Золотой человек

Глава шестая

Ларкин заговорил первым.

– Сэр, – пробормотал он, дергая Винсента Джеймса за рукав, – я думаю, он жив.

– Успокойтесь!

– Сэр, – настаивал Ларкин, – я думаю, он дышит.

Голос прозвучал словно из ниоткуда, и Ник, еще не веря услышанному, резко обернулся:

– Подождите! Вы о чем?

Извинившись, Ларкин бочком продвинулся к телу, осторожно наклонился и, когда его лицо оказалось рядом с лицом Кристабель, указал пальцем на серебряную крышку от блюда для овощей. Голова лежащего на полу Дуайта Стэнхоупа склонилась набок, и губы почти касались крышки. На полированном серебре виднелось едва заметное мутноватое пятнышко. Хозяин дома дышал, хотя так слабо, что пульс даже не прощупывался.

– Значит, сердце не задето! – сказал Ник. – И если сердце не задето…

– Да, сэр. У него может быть шанс.

– Есть ли где-то поблизости врач?

– Да, сэр, доктор Клементс.

– Тогда позвоните ему. Скажите…

– Мы могли бы прислать за ним машину, сэр?

– Хорошая идея. Так и сделайте.

Ларкин, внезапно опомнившись, выпрямился:

– С вашего позволения, мадам…

Кристабель махнула рукой, давая понять, что он может делать все, что ему заблагорассудится. На корточках, окутанная мехом, она напоминала красивую сумку. Опасаясь, что женщина отклонится назад и упадет на спину, Ник осторожно взял ее за плечи и помог подняться.

– Минутку, – сказал он и, когда Ларкин вышел из комнаты, последовал за ним.

В коридоре, за закрытой дверью, он полушепотом отдал Ларкину несколько быстрых распоряжений, которые, по-видимому, немало удивили дворецкого. Вернувшись в столовую, Ник подошел к Кристабель.

– Мистер Вуд. Он?..

– Если повезет, миссис Стэнхоуп, он может выкарабкаться.

– Но вы сказали, что он мертв!

– Да, – усмехнулся Винс, – ты сказал, что он мертв.

Ник изо всех сил старался сохранить самообладание. «Раз, два, три, четыре, пять, шесть…»

– Извините, миссис Стэнхоуп. Такую ошибку может совершить любой, кроме врача, что зачастую и происходит.

– Вы же не оставите его лежать здесь?

– Извините, это все, что я могу сделать. Кроме того, перемещать его сейчас, вероятно, опаснее, чем оставить там, где он есть. Через несколько минут здесь будет доктор. Понимаете?

– Да. Понимаю.

Ник оглянулся через плечо:

– Винс, может, поднимешься к себе и оденешься? Не исключено, что это займет у нас всю оставшуюся ночь.

Его бывший одноклассник колебался. Он все еще стоял, заложив руку за пазуху, в позе Наполеона; покрасневший лоб и сердитый взгляд свидетельствовали о том, насколько он возмущен подобного рода распоряжениями. Тем не менее природное добродушие взяло верх.

– Ты прав, старина. К твоим услугам.

– А теперь, миссис Стэнхоуп, пожалуйста, не пройдете ли вы со мной?

– А мы не могли бы просто… остаться здесь, с ним? – взорвалась Кристабель.

– Если хотите. Думаю, вам будет не так тяжело, если мы перейдем в другую комнату. Можно в соседнюю. Видите ли, я должен задать вам несколько вопросов.

– Ох… хорошо.

Отдав необходимые распоряжения Роджерсу, исполнявшему обязанности как лакея, так и камердинера, он последовал за Кристабель в гостиную и включил стоящий у камина торшер. Арочный проход между двумя комнатами закрывался огромными, скрытыми в стене раздвижными дверями, напоминающими тюремные. В камине среди пепла краснело несколько догорающих угольков, но батареи еще поддерживали какое-никакое тепло даже в этот темный час, когда жизненные силы истощены.

Ник взял кожаный портсигар.

– Сигарету, миссис Стэнхоуп?

– Спасибо, – сказала Кристабель, опускаясь в кресло.

– Огоньку?

– Спасибо.

– Некоторое время назад, миссис Стэнхоуп, вы спросили меня, как я здесь оказался. Буду с вами откровенен, потому что хочу, чтобы вы были откровенны со мной.

– Да?

Он не боялся нервного срыва с ее стороны, истерики или даже слез. Да, такое могло случиться. Но если и случится, то позже. Сейчас хозяйка дома была в шоке. Сигарету она держала неловко, между средним и безымянным пальцем, и каждый раз, когда подносила ее ко рту, ладонь наполовину закрывала лицо. Черты ее смягчились, на губах появилось подобие улыбки. Волосы слились с песочного цвета тяжелой соболиной шубой, в уголках рта и глаз проступили сеточки морщин.

– Кажется, вы говорили, – продолжил Ник, – что ваш муж терпеть не может переодевания и маскарадные костюмы?

– Да.

– И все же по какой-то причине он решил надеть маскарадный костюм этой ночью.

– Да. – Она выпрямилась. – Знаете, я как-то об этом не подумала. Странно, не правда ли?

– Мне говорили, что мистер Стэнхоуп ничего не делал, не имея ясного представления о том, для чего он это делает.

– Никогда!

– И он вряд ли мог переодеться шутки ради?

– Боже правый, нет! Дуайт не любит шуток, за исключением тех, которые можно услышать в мюзик-холле. Особенно он не любит розыгрыши. Говорит, что розыгрыши унижают людей и что человек, которому доставляет удовольствие унижать людей, ничем не лучше садиста.

– Понимаю. Тогда не могли бы вы предложить какую-нибудь причину, объясняющую, почему он попытался ограбить свой собственный дом?

– Нет.

– Вы ничего не знаете о его бизнесе?

– Нет. Он никогда ничего мне не рассказывает. Говорит, что женщина должна…

– Да?

– Выглядеть красивой и очаровывать, – улыбнулась Кристабель и тут же напряглась, ее глаза наполнились слезами. Вызванное шоком оцепенение еще не прошло и действовало подобно опиуму. В то же время ее разум лихорадочно искал ответ на один и тот же сбивающий с толку вопрос.

– Давайте вернемся к событиям сегодняшнего вечера, миссис Стэнхоуп. Когда вы легли спать?

Кристабель снова затянулась сигаретой.

– Думаю, в то же время, что и вы, и все остальные. В половине первого или около того.

– Вы и мистер Стэнхоуп спите в одной комнате?

– НЕТ.

– Ваши спальни расположены по соседству?

– Нет. Моя спальня находится в передней части дома, с другой стороны. – Она указала пальцем. – Раньше там была спальня Флавии Веннер. Дальше гостиная – Флавия называла ее своим будуаром, потом общая гардеробная, а потом спальня Дуайта.

– Понимаю. Вы, случайно, не слышали, как он выходил из своей комнаты?

– Нет.

– Или выходил из дома?

– Нет. – Кристабель помолчала. Ее изогнутые, выщипанные брови поползли вниз. – Вы сказали, вышел из дома?

– Да. Стекло в одном из окон столовой было вырезано. Вырезано снаружи и довольно аккуратно. Конечно, само по себе это ничего не значит. Он запросто мог поднять раму, высунуться и вырезать то самое стекло. Но если это «ограбление» было спланировано так искусно, как я думаю, то… Почему вы улыбаетесь?

– «Искусно». Интересное слово для детектива, – сказала Кристабель.

– Думаю, миссис Стэнхоуп, мы скоро придем к выводу, что преступление было во всех отношениях спланировано искусно. По всей вероятности, ваш муж вышел из дома, побродил по саду и оставил четкие следы, которые позже убедили бы нас, что злоумышленник – чужак и проник извне.

Кристабель не ответила.

– Что вас разбудило, миссис Стэнхоуп?

– Разбудило меня?

– Вы были в холле наверху, когда я вышел из своей комнаты около половины четвертого. Не могли бы вы сказать мне, что вы там делали?

– Я… я действительно не знаю.

– Может быть, вы услышали какой-то шум?

– Какой шум?

– Любой шум.

Кристабель покачала головой. Она колебалась. Но постепенно на ее лице проступило выражение простодушной искренности.

– Так и быть. Если вы действительно хотите знать ответ на этот вопрос, я вам скажу. Это был сон. Мне приснились вы – да-да, вы! – и в моем сне вы были суперпреступником вроде Раффлса или Арсена Люпена. Возможно, сон был навеян тем разговором в столовой или какими-то газетными историями. Вдобавок это все перемешалось с болтовней Элеоноры. И во сне в какой-то момент начали происходить всякие ужасные вещи. Понимаете?

– Продолжайте.

– Так вот. Я проснулась в темноте, и, признаюсь, мне стало страшно. Знаете, от этих кошмаров иногда непросто отвязаться. Поэтому я прошла в спальню Дуайта. Его там не было. Постель не была даже разобрана. К тому времени я уже не испытывала страха, только любопытство и легкое беспокойство. Я вышла в холл. Вот и все. – Она бросила в камин сигарету и стряхнула пепел с соболиной шубы. – Думаете, это было предчувствие? И все это время Дуайт…

– Успокойтесь, миссис Стэнхоуп!

– Со мной все в порядке. Только… Вы обещали быть откровенным со мной, мистер Вуд. Итак, чем занимался Дуайт?

«А ведь вопрос посложнее, чем можно себе представить», – подумал Ник.

– Я расскажу вам, а потом, может быть, вы расскажете мне. В прошлый вторник, на следующий день после Дня подарков[5], мистер Стэнхоуп нанес нам визит. Он друг одного из помощников комиссара.

– Одного из помощников комиссара? – с ледяным спокойствием спросила Кристабель. – А разве их несколько? В детективных историях больше одного никогда не бывает.

– Вообще-то, их пять, – терпеливо объяснил Ник. – Но в отделе уголовных расследований, если речь идет о нем, помощник только один. Друг мистера Стэнхоупа – майор Стернс. Ваш муж также представил письмо от очень важной особы из военного ведомства, сэра Генри Мерривейла. Майор Стернс передал письмо суперинтенданту Гловеру, а Гловер передал его старшему инспектору Мастерсу, моему непосредственному начальнику.

– И что же?

– Ваш муж, – продолжил Ник, – рассказал одну из самых невероятных историй, которые я когда-либо слышал. Он сказал…

– Послушайте! – перебила его Кристабель.

Крик то ли удивления, то ли испуга донесся из прихожей. Крик был негромкий, и, если бы не хрупкая ночная тишь, его, возможно, никто бы и не услышал.

Ник подошел к двери и открыл ее. Выглянув в коридор, он вышел и закрыл за собой дверь. Не в первый раз у него возникло ощущение, будто он попал в какую-то викторианскую мелодраму и не может из нее выбраться.

Замерший в молчании, словно заколдованный, зал поднимался к обшитому панелями куполу. На высоте третьего этажа его замыкали с двух сторон мраморные балюстрады галереи. Тусклые лампы из граненого стекла, установленные вдоль перил на бронзовых тритонах, освещали серый ковер на мраморной лестнице, пол, выложенный мозаикой в виде кругов и ромбов красного, синего и золотого цветов и притягивающий холодный отблеск колонн. А у подножия лестницы лежала Бетти Стэнхоуп.

Эта деталь довершала картину.

Бетти дышала – он это видел. Глаза ее были закрыты. Лежала она частично на боку, частично на спине. Отороченный мехом халат распахнулся, ночная рубашка, смявшаяся при падении на нижней ступеньке, соскользнула выше колен. Одна из ее домашних туфелек свалилась и лежала возле левой ноги. Вся эта сцена предстала перед Ником в тусклом желтом свете.

Он подошел к Бетти. Лицо ее было почти таким же белым, как балюстрада, дыхание – неглубоким.

– Ш-ш-ш! – прошептал кто-то у него над головой.

Ник резко обернулся и, пошарив взглядом по углам, обнаружил источник голоса, находящийся на верхней площадке лестницы. В полумраке Ник с трудом разглядел лицо девушки лет пятнадцати-шестнадцати. Она выглядывала из-за колонны, по-видимому стоя на коленях.

– У нее обморок, – произнесла девушка надтреснутым шепотом. – И лежит она так, наверно, минут пятнадцать.

Ник тоже машинально перешел на шепот, но, поймав себя на этом, откашлялся и заговорил в полный голос:

– И почему же, черт побери, вы ничего не сделали?

– Чтобы я спустилась туда?.. – Голос прозвучал чуточку громче. – Когда убийца на свободе? Кроме того, Олдбой сказал нам этого не делать.

– Какой еще Олдбой?

– Он. И, кроме того, – это был решающий аргумент, – я не одета.

– Да, но, черт возьми, я не знаю, что делать! Что с ней случилось?

Девушка показалась из-за колонны. Всмотревшись получше, Ник подумал, что вроде бы видел это живое веснушчатое личико среди сновавших по дому горничных. Она заговорила снова, добавив романтическую нотку:

– Это все из-за мистера Джеймса.

– Что?

– О, он ничего ей не сделал! Просто вышел из столовой минут пятнадцать назад…

– Так?

– И стал подниматься по лестнице. А мисс Бетти как раз спускалась. Она спросила: «Что случилось?» И он взял ее за руки и сказал: «Это ваш отец». Точные его слова. «Это ваш отец. Он нарядился грабителем, и кто-то ударил его ножом, но не волнуйтесь, он, может быть, еще и не умрет».

Девушка судорожно сглотнула. Она стояла на четвереньках, выглядывая из-за колонны.

– Что он имел в виду, сэр?

– Не важно. Ради всего святого, не могли бы вы спуститься сюда? Бояться нечего.

Она как будто и не слышала.

– Мисс Бетти, похоже, не очень-то и расстроилась. Мистер Джеймс, он поднялся к себе, а она спустилась и остановилась на нижней ступеньке. Постояла, пробормотала что-то, а потом обмякла и свалилась на пол. Такая хорошенькая…

Да, в этом-то и была еще одна проблема.

Он заявил, что не знает, что делать, – и солгал. Оказать первую помощь – элементарно. Вот только его смущало острое ощущение физической близости Бетти. И все-таки нужно было что-то сделать.

– Если вы покажете мне, где ее комната, – сказал он, – я отнесу ее наверх.

– Хорошо. Но вы не скажете Олдбою, что я с вами трепалась, ладно?

– Кстати, кто он такой, этот Олдбой?

– Он. Старина Ларкин. Мистер Ларкин.

– Ясно. Нет, я ничего ему не скажу. Идемте.

Ник наклонился и подхватил Бетти на руки.

Она оказалась легче, чем он ожидал. Воспользовавшись представившейся возможностью, он поправил ее мятую ночную рубашку.

– Кстати, кто кричал в коридоре несколько минут назад? Я услышал этот крик в соседней комнате. Поэтому и пришел.

– О, это была мисс Элеонора.

– Вот как? Я не знал, что она проснулась.

– О да, сэр. Это случилось, когда они вносили бедного мистера Стэнхоупа в лифт, чтобы поднять наверх и уложить в постель. Лифт в конце коридора, и я сама этого не видела. Несли его не на носилках, а на раскладушке, чтобы не растрясти, и, должно быть, ударили о дверь лифта, так что мисс Элеонора…

Ник остановился как вкопанный. Испуганная выражением его лица, девчушка нырнула обратно за колонну. Выглянуть оттуда одним глазком она решилась лишь через несколько секунд.

– Минутку, – четко произнес Ник. – Повторите. Вы хотите сказать, что кто-то перенес мистера Стэнхоупа до прихода доктора?

Ответа он не получил.

Парадный вход в Доме Масок – двойные двери в напоминающем бокс вестибюле со стенами из цветного стекла – представал перед внешним миром с железным молотком в форме головы льва. И вот теперь кто-то колотил в эти двери так, что глухие удары отдавались эхом под куполом.

Несчастную осведомительницу это громыханье обратило в бегство. Ник краем глаза увидел прыгающую из стороны в сторону косичку, мелькающие пятки и штанины пижамы в красную полоску. Девчушка стремглав взлетела по лестнице на верхний этаж, в безопасное место.

А к парадному входу быстрыми шагами направилась Элеонора Стэнхоуп, видеть которую Нику мешала лестница.