Зов чёрного лебедя

Глава 39. Честность

Тогда Мирослава без страха взглянула в лицо Мстислава, ожидая там увидеть упрёк и непонимание, возможно, даже злость, но вместо этого там была тоска, резанувшая ей острыми когтями сердце.

— Ты уезжаешь? — хрипло спросил он.

Она села ровнее, засунула между коленей ладошки и кивнула. Ей стало дурно — возможно, зря она столько съела.

— У меня там работа, вещи, съёмная комната, — еле ворочая языком, попыталась объяснить Мирослава, с надеждой на понимание вглядываясь в жестковатые черты лица Мстислава. — У меня там вся жизнь. Я так долго её строила. Теперь ещё я поняла, чего хочу и не могу остаться…

Какой тяжёлый день. Какие неправильные слова — они совсем не подходили. Какая же она вдобавок лгунья — ведь не только из-за этого она хотела уехать. А она хотела. И даже не уехать, а сбежать.

Он ничего ей не ответил, сложил руки на груди, всё так же стоя в проходе, перевёл взгляд на окна, вглядываясь в преломляющийся свет. Птичий стрекот набатом зазвучал в ушах. В горле пересохло от волнения, но подняться и налить воды Мирослава не могла — она застыла и не могла пошевелиться. Но всё же ей необходимо было рискнуть и нырнуть с головой.

— Мстислав, — негромко произнесла она, с трудом глотая слюну. — С чем поздравлял тебя старик Ждан?

Он вновь вернул своё внимание Мирославе. Его поза не изменилась — ноги широко расставлены, сложенные на груди руки, подчёркивающие широкий разворот плеч, не обтянутые в кои-то веки пыльником. И весь он состоял из мышц, мощи и уверенности. Обтёсанные, словно камень ветром и невзгодами лицо, шрамы на руках, темно-рыжие волосы, до которых ещё не добралось солнце. Мстислав внушал благоговение своей монументальностью, но если бы в нём было только эта твёрдость, несокрушимость и принципиальность, то он не был бы собой. Также в его взгляде под нахмуренными бровями была мягкость, а в сухих и жёстких ладонях доброта, и сам он весь состоял из противоречий, так как внешне он производил впечатление главы, каким и являлся фактически, но ещё он был отцом четырём взрослым парням, несмотря на свои неполные сорок лет — Мирослава выяснила у Линнеля как-то, что ему тридцать пять, ещё он был отличным поваром, который получал от этого удовольствия. Он был семейным человеком, и свою семью он создал сам и готов был за неё бороться.

Мирослава не была к этому готова. Поэтому она с внутренним содроганием ждала ответа, пока Мстислав молча изучал её взглядом — она это чувствовала, как прикосновения.

Он медлил и всё смотрел. Казалось, что он пытается запомнить её.

— Я не говорил тебе о том, что мне предсказала Ингрид… — начал он, но Мирослава тут же выпалила:

— Она ведь сама мне все рассказала.

— Да, поэтому ты мне и предложила взять себя в хозяйки, — согласился он со слабой усмешкой. — Но ты не слышала мою версию.

Мирослава устыдилась своей поспешности — у неё всё кипело и бурлило внутри, а Мстислав, казалось, наоборот, обрёл спокойствие и хладнокровие. Ей пришлось кивнуть и приготовиться к рассказу.

— Когда она поставила меня перед фактом — либо я умерю свои амбиции, найду хозяйки и стану главой, либо потеряю всё — я не очень-то взволновался, — с задумчивостью начал он. — Я только что похоронил родителей, вернулся к ребятам, которые таили на меня обиду за то, что я их бросил — мне было не до того, буду откровенен. Тем более соглашение всё ещё имело силу. Но потом как-то слишком быстро все стало меняться: градоначальник, железная дорогая, туристы. Тогда я вспомнил, что пора остепениться, но дело не шло — Ингрид сказала, что девушка должна быть особенной.

Мстислав замолчал и коротко рассмеялся, словно потешался сам над собой.

— А однажды я вернулся домой после работ над железной дорогой — иногда мы ночевали в лесу, пока выкладывали дорогу, и оказалось, что произошли убийства, и мой мир резко слетел с привычного течения жизни. Хоть тогда я и не понял, но когда встретил репортёршу на вокзале, стал догадываться. — Мстислав неловко хмыкнул, почесал бровь, затем подошёл к Мирославе, которая затаила дыхание, и опустился перед ней на колени.

Оказавшись с ней почти лицом к лицу, он смотрел на неё долгим, пронзительным, откровенным и таким прекрасным взглядом, что она почувствовала, как кровь забурлила во всём теле, словно под её кожей побежал шумный водопад. Стало одновременно и хорошо, и страшно. Возникла малодушное желание выйти на улице, затем убежать далёко-далёко, сесть на какой-нибудь холм и закурить.

— Я всё время обвинял тебя во лжи и притворстве, — негромко, но проникновенно сказал он. — И при этом сам не был с тобой честен до конца. Я не сразу понял, если честно…

— Мстислав… — заворожённая чувствами на его лица, попыталась остановить его Мирослава.

Но он качнул головой и улыбнулся ей.

— Прости, я всё время говорю не то. Но впредь я хочу, что между нами всё было честно. Может, я и не сразу понял, кем ты станешь для меня, но я точно знаю, что ощутил твою необыкновенность с первого взгляда. А потом ты закурила и утвердила меня в этом, — хмыкнул он, затем осторожно взял холодные и мокрые ладони Мирославы в свои руки, трепетно поцеловал их, вынудив её вздрогнуть. — Но это было тогда. Сейчас я уже уверен в том, что хочу сказать тебе…

— Не надо, Мстислав, — попыталась она снова остановить его, чувствуя, как кружится голова и не хватает дыхание. — Послушай…

— Обязательно, но позже, — мягко прервал он её. — В какой-то момент я стал не морщиться, а искать запах папирос, желая убедиться, что ты рядом. Сейчас же я точно знаю что хочу, чтобы ты всегда была рядом. — Он сделал паузу, выдохнул, а потом сказал следующие слова так естественно и просто, как будто ничего правильнее в этом мире не было. — Мирослава, я полюбил тебя.

— Нет… Нет… Нет! — забормотала она, в панике вырывая свои руки и вскакивая на ноги. Она заполошно заметалась из стороны в сторону, затем взмолилась. — Не говори ничего больше, прошу тебя, Мстислав!

Он поднялся с колен, обернулся к ней всё такой же спокойный и слегка улыбнулся, как всегда, делал, когда она звала его по имени.

— Прости, но не могу. Я должен сказать, а ты ответить. Иначе уже не получится. — Он остался стоять, и его фигуру облепили солнечные лучи, создав вокруг него ореол тёплого света. — Я полюбил тебя, Мирослава. Я хотел бы всегда быть подле тебя, стать твоей поддержкой и опорой. Никогда больше не сомневаться в тебе. Стать твоим лучшим другим, — небольшая пауза, вздох и следом невероятный вопрос. — Мирослава, ты выйдешь за меня? Ты станешь моей женой?

Она же стояла всё это время оглушённая и обомлевшая, но, услышав прямой вопрос, тут же снова забормотала:

— Боже мой… Нет… Нет… — затем испугалась и закричала. — Это не ответ! Прости! Я просто…

— Не ожидала, — подсказал Мстислав, казавшийся теперь Мирославе ненормально спокойным.

— Наверное, — выдавила она, затем глубоко вздохнула и спросила. — Ты совсем не волнуешься? Такое ощущение, что ты каждый день делаешь предложения, — криво улыбнулась она.

— Вообще-то, я в ужасе, — честно признался он, слегка поморщившись. — Но зато теперь я точно знаю, что был с тобой откровенен.

Мстислав вновь шагнул к ней. Протянул руку к её лицу и стал нежно поглаживать скулы, вызывая этими движениями в груди у Мирославы бойню, а на теле марширование мурашек. Он приблизился к ней почти вплотную, с удовлетворением подметил её широко распахнутые глаза и шепнул:

— Я прошу тебя остаться, Мирослава. Здесь. Со мной. Прошу остаться и стать моей женой. Я приложу все усилия, чтобы сделать тебя счастливой.

Слабость во всём теле была уже не от физических недомоганий, а от близкого нахождения Мстислава, который неторопливо изучал её лицо вблизи, но так и не приближался настолько, насколько было нужно. Мирославе захотелось самой качнуть головой немного вперёд, впиться в его тонкие обветренные губы, попробовать их на вкус. Сознание заволокло туманом, в ней пробудился незнакомый прежде голод и жажда, которым она почти поддалась, прикрыв глаза. Но когда она прислушалась к тяжелому дыханию Мстислава рядом, то поняла, что она мучается не одна. Им обоим было непросто, а это знание всегда придавало ей сил. Поэтому она открыла глаза, обхватила своими ладонями его руку, отводя от своего лица и прижимая к месту, где слышался бешеный стук её сердце.

— Сейчас оно бьётся для тебя, — просто сказала она, не таясь и не лукавя. — Но причина, по которой я хочу вернуться в столицу не только в том, что там моя жизнь. Мстислав, я не хочу замуж.

Он облизнул сухие губы, нахмурился и уточнил:

— За меня?

— Вообще, — призналась Мирослава, затем с силой сжала его каменную руку и сбивчиво попыталась объяснить. — Я никогда не думала о том, чтобы выйти замуж из-за своего недуга! Не позволяла мечтать себе о детях и муже, хоть и украдкой желала испытать любовь. Но любовь — это ведь совсем другое, она не имеет таких обязательств… И вот моё желание, кажется, исполнилось. Мстислав, ты перевернул мою жизнь и помог в этом беспорядке найти саму себя, и если вот это странное тёплое чувство внутри — не любовь, то что-то очень близкое к этому. Я не специалист. Но оно есть. И я его не боюсь! Я не боюсь любви! Но брак… Что мне там делать? Я никогда туда не рвалась и так привыкла к этому, что сейчас мне страшно.

— Мирослава…

— Дай, пожалуйста, договорить, — отчаянно попросила она и, заметив, как он неохотно кивнул, вцепилась в его руку, не желая отпускать. — Я боюсь не тебя, а клетки. Клетки, которая появилась именно тогда, когда я только обрела крылья. Что мне делать после нашего замужества? Дом, огород, хозяйство?

— Ты хозяйка этих мест, — мрачно ответил он с ноткой обиды. — Все пять общин будут подчиняться тебе. Ты можешь делать что пожелаешь. На всё твоя воля.

— Я понимаю, — закивала Мирослава, проглотила горячий ком в горле. — Ты не стал бы ограничивать мою свободу, но пойми… — Она смутилась, но всё же продолжила, собираясь быть откровенной до конца. — Ты ведь сам сказал, что я неплохой сыщик… А я призналась тебе, что хотела бы найти себя и отучиться. Почему бы мне не записаться на вечерние занятия в столице? Я бы хотела расследовать убийства, но не обычные, а такие, как это… Странные. Неправильные. Загадочные. Ведь слухи ходят не только об этом крае. Я не говорю уж о Финляндии откуда, велика вероятность, и пришли оборотни, если верить записям Волконский… Может, конечно, мне только, кажется, сейчас, что я всего этого хочу. Но я ведь могу попробовать и убедиться! В мире столько возможностей! — со страстью воскликнула она. — И впервые в жизни они словно предстали передо мной во всей красе. Ты понимаешь?

— Конечно, — слабо улыбнулся Мстислав и попытался забрать у неё свою руку, но Мирослава не дала, а прижала её к себе ещё сильнее. Он вздохнул, смиряясь, и продолжил говорить в таком же положении. — Но учёба — это годы. А такая работа — это вечная дорога.

— Я знаю, потому и не прошу тебя… — Но она оборвала саму себя и всё же рискнула спросить, желая быть честной до конца. — А ты никогда не хотел уехать отсюда? Узнать о своих предках? Откуда мы такие появились?

— Нет, — заявил он. — Мне это небезразлично, но моё место — здесь.

— Я и не прошу тебя бросить своё место навсегда, всего лишь на время, ведь ты уже вырастил ребят! Какие ещё остались неотложные обязательства? — противореча своему же желанию ни о чём не просить его, настойчиво попыталась она.

— Мирослава, не надо, — попросил он, прикрывая глаза. Его лицо утратило всяческие эмоции — стало замкнутым и сложным. — У меня полно обязательств.

— Конечно. Прости.

— Отпусти, пожалуйста, мою руку.

И она отпустила.

Мстислав отошёл к столу, поглядел в окно некоторое время, а после сдержанно сказал, продолжая стоять к ней спиной:

— Я понимаю твоё желание и уважаю его. Неволить я бы тебя никогда не стал.

— Я знаю, — тихо отозвалась она.

Он повернул к ней только голову и добавил:

— Но ты здесь хозяйка. Этого я при всём желании отменить не могу. Нас благословил хозяин леса.

Мирослава ощутила, как что-то обрывается внутри неё и с грохотом летит к самым ногам, делая их тяжёлыми и неподъёмными, не давая ей сделать и шагу к такому далёкому сейчас от неё мужчине. Ей показалось, что они понимают друг друга. Почему же он сейчас говорил с ней так, словно она отказалась от него?

— Я не отказываюсь быть твоей хозяйкой! — с болью крикнула она и сделала всё же один шаг к нему, затем и другие, пока не оказалась рядом и не развернула лицом к себе.

Взгляд у Мстислава был безучастный. Даже не хмурый и подозрительный, как в начале их знакомства, а безразличный. Мирослава думала, что больно ей будет от его вспышки злости или непонимания, но добило её равнодушие.

— Я не отказываюсь, — повторила она твёрдо, вскидывая дрожащий подбородок. — Я согласна быть твоей хозяйкой.

— Я рад, — кивнул он, потом зачем-то пошёл к выходу.

Мирослава не стала его останавливать, не совсем понимая, почему он так поступает, но всё же вопросила, когда тот дошёл до коридора:

— Ты куда?

— Дам тебе возможность собраться, — спокойно отозвался он. — Если не захочешь прощаться с парнями, просто выгони их.

— Мстислав, куда ты?

Он обернулся к ней и слегка улыбнулся.

— В лес. Мне нужно побыть одному. Но я вернусь проводить тебя, не переживай.

В этот момент Мирослава поняла, что это всё. Пока это всё, что они могли сказать или дать друг другу. Дальше это было бы слишком мучительно, поэтому, заглушая в себе желание разреветься — ещё успеет, — она кивнула.

И Мстислав ушёл.

Ни о чём не думая, Мирослава села сначала на скамейку, затем повернулась к столу, облокачиваясь руками об него, поставила на сцепленные в замок ладони подбородок. Посидела так немного, пока солёные слёзы не стали стекать до самых локтей. Тогда Мирослава закричала, не сдерживая себя, а потом зарыдала в голос.

Они ведь были честны друг с другом! Они ведь любили друг друга! Почему произошло всё так? Что она сделала неправильно? Как всё исправить? Как избавиться от этого чувства потери в душе?

Задавая себе все эти вопросы и не находя на них ответы, она не заметила, как, не прекращая плакать, заснула от усталости.

Кто-то позже перетащил её на кровать, потому что, проснувшись утром, Мирослава не помнила, чтобы сама поднималась на второй этаж. Проснулась она слишком рано даже для этого места.

Немного полежав и подумав, она встала, как под гипнозом, собрала свои вещи, с любовью надев пиджак, написала письмо, в котором каждому из друзей оставила пару строк, и тихо, крадучись, словно вор, покинула дом, где обрела близких людей, зная, что большинство из них прекрасно знают о её уходе. Слух оборотней довольно чуток.

В глубине души ей хотелось, чтобы Мстислав её остановил, но он этого не сделал, а она, не оглядываясь, дошла до гостиницы, где позавтракала, разбудила Карла и вместе с ним, игнорируя его многочисленные вопросы, дождалась еле дышащего автобуса, села и отправилась обратно в столицу.

И до самого приезда ей не хотелось курить.