, — ответила я наобум, возведя глаза к потолку.

— Этого следовало ожидать. Будущее предсказать сложнее. Однако судить о достоверности пророчества можно по видениям прошлого. Они были правдивыми?

Длинная умная фраза совершенно не отложилась в голове.

— Что?

— Прошлое оказалось правдоподобным? — повторил профессор.

— Да, — кивнула я, вспомнив об избиении и об Алике.

— Хронологическая последовательность выдержана? — расспрашивал он увлеченно.

Откуда мне знать, выдержана или нет?

— Кажется, да, — наморщила я лоб, пытаясь вспомнить очередность картинок прошлого. — Не знаю.

— Альрик, позволь Эве Карловне прийти в себя, — остудил декан исследовательский пыл ученого. — После наших экспериментов ей нужно давать молоко за вредность.

Не став спорить, профессор отошел к столу и оперся, сложив руки на груди. Я же оглядывала кабинет словно впервые, отмечая стеллажи, набитые книгами, книжные штабели на полу, большое круглое окно, стол и общую тесноту помещения из-за двух крупных мужчин на нескольких квадратных метрах свободного пространства. Перескоки из реальности в воображаемый мир и обратно спутали мою пространственную систему координат.

Черный шар остановился, прекратив безумное верчение. Мне казалось, прошло несколько часов после его раскручивания, но на самом деле минуло не более пяти минут, что подтвердил гномик на запястье.

— Эва Карловна, милочка, я мог бы организовать для вас усиленное питание в столовой, — пробасил виновато Стопятнадцатый. — Но, к сожалению, в уставе института нет статьи, по которой возможно списание талонов, так как ваше участие в опыте было неформальным.

— Ничего страшного, — сказала я механически и снова взглянула на часы, осознав, что до встречи осталось пятьдесят минут. — Ой, мне пора!

Поднявшись из кресла, покачнулась, и мужчины бросились, чтобы поддержать: декан — с одной стороны, Альрик — с другой. Какие же они большие и высокие рядом со мной, шпингалеткой. Выше на голову, а то и на полторы.

— Может, присядете? — спросил Стопятнадцатый, показав на кресло. Я отрицательно помотала головой. Мне нельзя усаживаться, потому что предстоит уйма дел.

— Голова не кружится? Зрение не двоится? Хорошо меня слышите? — поинтересовался деловито профессор и обратился к Генриху Генриховичу: — Не мешает провести осмотр, чтобы исключить возможные осложнения.

Я сердито выдернула руку из поддерживающего захвата. Какие осложнения? У меня поездка горит, а Альрик предлагает обследование, которое затянется до вечера.

— Не надо осмотр. Со мной все в порядке. Не кружится, не двоится, слышу отлично. И нос дышит.

Подумаешь, насмотрелась мультиков. Правда, до жути натуралистичных, отчего действительность стала казаться понарошечной. Воображение разыгралось не на шутку, представив, как книжки прыгают с полок и пляшут около меня в хороводе, за окном-иллюминатором проплывают косяки рыб, а за дверью кабинета ждет Алик с мордастой псиной в шипастом ошейнике. Не собираюсь откровенничать о разбушевавшихся фантазиях, а то, чего доброго, заботливые дяденьки упекут в медстационар и пропишут мильон уколов, или направят к психиатру.

Профессор передумал настаивать на анализах и простукиваниях.

— Эва Карловна, если вдруг почувствуете себя неважно… Словом, если почувствуете малейшее ухудшение здоровья, немедленно обращайтесь за помощью в любое время дня и ночи, — велел беспрекословным тоном. — Напишу вам номера телефонов, рабочий и домашний. И не забывайте пить капли. Увеличьте дозу до пятидесяти капель на прием, трижды в день. В составе натуральные компоненты, не вызывающие привыкания. Понятно?

Я кивнула как болванчик. Чего непонятного? Звонить сразу же, как съем недоваренные макароны или снова ушибу коленку, и потягивать настойку, присосавшись к пузырьку.

Альрик настрочил цифры на чистом листке, но тут же скомкал.

— У вас есть телефон?

— Есть.

— Дайте, — профессор нетерпеливо пощелкал пальцами. Выхватил аппарат из моих нерасторопных пальцев и быстро набрал нужные номера. По-видимому, мужчина решил, что надежнее ввести цифры в телефон, нежели полагаться на бумагу и девичью память, которая не длиннее трех шагов от двери деканата.

— И мои номера введи, — потребовал Стопятнадцатый. — Эва Карловна, меня снедает беспокойство из-за вашего спонтанного участия в опробовании артефакта. Поверьте, милочка, если бы я мог предугадать последствия, ни в коем случае не позволил притронуться к оку.

— Всё нормально, — махнула я рукой. — Последствий не будет.

У меня же шкура как у мамонта и психика почти железная. На мою долю выпадали испытания похлеще сказочных слайдов. А с богатым воображением как-нибудь разберусь, не впервой.

— Пойдемте, я провожу, — сказал Альрик, вернув телефон.

Ну да, пусть проводит до раздевалки и поможет надеть куртку, и тогда даже мифическая невестушка не спасет меня от разъяренных поклонниц.

— Не стоит, я сама. Мне действительно лучше.

— Все-таки провожу, — гнул своё профессор. — Не то упадете на лестнице и заработаете травму гораздо тяжелее ушиба.

— Может, прислушаетесь, милочка? — прогудел декан. — Ваше самочувствие еще не стабилизировалось.

— Не упаду, — ответила я, раздражаясь. Мне нельзя падать. Мне нужно добежать до общежития, потому что утекают минуты до важной встречи, а беспокойные дядечки не дают выйти из кабинета.

— Хорошо, — согласился Альрик. — И не бойтесь звонить, если заподозрите, что вам стало хуже.

— Спасибо. До свидания.

Подхватив пакет, я неуклюже выбралась из кабинета, забыв о вылеченной коленке.

Око так и не показало маму.

— Мда… — сказал Стопятнадцатый, прервав затянувшееся молчание, и сцепил пальцы в замок. — Поразительное легкомыслие. Спрашивается, чем я думал?

— Задаюсь тем же вопросом в отношении себя, — ответил профессор, расположившийся в кресле, которое недавно занимала учащаяся.

— Не понимаю, Альрик. Может, старею? За последнее время я совершил столько невежественных ошибок, что диву даюсь, анализируя. Подразумеваю небрежность в принятии решений, подвергших опасности жизни, за которые я несу ответственность. Признаю, что кодекс учительства нарушен мной неоднократно.

— Имеете в виду Папену?

— В частности, её. Мало того, что затащил студентку в лабораторию проректрисы, сегодня позволил нагрузить её знаниями, способными разрушить психику. Боюсь, учащаяся покинула кабинет в шоковом состоянии. Нелегко жить с грузом видений, зная, что когда-нибудь они воплотятся в действительности. А мы с тобой, опытные ученые люди, пошли на поводу… неизвестно у чего.

Альрик помолчал.

— Почему же неизвестно? Не сегодня-завтра за divini oculi приедут из Первого департамента.

— Едва подозрения оформились, я был обязан сообщить им, таковы правила, — пояснил Стопятнадцатый извиняющимся тоном, словно профессор упрекнул его в поспешном поступке. — Мне уже позвонили. Министерство оформляет в срочном порядке необходимые бумаги, и вечером око заберут.

— Не удивлюсь, если его увезут под усиленным конвоем. Боюсь, мы не узнаем о дальнейшей судьбе артефакта, и он канет в неизвестность как девять тысяч лет назад.

— Все хотят знать свое будущее. В том числе премьер-министры и их приближенные.

— И среди них найдутся те, кто попытается избежать пророчества. Значит, у вас тоже возникли сомнения в подлинности ока? Оно могло оказаться жалким муляжом того, настоящего.

— Подозрения появились после отправки отчета в департамент, — признал декан. — Я долго колебался, будучи не уверен в сделанных выводах. Обычно происхождение подозрительных артефактов проверяется опытным путем.

— Что и сделала Эва Карловна, не так ли? — резюмировал профессор, и Стопятнадцатый неохотно кивнул, признавая эгоистичную подоплеку эксперимента. — С другой стороны, было бы кощунством подержать в руках легендарное divini oculi и не опробовать. Считаю, Эве Карловне невероятно повезло, и, осознав это, она еще скажет нам спасибо. Девушка получила один шанс из миллиона, другого такого ей не представится. Жаль, пришлось провести опыт, сымпровизировав. В лабораторных условиях и с соответствующим оборудованием мы узнали бы гораздо больше.

— Альрик! — осадил собеседник. — Кощунством оказалась вываленная на неподготовленного человека информация о его прошлом и будущем. А ведь по свидетельствам современников, прежде чем воспользоваться оком, избранные проходили специальную подготовку и несколько ступеней посвящения.

— Эва Карловна справится, не сомневаюсь, — заявил уверенно профессор. — Она как кошка умудряется падать на четыре лапы.

— Скорее, как котенок, — хмыкнул декан, вызвав на лице Альрика улыбку. — Сегодня с моей стороны имела место быть удивительнейшая безалаберность. Впрочем, как и с твоей.

— Согласен. Забылся. Виноват, — сказал профессор, поднимаясь с кресла.

— Посматривай за ней, — попросил Стопятнадцатый. — Моя совесть не выдержит, если по нашей милости Эва Карловна заработает тяжелейший психоз.

— Пригляжу. Что ж, око мы упустили, зато у нас остался подопытный проректрисы. Вы заметили, что он уменьшается в размерах?

— Ты неисправим. — Покачал головой декан. — Заметил. Обождем пару дней и заодно наберем статистику. После обработки измерений подумаем о дальнейших шагах. Нам спешить некуда.