Золотой человек

Глава четвертая

Никаких попыток проникнуть в дом взломщик не предпринимал до четверти четвертого. Согласно календарю, луна должна была зайти в половине четвертого. Мертвенно-бледная, она озаряла дом ледяным сиянием; в адресных книгах он значился как Уолдемир, но Флавия Веннер назвала его Домом Масок.

Большой, квадратный в основании, суровый, с маленькими восьмиугольными башенками по углам фасада, он был сложен из гладких серых каменных блоков. Сегодня мы называем эту архитектуру викторианской готикой, потому что крыша и башни дополнены ложными зубцами. Над ними возвышается фронтон, увенчанный куполом с флагштоком. От дороги на Танбридж-Уэллс дом отгорожен парком с крепкими кряжистыми деревьями и высокой оградой из железных прутьев. В окнах на всех трех этажах с тыльной стороны морозным блеском отражалась луна.

Злоумышленник взглянул на наручные часы.

Почти пора.

На фоне громадины холмов дом мог показаться песчинкой. Но здесь, на своей территории – можно сказать, в своей луже, – он требовал к себе внимания. По одну сторону от него высился холодный, из железа и стекла, пузырь оранжереи с арочной крышей. За ней находился цветник, от которого теперь остались только застывшие от холода бугорки. Три ступеньки – слишком низкие, чтобы их можно было назвать террасой, – вели вниз, к лужайке для игры в крокет.

Пересекая безжизненные, запорошенные инеем пространства, скользя мимо черного леса неподвижных, словно окаменевших деревьев, мертвый свет наталкивался на молчаливые окна, и казалось, что луна освещает луну.

Промерзшие до самых гирь, церковные часы пробили четверть часа. Преступник двинулся к тыльной стороне дома.

Слева от него, за окнами столовой, под выступом комнаты второго этажа, находилось деревянное крылечко. Он остановился и оглядел его.

Лицо неизвестного скрывал черный лоскут ткани с прорезями для глаз. Бесформенную кепку он натянул по самые уши. Мешковатая куртка, брюки, шарф и теннисные туфли придавали фигуре неприметный вид.

И все же он замерз. Ночной воздух пронизывал насквозь, пробирался под одежду и покусывал. Маска то надувалась, то втягивалась в такт дыханию. То ли из-за лунного света, то ли из-за неаккуратно проделанных прорезей для глаз он не заметил легкого налета инея на крыльце.

Или, может быть, ему было все равно.

Так или иначе, ребристые резиновые подошвы теннисных туфель оставили на крыльце следы.

Окна в столовой только назывались французскими. Высокие, от пола, вроде тех, что обычно встречаются в домах Викторианской эпохи, это были, по сути, обычные подъемные окна.

Злоумышленник достал две короткие полоски клейкой ленты, которые были наклеены на рулон, лежащий у него в кармане, и прикрепил их к одному окну ниже стыка двух створок. Оглянулся, проверяя, не отрезан ли путь к отступлению. А затем воспользовался вполне современным стеклорезом.

Осторожно!

Стеклорез заскрежетал по стеклу, как сверло в кабинете у дантиста. От этого звука, казалось, задрожали кости у самого взломщика. Он замер и прислушался.

По-прежнему ничего.

Еще две минуты – и он вырезал аккуратный полукруг из стекла прямо под оконной защелкой. Клейкая лента не позволила стеклу выпасть. Он просунул руку в перчатке в отверстие и повернул защелку. Окно открылось, хотя и не без скрипа. Так, в час самоубийств и дурных снов, он вошел в Дом Масок.

– Уж я-то должен знать, где она, – пробормотал взломщик себе под нос.

Раздвинув тяжелые бархатные портьеры, он проскользнул в столовую.

Теплый, неподвижный, темный, как сама комната, воздух объял взломщика, и он поежился. Теперь электрический фонарик.

Он достал его из кармана, и тонкий лучик света метнулся по комнате. Пробежал по толстому ковру, задел стену, обшитую дубовыми панелями, наткнулся на буфет, скользнул по массивному сервизу из серебряной посуды и вазе с фруктами, поднялся к висевшей над буфетом картине.

– Так! – сказал он.

Эль Греко, спасший свои пальцы от инквизиции, назвал картину «Озеро». Резкие, густые, пронзительно-яркие краски ассоциировались с тропиками – Мексикой или Южной Америкой. Высохшие фигуры, жесткие, зловещие цвета, красный и золотой, были, казалось, созданы бурей или молнией.

Человек в маске на картину не смотрел. Он и так знал ее достаточно хорошо. Бесшумно подойдя к буфету, вор прислонил фонарик к серебряному соуснику так, чтобы свет падал на полотно. Потянувшись, он осторожно снял «Озеро» с гвоздя. Картина была не более трех футов в ширину и двух в высоту, но тяжелая из-за массивной рамы. Опуская ее, вор задел уголком вазу с фруктами. Острый нож для фруктов упал на буфет. За ним покатился апельсин.

Ради бога, осторожнее!

Взломщик чувствовал себя вполне уверенно. А почему бы нет? В конце концов, бояться было нечего. Не обращая внимания на нож для фруктов, он достал из кармана свой, перочинный, заточенный как раз для этой цели, и осторожно, как человек, знающий цену работе художника, начал отделять холст от рамы.

Его раздражала маска, но вор решил не снимать ее. Перчатки мешали меньше. Он почти закончил свою работу, когда где-то в другом конце столовой скрипнула половица. Взломщик поднял голову.

Он стоял, пригнувшись, лицом к буфету. Там, где его касался свет фонарика, лицо казалось бесформенным черным пятном, за исключением живых, загадочных глаз, поблескивающих, когда он поворачивал голову.

Всматриваясь в темноту, вор едва не произнес: «Кто там?» Он машинально закрыл и сунул в карман складной нож. Ничего.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он снова повернулся, все еще держа в руках холст.

В этот момент кто-то тихо подошел к нему сзади.

Взломщик не обладал шестым чувством, которое предупредило бы об убийстве.