Зов чёрного лебедя

Глава 41. Правильное решение

Оказавшись в привычных коридорах, а потом и в прокуренной общей комнате, Мирослава поняла, что знание того, что скоро произойдет действовало на неё успокаивающе. Она знала, что шеф либо устроит страшный скандал и велит ей убираться с его глаз на какое-то время, либо устроит ей страшный скандал и уволит. Что из этого было предпочтительнее, она сама пока не решила, но главным было то, что она должна была, вне зависимости от исхода их беседы, успеть в библиотеку.

Пока она ждала момента, когда шеф будет готов её принять, с ней, к её удивлению, заговаривали сотрудники, сообщая, что её всё это время не хватало и следовало предупреждать друзей о командировке. Мирослава понимала, что они называют её своим другом в том смысле, в каком бывают коллеги друг другу друзьями, но всё равно поразилась. Она всё это время считала, что её пропажу заметит только шеф.

Подумав об этом, она вдруг задумалась, что ещё ей казалось не таким, каким было на самом деле?

Мирослава подавила зевок и встряхнулась. Этой ночью ей спалось просто ужасно. Было неудобно и слишком тихо. А когда ей удавалось заснуть, ей снилась Клара, которая благодарно улыбалась.

Проснувшись утром, когда за окном по земле стелился слабый туман, Мирослава поняла, почему так хотела расследовать эти убийства. Сначала она думала, что ради Клары, потому что она была той, кем Мирославе было никогда не стать. Её мечтой — свободной, радостной, не обременённой недугом, любящей свою работу. И когда она увидела её мёртвой, то от такой несправедливости хотелось взвыть. Наверное, в глубине души ей казалось, что им стоило поменяться местами. Но после она забыла эти мысли и, как бы ей ни было стыдно в этом признаваться, Клара стала всего лишь предлогом, а на самом деле Мирославу увлекал сам процесс расследования, его загадки и азарт, бурливший в крови и заставляющий чувствовать себя живой.

И когда её вызывал шеф, она уже знала о том, что вне зависимости от его решения, работать в редакции она больше не сможет.

Спустя полтора часа спускаясь со ступенек здания, она оглянулась и увидела, как шеф с привычно открытыми окнами наблюдает за ней. Она зачем-то махнула ему рукой, тот в ответ усмехнулся и закрыл окно.

Мирослава шла в библиотеку со всеми имеющимися у неё деньгами и думала, что жизнь умеет удивлять. Анат Данилович не был недоволен, потому что Карл описал вчера её поездку, как захватывающее приключение, во время которого только от неё зависело будущее всей общины и жизнь живущих там. Рассказывая ей об этом, шеф добавил, что Карл выставил её героиней, женщиной-сыщиком, которая спасла целое село. Именно такую заметку на первой полосе он и выпустил этим утром. Мирослава видела это своими глазами: ещё хрустящая бумага, кое-где стёртые чернила и её фото с умным выражением лица, сделанное в поезде, где она, одетая в свой чёрный пиджак, крутит мундштук и смотрит в окно. Подпись гласила: «Героиня и начинающая женщина-сыщик возвращается в столицу. Что ей предстоит расследовать следующим?».

Поражённая этим преувеличением, она попыталась объяснить Анату Даниловичу, как всё было на самом деле, но он лишь отмахнулся от неё. Его волновал лишь её целый и невредимый вид, а раз она вернулась живой и здоровой, то остальные детали не так важны.

Помимо неё, у него был разгорающийся скандал между имперцами и социалами в палате, которые никак не могли выяснить, что за третье сторона возникла в их рядах, упорно продолжающая пропагандировать, что люди — не единственные разумные среди них, и что мифы, на самом деле, всё время жили среди нас, скрываясь, и вскоре они обязательно заявят о себе, ведь времена меняются. Народ любил сказки. Мирослава знала, что даже если сейчас люди испугается, то послезавтра заинтересуются, а газетам нужно отвечать их вкусам и выдавать самое свежее и интригующее, поэтому Анату Даниловичу некогда было обращать внимание на её попытки всё объяснить — у него горели новости, которые грозили будущему изменениями.

Тогда она сообщила о своём решении уйти, чему Анат Данилович удивился, в отличие от прославленных заметок о ней Карла, что было куда более ожидаемым, но шеф, пренебрежительным тоном объяснил ей, что тот, вообще-то, влюблён в неё уже второй год. Она несказанно удивилась этой новости. Шеф же добил её, добавив, что Карл добился в короткий срок таких высот, только чтобы добраться до помощницы шефа, о чём сам шеф, разумеется, знал.

Потом он величественно изрёк, что чувствует, что в ней что-то изменилось, и, возможно, это связано с тем удивительными слухами, которые говорят про окраины, и если она захочет поделиться правдой, то он всегда будет готов её выслушать. И что он будет рад получать от неё информацию, если она продолжит идти по пути женщины-сыщика. А лично от себя он добавил, что рад видеть её такой живой и уверенной — чтобы не произошло с ней в селе, по его мнению, это было на пользу ей. Он признался, что ему жаль с ней расставаться, но удерживать её насильно не станет, но и так легко отпустить не готов — он предложил отправить её в отпуск, а после его окончания принять совместное, взвешенное решение.

Мирослава, подумав, согласилась, не желая больше расставаться с Анатом Даниловичем, чем, всерьёз распологая мыслями о возвращении на прежнюю работу. Она также впервые захотела рассказать ему правду о себе, но не могла этого сделать, не посоветовавшись с Мстиславом. Но она сама чувствовала, как время их тайны стремительно подходит к концу. Чем ближе Россия сходилась с Финляндией, которая и раньше своей загадочностью ввергала всех в недоумение, тем сильнее становилось ясно, что оборотни — это не единственное, что она в себе таит, как и полагал отец Мирославы в своих записях. Она же была склонна полагать, что именно оттуда они пришли, а может, и не только они. Но также и Россия была полна таинственных явлений, которые раньше все просто игнорировали, считая сказкой или помутнением рассудка.

И чем больше Мирослава об этом думала, тем больше хотелось продолжить дело отца и раскрывать эти загадки. Расследовать происходящее и находить ответы. В воздухе уже пахло переменами, и она не желала их пропустить. Рано или поздно раскроет себя скрывающее себя тайное, третье колесо палаты, и она была уверена, что тогда всё изменится. И её желание быть сыщиком по сверхъестественным делам обретёт смысл.

Когда она, наконец, держала в руках записи отца, благодаря которым её кошелёк значительно потерял в весе, Мирослава почувствовала голод и решила взять пирожок, чтобы перекусить на лавочке у набережной.

Вернулась домой она уже поздно, уставшая и немного промокшая — снова шёл дождь. Рукопись ей удалось не намочить, спрятавшись под крышей, но зато пришлось ждать окончание непогоды. Сейчас Мирослава могла лишь мечтать о душе и думать только о том, чтобы он был свободен, так как на этаже он был общим. И поэтому она не почувствовала чужого присутствия и искренне испугалась, когда приметила тёмную, огромную фигуру возле своей двери. Тусклый свет толком ничего не освещал, поэтому она успокоилась, только когда фигура заговорила знакомым низким голосом:

— Ты припозднилась, хотя с работы ушла ещё до обеда.

Мирослава несколько раз вздохнула, пытаясь успокоить подскочившее, но уже не от страха, сердце, и попыталась ровно ответить:

— Была в библиотеке. А ты заглядывал на мою работу?

Мстислав кивнул. Он с жадностью разглядывал её, вынуждая Мирославу через раз дышать. Она боялась, что он снова уйдёт, поэтому не знала, что сказать.

В конце концов, решила остановиться на самом логичном варианте и спросила:

— Зайдёшь?

Он кивнул, пропуская её вперёд.

Внутри Мирославе сразу стало неловко от немного затхлого воздуха, пыли и неуютности, которая отпечатывалась на каждой полке, в каждом угле и книге. Хотя бы постель была застелена. Подойдя к столу, она достала рукопись отца и бережно выложила её в закрывающийся ящик тумбочки, затем открыла форточку, вдыхая запах мокрой травы, и только потом развернулась к нежданному, но очень желанному гостю.

Мстислав выглядел в узком проходе между стеной и шкафом неправильно. Он вообще смотрелся в этой крохотной тёмной комнате неправильно и неуместно. Мирослава ощутила нелепый стыд за такую погоду в столице, за своё жилище и за то, что сама она выглядела среди этого всего более уместной, чем ей бы хотелось.

— Хочешь чаю? — спохватилась она и, не дождавшись ответа, включила конфорку. — Кухня здесь общая, но у меня есть своя маленькая.

Она проверила воду в чайнике и решила, что им её хватит. Даже если бы это было не так, Мирослава ни за что бы не стала протискиваться мимо мужчины, чтобы выйти в коридор и отправиться на кухню.

Пока она что-то щебетала, Мстислав разглядывал комнату и саму Мстиславу очень пристально.

Заметив его интерес, она прислонилась к столу, обхватила себя руками и понимающе протянула:

— Знаю, о чём ты думаешь. Здесь ужасно…

— Здесь одиноко, — спокойно произнёс он.

Мирослава неловко хмыкнула и пожала плечами.

— До того, как приехать к вам, я этого даже не замечала… Но да, ты прав. Здесь холодно и одиноко.

— Мне казалось, что ты тоже не чувствуешь изменений в погоде?

— Практически, — подтвердила она, затем прямо взглянула в тёмные глаза мужчины. — Но холодно бывает не только снаружи.

Вяземский просто продолжал смотреть на неё. Изучающе. Цепко. Душераздирающе.

Такое внимание подхлёстывало внутри Мирославы сильное чувство, которому она пока не решалась давать названия.

— Я совсем тебя не знаю, — в полувопросительно-полуутвердительном тоне сказал он. В его голосе было спокойствие и такая покорность, словно всё зависело от ответа Мирославы — он бы принял любой.

— Ты так считаешь? — облизнула она сухие губы.

Он лишь отрицательно покачал головой. Мирослава только сейчас заметила, что под его привычным пыльником была невероятно щегольская белая рубашка, а вместо обычных штанов брюки со стрелочками. Его темно-рыжие волосы слегка завивались на кончиках, а борода была короткая и аккуратно подстриженная. В таком виде Мстислава она ещё не видела. Этот образ словно подчеркнул всё необузданное, что он хранил в себе, и это вызвало горячее волнение в её душе. Она с трудом отвела взгляд на голую стену напротив кровати, чтобы собраться с мыслями и ответить.

— Я так не думаю, — честно сказала она. — Когда я была там с тобой, то чувствовала себя не так, как обычно здесь. Но моё обычное состояние здесь было далеко от нормального. Там мне удалось прислушаться к себе и понять, чего я хочу. У вас вечно так шумно, но когда наступает вечерняя тишина, то помимо саранчи, поёт ещё и сердце. И когда я прислушалась к нему, то оказалось, что раньше я никогда не слышала его голоса.

Мирослава смутилась своей сентиментальности и замолкла. Одно дело говорить о таких вещах в селе, а совсем другое здесь, в комнате, где она даже не помнила, когда последний раз проливала хоть слезинку.

Но Мстислав смотрел на неё и ждал, выглядя при этом так располагающе и спокойно, что она почувствовала себя также, как всегда, себя с ним чувствовала — уверенно и безопасно.

— Всё, что я говорила тебе, до этого я не делила ни с кем другим, — продолжила она. — Поэтому справедливо будет сказать, что, пожалуй, ты, наоборот, знаешь меня лучше всех.

Он кивнул, словно так и думал, но затем криво усмехнулся.

— Но понимает тебя лучше всех Линнель.

Мирослава удивлённо вскинула бровь, не понимая, к чему он это сказал, но не стала уточнять, а просто задумалась об этом, чтобы почти сразу засмеяться и утвердительно кивнуть.

— Так и есть! Мы словно две небольшие части одной картины, которые похожи по размеру и рисунку.

Засвистел чайник, вынудив Мирославу подпрыгнуть. Она тут же всполошилась, разливая кипяток, а потом кое-что вспомнила.

— У меня нет чая, — пробормотала она.

— Что? — переспросил Мстислав, делая шаг к ней.

Она повернула голову к нему, широко улыбнулась и повторила:

— У меня нет чая. Мстислав, ты не будешь против попить со мной кипяток?

Он взглянул на кружки, затем на неё, приподнял уголки губ.

— Почту за честь.

Расположились они так, как планировала Мирослава изначально: Мстислав сел за стол, а она на кровать. Она держала в руке кружку, и от её тепла у неё пронеслись приятные мурашки по всему телу, успокаивая и согревая одновременно. Пусть это уже и было излишним, ведь рядом находился Мстислав, который сейчас внимательно прислушивался к редким каплям дождя за окном. Лицо у него при этом потемнело. Мирослава вспомнила, что ещё совсем недавно означал для них дождь, и встала, чтобы поскорее закрыть форточку.

Для этого ей пришлось нависнуть над сидящим Мстиславом.

— Дождь надоел, — сказала она при этом фразу, которая чаще остальных звучала в столице, а потом попробовала вернуться на своё место.

Но мужчина не позволил, удержав её за руку. При этом он всё так же смотрел в окно. Она замерла в ожидании его дальнейших действий и слов, чувствуя, что туго натянутая пружина, которая опускалась всё ниже с того момента, как Мстислав появился на пороге, достигла своего предела и скоро резко вернётся в исходную позицию, вынудив при этом выпалить что-нибудь Мирославу.

Мстислав тихо поставил кружку на стол, затем поднялся, всё так же держа её за руку, и взглянул на неё только тогда, когда оказался напротив. Она приподняла голову и почти прижалась к голой стене, даже не боясь испачкать штукатуркой свой любимый чёрный пиджак.

— Я говорил тебе, что ты самая красивая и удивительная женщина? — хрипло спросил он, глядя ей в глаза так, словно желал проникнуть в самую душу.

— Нет, конечно. Это ведь совсем не похоже на неотёсанного дикаря из глухомани, — пошутила она, пытаясь игнорировать возникшее между ними напряжение.

— Кое-кто говорил, что я просто дикарь без чувства юмора, — нарочито серьёзно припомнил Мстислав в ответ.

— И это тоже, — с готовностью кивнула Мирослава, ни капли не смутившись

Он улыбнулся, поднял руку и провёл сухой ладонью по её распущенным, ещё немного влажным волосам, цепляясь потрескавшийся кожей за прядки, что в любой другой момент вывело бы Мирославу из себя, но сейчас она стоически терпела, не желая спугнуть его.

— Я просто хотел, чтобы ты это знала, — пояснил он усмехнувшись. — Ииро сказал мне, что раз ты любишь любовные романы, то тебе обязательно понравятся цветы и комплименты.

— Вот оно что. Прежде чем приехать сюда, ты основательно подготовился, обратившись к специалисту! — иронично протянула она, тихонько посмеиваясь. — Где же тогда мои цветы?

— Забыл, — с обескураживающей честностью признался он. — Я не слишком прилежный ученик.

— Пожалуюсь Ииро на тебя!

И только сказав это, Мирослава поняла, что имела в виду. Мстислав оценил её выражение лица, продолжая поглаживать волосы.

— Мне ведь можно будет приезжать? — уточнила она, стараясь скрыть неуверенность. Нервы оголились, поэтому, когда в очередной раз Мстислав зацепился ладонью за её прядь, она попросила. — Если не хочешь, чтобы я зарычала, лучше просто возьми меня за руку.

Тот тут же отдёрнул ладонь.

— Тебе неприятно?

— Любые твои прикосновения приятны, — мягко произнесла она, постаравшись не смутиться от подобного признания. — Но прежде чем прикасаться к моим волосам, тебе нужно помазать руки кремом. Они у тебя слишком сухие, а мои волосы требуют бережного обращения, — с важностью добавила она.

— Я запомню, — пообещал Мстислав, затем взял одной рукой её за руку, а другой прикоснулся к скуле.

— А когда ты вот так делаешь — это потрясающе, — прошептала Мирослава, облизнув губы.

Мстислав перевёл на них предвкушающий взгляд, и она почувствовала внутри нетерпение.

— Я это тоже запомню, — сказал он, а потом накрыл её губы своими.

Она тут же с жадностью ответила, прильнув к нему всем телом за одно мгновение. В этот момент она поняла, чего ей так не хватало всю жизнь. Когда Мстислав провёл двумя широкими ладонями по её спине, то она даже вздрогнула, почувствовав, как мурашки пробежали по наружной стороне ног.

Мстислав тут же оторвался от неё, чтобы заглянуть в её наверняка хмельные глаза.

— Всё хорошо?

— Конечно, — выдавила она, затем пару раз моргнула, пытаясь прийти в себя. — А у тебя?

— Невероятно, — признался он, выглядя при этом непривычно разомлевшим. — Могу ли я тогда?..

— Разумеется! — поспешно подтвердила она.

И его губы вернулись на то место, где им необходимо было находиться всё то время, что они были знакомы, по мнению Мирославы.

Мстислав целовал её так уверенно и упоённо, словно делал это одновременно всю жизнь и впервые, как и было на самом деле. Она сама чувствовала происходящее так правильно, как ничего до этого прежде. Её руки лежали на его горячей и широкой груди, где оглушительно билось сердце, и мысль, что это происходит из-за неё, приносила ей неописуемое удовольствие в те моменты, когда ей удавалось о чём-то задуматься.

Но когда Мстислав оторвался от губ, давая ей отдышаться, он нежно прикоснулся губами к их краешку, двигаясь дальше по лицу, и выцеловывал её с таким трепетом, что и без того безвольные ноги у неё окончательно подкосились.

Ей пришлось хрипло выдавить:

— Я сейчас упаду.

В это же мгновение сильные руки прикоснулись к её талии, удерживая и не давая свалиться.

— Я тебя держу, — прошептал ей на ухо Мстислав.

Почему-то именно это фраза лишила её всех сомнений, неуверенности и защитных стен. Мирослава, что есть силы вцепилась в предплечья Мстислава и, чувствуя, как защипало в глазах, слишком громко и нервно воскликнула:

— Не уходи!

Мстислав слегка отодвинулся от неё и с непониманием уставился в покрасневшие и слезящиеся глаза.

Он с ужасом выдохнул:

— Не плачь! Что не так?

Она нахмурилась и от смущения раздражённо проворчала, шмыгнув носом:

— Ты ещё ничего не сделал. Вот я и прошу тебя этого не делать. Не уходи, Мстислав, пожалуйста.

В этот момент он как будто что-то понял и с сожалением поморщился, подушечками пальцев вытирая ей пару выкатившихся из глаз слезинок. Затем он обхватил её лицо ладонями, и чтобы ему было удобнее, она опустила руки с предплечья и стала теперь обнимать его за талию.

— Тебе незачем просить меня об этом, ведь я приехал умолять тебя, позволить мне остаться здесь, с тобой, — просто сказал он, улыбнувшись её недоверчивому взгляду. — Извини, что сразу не прояснил этот вопрос. И ещё кое-что. Мне показалось, что ты шутить по поводу разрешения твоего возвращения к нам домой, чтобы пожаловаться Ииро. Да, я правильно выбрал слово, не удивляйся так. Сейчас я понял, что это была не шутка, поэтому повторю, что уже говорил. Там твой дом, ведь ты в нём хозяйка. И ты можешь делать там всё, что пожелаешь. Приезжать, уезжать, распустить общину или добавить в неё нового члена. Я знаю, что сейчас ты не готова. Но я могу надеяться на то, что ты станешь когда-нибудь готова к этому?

— Конечно, — поспешно, но уверенно выпалила она. — Я хочу туда вернуться. Там ведь мой… дом.

Мстислав широко и счастливо улыбнулся, затем коротко, но с чувством поцеловал её в губы.

— Тогда это решённый вопрос. Остаётся другой.

Здесь он замолчал замявшись. Мирослава почувствовала, как испуганно подскочило сердце, но в момент, когда она увидела Мстислава здесь, ей был уже известен ответ, поэтому она невольно зажмурилась и сказала:

— Я согласна.

— На что ты согласна? — фыркнул он насмешливо.

Мирослава открыла один глаз, оценивая его реакцию. Мстислав смотрел на неё с весёлой иронией.

— Замуж? — робко уточнила она, затем подозрительно добавила. — Или ты больше не зовёшь?

Вяземский откинул голову и громко расхохотался. Мирослава поняла, что до этого ни разу не слышала у него такого смеха. И у неё тут же возникла новая цель и мечта — слышать его как можно чаще. И для этого она собиралась приложить усилия.

Всё ещё смеясь, Мстислав схватил её за талию, отойдя в свободное пространство комнаты, и закружил, но аккуратно, стараясь, чтобы она не задела ни стола, ни шкафа.

Когда он поставил её на ноги, то снова крепко поцеловал в губы, вынудив её ненадолго потерять связь с реальностью.

— Я всё ещё зову тебя замуж, — весело ответил он оторвавшись. — Но пойдёшь ты за меня только тогда, когда сама будешь готова.

Мирослава, не удержавшись, облегчённо выдохнула, чтобы тут же смутиться своей реакции. Но если это не обижало Мстислава, тогда какая вообще разница?

— Тогда какой остался вопрос? — деловито поинтересовалась она, чувствуя себя так легко и свободно, словно у неё за спиной были крылья, готовые в любой момент оторвать её от земли и взмыть в небо.

— До того момента, пока ты не почувствуешь, что готова вернуться… Могу ли я быть здесь всё то время? С тобой? — Его пальцы в волнении сжали её талию чуть сильнее. — Если ты станешь сыщиком, то я тебе пригожусь — у медведя довольно чуткий слух и обоняние, врождённое чутьё, опять же. Помимо этого, здесь есть чем заняться такому, как я, и ты была права — мне интересно узнать о предках, нашем прошлом, происхождении оборотней. И, конечно, я не предлагаю сразу жить вместе…

Мирославе хотелось петь, танцевать и заключить в объятия весь мир. Но вместо целого мира у неё был Мстислав, и это было даже лучше. Она со смехом кинулась ему на шею, прерывая его сбивчивую речь.

— Я уже дважды звала тебя жить с собой! Вожак, какой ты невнимательный!

Руки Мстислава обняли её в ответ и вновь оторвали от пола, и она ощутила себя в такой безопасности, о какой даже никогда прежде не мечтала.

— Тогда я прошу тебя поправлять меня, если что, — с неловкостью проворчал он. — А то со своей невнимательностью я могу проворонить что-то важное.

— Я буду очень внимательно тебя контролировать! — важно пообещала она, а затем прыснула от смеха, возвращаясь ногами на пол.

Чувствуя себя окрылённой и воздушной, Мирослава бросилась к столу, чтобы достать рукопись отца, обернуться к улыбающемуся Мстиславу и заявить:

— Ты же не думаешь, что мы сразу начнём жить здесь и не сообщим об этом нашим лично? Тем более, как же мы оставим одного Раймо? Ещё нам нужно отвоевать независимость села у градоначальника, тебе назначить того, кто будет следить за постройкой железной дороги, разобраться с Чацким — Ингрид говорила, что у него вроде дочь растёт! Надо позаботиться о девочке! И нам нужен отпуск после расследования! — Она с деланным осуждением покачала головой. — Мстислав, неужели ты думал, что я брошу все заботы и сразу рвану покорять мир? Там дел ещё на пару недель, минимум! И кому, если не хозяйки их решать?

Мирослава прервалась, наткнувшись на светящийся безграничными чувствами взгляд Мстислава, его счастливую улыбку и протянутую руку. Она подошла к нему, чтобы оказаться в его ласковых объятиях, которые он спустя мгновения прервал, чтобы прижаться лбом к её лбу и с трепетом, любовью и благоговением прошептать так, словно никак не мог поверить, что говорит это:

— Моя хозяйка.

Мирослава ощутила, как резвой птичкой подскочило сердце, и зажмурилась от избытка чувств.

— Кажется, я люблю тебя, неотёсанный дикарь из глухомани, — таким же шёпотом ответила она.

Мстислав широко улыбнулся, склонился к ней, чтобы коснуться своими сухими губами её губ.

И в этот момент сердце Мирославе окончательно перестало принадлежать ей.

А следующим утром они отправились домой, чтобы потом уже оттуда двинуться навстречу новым приключениям.