Карта костей

Глава 9

Дудочник и Зои притормозили на подходе к последнему островку. Дудочник загородил мне путь, присев на точке, где перешеек смыкался с поросшим кустарником берегом.

Когда я попыталась его обойти, Дудочник встал и потянул меня за свитер.

— Погоди.

— Что ты делаешь? — возмутилась я, стряхивая его руку.

— Смотри, — велел он и, вновь присев, вперился в тропу. Я нагнулась, чтобы взглянуть, на что он так внимательно смотрит.

Он указал на проволоку, натянутую поперек тропинки в пятнадцати сантиметрах от земли.

— Присядьте, — приказал Дудочник. Зои опустилась на корточки. Дудочник наклонился вперед и потянул за проволоку.

Стрела пролетела в локте от наших макушек и исчезла в море. Дудочник, ухмыляясь, выпрямился. Где-то впереди зазвенел колокольчик. Я бросила взгляд назад. Стрела даже не вызвала ряби на воде. Если бы мы стояли, она прошила бы нас насквозь.

— По крайней мере она узнает, что мы идем, — сказала Зои. — Но не обрадуется, что ты зря истратил стрелу.

Дудочник нагнулся и вновь потянул за проволоку. Два раза медленно, дважды резко и снова два раза медленно. Колокольчик на холме прозвенел в том же ритме.

Еще три раза на нашем пути Дудочник или Зои показывали на натянутую над землей проволоку, чтобы мы ее перешагнули. На четвертый я почувствовала ловушку еще до того, как Зои велела мне сойти с тропы. Наклонившись, чтобы обследовать землю, я почувствовала в ней некую бесплотность, неясность между сушей и воздухом. Присев, я увидела слой длинных ивовых веток, переплетенных между собой и присыпанных листьями.

— Под ними яма два метра глубиной, — объяснил Дудочник. — На дне ее заостренные колья. Салли заставила нас с Зои ее выкопать, когда мы были подростками. Та еще работенка. — Он шагнул дальше. — Идем.

На переход по острову ушел почти час. Мы взбирались на лесистый холм, избегая ловушек. Наконец мы дошли до края земли. На южной оконечности находилась самая высокая точка островка, обрывающаяся крутой скалой. Дальше не было ничего, кроме волн и причудливых углов затопленного города.

— Вон там, — Дудочник указал на растущие близ обрыва деревья. — Дом Салли.

Я не видела ничего, кроме деревьев. Их бледные стволы местами коричневели, словно руки старика. Потом я разглядела дверь. Она была низкой и наполовину скрытой валунами на краю утеса. Дверь располагалась невозможно близко к обрыву и казалась проходом в небытие, блеклая и потрепанная прибрежными ветрами до такого состояния, что дерево приобрело тот же оттенок, что и покрытая солью трава. Ее построили, воспользовавшись прикрытием валунов, так что по меньшей мере половина жилища балконом висела над бездной.

Зои просвистела в том же ритме, в котором ранее Дудочник дергал за проволоку: два раза протяжно, два раза коротко и снова дважды протяжно.

Старее женщины, открывшей нам дверь, я никогда никого не видела. Волосы ее были настолько редкими, что в проплешинах проглядывал обтянутый кожей череп. Складки на шее свисали воротником. Даже нос ее выглядел усталым: кончик клонился к земле, словно подтекший воск свечи. Мне говорили, что она незаклеймена, но сказать наверняка было сложно: возраст был ее клеймом, лоб усеивали морщины. Веки свисали так низко, что при улыбке, наверное, полностью скрывали глаза.

Но Салли не улыбалась, а смотрела на нас.

— Я надеялась, что вы не явитесь, — промолвила она.

— И мы рады тебя видеть, — усмехнулась Зои.

— Я знала, что вы придете, только если вам будет совсем некуда пойти, — не слыша ее, продолжила Салли.

Она, прихрамывая, вышла на порог. Обе ноги были искривлены, суставы не слушались. Салли обняла Зои, следом Дудочника. При объятии Зои закрыла глаза. Я попыталась представить их с Дудочником десятилетними, в бегах, при первой встрече с Салли. Десятилетними и в бегах. Интересно, долго ли эта старушка наблюдала, как они растут? Мир был кремнем, на котором наточились их личности.

— Это провидица? — спросила Салли.

— Ее зовут Касс, — представил меня Дудочник.

— Я продержалась в безопасности все эти годы не потому, что привечала в своем доме чужаков, — процедила Салли.

Она не могла одновременно говорить и дышать, поэтому произносила слова медленно. Иногда прерывалась на полуслове, чтобы вдохнуть или выдохнуть.

— Мне можно доверять, — сказала я.

Салли одарила меня долгим взглядом.

— Посмотрим.

Следом за ней мы вошли в дом. Когда Салли закрыла дверь, все здание затряслось. Я подумала о бездне внизу, о лижущих скалу волнах.

— Расслабься, — велел мне Дудочник. Я даже не осознавала, что вцепилась в косяк. — Этот дом стоит тут уже много лет. Сегодня он уж точно не обрушится в море.

— Даже под весом незваной гостьи, — добавила Салли. Она отвернулась и прохромала в кухню. Шаги звучали глухо — между подошвами и пустотой были только доски. — Раз уж вы здесь, наверное, лучше вас накормить.

Пока она накрывала на стол, я посмотрела на закрытую дверь рядом с печью. Оттуда не доносилось никаких звуков, но я чувствовала, что там кто-то есть.

— Кто еще тут живет? — спросила я.

— Ксандер отдыхает, — сказала Салли. — Он всю ночь не спал.

— Ксандер? — переспросила я.

Салли приподняла брови и посмотрела на Дудочника:

— Ты не рассказал ей о Ксандере?

— Пока нет. — Он повернулся ко мне. — Помнишь, на Острове я рассказывал тебе о двух наших провидцах? О мальчике, которого привезли на Остров незаклейменным?

Я кивнула.

— Ксандер пригодился для работы под прикрытием, но мы не хотели вовлекать его в по-настоящему важные дела.

— Он был совсем юн?

— Думаешь, мы могли позволить себе роскошь избавить детей от ответственности? — усмехнулся Дудочник. — Некоторые из разведчиков на материке едва перешагнули десятилетний рубеж. Нет, дело не в том, что мы не доверяли Ксандеру. Мы никогда не думали, что он намеренно нас предаст. Но он всегда был переменчив.

— В последние несколько лет его состояние ухудшилось, — добавила Зои. — Но даже до этого он вел себя слишком нервозно. Дергался, словно лошадь при виде змеи.

— Досадно было, — кивнул Дудочник.

— Досадно, потому что мальчик страдал? — уточнила я. — Или потому что вы не могли его использовать в своих целях?

— Почему бы не подумать, что по обеим причинам? — вздохнул Дудочник. — Короче, он делал все что мог. Мы отправили его на материк. Даже без видений было полезно иметь незаклейменного связного, способного сойти за альфу. Иногда пригождались и видения. Но в конечном итоге пришлось привезти его сюда. Он больше не мог работать, и Салли сказала, что возьмет его к себе.

— Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Он же сейчас здесь, живой.

— Скоро поймешь, — сказала Салли, прохромала к загадочной двери и открыла ее.

***

На кровати спиной к нам сидел мальчик с густыми темными волосами, как у Дудочника, только длиннее и пышнее, словно взбитые яичные белки. Окно над кроватью выходило на море, и мальчик не отвернулся от него, когда мы вошли.

Мы подошли поближе. Дудочник сел рядом с мальчиком на кровать и жестом показал мне присесть рядом с ним.

На вид Ксандеру было лет шестнадцать. Его лицо еще сохраняло детскую мягкость. Как и у Салли, на лбу его не было клейма. Когда Дудочник с ним поздоровался, Ксандер не посмотрел на нас и ничего не ответил. Его глаза бегали из стороны в сторону, словно следя за полетом невидимого насекомого над нашими головами.

Я не была уверена, всем ли очевидно то, что я почувствовала, или такое понятно только провидцам. Ксандер был сломлен. Салли сказала, что он отдыхает, но отдыхом тут и не пахло. Только ужасом. Хаотичность процессов в его голове напоминала мечущуюся в стеклянной банке осу.

Зои задержалась на пороге. Я увидела, как она поджала губы, заметив, что Ксандер безостановочно шевелит длинными пальцами. И я вспомнила ее слова: «Я уже такое видела».

Дудочник взял Ксандера за руку.

— Рад снова тебя видеть, Ксандер.

Мальчик открыл рот, но не произнес ни звука. В тишине я почти слышала какофонию в его голове, напоминавшую бренчание расстроенной гитары.

— У тебя есть для нас новости? — спросил Дудочник.

Ксандер наклонился к нему и сбивчивым шепотом заговорил:

— Бесконечный огонь. Жуткий шум. Пылающий закат.

— Он все чаще видит взрыв, — объяснила Салли. — Теперь и днем, и ночью.

— Никогда не видел его в таком плохом состоянии, — вздохнул Дудочник. — Что изменилось?

— Подвинься, — попросила я Дудочника.

— Лабиринт костей, — пробормотал Ксандер.

Я подняла глаза на Салли:

— Что это значит?

— Откуда мне знать? Иногда он говорит почти нормально, а порой выдает вот такую белиберду. В основном про огонь, но иногда про кости.

— Шум в лабиринте костей, — прошептал Ксандер.

Он подуспокоился и рассеянно вперился в угол. Я взяла его голову в ладони и посмотрела ему прямо в глаза.

Я не хотела проникать в его разум. Все еще помнила, каково мне было, когда Исповедница пыталась залезть ко мне в голову в камере сохранения. После каждого допроса мой разум походил на кукольный домик, который подняли и встряхнули, и все его содержимое оказалось сметено. Я понимала негодование Зои, когда она узнала, что я проникала в ее сны. Но следовало признать, что было любопытно заглянуть в разум Ксандера. Отчаянно хотелось узнать, видел ли он то же, что и я. Я надеялась найти подтверждение тому, что я не одинока в своих видениях о взрыве. Если я что-то и искала в голове несчастного, то только свое отражение.

Его взгляд оставался пустым, пока я пыталась нащупать мысли. Губы иногда шевелились, словно пытаясь что-то сказать, но слова не шли. Мертворожденные, они замирали на его губах — лишь формы, неспособные извлечь ни звука.

— Это видения о взрыве его довели, — прошептала я.

Мне не давало покоя не его состояние, а то, что оно казалось таким знакомым. Я сама чувствовала это безумие, скребущееся на задворках разума, словно крыса под крышей. Оно всегда было там. Иногда, особенно в камере сохранения или при учащении видений о взрыве, оно смелело и почти выходило на свет.

— Вспышка. Огонь. Бесконечный огонь, — пробормотал Ксандер. Не он произносил слова — они сами себя порождали. При каждом сорвавшемся с губ звуке Ксандер дергался, словно боясь своих слов.

— Вы же знаете, что все провидцы так заканчивают, — произнесла я, стараясь говорить спокойно. Я жила с этим знанием с того самого дня, как узнала, кто я. Но своими глазами увидев выжженную пустыню в голове Ксандера, я ощутила холод внутри и сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

Он теперь раскачивался взад-вперед, обхватив руками колени. Я поняла, что, вот так скорчившись, он напрасно пытается спрятаться от видений, как будто если свернуться в комочек, безумие пощадит. Я вспомнила, как в детстве тоже так делала — роняла голову на грудь и закрывала глаза. Конечно, это не работало. Ксандер был прав — огонь бесконечен. Взрыв всегда будет преследовать провидцев. Но почему теперь он все чаще являлся нам и довел Ксандера до безумия?

— Дайте ему отдохнуть, — сказала Салли, беря Ксандера за подбородок. Подняла сползшее одеяло и набросила ему на плечи.

Когда мы уходили, он открыл глаза и на секунду сосредоточил взгляд на мне:

— Лючия?

Я недоуменно посмотрела на Дудочника. Он покосился на Зои, но она, избегая его взгляда, скрестила руки на груди и с непроницаемым лицом смотрела прямо перед собой.

— Лючия? — повторил Ксандер.

Дудочник посмотрел на меня.

— Должно быть, он понял, что ты провидица. Лючия тоже была одной из вас.

Провидица с Острова, заклейменная. Та, что по словам Дудочника утонула. Кораблекрушение в шторм на пути к Острову.

— Лючии больше нет, — сказал Дудочник Ксандеру. — Корабль пошел ко дну больше года назад. Ты уже об этом знаешь. — Голос его звучал слишком громко и отрывисто в попытке говорить небрежно.

Мы оставили Ксандера смотреть в окно, наблюдая, как небо и море меняются цветами. Руки Ксандера по-прежнему не останавливались. Я вспомнила пальцы Леонарда на струнах гитары. Ксандер как будто играл на невидимом инструменте своего безумия.

— Что вы будете с ним делать? — спросила я у Салли, когда она закрыла дверь.

— Делать? — усмехнулась она. — Ты так говоришь, будто у меня есть выбор. Словно я могу заниматься чем-то еще помимо выживания. Буду обеспечивать ему безопасность.

Несмотря на то, что Ксандер остался в комнате, его присутствие выматывало. Бурление в его голове даже из-за закрытой двери казалось явным истошным криком, от которого я морщилась. Когда Салли отправила нас за грибами и хворостом, мне стало стыдно за то, что я вздохнула с облегчением.

Мы с Дудочником присели у дерева, густо поросшего опятами. Зои неподалеку собирала хворост. Дудочник заговорил тихо, чтобы она не услышала.

— Ты видела Ксандера и понимаешь, до чего довели его видения. — Он поглядел на Зои и продолжил еще тише: — С Лючией произошло то же самое. — При упоминании погибшей провидицы его голос сорвался, а глаза закрылись. На секунду мне показалось, что мы стоим на разных островах, и прилив уже поглотил соединяющий их перешеек. — Ближе к смерти, — добавил он, снова поднял на меня глаза и закончил: — Ты нынче тоже все чаще видишь взрыв. Так почему же еще не сошла с ума?

Мне это тоже было интересно. Бывало, разум шатался, словно больной зуб. Когда огонь снова и снова вспыхивал в моей голове, я не понимала, почему до сих пор при уме. Теперь, увидев, как слова пузырятся изо рта Ксандера, словно вода на раскаленной сковороде, я задавалась вопросом, сколько мне осталось до того, как видения иссушат и мой разум. Годы или месяцы? Как я пойму, что это случилось?

На этот вопрос я всегда находила только один ответ, хотя с Дудочником им поделиться не могла. Дело в Заке. Если во мне сидела какая-то уверенность, которая помогала не рассыпаться, когда видения раздирали меня на части, то она коренилась в Заке. Если и имелась у меня сила, то только сформированная моей глупой верой в брата. Зак был моим якорем. Не хорошей силой — я слишком много видела его плохих поступков, чтобы в это верить, — но тем не менее. Я знала, что во мне нет ничего, что не было бы сформировано благодаря или вопреки Заку. И если я позволю себе скользнуть в пучину безумия, у меня не получится ни остановить брата, ни спасти. И все будет кончено.

***

Вернувшись в дом, мы помогли готовить ужин. Время от времени из комнаты доносилось бормотание Ксандера. Из-под двери выскальзывали слова. Кости и огонь. Пусть он и безумен, но четко видел то, во что взрыв превратил наш мир. В кости и огонь.

— Сколько вы уже здесь живете? — спросила я у Салли, помогая ей ощипывать тушки голубей. С каждым рывком за перья сероватая плоть натягивалась, оставляя на пальцах липкую пленку.

— Годы. Десятилетия. Сложно следить за временем в таком возрасте.

«Провидцам тоже тяжело за ним следить», — хотелось мне сказать. Меня без спросу швыряло из одного времени в другое. После каждого видения я задыхалась, очнувшись, словно будущее было озером, в которое я ныряла и потом выныривала на поверхность настоящего.

— Порой я думала уйти отсюда. Этот остров — не место для старухи. Раньше я могла спуститься на берег и порыбачить. Нынче только расставляю силки да выращиваю что могу. Картошка до смерти надоела. Но здесь безопасно. Синедрион ищет хромую старуху. Мне кажется, вряд ли они сочтут, что я здесь.

— А ваш близнец?

— Посмотри на меня. И, поверь, я старше, чем выгляжу. Без сомнения, Синедрион добрался бы до меня посредством близнеца, существуй во времена нашего разделения система регистраций. Но тогда ее и в проекте не было. Нас не записывали так, как сейчас. И где бы Алфи сейчас ни был, ему хватает ума не высовываться.

Она встала и подошла к печи. Проходя мимо Дудочника, потрепала его по широкому плечу. Когда он впервые явился сюда ребенком, его рука, наверное, была такой же маленькой, как у нее. Может, даже еще меньше. Теперь Салли пришлось выпрямиться, чтобы достать до его плеча, и ее рука на нем казалась присевшим на сук мотыльком.

За ужином Ксандер сидел на другом конце стола, болтая ногами и глядя в потолок. Дудочник разделывал голубей, отрезая крылья длинным изогнутым ножом. Наблюдая за ним, было сложно не думать, сколько ножей перебывало в его руке. Что он видел, что он делал.

Но еда вернула мне чувство реальности. Салли начинила голубей шалфеем и лимоном, и мясо получилось мягким и сочным. Оно совсем не походило на то, что мы ели в пути, быстро поджаренное на костерке — снаружи подгоревшее, внутри сырое и с кровью. Мы не разговаривали, пока на столе не осталась кучка костей, а в небе не засияла луна.

— Дудочник рассказывал, как вы стали лазутчицей в Синедрионе, — обратилась я к Салли. — Но не говорил, почему перестали ею быть.

Салли не ответила.

— Их разоблачили, — сказала Зои. — Не Салли, а двух других лазутчиков.

— И что с ними сталось?

— Их убили, — отрезал Дудочник, вставая и начиная собирать тарелки.

— Синедрион? — не сдавалась я.

Зои поджала губы.

— Он этого не говорил.

— Зои, — предупредил сестру Дудочник.

— Синедрион бы непременно это сделал, — произнесла Салли. — Они настолько ненавидели лазутчиков, что точно не оставили бы их в живых, даже закончив выпытывать сведения. До Лахлана они не добрались — он успел отравиться. При каждом из нас были капсулы с ядом, которые следовало проглотить в случае поимки. Но Элоизу обыскали и отобрали яд.

— И что с ней случилось?

Дудочник замер с тарелками в руках. Он и Зои, не отрываясь, смотрели на Салли, а Салли — на меня.

— Я ее убила, — наконец сказала она.