Зомби в Якутске

Айхал Михайлов ЕЙ ОТМЩЕНИЕ

Шел год 1649, русские промышленники проникли во все явные и потаенные места землицы Якутской.

Кроме Якутского острога, возведены уже остроги-крепости Олекминск, Нижне-Колымск, Охотск, Зашиверск.

Атаман Петр Бекетов в году 1640 году, собрав ясак размером одиннадцать тысяч серебряных рублей, был обласкан царем. После этого, ясак достигал уже трех соболей с человека.

Стремясь найти союзников в длящейся не одно поколение междоусобной войне, якутские князья не только платили ясак, но и сами помогали казакам в походах на своих неясачных противников, зачастую скрывая, что те, на самом деле, платили ясак в русский острожек другого гарнизона.

Этими междоусобицами умело пользовались казаки, помня что, для того, чтобы властвовать, надо уметь разделять.

Всего месяц назад, три десятка казаков вышли из Ленского острога, имея цель взять аманатами детей князя Мадьыгы Теренека, который, уверениям князя Бахсыгыра, не только не платил дань русским, но и впредь не собирался.

Добирались, по льду речушки Молоды.

В дружине были только опытные казаки, ранее не раз бывавшие в битвах еще с татарами.

Когда остались считанные часы пути, Савва остановился на дневку. На недоуменные вопросы, Савва только усмехнулся, — А помнить надо, что знают они, что мы идем. Надобно показать, что намерений плохих нет у нас. Ведь платят они ясак Зашиверску.

Старый Захар подергал себя за ус.

— Знают оне, или не знают, — проворчал Захар. — Лутше бы поднажать, как раз к ночи подошли бы к усадебке. Поглядели, что да как. А ждут или не ждут, все едино всех возьмем!

— Дак, ты и пойдешь, — усмехнулся Савва. — Возьми Петруху и десяток служивых, пройдешь выше усадебки, будто к соседям идешь, к князю Бахсыгыру, а сам затаись. После вертайся обратно к князцу, да стой подолее, чтоб не вспугнуть. Как увидишь, что мы подходим, я на всякий случай сигнал дам, подходи с тылу.

Захар согласно кивнул, повернул коня и поехал к концу отряда, выискивать Петруху.

— Мама, — всполошено крича, летела девчушка сквозь зимний лес. Эхо дробилось, откликаясь на разные лады. Проваливаясь где по голень, где по колено в снег, бежали за ней казаки.

— Врешь! Не уйдешь!

Перед глазами, как наяву, крутилась картина, как коротко взвизгнула нагайка, сбив с ног, оставив кровавую мету на лице метнувшегося к казакам с батыйа наперевес любимого брата Туруйа — Дырана.

Запомнилось еще, как глухо кричала за занавесью — хаппахчы служанка матери Элени, девица по которой сохли все парни селения.

Не в добрый час отлучился отец из дому. Опасна зимняя пора Добдурги — не только пора дружеских встреч, но и пора воинских утех!

— Эге-гей, — неслось со всех сторон.

Не помня себя от страха выбежала, Туруйа из, отчего дома и помчалась в застывший лес.

Быстро темнело. Кликнув односумов, Савва спросил у Ильи, — Захар так и не пришел?

Илья, молча, кивнул.

— Захар с Петрухой поскакали за девчушкой, а казаки отстали, увлеклись…

— Тадыть ждем до утра, выставляй дозоры, заночуем у князца, кажись здесь нам рады, — усмехнулся Савва.

Несмотря на пропажу дочери князя, настроение было хорошее.

Штурм прошел без потерь, со стороны казаков.

Весьма кстати, князь Мадьыгы Теренека, буквально неделю назад ушел к соседскому князю Бахсыгыру, сватать своего сына Туренея за дочь Бахсыгыра — Маллаи.

Ночь в лесу, но все видно, снег светится, звезды мерцают словно живые, только дыхание разгоняет тишину. Сжавшись в комочек, сидит у дерева маленькая девчушка. Холодно!

Пытаясь согреться, Туруйа дышит на ладошки.

Неудержимо тянет в сон, вот только спать нельзя, идут за ней злые носатые люди, которые хотят заточить её в темницу-башню острога на берегу Лены — матушки!

Захар и Петруха, не сговариваясь, остановили коней.

— Кажись, ушла девка, — протянул Петруха.

— Ежели кажется, перекрестись, — подначил Захар.

— Можа, вертаем обратно? Пацаненка хватит, — сказал в спину Петруха.

— Да куды она денется, — уверенно сказал Захар, — чай не лето, все следы как на ладони.

— Дык стемнело!

— Да не уйдет она от нас, — оборачиваясь к Петрухе, кинул Захар. — Вон, гляди, к поляне выходит девка, лес-то редеет, а месяц полный!

— А ведь верно, — подбодрился Петруха. — Просветы видны.

Через четверть часа, казаки выбрались на опушку леса. Неожиданно поднялся ветер.

Луну, как назло закрыли тучи. Разом стемнело.

— %@%&$#@! — зло выругался Петруха.

— Помолчи, — поморщился Захар.

Впереди виднелось строение.

Подъехав к балагану, Захар ударил рукоятью нагайки по косяку.

Петруха спешился, стянул пищаль с седла. Соскочив с седла, Захар бросил повод Петрухе. Положив руку на рукоять сабли, Захар пинком распахнул дверь.

Посреди комнаты у стола стоит спиной женщина с очень длинными волосами и что-то готовила.

— Улыр-улыр улырой, куда путь держишь, дружок? — не поворачивая голову, спросила женщина вместо приветствия.

Захар хмуро оглядел скудное убранство.

— Девчушка-дуреха, медведя-шатуна испугалась, в лес убежала, ищем её, — нехотя ответил Захар.

— Улыр-улыр улырой, заночуйте у меня, муж на охоте, а до алааса не доберетесь, пурга будет, — повернувшись боком и перекладывая снедь на столе, ответила хозяйка.

Захар недоверчиво взглянул на неё, про медведя у него вырвалось случайно, уже успел обругать себя за торопливость, как там Октавий говаривал? — Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрее.

Чуть помедлив, Захар прикрыл дверь.

— Дык, девчушку не видала, говоришь? — переспросил он.

— Улыр-улыр улырой, не приметила.

Мимоходом удивившись несообразному ответу, Захар махнул рукой.

— И то, правда, кудычь на ночь то, глядя, особливо в пургу… Погодь, сейчас односума кликну, — приоткрыл дверь и позвал Петруху.

Кинув поводья на коновязь, Петруха зашел в избу, широко перекрестился на образа.

— Садитесь, ночлежники, разделите еду, — также стоя спиной, пригласила за стол девица.

Подивившись, что сразу образа не приметил, Захар толкнул Петруху к столу.

— Нас, казаков, дважды звать не надо! Один раз позовешь, хучь в раю найдем, — оскалился Петруха.

Захар недовольно нахмурился.

— Вот только, хозяйка, холодновато у тебя, — сделав вид, что не заметил недовольства Захара, сказал Петруха.

— Улыр-улыр улырой, и то правда, жених-хозяин на охоте, огонь растопить некому, — запричитала женщина.

Только сейчас Захар с удивлением заметил, что огонь вроде бы горевший в очаге погас.

— Ну, дак, мы и растопим, — продолжил Петруха, скидывая жупан. — Где дрова-то, говоришь, хозяйка?

Плотно поужинав, казаки начали устраиваться на ночлег. Петруха вышел во двор, распряг лошадей. Захар с Петрухой, бросив тулупы на длинные полати, легли.

Хозяйка задула лучину и легла на печи, Петруха толкнул Захара и шепотом спросил.

— Захарушка, не знал, что русские избы в дремучем лесу стоят. Во дворе даже овин есть.

Захар кивнул сквозь дремоту.

— Твоя, правда, грит муж на охоте…

— Кто о чем, а Захарка о своем! — с досадой кинул Петруха и, повернувшись на другой бок, уснул.

Снилась Захару Украина!

Будто зашел в шинок, кликнул мальчишку-полотера, грозно рыкнул.

— Штоф горилки! Да смотри, сосунок, сальца не забудь!

Кинул на стол шинкарю серебряный рубль, а шинкарь, паскуда, повертел его туда-сюда, да хмыкнул.

— Не знал, что старый рубака, удачу серебряную свою на олово лживое сменил.

И так обидно Захару стало, что терпеть невмогу было поклеп еврейский. Схватился за саблю, потянул, да вытащил рукоять одну!

— А-а-а, — радостно закричали вокруг, — Ещё и убивец!

Вздрогнув, Захар проснулся. Петруха как-то странно булькал во сне, будто горлом перерезанным…

А ведь верно — горлом перерезанным!

Крутанувшись через голову, Захар вытянул сабельку верную, рядом с ним лежащую, не единожды выручавшую.

Мысль первая была, — Муж вернулся, да пластовать без разбору стал гостей полуночных!

Сорвав зубами затычку, бросил на тлеющие угли камелька пороховницу свою у изголовья лежавшую.

Гулко вспыхнул порох, разом осветив скудное убранство балагана.

Не было полатей широких, да и печи русской не было. А был пол земляной, камелек трухлявый, да домовина на столе. Лежал Петруха на голом полу, а на нем сидела кикимора волосатая, c когтями в пядь длиной, рвала тело друга!

Не помня себя от ужаса, взмахнул Захар саблей, и ударил, метя кикиморе в голову, да погас порох.

Взвизгнула тварь. На удачу, авось зацеплю, крутанул саблю вкруг, сгреб в охапку Петруху и выскочил во двор.

Зло выл ветер, вторя визгу в погребальной домовине, только сейчас, холодея от ужаса, вспомнил Захар байки, которые травили казаки из дальнего дозора, дескать, в тайге дремучей встречали они домовины диковинные, где мертвяки лежат, да не простые, дескать, мертвяки, а навье зачарованное! И ни крест, ни слово святое не помогают от них!

А Захар тогда подначивать начинал, ежели так, то почему рассказчик перед ним сидит, да вино смородиновое, наливкой земляничной запивает!

Бросил Петруху поперек холки своего коня, шлепнул по крупу, взлетел на гнедого Петрухи, схватился за гриву коня и рванул прочь.

Снилось Туруйа, будто пришла к ней женщина, красоты неземной, взяла её за руки, поцеловала-понюхала, прижала к себе. Тихо говоря, напевая про себя, начала убаюкивать её, вот только слова не были похожи ни на одну колыбельную, которую пела мама. От слов этих, будто что-то горело, выгорало внутри, наполняя душу пустотой.

Туруйа вздрогнула, вспомнив вдруг страшные истории, рассказываемые у камелька зимними вечерами старухой Эбэрикээн, о мацэне — злых духах, вечно желающих живому смерти, о празднике мертвецов — вестевегабу, о неистовстве буйного празднества Арсан Дуолая — от которого раскрывались, раскалывались небеса, наполняя зимнюю ночь сиянием.

Туруйа открыла глаза. Постель, где она лежала, была из душистых веток елки и можжевельника, у дальней стены, горел огонь. Чуть приподнявшись, Туруйа огляделась. Землянка была тесной, но уютной. Стены были забраны стволиками ели, пол устилала хвоя. Рядом с кроватью стояла плошка с соком брусники, на деревянном блюде ломтями лежало мясо. Правда, ничто из вещей не наталкивало на род занятий жителя, но не трудно было догадаться, что это охотник. Кто же еще будет жить в начале зимы в землянке в глухом лесу?

Внезапно полог землянки отворился, обнажив за собой не ожидаемый зимний пейзаж, а темное пространство. Внутрь просочился черный дым, собираясь в центре землянки Полно — землянки ли? И начал обретать человекообразные черты. Составляя великана, сплошь покрытого волосами, с культяпками вместо ног. Одна рука у него заканчивалась огромным крюком, а на конце другой была человеческая голова с оскаленными зубами.

Кингир-кингир кингирдэнин, прилетел гостинец ко мне!

Гостинец дорогой от невесты-хозяйки, госпожи алааса Дюрюн!

Ух, соскучился я!

Оближу я тебя!

Будешь мостиком ты у меня!

Мостиком ко всей Срединной земле!

Несмотря на ужас, охвативший её, Туруйа с удивлением поняла, что мысли у неё текут так же вяло и неторопливо как и раньше.

— Отвечай, негодница! Какой выбор сделаешь? Все одно умерла ты уже! — загрохотало существо.

— Нет спасения у тебя. Бестолково жила, так умри достойно!

Мысли текут лениво, как облака на небе… Пушистые, белые…

И вспомнила тут Туруйа о былой жизни, которая прервалась из-за злых людей, которые как тучи темные налетели на них…

Выскочив, в чем мать родила, Савва справил малую нужду. Утренний мороз приятно холодил тело. Потянувшись, Савва нырнул в сугроб, с уханьем растер снег и зашел в дом. Служивые только начинали просыпаться — кто-то разжигал огонь в камельке, кто-то месил тесто для лепешек.

— Гей, други, — весело воскликнул Савва.

— Пора собираться до дому, до хаты, сегодня идем обратно в острог!

Хоть и знали казаки, что сегодня должны идти обратно, а все одно — радостно зашумели, предвкушая встречу с близкими.

Натянув рубаху и портки, Савва накинул зипун, схватил шапку и вышел во двор.

Подойдя ко второму дому, Савва стукнул в дверь и зашел внутрь.

— Здоровы будьте, Савва Петрович, — степенно приветствовал командира Илья.

— И ты здравствуй, — ответил Савва.

— Захар не приходил? — спросил он.

— Дык нет, — развел руками Илья.

— А здесь? — почесал затылок Савва.

— Здесь все хорошо, только… — замялся Илья.

— Ну, выкладывай, не томи, — нахмурился Савва.

— Девчушка одна, служанка княгини — начала эмэрячить… — развел руками Илья.

— А, с ума сошла?

— Вроде нет, тока заговаривается, людей пугает, пророчества всякие, опять же, до потолка — прыг, и висит на нем долго.

— Дак успокой её! Не мне тебя учить, — хохотнул Савва.

— Как её успокоить? По потолку ползает, головой аки птица сова-филин вертит. В обчем, боязно командир, — решительно подытожил Илья.

— Где только с утра успел набраться, — недовольно нахмурился он. Только подумалось, что Илья вроде пить не любитель, а в походе, тем более, где достанешь медовухи, разве что кумыса?

Тут подошел Степан, рослый мужчина в добротной кольчуге, правда, местами успевшей покрыться ржавчиной. Услышав последние слова, он гулко рассмеялся, — Айда, поглядим!

— Степан, поглядим мы сами, а ты бери людей и иди по следу Захара и Петрухи, — распорядился Савва.

— Хорошо, командир, — вся веселость сразу же слета, разом посерьезнел Степан.

— Возьми четырех казаков, — добавил Савва.

Кивком, подтвердив слова командира, Степан отправился к урасе, где остановилась на ночь большая часть отряда. Зайдя в продымленное помещение, он прищурился, высматривая казаков.

— Хлопцы, айда по коням, идем на подмогу Захару!

— Ааа, Степан, отчего ж не пойти, — зычно протянул седоусый воин, чинивший у камелька конскую упряжь, — Тока надоть Зорьку мою оставить, захромала она, далеко не пойдет. Можа, возьму Искорку — вьючную лошадь Петрухи, под седло?

— Тебе виднее, Ефим, — кашлянув, ответил Степан, — Кто это так огонь развел? Дыму напустили…

Выехав за околицу, Степан придержал своего коня и поравнялся с Ефимом.

— Как думаешь, Захар с Петрухой на князя натолкнулись, или в лесу заплутали?

— Плохо, ежели на князя. За свою кровинушку — любой взъярится. А места эти, как ни крути, дремучие. Дорога по зимнику одна. Многих можем потерять.

— Толкуешь, что не отобьемся?

— С чего бы это? Отобьемся! И не таких бивали! Но огненного зелья — мало, бронь — не у всех, из засады будут бить — многих потеряем.

— Твоя правда, — вздохнул Степан.

Немногочисленные вооруженные стычки с инородцами не всегда заканчивались бесспорной победой казаков. Несмотря на ружья, железную броню и вострые сабли — потери были ужасающими. Хорошо хоть, нрав у инородцев был не воинственным, куда им до татар и турок!

Остальные казаки, ехали чуть сзади, и оживленно разговаривали друг с другом, споря о многочисленных достоинствах немногих гулящих девок в Ленском остроге.

Когда заехали на опушку леса, Степан придержал своего коня и негромко приказал отряду остановиться.

— Делаем так, други. Митрофан — как лучший охотник, идешь по следу, я и Ефим держимся за ним. Егорка и Дормидонт — идут сбоку.

— Степан, а как же лошади? — недовольно буркнул Дормидонт, — Ноги в кровь о наст сотрут!

— А что лошади? — тут же возразил ему Ефим, — Снега мало, а Захар с Петрухой тоже, чай, не по дороге ехали.

— Дык, это они того… С наскоку! — уперся Дормидонт.

Видя, что препираться друг с другом они будут долго, Степан махнул рукой остальным и выехал вперед. Только поняв, что отстали от остальных, Ефим и Дормидонт — не доспорив друг с другом, поехали за отрядом.

Тропили по следу примерно два часа, зайдя далеко в густой ельник. Идти становилось все труднее, валежник — прикрытый снегом, грозил сломать ноги. Лошади недовольно всхрапывали, косясь на хозяев. Казаки уже давно спешились, ведя коней на поводу.

— Егорка, — задыхаясь от ходьбы в снегу, позвал молодого казака Дормидонт.

— Чего тебе, — остановился тот.

— Погодь, дай отдышаться, — опершись о ствол дерева, Дормидонт снял шапку и вытер пот со лба.

Егор остановился, схватил пригоршню снега и поднес ко рту.

— Кольчужку снять помоги, — продолжил Дормидонт, — Чую, мочи нет таскать её, стар становлюсь.

Егор только хмыкнул, доел снежок и подошел к Дормидонту. Тот уже скинул кафтан из добротного сукна и протянул Егору руки, чтобы тот, помог ему со стягиванием Дормидонтом кольчуги.

— Слышь, Дормидонт, — стянув кольчугу и положив её на седло коня, — Можа, куплю я её у тебя, али сменяю на что, — и выжидательно посмотрел на казака Егор.

— И то, правда, Егорка, — надевая кафтан, ответил казак. — Все, после этого походу, на печь, жене под бок. Стар я стал, по лесам да полям бегать.

— А сколько просишь? — беря коня за повод, спросил Егор.

— Ну, что сказать… Кольчужка добрая, двойного плетения! Её еще Михайло — кузнец сковал, почитай, лутчий кузнец по Москве — граду, — похвалился Дормидонт, складывая кольчугу в седельную сумку.

— Дык, я ж Москву — то и не видал! — воскликнул Егор.

— А ты на слово поверь! — отрезал Дормидонт.

— Да верю, верю, — покладисто ответил Егор.

— Ну, тады слушай! Приехал я как-то в Первопрестольную с самим Петром Ивановичем! Сам царь к себе пригласил! Смотрю на себя, и думу думаю, зброня — труха! Новая кольчужка надобна.

Ну и пошел я к Оружейным рядам, говорю первому купчине, так и так, к самому царю из Сибири приехал, збронь ладная нужна! А тот мне в ответ… — размахивая руками, начал Дормидонт.

— Ежели так пойдет, до вечера не обернемся, — нетерпеливо сказал Степан.

— Да след все идет и идет, — сморкаясь, ответил Митрофан. — Не могли они здесь ночью проехать, даже днем мы спешились, а уж ночью… И снег с ветвей не сбит.

— Толкую я, дело тут не чисто, — озабоченно пробасил Ефим, подойдя поближе. — Помнится мне, дело было в степях татарских, завели татаре отряд стрельцов в засаду. Те тоже по следу шли — како мы сейчас.

— Тут не степь, и нас мало, — подумав, ответствовал Степан. — Хотели бы напасть, напали бы, как только в лес зашли.

— Дык может, Захара с Петрухой леший водил, — сказал подошедший Дормидонт.

— Какой, зимой, леший! — фыркнул Митрофан. — Не знаешь — не говори! Они на Покров день на всю зиму в спячку ложатся!

— Лады, — поднял руку Степан, пресекая начинающийся спор. — Идем по следу ещё час. Потом возвращаемся обратно.

Отряд продолжил идти по следу.

Через час, Митрофан окончательно уверился, что следы подложные, о чем и сообщил Степану.

Степан почесал затылок и решил, — Была, не была, вернемся обратно! Бог не выдаст, свинья не съест, парни уж как-нибудь дадут весточку о себе, ежели еще не сложили головы в глухомани лесной.

И приказал возвращаться обратно.

Идя по поселению, Савва с Ильей тихо обсуждали захваченную добычу, аманатов, предстоящий поход до Ленского острога.

К тому времени, казаки дошли до урасы княгини, Савва поднял руку, останавливая Илью.

— Ты стой у двери, — шепотом отозвался Савва, — а я загляну в то окно, что ближе к нам.

Илья кивнул, перехватил поудобнее шестопер и подошел к двери и оглянулся на атамана.

Тот уже стоял возле окошка и прислушивался к тихим голосам, что шелестели внутри. Разглядеть, что происходит в доме, не представлялось никакой возможности, окно было забрано не слюдой, а бычьим сычугом.

Голос будто был женским, но необычно низким, слова будто выталкивались из нутра тягучей пастой.

Илья оглянулся было на атамана, и, увидев, что тот уже подошел к нему, только крепче сжал пальцы на ухватистой рукояти шестопера.

— Погодь, Илья, — положил на плечо руку Савва.

— Обождем разгонять, — и решительно потянув дверь на себя, вошел внутрь.

В тесном полумраке угадывались очертания людей слушающих бесноватую.

— Горе мне! Страшно мне! — кричала девушка.

— В незапамятно давние времена, покрытых сединой веков, что уходят дымкой вдаль, — прикрыв глаза, бормотала, раскачиваясь вперед-назад одержимая девушка.

— В медных котлах проклятой долины, что единым взглядом не окинуть, спрятался от могучего удальца, пришлого богатыря, спустившегося с грохочущих небес — Ньюргуна удальца, стремительного как молния, тать — ворующий мертвецов, злокозненный Плунтыканэлан — владелец железного крюка!

Пташечка, выпавшая из золотого гнезда, испуганно выпорхнувшая из серебряного чертога, случайно налетела-набрела на выбор роковой, тяжкий жребий достойный не всякого удальца Нижних миров, через одного — удальцам Верхних миров, и никому из Срединного мира!

Люди испуганно перешептывались. Двое казаков стояли у дверей, не зная, что делать.

Вдруг перед Ильей завертелся мир, сделалось душно и гадко, и он медленно повалился на земляной пол.

Очнулся Илья уже на свежем воздухе. Вокруг было много людей, и казаки, и инородцы. Все что-то говорили.

— Ну, Илья, вот и очухался, — заметив, что он открыл глаза, сказал атаман.

Илья непонимающе водил глазами, все еще не отойдя от шока.

— Сомлел ты там, — протягивая руку, объясним атаман.

Схватив руку атамана, Илья поднялся. В груди жгло, будто каленым железом припечатали. Расстегнув кафтан, Илья задрал рубаху, как внезапно, за плечо схватил Октавий — писец приданный отряду, для записи собранного ясака.

— Погодь, служивый. Вестимо, не знаешь ты, что под рубахой твоей крест святой светится.

Савва оглянулся на них.

— И вправду! Крест кажись не простой у Ильи. А ну сказывай, откуда такое чудо у тебя?

— Да бабка перед смертью мне его в руку положила, дескать, крест из дерева, на котором Иуда повесился, от козней нечистой силы оберег…

— Скажешь тоже, — усмехнулся Октавий, — Таких крестов в Москве — на каждом углу за копейку десяток продают.

— Погодь, те кресты из дерева на котором, будто бы, распяли Спасителя, — задумчиво рассматривая грудь Ильи, сказал Савва, — Только многовато их, ковчег впору строить…

Но тут их прервал конский топот. Прямо на них скакал казак, старавшийся удержать изо всех сил взмыленного коня.

— Ба, да это же из дозора! — воскликнул Савва.

— Атаман! Беда! — запрокидывая коню голову и поднимая его на дыбы, закричал казак.

— Что случилось?

— Никак князь возвращается! — слышалось от собравшихся вокруг инородцы.

Казак лихо спрыгнул с седла.

— Захар вернулся, Петруху привез!

Савву охватило дурное предчувствие.

— Видать…

— Атаман, Захар с ума сошел, что-то бормочет, как дите малое, а Петруха уже кончился! — перебил Савву казак.

— Где они?

— В ближнюю избу их отвели.

— Веди нас туда, — выкинув из головы странный случай с крестом, прохрипел Савва.

Маленькое помещение еле вмещало в себя так много народу, кажется, вся дружина собралась здесь. Войдя, Савва шепнул Илье, — Узнай, кто в карауле.

— Хорошо, атаман, — сказал Илья и, потянув за локоть кого-то из казаков, вышел с ним наружу.

Посередине, прямо на полу лежали два тела.

Оказывается, Захар тоже кончился, не дождавшись прихода атамана.

— Слышь, Савва, кажись, хто-то жив, — потянул за рукав седой бородач в мохнатой шапке.

Действительно, Петруха едва заметно шевелил рукой. Кто-то удивленно цокнул.

— Э, однако, — только и промолвил Савва.

Многое видали казаки, но такого — нет.

Шевеления тем временем, становились все настойчивее, теперь к противоестественному движению присоединилось и тело Захара.

Все отшатнулись.

Рядом с телами остался только Савва и Октавий.

— Атаман, он уже был холодным! — сдавленно выкрикнули из толпы.

Октавий обернулся.

В этот момент Савва заметил, что Петруха открыл глаза.

Что-то странное привлекло внимание атамана, что-то неправильное.

С неуловимой глазу быстротой, Петруха сел на корточки, огляделся.

Стоящие вкруг, оцепенело, наблюдали за ним.

Октавий подошел к сидящему Петрухе и наклонился к нему, говоря, — Такое бывает, ещё Агриппа упомянул в своем труде, о странных свойствах холода, а сейчас мы все…

Мгновенно вскинулись руки Петрухи, хватая Октавия за шею.

Рраз! Хрустнули позвонки.

Два! Тело Октавия полетело в толпу.

Три…

Но к этому моменту, опомнившийся атаман, молниеносным движением вытянув из ножен саблю, полоснул по тянущейся к нему руке нежити.

С легкостью, за которой угадываются многочасовые занятия рубкой, лезвие прорубило плоть мертвеца до кости.

Нисколько не смутясь подобным поворотом событий, тело вскинуло вторую руку, и на этот раз схватило Савву за голову.

С утробным воем подскочил к гулю седой бородач в мохнатой шапке, поднимая боевой топор.

Но навстречу ему взлетело тело Захара, с жутким хрипом вцепляясь зубами в горло бородачу.

Отбросив Савву с раздавленной как орех головой, гуль врезался в толпу, калеча и убивая остолбеневших от ужаса казаков.

Выехав из лесу, Степан первым делом обратил внимание на отсутствие конного дозора, который должен был стоять на противоположном, от острожка, берегу речушки.

— Совсем распоясались черти! — досадливо бросил он.

— Ныне молодежь совсем страх потеряла. Небось, сидят сейчас в тепле, девок щупают, да кумыс крепленый пьют, — встрял Дормидонт.

Митрофан вдруг придержал коня.

— Степан, что-то тихо вокруг, — настороженно озираясь, сказал он.

— Да, предчувствие какое-то нехорошее у меня, — поддакнул Ефим.

— Ефим, бери Егорку, и езжай вперед, — отрывисто приказал Степан.

— Домидонт, заряжай мушкет, что-то не нравится мне, что дозора нет, — добавил он.

Скинув кажущуюся расхлябанность, отряд, подобрался, как зверь к прыжку, готовясь к бою.

Причмокивая и хлопая от удовольствия себя по коленям, сидя на покрытых медвежьими шкурами нарах, князь Бахсыгыр вспоминал удивленные лица князя Мадьыгы Теренека и его дружины, когда поев — насытившись у пиршественного стола, они обнаружили, что окружены воинами Бахсыгыра.

И как потом кричал Мадьыны, дескать, подло поступил Бахсыгыр, исподтишка-обманом заманив его в ловушку.

Закончив веселиться, Бахсыгыр подумал, что не пристало соболю жаловаться на судьбу, попав в капкан охотника.

Обрадовавшись удачному сравнению, Бахсыгыр велел позвать сказителя, чтобы тот вплел его в олонхо княжеского рода.

И забыл думать об этом.

Через заснеженный лес, оскальзываясь и спотыкаясь, будто наощупь, брела человеческая фигура, прижимая к груди крест, который, казалось, светится, и тем сильнее был его свет, когда от порыва ветра склонялись ветви деревьев, создавая причудливую игру теней.