Зверь

Глава 23 ЗАКЛИНАНИЕ

Щеголева привели в чувство довольно быстро, не прибегая к помощи врачей. Зато Васильева не удалось оживить даже быстро примчавшимся медикам. Двое одетых в белые халаты мужчин, возможно даже сотрудников Конторы, уверенно констатировали смерть.

– А отчего он умер? – спросил Клыков.

– Вскрытие покажет, – пожал плечами один из врачей.

– Никаких вскрытий! – резко обернулся к нему Иванов. – Слышите. Только внешнее обследование. Задействуйте все имеющиеся у вас приборы. Просветите его рентгеном, наконец. В этом человеке должна теплиться жизнь. Он умирал уже дважды.

Врачи посмотрели на полковника с удивлением, но возражать не стали. Иванов отправил с ними двух своих людей со строгим наказом позвонить ему, как только покойник воскреснет. Прибежавших сотрудников охраны отеля Иванов выставил за дверь, приказав молчать о случившемся. После чего приступил к допросу свидетеля.

– У вас коньяк есть, Борис Степанович?

– Есть, – кивнул дипломат, обретший дар речи. – Там, на столике, возле кресла.

Коньяк выпили молча и не чокаясь. И не за помин души бизнесмена Васильева. Присутствующим было не до церемоний, а хозяину гостиничного люкса тем более. Щеголев даже после выпитой рюмки спиртного продолжал испуганно коситься на Германа Воронина.

– Может, вы объясните нам наконец, Борис Степанович, чего вы так испугались? – спросил Иванов.

– А вы бы на моем месте не испугались?! – огрызнулся дипломат. – Можно я сяду в кресло, ноги совсем не держат!

– Садитесь, – великодушно разрешил полковник. – Только имейте в виду, господин Щеголев: сегодня нам удалось вас защитить, но я не могу ручаться за завтрашний день. Если, конечно, вы доживете до завтра.

– Но я же не знал, слышите, не знал! – Дипломат провел подрагивающими пальцами по мокрому от пота лицу. – Это черт знает что! Ну кто бы в это поверил на моем месте?!

– В клад вы, однако, поверили, – мягко укорил его Воронин.

– Так ведь трудно было не поверить, держа в руках этот великолепный кубок.

– Ваша бывшая жена извлекла его из тайника своего прадеда? – спросил Герман.

– Вы и это знаете… – вздохнул Щеголев. – Да, он был гестаповцем. Если бы я узнал об этом до свадьбы, то сумел бы совладать со своими чувствами. Конечно, времена сейчас не те, но подобное родство, согласитесь, не красит российского дипломата.

– А почему этот кубок оказался у вас, а не у вашей жены?

– Его трудно было вывезти из Германии. А дипломатический багаж не проверяется. В общем, я воспользовался служебным положением. А потом сказал жене, что кубок пропал. Не хотел отдавать его этой психопатке. Наши отношения к тому времени окончательно разладились.

– И вы обратились за помощью к своему старому знакомому Аркадию Валерьевичу Сабурову? – спросил Иванов.

– Да. Я пересказал ему историю кубка.

– И как он к этому отнесся?

– Так же как и я – с недоверием. Но тем не менее он навел справки в своем ведомстве. Сабуров хоть и вышел в отставку, но имел доступ к архивам. И будучи далеко человеком не бедным, всячески поддерживал своих действующих коллег. Поймите, он не был корыстолюбив. Так же, впрочем, как и я. Но это ведь наши ценности, с какой же стати их отдавать кому попало?

– Иными словами, вы собирались передать найденный клад государству? – насмешливо спросил Клыков.

– Не понимаю вашей иронии, молодой человек, – надменно вскинул седеющую голову Щеголев. – А какие в этом могут быть сомнения? Конечно, мы рассчитывали на свои законные двадцать пять процентов, но не это было главным. Хотелось спрятанные ценности вернуть государству.

– И ради этого вы пошли на убийство нескольких человек? – прищурился Иванов.

– Не надо шить мне мокрое дело, товарищ полковник, – окрысился Щеголев. – Я здесь совершенно ни при чем. Но Сабуров был человеком старой школы. Кроме того, он где-то раскопал в своих архивах, что там, в Мореевке, хранится нечто, не укладывающееся в привычные рамки.

– Он что, был мистиком?

– Не замечал, – пожал плечами Щеголев. – Но, похоже, он нашел документальные подтверждения тех событий, о которых писал в своем дневнике штурмбанфюрер Радзинский. Я же всегда считал прадедушку своей бывшей жены психопатом. Да и какой нормальный человек в это поверит? Представьте себе, господин Воронин, он утверждал, что ваши дедушка и прадедушка были оборотнями в погонах. Причем погоны они носили не только наши, но и немецкие. Вам имя Генрих фон Зюдов ничего не говорит?

– Нет, – пожал плечами Воронин.

– А вот Радзинский утверждал, что именно под этим именем ваш дедушка был известен гестапо. И будучи арестованным оберштурмбанфюрером Клозе в 1943 году, он бежал из-под стражи, обернувшись волком. При этом он когтями и клыками порвал на куски семнадцать эсэсовцев. Радзинский утверждал, что видел это собственными глазами. По-вашему, я должен был ему поверить?

– Но Сабуров поверил?

– Я не могу утверждать, но, видимо, да. Он знал об этом деле больше меня.

– А Сабуров читал записки Радзинского?

– У меня была ксерокопия этих записок. Разумеется, я их ему показал.

– Ну а зачем вы приехали в Санкт-Петербург, господин Щеголев?

– Хотел все выяснить на месте.

Дипломат явно многое недоговаривал. Скрытный был, судя по всему, человек, и эта скрытность могла ему стоить очень дорого. Кроме того, он кого-то очень сильно боялся. Так сильно, что готов был рискнуть собственной жизнью, чтобы угодить этому человеку. Оживший мобильник Иванова оторвал Воронина от размышлений. Он вопросительно посмотрел на полковника.

– Васильев очнулся, – сказал тот с усмешкой.

– То есть как очнулся?! – подпрыгнул в кресле Щеголев. – Он же умер, и врачи констатировали его смерть!

– Может, нам устроить очную ставку с участием киллера и жертвы? – предложил Воронин. – Вдруг им есть что сказать друг другу.

– Я протестую! – взвизгнул дипломат. – Слышите, протестую! Я не собираюсь разговаривать с живым трупом! Вы обязаны его арестовать.

– Васильева мы, конечно, изолируем, но пока жив его хозяин, мы ничего не можем гарантировать, – вздохнул Иванов. – Прежде чем войти к вам, Васильев загипнотизировал охранников, в том числе и нас с Клыковым. Если бы поблизости не оказалось господина Воронина, то вы бы сейчас с архангелами беседовали, Борис Степанович.

Щеголев искоса бросил взгляд на Воронина. Чувства благодарности к своему спасителю он явно не испытывал, но, будучи человеком неглупым от природы, отлично понимал, что попал в ситуацию, угрожающую его здоровью, а то и жизни.

– Но это ведь не может быть правдой? Не может!

Иванов бросил на колени Щеголеву две фотографии. На одной был изображен мертвый вертолетчик, а на другой – он же на входе в кафе «Старый мельник».

– Это еще один воскресший покойник, на руках у которого кровь шести человек. Не исключаю, что он придет и по вашу душу, Щеголев. Я, конечно, могу вам выделить целый полк охранников, но боюсь, что и они вас не спасут. За вами охотится Зверь, господин дипломат, а я всего лишь человек, это вы можете понять?

Щеголев молчал, пот градом катился по его лицу, судя по всему, он лихорадочно просчитывал ситуацию и не находил выхода. Борис Степанович был достаточно информирован, для того чтобы понять – полковник Иванов не блефует. Уж если Зверь сумел добраться до генерала Сабурова (несмотря на весь опыт последнего и хорошо обученную охрану), то у человека мирной профессии вообще нет шансов, чтобы уцелеть в противостоянии с монстром.

– Искать кубок вас заставила бывшая супруга? – задал наводящий вопрос Воронин.

Щеголев вздрогнул и вскинул на Германа испуганные глаза.

– Откуда вы знаете? Вы что, тоже ясновидящий?

– Можно сказать и так. Хотите – заключим сделку: я буду оберегать вашу жизнь, а вы расскажете нам, зачем вашей супруге понадобился кубок.

– Откуда же мне знать, зачем этой дуре понадобилась старинная посудина, – почти простонал Щеголев. – Ко мне пришли двое и передали привет от Василисы. У меня есть три дня, после чего они не дадут за мою жизнь и медного гроша.

– Почему вы не обратились в правоохранительные органы?

– Потому что у меня рыло в пуху. А эта стерва может в два счета поломать мою карьеру. Вот я и приехал сюда, чтобы отыскать этот чертов кубок.

Ситуация стала потихоньку проясняться. Во всяком случае, Воронин обнаружил брешь, через которую можно было ворваться в стан неприятеля и нанести ему непоправимый ущерб. И пусть противостоит ему патентованная ведьма, но ведь и Герман Воронин не лыком шит. Все-таки витязь, если верить скептику Славке Клыкову.

– Мне нужен этот кубок, Георгий, и как можно быстрее.

– Ищем, – лаконично ответил бравый полковник.

Кубок нашелся к полудню. Как и предполагал Герман, Сабуров не рискнул везти его в поезде, а переслал по почте на свое имя. Московские коллеги Иванова провернули нехитрую операцию по изъятию ценой вещи у прижимистых почтовиков и уже к вечеру доставили старинную посудину в Питер. Кубок, способный вместить в себя добрых пол-литра вина, был довольно увесист. Однако более ничего примечательного и наводящего на мысль о мистической природе данного предмета Воронин не обнаружил и передал его из рук в руки историку Клыкову. Славка оказался куда более удачливым исследователем и вскоре сообразил, что чаша отвинчивается от подставки, а сама ножка полая изнутри.

– Обратите внимание, товарищ полковник, на коварство наших пращуров. В ножку заливался яд, в чашу – вино. Потом вы спокойно пили из этого кубка и передавали братину по кругу. Но перед этим нажимали вот на этот изумруд. В дне чаши появлялось микроскопическое отверстие, и яд попадал в вино. После этого ваших собутыльников выносили ногами вперед.

– Так вы считаете, Клыков, что Василиса Радзинская собирается кого-то отравить с помощью этого кубка?

– Вовсе нет, товарищ полковник. Видимо, ей зачем-то понадобился вот этот кусочек пергамента. – Клыков достал из кармана перочинный ножик и извлек из полой ножки листок, свернутый в трубку.

Воронин заглянул Славке через плечо и попытался прочитать текст.

– А почему чернила красные?

– Это, старик, не чернила, это кровь. Поразительно, что она не выцвела. Такое впечатление, что написано все это было вчера.

– Так, может, не вчера, а год назад и писала сама Василиса?

– Все может быть, Герман. Тем более что текст заклятья написан почти современным языком. Можно я его сфотографирую?

– Валяй, – пожал плечами полковник.

Увы, древний пергамент оказался с хитринкой, и цифровая фотокамера не сумела сохранить в своей памяти текст. Это было странно. Тем более что этот текст свободно читался невооруженным глазом. И очень он был похож на детский стишок. Но если кому-то хочется верить, что перед ним древнее заклятье, – на здоровье. Воронин же считал, что имеет дело с обычной фальшивкой, сварганенной нашим современником, дабы разыграть доверчивых знакомых.

Воронина сейчас волновали не литературные упражнения, а вполне насущные проблемы. Надо было что-то делать с психопаткой, вообразившей себя предтечей нового бога. Почему-то в последнее время эти предтечи поперли косяками. Куда ни плюнь – всюду сектанты. И каждый норовит объявить себя богом на глазах изумленной подобным нахальством милиции. А приказа хватать и не пущать все нет и нет. Видимо, нынешних наших правителей не прельщает слава Понтия Пилата.

– Звоните супруге, Борис Степанович. И предупредите ее, что приедете с охраной.

– Я вас подстрахую, – сказал Иванов.

– Пожалуй, – не стал спорить Воронин. – Богов я не боюсь, но вступать в битву с сектантами мне не хочется.

Офис ясновидящей Василисы занимал чуть ли не целый этаж недавно построенного здания. Воронин прикинул в уме, во сколько обошлась новоявленной пророчице аренда помещений, и присвистнул. А если учесть, что Радзинская строит храм где-то в пригороде, то приходится признать, что нужды в средствах она не испытывает. Конечно, у нас есть немало богатых буратин, готовых выложить приличную сумму за гадание на кофейной гуще, но вряд ли на их скромные пожертвования можно построить каменные палаты. Здесь явно не обошлось без щедрых спонсоров. Которые, впрочем, тоже не настолько глупы, чтобы выбрасывать деньги на ветер. Значит, у них в этом дел есть корыстный интерес. Знать бы еще какой.

– Видимо, им нужна мана, – предположил Щеголев, нервно передергивая плечами.

– Каша, что ли? – не понял Воронин, заруливая на стоянку.

– Мана – это космическая энергия, приносящая удачу, почести, богатство и славу, – пояснил Клыков, сидевший на заднем сиденье. – По-моему, я тебе это уже говорил.

– Ну, извини, запамятовал. Я с детства не люблю манную кашу. И как только вы упоминаете про эту «ману», у меня сразу же портится аппетит. Да не волнуйтесь вы так, Борис Степанович, ваша жена знает, что имеет в моем лице дело с оборотнем. Так что вы за мной как за каменной стеной.

– Меня поражает ваше легкомыслие, Герман Всеволодович, – поморщился Щеголев. – А ведь вам есть чего бояться.

– Например?

– Штурмбанфюрер Радзинский считал, что Зверь живет за счет энергии своих детей и вообще потомков. Рано или поздно они приходят к нему, и он высасывает кровь из их жил. Именно поэтому в деревне Мореевке полно старух, но очень мало стариков. Да и те, видимо, были зачаты не от Зверя или его потомков. Мне это предположение поначалу показалось бредом, но сейчас я не знаю что думать.

Воронин, уже покинувший машину и решительно шагнувший к дому ясновидящей, остановился и резко обернулся.

– Вы это серьезно, Щеголев?

– А какие в данной ситуации могут быть шутки, Герман Всеволодович? Я счел своим долгом вас предупредить (когда выяснил у господина Клыкова), что ваш прадед, ваш дед и отец умерли не вполне естественной смертью. Радзинский считал, что в этом, видимо, и был смысл древнего проклятья: вечная жизнь за счет собственного потомства.

– Но ведь у Зверя есть мана, то бишь энергия космоса, по вашим словам, зачем же ему еще кровь собственных потомков?

– Космическая энергия может принести удачу и богатство, но она не продлевает жизнь, – предположил Клыков. – Ибо жизнь – это порождение Земли. Марьи Моревны. Все логично.

Воронину такая логика не понравилась. Конечно, он мог бы махнуть рукой на домыслы неведомого и давно ушедшего в небытие штурмбанфюрера, но этому мешали наблюдения, сделанные в той же деревне Мореевке. Ни Людмила, ни ее дочь Мария так почему-то и не захотели сказать Воронину, куда же подевался их муж и отец. И еще в одном был прав Радзинский: количество женщин в Мореевке действительно превосходит количество мужчин. А вот стариков Герман там не видел. Кроме того, Воронин никак не мог забыть немецкого офицера, просидевшего у Горюч-камня более шестидесяти лет. Он словно бы ждал приезда своего внука, чтобы послать ему последнее прости.

Для Василисы Радзинской появление в ее офисе Германа Воронина явилось неприятным сюрпризом. Ведьма бросила на своего бывшего мужа такой взгляд, что любому стороннему наблюдателю становилось ясно: Борис Степанович долго на этом свете не протянет, если, конечно, слухи про порчу и сглаз имеют под собой реальную основу. Щеголев от гнева жены отмахнулся кубком, в том смысле, что торжественно передал ей реликвию из рук в руки. Похоже, Василисе очень хотелось заглянуть в нутро старинной посудины, но мешали посторонние, без стеснения пялившие глаза на ее роскошную фигуру, туго затянутую в невероятно пеструю материю. Разумеется, она могла бы вызвать накачанных молодых людей, кучковавшихся в приемной вокруг полуголой секретарши, но, видимо, решила не торопить события.

– Заклятие у меня, – сказал Воронин, присаживаясь на стул без разрешения хозяйки, которая в силу дурного воспитания не собиралась, похоже, привечать гостей. – Между прочим, мы не успели поужинать. Быть может, вы хотя бы угостите нас бутербродами?

– Вы наглец, Воронин!

– Ах, бросьте, – махнул рукой Герман. – Какие могут быть церемонии между ведьмой и оборотнем? Кстати, вы не назовете нам фамилию своего спонсора? Очень хотелось бы взглянуть на человека, вложившего в совершенно бесперспективное дело миллионы.

– Идите туда, откуда пришли, Воронин. То есть к черту. Вы все равно долго на этом свете не протянете.

– Ну почему же, – пожал плечами Герман. – У меня есть талисман, у меня есть древнее заклятье. По мнению моего друга господина Клыкова, я вполне гожусь на роль витязя, одолевающего огнедышащего дракона. У меня и имя подходящее – Ярило.

– Он вас убьет, Воронин, как убил вашего прадеда, деда и отца. Как убил несчастного Фарлафа фон Бюлова, вставшего на его пути с оберегом в руках и древним заклятьем на устах.

– Фарлаф фон Бюлов не был витязем, дорогая. В его крови не было космической искры. Он был самозванцем, за что и поплатился. Я предлагаю вам союз, Василиса. Союз против Зверя. Манную кашу делим пополам. Золото, естественно, тоже.

– Какую еще манную кашу?

– Ману небесную, то бишь космическую энергию. Кстати, вы уверены, что она приносит именно удачу? А то ведь можно нахвататься космической радиации с разрушительными последствиями для организма.

– Вы и это знаете? – нахмурилась Василиса.

– В последнее время у меня прорезался дар ясновидения. Борис Степанович не даст соврать. Впрочем, возможно, он у меня был всегда, иначе я не сделал бы карьеру на поприще сыска.

– У вашей карьеры оказался печальный финал.

– Видите ли, дорогая, то, что витязю засчитывают как подвиг, для оперативного работника всего лишь превышение служебных полномочий.

– Хорошо. Я подумаю над вашим предложением.

– Советую вам поторопиться. Иначе я найду союзников в другом месте.

Василиса в ответ лишь скривила пухлые губы. Судя по всему, ведьма была уверена в своих силах. Знать бы еще, на чем базируется ее уверенность, если она столь высокомерно бросает вызов не только оборотню, но и ФСБ. Конечно, свет на странное поведение супруги мог бы пролить Борис Степанович Щеголев, но, видимо, дипломат решил, что он и без того сказал и сделал слишком много. Тем не менее Воронин попробовал навести кое-какие справки у высокопоставленного сотрудника МИДа по выходе из офиса его премудрой супруги.

– Скажите, Борис Степанович, у вас нет знакомых масонов?

– Какие в наше время могут быть вольные каменщики? – нервно дернул плечом Щеголев.

– Ну, не масоны, так шпионы, – продолжал настаивать Герман. – Вы с супругой долго находились за границей.

– Я вас умоляю, Воронин, только не надо приписывать мне измену Родине.

– Меня интересуют спонсоры Василисы Радзинской. Вы не могли бы назвать пару-тройку имен ее знакомых, располагающих большими средствами?

– У моей бывшей супруги масса состоятельных знакомых и в России, и в Германии, но не думаю, чтобы кто-нибудь из них стал бы спонсировать эту психически неуравновешенную особу. Ридегер разве что.

– А кто он такой?

– Скользкий тип. Кажется, с аргентинским гражданством. Мы познакомились в Швейцарии. Точнее, Василиса с ним познакомилась, а я настоятельно посоветовал ей держаться от этого Альфонса подальше.

– В каком смысле – альфонса?

– Это его имя. Альфонс Ридегер. Он хвастался, что его предок был магистром Тевтонского ордена, кажется, в четырнадцатом веке. Врал, по-моему. Типичный биржевой спекулянт. Авантюрист.

– А почему у вашей супруги такое странное имя – Василиса?

– Имя ей дала бабушка, – неохотно отозвался Щеголев, настороженно озираясь по сторонам. – Очень странная женщина. Ворожея. Знахарка. Она лечила высокопоставленных лиц. И это во времена всесокрушающего атеизма. Впрочем, я ее плохо знал. Она умерла вскоре после того, как мы с Василисой поженились. Я же тогда не знал, что она привила внучке страсть ко всей этой оккультной чепухе.

– А девичью фамилию бабушки вы случайно не знаете?

– Нет. Обычная, наверное, фамилия. Она родом была из глухой деревушки и с детства напиталась суевериями.