Клэрити

Глава вторая

— Фрик, фрик, фрик-урод! Суперфрик, эй!

Билли Роулинсон и Фрэнки Кридон нарисовались на другой стороне торгового зала «7–11», распевая эту дурацкую песенку на мотив Рика Джеймса. Их головы плыли над коробками с хлопьями, пропадая время от времени. Я состроила гримасу, и они стали отвратительно гоготать, как это могут делать только два придурка с нулевым IQ. Эти парни доводили меня, как доводят одноклассников в начальной школе. Но мне уже исполнилось шестнадцать, и это лето — предпоследнее в моей школьной жизни. Билли и Фрэнки окончили школу месяц назад, но я так и не избавилась от них. Они доставали меня с детского сада, и их репертуар с тех пор не слишком изменился. Песенку про «суперурода» я слышала уже десятки раз.

Не обращая на них внимания, я направилась к прилавку. К несчастью, они увязались за мной.

— Что покупаешь, Клэр? — спросил Билли. — Свечи? Кристаллы?

Всего-навсего маленькую банку диетической колы и пакетик с пончиками в сахарной пудре. Завтрак для чемпионов.

Не оборачиваясь, я вытянула из шортов десятку и протянула кассирше.

— Эй, — обиженно загундосил Фрэнки. — Мы с тобой разговариваем, уродка.

Он ткнул меня и лопатку. Зря он это сделал.

Я могла не обращать внимания на глупости, которые звучат за моей спиной. Но позволить кому-то дотрагиваться до меня? Ну, нет… Я согнула локоть и вонзила его в живот Фрэнки.

Фрэнки охнул и согнулся пополам.

— Ах, какая незадача, — обернулась я со сладкой улыбкой. — Неужели я задела тебя, когда убирала сдачу в карман? Но ты разве не знаешь, что не следует так близко стоять к людям?

Фрэнки боролся с тошнотой, а Билли, сузив глаза, произнес:

— Пожалеешь еще!

Из магазина я вышла, высоко подняв голову. То, что произошло, произошло не в первый раз. Да и не в последний.

На моем шкафчике в школе нацарапано «666». Слово «фрик» в мой адрес звучит так часто, что кое-кто может подумать, что меня так зовут. Хихиканье, шепот за спиной, пальцы, указывающие в мою сторону, сопровождали меня в школе повсюду.

Я не сделала ничего, чтобы заслужить к себе подобное отношение. Вопреки всеобщей уверенности, я не была ни поклонницей дьявола, ни исчадием ада.

Но я не похожа на других. А отличаться — значит быть плохой.

В Истпорте, туристическом городке в заливе Кейп-Код, живет семейка фриков. Это моя семья. Я экстрасенс, мой брат — медиум, а мать — телепат. Туристы нас обожают. Местные жители презирают.

Меня зовут Клэр Ферн, а если точно — Клэрити, Ясность; мой брат — Перри Ферн, его полное имя — Перивинкл, Барвинок.[1] В представлении обывателей это связано с колдовством и магией. О чем только думали наши родители! Похоже, о том, где бы добыть «колес»!

Мою мать зовут Старла, хотя однажды Перри отыскал ее свидетельство, из которого мы узнали, что при рождении ей было дано самое обычное имя — Мэри. Похоже, она не слишком обрадовалась этому нашему открытию, и, поскольку нам с братом жизнь была дорога, мы больше ни с кем не делились этим своим открытием.

Мы живем в большом викторианском доме в оживленном районе города, неподалеку от океанского променада. Мои родители купили дом, когда поженились и оставили «коммуну спиритологов», в которой оба и выросли. Дом у нас отличный, привидения в нем не задерживаются, и первый этаж мы отвели под наш общесемейный бизнес: «чтения». Речь, однако, идет не о книжном магазине и не о библиотеке, конечно. Мы «читаем» людей, но об этом я еще расскажу ниже.

Перри ждал меня на парковке магазина «7–11», и я, скользнув на сиденье, облегченно вздохнула, потому что машина, восьмилетняя «хонда сивик» с пробегом сто двадцать тысяч миль, была уже заведена. Перри просит новую машину, но, пока бегает эта, мать ни за что не раскошелится. Каждое утро Перри включает зажигание в надежде услышать унылое «клик-клик-клик», но эта маленькая металлическая коробочка решительно отказывалась умирать.

Пока Перри выруливал на дорогу, я смотрела в зеркало: не последуют ли за нами эти два бездельника в своем пикапе?

— Что-то случилось? — спросил Перри. — Я видел, как тупой и еще тупее зашли туда.

— Ничего такого, с чем бы я не справилась, — ответила я, и Перри усмехнулся.

Вы никогда бы не подумали, что мы брат и сестра. Я и мать рыжеволосые, веснушчатые, хрупкого телосложения, а у Перри — черные волосы. Правда, глаза у него голубые, как у нас. Маленький шрам на правой брови придает его внешности загадочность. Увидев моего брата, девушки почти сразу теряют голову.

Большую часть времени Перри клеит девушек. Действительно, лучшего места, чем туристический городок, для этого нет. Каждые выходные сюда прибывает свежий выводок курочек, которые так же быстро — самое большое, через неделю — исчезают навсегда. Перри восемнадцать, и осенью он отправится в колледж. Жалко мне этих бедняжек в Бостоне.

Мама однажды проговорилась, что Перри очень похож на нашего отца, которого мы с братом совсем не помним. Он ушел, ничего не объяснив, пятнадцать лет назад. Маме говорить о нем — пытка, поэтому мы ни о чем ее и не спрашиваем. Мы с Перри давно уже не сомневаемся в том, что папашка просто-напросто бросил нас, но мама до сих пор любит его и, чтобы не говорить о нем плохо, предпочитает вообще ничего не говорить.

Перри включил поворотник и вывернул на боковую дорогу, чтобы не попасть в пробку, которая вечно образуется на шоссе 28. Летом движение через Хайэннис и Ярмут довольно интенсивное, но дорога на Истпорт не так уже плоха, если ехать по Ригсдейл-роуд.

Названная в честь одного из первых колонистов (потому что, если мы кого-то и любим тут, на полуострове, так это первых колонистов), Ригсдейл — второстепенная дорога, параллельная шоссе 28, но на ней не меньше магазинов, ресторанов и мотелей.

Мы повернули направо, в сторону Эльма, потом налево, на Ригсдейл, и сразу же встали. Пробка, черт ее дери.

Я вздохнула и взглянула на часы. Девять пятьдесят пять. Мы открываемся в десять, а поскольку это праздники, сеансы продлятся все утро и закончатся, со всеми перерывами, только к вечеру. Не надо было просить Перри везти меня за пончиками. Мама будет недовольна. Для вольного хиппи, какой она была, наша Старла на удивление нетерпима к опозданиям.

Прошло две минуты, но мы не продвинулись ни на дюйм.

Перри тяжко вздохнул:

— Глянь, что там еще?

Я опустила стекло и, как собачка, высунулась из окна. Метров за триста от нас на дороге не было ни одной машины. Что-то случилось? Авария? Я поскорее втянула голову назад, спасаясь от дикой влажности, и включила кондиционер.

— Непонятно.

Наконец мы увидели, как впереди на дорогу задним ходом выехал полицейский «крузер». Он отъехал от мотеля «Королевский двор», в котором, конечно, никогда не останавливался никакой король, да и двора там никакого не было, зато мотель отличался от других псевдо-тюдоровской безвкусицей и тем, что номер в нем стоил семьдесят девять долларов в сутки.

Полицейские блокировали дорогу, освобождая дорогу «скорой» и еще трем «крузерам». Теперь мне стало интересно. Вот уж не знала, что в нашем крохотном городишке есть целых четыре «крузера».

Одна «скорая», конечно, не привлекла бы моего внимания. Сердечные приступы и передозы случаются каждое лето. Но в этот раз, похоже, дело серьезное.

Преступление? В Истпорте? Не может быть! Однако у меня не было времени играть в детектива вроде Нэнси Дрю, тем более что машины все-таки двинулись, а мы безнадежно опаздывали.

— Мама убьет меня, — сказала я, и в этом была лишь доля шутки.

— Да уж, — рассеянно пробормотал Перри, пристально разглядывая мотель, мимо которого мы как раз проезжали.

Я думала, он скажет что-нибудь смешное, чтобы отвлечь меня от мыслей о неминуемых упреках, но вместо этого братец включил радио. Оно ничего нового нам не поведало.

Громкая музыка немного развлекла меня, и я не заметила, как мы подкатили к дому. Он покрашен в цвет, который лично я называю «бледно-лиловый, для дома с привидениями». Высокие полукруглые окна под остроконечной крышей, пряничный крытый вход и башенка; по периметру дом окружен старинной чугунной оградой. На передних воротах висит щит «Сеансы в семье Ферн».

Похоже, мама начала «чтения» без нас…

Я ринулась в пустой холл (или «зал ожидания», как говорят в нашей семье), бросила на пол пакет с завтраком и распахнула дверь в гостиную (она же «зала для сеансов»), длинную и узкую комнату с высокими потолками и лепниной наверху. Как всегда, окна были закрыты плотными красными бархатными шторами. В центре стола горела одна большая свеча, еще несколько маленьких свечек стояли в ряд на каминной полке.

Мать резко обернулась, как будто я уронила что-то на пол.

— Так мило, что ты решила присоединиться к нам, — сказала она.

— Простите за опоздание. — Перри широко улыбнулся и зашел в комнату вслед за мной.

Я пожала руки пятидесятилетней чете, сидевшей по ту сторону нашего длинного стола красного дерева. Жена — высокая и худая, в желтом сарафане и большой соломенной шляпе. Муж соблюдал туристический дресс-код: шорты цвета хаки и шелковая рубашка в цветах.

Вместо того чтобы сесть рядом с матерью, так чтобы она с двух сторон была окружена своими детьми (она это любит), я уселась рядом с Перри. Обратиться ко мне она могла лишь через его голову или наклонившись вперед. Перри слегка похлопал меня по плечу. Это самое лучшее в моем брате: он умеет внушить уверенность в том, что все будет хорошо.

Мама вздохнула и хлопнула в ладоши:

— Нас прервали, и мне потребуется еще минута для медитации.

Вообще-то она не нуждалась в этой самой минуте, и этот тусклый свет, и свечи, и приглушенная камерная музыка ей тоже были не нужны. Мамин дар включается тогда, когда она этого хочет, и единственное, что от нее требуется, прислушаться к голосам. Однако клиентам нужен спектакль, и они его всегда получают.

Есть еще один маленький нюанс: мама не слышит голоса непрерывно — к счастью, надо сказать, иначе бы ей крышу снесло. Но вот к ней приходит клиент, она сосредотачивается на нем и может точно сказать, о чем он думает. Правда, это могут быть мысли текущей минуты. То есть если человек хочет скрыть что-то, он легко это сделает. Проверено на себе. Когда у меня в школе возникают проблемы и я считаю, что маме вовсе не обязательно влезать в мои дела, я специально думаю о чем-нибудь другом — о грязной, наполненной окурками пепельнице, например, — или представляю сцены из моих любимых ужастиков. Мать ни разу не подкопалась, а может, она просто махнула на меня рукой.

Она откашлялась и открыла глаза:

— Мистер Бингхем, вы мне не верите. Вы думаете о том, что вас тут надувают.

Мистер Бингхем кивнул:

— Да, вы правы, но это ничего не доказывает. Не сомневаюсь, что процентов восемьдесят тех, кто побывал у вас, уверены в том, что их надувают. Особенно мужчины, которых затаскивают сюда их жены. Мужчины… они более рациональны.

Перри толкнул меня под столом коленом, чтобы я не смотрела на клиента с явным скепсисом.

Мама повернулась к женщине:

— Миссис Бингхем, вы верите, но боитесь того, что мы скажем вам. Вы хотите знать, если вам суждено скоро умереть, скажем ли мы об этом.

Женщина аж задохнулась:

— Именно об этом я и думала!

— Легко догадаться, — проворчал Мистер Рациональность. — Восемьдесят процентов, которые приходят сюда, думают о том же.

— А знаете ли вы, что девяносто восемь процентов любых статистических данных — это случайная выборка? — глубокомысленно произнесла я.

Перри опять толкнул меня под столом, а мама метнула в меня взгляд, который запросто мог бы заморозить огонь.

— Вы правы, мистер Бингхем. Это самый распространенный вопрос, с которым приходят к нам. Правда же состоит в том, что мы никогда не скажем, умрете вы или нет, я имею в виду — в конкретное время, потому что, говоря откровенно, мы не можем видеть будущего.

— Да ну! Так вы признаете это! — Мужчина чуть со стула не соскочил. Можно было подумать, что он только что сделал открытие, как расщепить атом.

— Вы неправильно поняли, мистер Бингхем, — тихо и мягко произнес Перри. — Мы никогда не утверждали, что предсказываем будущее. Наши сеансы — нечто другое.

— Да? Ну и чем же вы тогда занимаетесь? — спросил мистер Бингхем.

— Мы трое можем многое узнать, — начала объяснять мама. — Я телепат, это значит, что я могу прочесть ваши мысли. Моя дочь — экстрасенс, когда она дотрагивается до ваших вещей, у нее возникают видения. Мой сын — медиум, и если есть духи, которые желают поговорить с вами, он услышит, а иногда и увидит их. Наши сеансы — это своего рода развлечение.

— Звучит неплохо, — воспрял мистер Бингхем.

— Дайте мне, пожалуйста, каждый по предмету, — попросила я чету и положила руки на стол ладонями вверх.

Точное название дара, которым я обладаю, психометрия ретрокогнитивного опыта. Воспоминания и выбросы энергии оставляют на материальных объектах отпечатки, и мне иногда удается снимать их — видеть или слышать в своем сознании. Самое удивительное в моем даре — непредсказуемость. Бывает, беру я в руки предмет, жду ответа — и ничего не происходит. А бывает и наоборот (реже, правда): я подолгу не могу отогнать видение от себя и в конечном счете чувствую себя совершенно измученной. Я не могу принудить свой дар работать по графику, и я не могу избавиться от него. С этим и живу.

Миссис Бингхем сняла одну из своих жемчужных сережек и положила ее на мою левую ладонь. Ее муж, немного подумав, протянул мобильный телефон. Я сжала предметы, закрыла глаза и сосредоточилась. Вспышки последовали сразу, и мне пришлось немного подождать, чтобы сложилась картинка.

— Вы купили эти сережки в каком-то особом месте. С ними связано какое-то особое состояние… — Я помедлила. — Магазин находился… в чем-то еще.

— Магазин «в чем-то еще»? Что это означает? — спросил муж.

— Дайте мне секунду. — Я сосредоточилась и нашла ответ: — Круизный корабль! Вы купили эти серьги на круизном корабле во время медового месяца. Они многое для вас значат.

Миссис Бингхем расцвела улыбкой:

— Правильно! — Затем она бросила взгляд на мужа: — А ты этого даже не помнишь.

Он пожал плечами:

— Ну, а обо мне? Хотите догадаюсь: вы думаете, что я кому-то звонил с этого телефона?

Он что, хочет сбить меня? Вряд ли у него получится. Я сфокусировала свою энергию на мобильнике и сразу кое-что увидела. Мистер Бингхем сидел, откинувшись назад, и казался слегка встревоженным. Он действительно боялся. Но я не могла сказать всё. Мама всегда повторяла нам, что плохие новости плохи и для бизнеса, поэтому надо сосредотачиваться на положительном.

— Вы… попали под увольнение и много раз пользовались этим телефоном для поисков новой работы, — сказала я. — Недавно вы получили отличное новое место, и эта поездка — чтобы отметить назначение.

Миссис Бингхем захлопала в ладоши, ее муж слегка кивнул. Я вернула им вещи.

— Теперь, — сказала мама, — если мы минуту помолчим, мой сын определит, с нами ли духи.

Если бы меня спросили, я бы сказала, что Перри проиграл в ту лотерею, где разыгрывались паранормальные дары. Его дар зависел от многих факторов и проявлялся далеко не всегда. Ему приходилось сосредоточиваться сильнее, чем нам с мамой, и сил он терял намного больше. Самое главное — ему требовалось присутствие духов. Но с духами не всегда можно договориться. Иногда они просто не являлись, и тогда клиент уходил разочарованным. Когда же духи все-таки давали о себе знать, Перри приходилось слушать речи мертвецов. Вы думаете, это приятно?

Брат закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул через нос. Его грудь поднималась и опадала, но сам он оставался неподвижен. Через минуту Перри открыл глаза:

— Паула здесь, с нами.

Миссис Бингхем пронзительно вскрикнула:

— Мама! Мама здесь?

— Да, она говорит, что она ваша мать.

Мистер Бингхем возвел глаза к потолку и скрестил руки на своей бочкообразной груди:

— Докажите.

Перри склонил голову набок:

— Хорошо. Она говорит, что никогда не любила вас и сейчас не любит!

Лицо Бингхема побагровело. Миссис Бингхем захихикала:

— Точно. Мама никогда не любила тебя, милый, и ты это знаешь.

— Еще она говорит, — продолжил Перри, — что ей нравится ваша шляпа, миссис. Она напоминает ей ту, что всегда носила ваша бабушка.

На глазах женщины показались слезы.

— Поэтому я и купила ее! Когда я увидела ее в магазине, я вспомнила бабушку. — Ее лицо светилось. — Мама, бабушка с тобой?

Перри прислушался, потом передал:

— Она говорит — иногда, но не сейчас.

Я услышала, как дважды прозвонил колокольчик — дверь открылась и закрылась. Тот, кто зашел, не стал ждать своей очереди, как было указано в объявлении на стене, а прямиком направился к гостиной и громко постучал.

— Что за черт?

Мама ринулась к двери, и длинная юбка волчком закрутилась вокруг ее ног. Дверь она открыла рывком, что выдавало крайнюю степень раздражения.

— Милли?

Действительно, в проеме стояла Милли. Она была в одном из своих платьев из серии «дитя прерий», чулки под ее тощими коленками, как всегда, сбились. Милли живет в соседнем доме, таком же викторианском, как наш, но не столь ужасно раскрашенном. На первом этаже ее дома располагается антикварный магазинчик, который вполне преуспевает в летние месяцы. Милли — одна из тех благородных старушек, которые питаются скорее слухами, нежели обычной пищей. Несмотря на ее длинный язык, мы очень любим ее — прежде всего за то, что она принимает нас такими, какие мы есть, и присылает нам немало клиентов.

— Слава богу, вы здесь. У меня для вас новости! — Милли отодвинула мать и вошла.

— Милли, мы еще не закончили сеанс, — сообщила я ей.

— Это не может ждать, дорогая.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что это вопрос жизни и смерти? — насторожилась мама.

— Так оно и есть, — выпалила Милли. Потом она потрясла головой: — Нет, пожалуй, только смерти.

Я не была удивлена. Чтение утренних газет наша соседка начинает с колонки некрологов.

— Тогда продолжайте, — заявил Бингхем. — Но учтите, вы занимаете время, которое мы оплатили. Так что постарайтесь побыстрее.

Милли широко раскрыла глаза:

— Убийство в «Королевском дворе»…

— Что?! — вырвалось у меня.

Я была уверена, что Милли сообщит нам о каком-нибудь столетнем старичке, ее приятеле, который мирно почил во сне. Но чтобы убийство… Вот почему мы видели на дороге полицию и «скорую». Сердце громко застучало.

Перри вскочил. Его потусторонняя связь с матерью миссис Бингхем, без сомнения, прервалась.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Ну, у Эда Фармингтона опять украли из сада одного гнома, и он пошел в полицию писать заявление. С ним не стали даже говорить. Они там были очень заняты и велели прийти завтра. И он, естественно, покрутился, чтобы узнать побольше.

— Подслушивал, — кивнула я.

— Да не все ли равно. — Милли мгновение помолчала, чтобы перевести дух, а потом продолжила: — В своем номере в «Королевском дворе» убита молодая девушка. Застрелена.

У меня все сжалось внутри. Молодая девушка… Возможно, моя ровесница… Убита. Неподалеку от нас.

Перри нервно тер ладонью подбородок:

— Они знают, кто убил или почему?

— Насколько мне известно, нет. Кажется, бумажник был на ночном столике, и в нем все деньги.

— Местная или туристка? — задала вопрос мама, ее лоб прорезала морщина.

— Туристка, — тихо ответила Милли.

Мы с Перри переглянулись. Кажется, дело серьезное.

— Как эта ужасно… — напомнила о себе миссис Бингхем, а мистер Бингхем забарабанил пальцами по столу:

— Ну, и что же вы, так называемые экстрасенсы? Что же вы не увидели того, что могло произойти, и не предупредили девушку?

Мама вздохнула:

— Я же говорила вам: мы не видим будущего.

— Да-а. Да вы просто шарлатаны!

Услышав это, я сорвалась. Повернувшись к миссис Бингхем, я спросила:

— Вы знаете некую Джейн Сазерлэнд?

На ее тонком лице отразилось смущение.

— Да, это бывшая секретарша моего мужа… до того, как он уволился. А что с ней?

— Он не уволился. Его уволили. У компании строгие правила относительно интрижек с секретаршами, но у вашего мужа не возникло сомнений на этот счет.

— Клэрити! — закричала мама.

Она попыталась схватить меня за руку, но Перри помешал ей. Миссис Бингхем со слезами выскочила за дверь. Ее супруг последовал за ней, выкрикивая, что мы мошенники и лжецы. Милли на цыпочках выскользнула за ними. Наши следующие клиенты, стоявшие у порога с открытым ртом, сочли за лучшее удалиться. Не было еще и одиннадцати. Я даже не завтракала. Но так мы и живем.

Добро пожаловать на шоу фриков!