Звук, который ты захочешь услышать

Глава 24

— В каком смысле умирать? — недоумевая, спросил Иохель. У него в голове не совсем укладывался спокойный тон, которым это было сказано и смысл фразы.

— В физическом, — улыбнулся Михаил. — У меня опухоль головного мозга, неоперабельная, осталось недели две-три, наверное, до того момента, когда у меня начнут отказывать руки и ноги, а потом перейду к овощному существованию. — он замолчал и потер затылок. — Диагноз верный, подтвержден в двух разных клиниках. Сейчас всё пока на стадии вспышек света и приступов головокружения. Поэтому я и приехал, чтобы завершить это дело.

Из прихожей, со стороны входной двери, послышалось покашливание и через мгновение в кухню зашла Полина.

— Здравствуйте, — приветливо улыбаясь, сказала она. — Вы уж извините, я стала невольной свидетельницей бурного обсуждения поиска кладов и прочих увлекательных вещей. Но кое-кто оставил дверь нараспашку, — она пристально посмотрела на Иохеля, виновато опустившего глаза, — так что любой желающий мог услышать ваши секреты, стоя на лестничной площадке. Хорошо хоть, кроме меня, других свидетелей не было. Я Полина, — подала она руку Михаилу.

— Рад знакомству. Михаил Николаевич. Впрочем, не против, если Вы будете называть меня просто по имени. — он встал, почтительно взял поданную руку за кончики пальцев и, склонившись, старорежимно поцеловал воздух в миллиметре от запястья, причем сделал это настолько привычным жестом, будто целовал дамские руки каждый день по сто раз.

— Да Вы дамский угодник, Михаил, — ответила смущенно Полина, немного покрасневшая от такого обращения.

— Еще раз спасибо за всё, я, пожалуй пойду, — сказал Михаил. — До завтра, — и, пожав руки Сидору и Иохелю, он ушел, скорее всего, не желая продолжать начатый разговор о болезни в присутствии Полины.

* * *

Синицын, налив в тарелки суп (сегодня — с маленькими пельмешками), ушел искать в кладовке вещи для Михаила, а Полина, едва дождавшись его ухода, зашептала:

— Это же был он? Путешественник? Признавайся!

— Он, — кивнул Иохель. — Ты ешь, суп и так не очень горячий уже, остынет.

— Да что там твой суп! Как ты можешь так спокойно к этому относиться? — не отставала она. — Мне надо с ним поговорить, всё узнать! Ты, Гляуберзонас, несносный какой-то, совсем за меня не переживаешь! Я могу умереть от любопытства, а тебе и дела нет!

— Послушай, это же… Ты слышала, он болен, умирает, а ты его о дамских прическах, наверное, расспрашивать собралась, — попытался урезонить ее Иохель.

— Что-о-о? — Полина побледнела от возмущения. — Вот как ты про меня думаешь! Значит, если я женщина и работаю модельером, меня кроме причесок и фасонов платьев ничего не может интересовать?

Наверное, для того, чтобы до конца понять некоторые выражения, надо увидеть то, что они обозначают. Сейчас у Иохеля появилась возможность выяснить, как выглядит оскорбленное величие. Он даже не мог себе представить, что на него кто-то так может посмотреть. Даже не как на блоху, нет, на блоху всё-таки смотрят как на живое существо, которое что-то там такое может сделать. До блохи, майору медицинской службы в отставке Иохелю Гляуберзонасу, было ой как далеко. В глазах Полины сейчас он был просто ничем.

— Полина, извини, я был неправ, — только и смог пролепетать он.

— Принято, — молвила королева. — Мой сон сегодня прошу не беспокоить. Завтра у меня выходной. Утром я поговорю с Михаилом. Во время беседы меня не тревожить.

* * *

Ночь Иохель провел на диване в гостиной. Оказалось, что диван предназначен для чего угодно, только не для сна. Возможно, сидеть на нем было удобно. Может, даже немного прилечь. Ненадолго, минутки на три. А вот спать на этом чудовище нельзя было никак. В итоге он провертелся всю ночь, пытаясь найти то положение, в котором пружины пыточного механизма будут впиваться в его организм хотя бы не очень сильно. Тем обиднее было слушать сонное сопение Полины, вольготно расположившейся на их кровати.

Утром злой и невыспавшийся, Иохель молча позавтракал в одиночестве (Полина еще спала) и ушел чистить зубы. За шумом воды звонок в дверь, раздавшийся в семь пятьдесят, он не услышал, так что для него присутствие Михаила на кухне оказалось небольшим сюрпризом. Зато Полина будто ждала этого момента. Она зашла в кухню накрашенная, причесанная — короче, обворожительная. Поздоровавшись со всеми присутствующими, Полина сказала:

— Михаил, мне надо с Вами поговорить. Сидор Иванович, там, наверное, в булочную хлеб свежий привезли, сходите, пожалуйста, купите на дорогу.

— Я через полчасика вернусь. Наверное. — Синицын, накануне вне всякого сомнения слышавший звуки сражения и догадывавшийся о его итогах, кивнул и тут же вышел.

— Полина, я в Вашем распоряжении, — сказал Михаил, глядя ей в глаза.

— Останься, пожалуйста, — остановила она собравшегося выйти следом за Сидором Иохеля. — Давайте без предисловий, — предложила она Михаилу и тот, соглашаясь, кивнул. — Ведь Вы — путешественник во времени? Не надо так смотреть на Иохеля, он тут не при чем, я сама догадалась.

— Ни на кого я никак не смотрел, — ответил Михаил, всё же посмотрев на Иохеля и немного нахмурившись. — Хорошо, давайте без предисловий. Ответ на Ваш вопрос — да. Вас что интересует? Предупреждаю, будущее…

— …изменилось, я понимаю, — прервала его Полина. — Меня интересует не будущее. И дамские прически вместе с фасонами платьев тоже, — злорадно улыбаясь, посмотрела она на Иохеля, — да и вряд ли Вы что-то в этом понимаете.

— Ну вот, а я думал, расскажу про самолеты, автомобили, телефоны и компьютеры, а Вы другим интересуетесь, — улыбнувшись, сказал Щербаков. — Чем же?

— Вы сказали Иохелю, что в вашем мире немцы сдались в мае сорок пятого, — она смотрела в глаза Михаилу, который молча кивнул, — а у нас война кончилась почти на год раньше. Мне интересно, что Вы один смогли сделать такого? Ведь будь Вы даже сказочным неуязвимым богатырем, то один всё равно ничего бы не сделали, даже если бы убивали немцев каждый день пачками с утра до вечера. Извините, на богатыря Вы не очень похожи.

— Скажу больше, я как уехал отсюда далеко в сорок первом, так вот до недавнего прошлого и жил за океаном. Ни одного немца за всю жизнь убить не сподобился, — он виновато улыбнулся.

— Слушайте, но нельзя же так! Что Вы, меня за дурочку считаете? — возмутилась Полина. — Всё просто: Вас не было, война кончилась в сорок пятом, Вы появились — в сорок четвертом. Я хоть и модельер, про силлогизмы знаю. Чай будете? А то гостеприимные хозяева не догадались даже чайник поставить.

— Чай? Давайте. Зеленый есть? — спросил Михаил.

— Есть, сейчас заварю. Сидор Иванович где-то покупает замечательный китайский чай, сейчас попробуете. Но Вы рассказывайте, я слушаю.

— Хорошо, постараюсь просветить Вас. Вы же следили за ходом сражений, помните, что и когда было?

— Следила ли я? — голос Полины задрожал от возмущения. — Да у меня муж с первого дня воевал, конечно же, я следила! Даже когда похоронку получила, всё равно следила! О чем Вы хоть спрашиваете? Мне эта карта с флажками до сих пор по ночам снится!

— Полина, я просто так спросил, ни в коем случае не собирался Вас обидеть, — попытался успокоить ее Михаил. — Скажите, что Вы знаете о Сталинградской битве? Вот такое, что в учебниках написано, в двух словах?

— Наверное, написано, что Сталинградская битва явилась первым этапом битвы за Северный Кавказ, которая и привела к отступлению немцев к Днепру и последующему краху. Примерно так, — обдумывая почти каждое слово, сказала Полина.

— Про Курск есть что сказать? Про Белоруссию? Ржев? — спрашивал Михаил дальше у отрицательно мотающей головой Полины. Иохель за всё это время не проронил ни слова. Он вспоминал примерно такой же разговор в сорок первом, когда все эти не случившиеся в будущем битвы поражали его своими масштабами.

— Не было ничего выдающегося там, — тихо ответила Полина. — А Белоруссию почти без боев освободили.

— Вот после Сталинграда перелом и случился, — объяснил Михаил. — До него всё шло примерно так же, разве что под Ленинградом удалось чуть получше сыграть. А после Сталинграда, когда нашли всё-таки резервы и рванули на Ростов, всё изменилось. Я об этом всём, только гораздо более подробно, рассказал кому надо. Кто надо смог убедить своих кого надо — и война кончилась на одиннадцать месяцев раньше, нам не достались дармоеды из Восточной Европы, Германию не разделили, только отгрызли несколько кусочков, японцы гораздо крепче потрепали американцев и англичан, кто должен был разбогатеть, тот разбогател, а в нашей державе, что бы ни случилось в мире, только заворачивают покрепче гайки. Устраивает такая краткая история времени*?

— Устраивает, — сказала Полина. — Теперь устраивает, хотя ничего и непонятно.

— Так и мне непонятно, — улыбнулся Михаил. — Так оно всегда и устроено. Кто теперь узнает, кто там в Генштабе смог убедить больших начальников сделать так, а не иначе?

— А Вы, Михаил, чем всё это время занимались? — спросила Полина, разливая чай по чашкам.

— А вот об этом лучше никому не знать, — сказал Щербаков и от его шутливых интонаций ничего не осталось. — То, что я рассказывал до этого, проходит по разряду фантастики, а то, о чем спрашиваете Вы — по разряду отсеченных голов. Вопросы?

— Никаких, если Вы ничего не знаете о фасонах дамских платьев, — улыбнулась Полина.

— Ничего кроме того, что их длина будет всё больше укорачиваться, что вне всякого сомнения понравиться мужчинам, — развел руками Михаил. — Кстати, чай очень вкусный. Как Вы его завариваете?

* * *

— Ну и зачем всё это надо было? — спросил Иохель, когда Михаил с Сидором отправились на вокзал, а они с Полиной бурно помирились, дружно решив, что это намного лучше, чем глупая ссора. — Я и сам это знал, они же рассказывали мне, я потом сравнивал. Сказала бы, что тебя интересует, а то «будущее, будущее».

— Кто это «они»? — приподнявшись на локте, чтобы заглянуть ему в лицо, спросила Полина. — Был еще кто-то?

— Был еще кто-то. Второй путешественник, — сказал Иохель, укоряя себя за то, что не следил за языком.

— И где же этот таинственный второй? — в голосе Полины опять появился лёд.

— Живет в Канаде. В Монреале, — объяснил Иохель. — Это он прислал посылку с платьями и духами. И тут я тебя не обманул. Он действительно миллионер и я действительно когда-то оказал ему услугу. Мы случайно встретились в Гаване и он мне помог. И не вздумай со мной ссориться, я уже пожилой человек и не в силах вынести еще одну ночь на этом диване.

— И не надейся даже, — сказала Полина и поцеловала его. — Ты мне нужен здесь, рядом со мной. Почитай мне лучше стихи, ты же был начитанным мальчиком?

— Еще каким, — согласился Иохель. — Самым начитанным в округе. Я же не играл на скрипке, пришлось учиться. Слушай: «Если б я был древним полководцем…**».

— Нет, давай что-то другое, Кузмина я не люблю.

* * *

Синицын вернулся на следующий день вечером. Буркнул «Добрый вечер», помыл руки и, бормоча что-то под нос, сел за стол. Ему досталась последняя тарелка сваренного им же перед отъездом супа. Сначала он молча съел всё до последней капли, с сожалением облизал ложку, потом вытер тарелку куском хлеба до блеска, пододвинул поближе свою исполинскую кружку в чаем и сказал Иохелю, терпеливо ждавшему новостей:

— Нашли. Всё лежит близко к поверхности, достать просто. Я там лопатой пошуровал в нескольких местах, думаю, дня за два управимся.

— Машину надо искать? — спросил Иохель, больше для поддержания разговора, понимая, что Сидор уже составил подробный план действий и разложил всё по полочкам.

— Есть машина. Полуторка. Лебедка разборная, палатка армейская, инструмент всякий. Всё есть, Моисеич. Четыре дня на подготовку и выезжаем. Справимся вчетвером, не переживай, — Сидор погонял во рту кусок пиленого сахара, отпил глоток чая.

— Кто четвертый? — спросил Иохель. Разговор про четвертого он помнил, но не думал, что вопрос этот уже решенный.

— Как кто? — удивился Синицын. — Я думал, ты сразу догадаешься. Матвей Петрович, артельщик. Ты у него работаешь, между прочим. И машина его, и лебедка, и палатка, и инструмент. Я вчера еще утром с ним переговорил, он сказал, что для тебя, тащ майор, всё сделает, он слово своё помнит. Тут другая препона, Моисеич.

— Что за препона? — встревоженно спросил Иохель. — Случилось что-то?

— Плох этот Михаил, тащ майор. Совсем плох. То, что он хорохорится, не значит ничего. Вчера вечером хотели ехать уже, на станцию шли, а он сознание потерял, ногой дергать начал. Я и так и сяк — ничего. — Сидор начал активно жестикулировать, переживая вновь неприятный момент их путешествия, так что чуть не опрокинул на себя кружку. — Хорошо, от поселка недалеко, сбегал, на телеге довезли. К утру только в себя пришел.

— Что же ты его отпустил? Пусть у нас ночевал бы, всё под присмотром — попенял ему Иохель.

— Я предлагал, как же, ты меня, тащ майор, совсем за бестолкового держишь, что ли? — возмутился Сидор. — Ни в какую, говорит, я к другу поеду. Я ему: «К какому другу, на тебе лица нет, что ж, друг твой не поймет, что ли?», а он, представляешь, не к человеку, к собаке поехал. Говорит: «Я думал, убили пса, поехал вспомнить, а он живой, узнал меня». Аж светился, Моисеич, нет, ты представляешь, сколько лет за собаку переживал. Так и сказал мне: «Знал бы, что живой, никаких денег бы не пожалел, чтобы с ним быть». — он опять махнул рукой, задев кружку, чай выплеснулся на стол, но Синицын не обратил на это внимания. — Живет у бабы какой-то, та сама еле ходит, а Михаил этот говорит: «Мне всё равно, хоть последние дни с живой душой побуду, не один». Вот такая история. Завтра утром приедет.

* * *

Михаил появился утром, сразу после того, как Полина ушла на работу. «Будто ждал, чтобы она ушла», — подумал Иохель, услышав его голос в прихожей, но эту мысль тут же опроверг гость, рассказавший, как они нос к носу столкнулись в подъезде.

Они пили чай, обсуждали детали предстоящей поездки, уточняли список того, что может понадобиться и даже место, где добыча будет храниться, но главный вопрос: что потом делать с этим богатством, не затрагивали. Наконец, Михаил, будто собравшись с силами, сказал:

— Мне бы хотелось обсудить, что с этим делать потом. — при этом он положил руки на стол, и Иохель заметил, как сильно у него трясется левая кисть. Михаил взгляд заметил, но руку не убрал и только смущенно улыбнулся.

— Знаете, перед этим мне хотелось бы обсудить другой вопрос, — сказал Иохель, привычно, как он перед этим сотни раз разговаривал со своими пациентами. — Мне Сидор рассказал о том, что случилось с Вами. Подумайте, может, мы без Вас поедем? Зачем рисковать? Ведь случись там с Вами что-то, мы до ближайшей больницы несколько часов добираться будем.

— Больница? На кой хрен она мне нужна? Лекарство у меня с собой, лишь бы сил хватило им воспользоваться, — он запросто, как футляр для очков, достал из кармана висевшего на спинке стула пиджака пистолет, показал его Иохелю с Сидором и спрятал назад. — Я в собственном дерьме плавать не собираюсь, — в его голосе появилась обреченность человека, идущего на эшафот. — Проживу, сколько проживу. Но перед этим надеюсь закончить это дело. — Михаил помолчал немного и, будто отгоняя лишние мысли, мотнул головой. — Так что давайте обсудим, что делать дальше.

— А сам-то ты, Николаич, что хотел бы? — спросил Сидор, до этого сидевший в стороне и, казалось, уделявший больше внимания кружке с чаем, чем беседе.

— Я? Отдал бы на что-то, как раньше говорили, богоугодное. Будь мы где-нибудь там, — кивнул он в сторону окна, — я бы вбухал всё в благотворительный фонд, назначил управляющего и счел бы задачу выполненной. Но здесь так нельзя. Я интересовался: возможностей для кого-то из-за границы дать деньги и требовать контроля за их использованием — нет. Нет гарантии, что эти деньги не пойдут на строительство очередной стройки века или кормежки всяких интернационалов. Я для воплощения в жизнь чужих хотелок и так до хрена чего сделал, хватит с них.

— Значит, Николаич, ты хочешь клад превратить в деньги, кормить на эти средства сирот, и так, чтобы это никто не разворовал? Правильно я понимаю? — продолжил Синицын, выискивая в сахарнице походящий по размеру кусок сахара.

— Правильно, Сидор Иванович, именно это я и хочу, подтвердил Михаил.

— А ты как бы хотел, Николаич: одного кормить, но долго, или много, но короткий срок? — продолжал допытываться Сидор.

— Наверное, немногих, но долго, — подумав, сказал Щербаков. — Так, наверное, меньше шансов, что разворуют.

— Да разворовать хоть так, хоть так можно, — не согласился с ним Синицын. — Но есть такие люди, которые за услугу возьмут, и хорошо возьмут, но сверх того — ничего. И сделают всё.

— Что же это за люди такие? — заинтересовался Иохель.

— Бухарские евреи, — как что-то очевидное, сказал Сидор.

_____________________

* Михаил намекает на книгу Стивена Хокинга, которая именно так и называется. Так как автору книги еще только семь лет, шутку оценить пока не может никто.

** Седьмая из «Александрийских песен» Михаила Кузмина.